Помоги проекту - поделись книгой:
ТЕОРИЯ И МЕТОДОЛОГИЯ ЯЗЫКОЗНАНИЯ:
Методы исследования языка
Академия наук СССР
Научный совет «Теория советского языкознания»
Институт языкознания
Москва, «Наука», 1989. – 256 с.
Научное издание
Ответственный редактор: член-корреспондент АН СССР
Рецензенты:
доктор филологических наук
кандидат филологических наук
Предисловие (3)
Подписано к печати 24.02.89.
Тираж 2000 экз.
Цена 4 р. 40 к.
Предисловие
Многозначность науки о языке является результатом сложности самого предмета исследования. Характеризуясь общими закономерностями существования и исторического развития, язык как явление реализуется в конкретных языках, которые обладают своими специфическими особенностями, подлежащими конкретному анализу и описанию. За время своего существования наука о языке претерпела ряд модификаций в зависимости от эволюции философских, общетеоретических оценок природы и сущности языка, форм и причин его исторических изменений. Учет достижений сопредельных языкознанию гуманитарных и точных наук способствовал совершенствованию методов анализа языкового материала. Диалектический метод познания факторов, определяющих развитие природы и общества обусловил широкий подход к явлениям языка и заставил лингвистов обратить внимание на сочетание общего и частного, универсального и специфического, выявляемого при сопоставлении языков мира между собой.
В работе А.Ф. Лосева «О поисках построения общего языкознания как диалектической системы» дан широкий спектр общенаучных понятий с их конкретным применением в первую очередь к фонологической системе языка. Различные стороны языковой системы взаимосвязаны и взаимообусловлены как в синхронии так и в диахронии. Понятие уровней фонетического, грамматического, лексического широко используется в современном языкознании, но именно звуковая реализация языка, доступная непосредственному наблюдению, может изучаться в различных аспектах физиологического и психологического компонентов. Выработка базисных понятий в этой области является первостепенной задачей общего языкознания. А.Ф. Лосев дает четкую и хорошо аргументированную схему распределения основных параметров системы языка, предваряя тем самым возможность частных наблюдений и обобщения частных признаков отдельных языков.
Мы уже отмечали выше, что язык как явление выступает в образе многочисленных языков сходных и несходных по своим типологическим признакам и по историческим истокам своего происхождения. Сравнительно-исторический метод познания генетически родственных языков, укрепившийся в языкознании с начала XIX в., помог выявить ряд глубинных процессов в их историческом развитии. Различные стороны обогащения и совершенствования методов сравнительно-исторического анализа рассматриваются в работе Г.С. Клычкова «Теория верификации в сравнительно-историческом языкознании».
Одной из важных черт современной компаративистики является стремление подтвердить надежность реконструкции исходных праязыковых моделей данными типологии. Г.С. Клычков специально останавливается на этом вопросе и всесторонне исследует проблему реконструкции праязыковых моделей как важнейшее звено сравнительно-исторического метода. Что касается конкретных процессов осуществления исторических изменений в языке, то возможность сосуществования вариантов, наблюдаемая в каждом исторически засвидетельствованном языке, должна быть проецирована на уровень глубокого прошлого (хотя может и не быть засвидетельствована сохранившимися письменными источниками). Эта новая и важная проблема компаративистики также находит свое раскрытие в исследовании Г.С. Клычкова. В зависимости от материала языков, вовлекаемых в орбиту сравнительно исторического языкознания понятие модели как сопоставления претерпевало значительные изменения. Известно, например, что в XX в. возникла идея о «вторичном родстве», т.е. историческом сближении ранее разобщенных языков. Работа Г.С. Клычкова идет в русле тех исканий современной компаративистики, которые, учитывая данные ареальной лингвистики, достижения типологии и теории универсалий, стремятся дать объективные критерии надежности реконструируемых архетипов языка.
В нашей стране сравнительно-историческое языкознание прошло длительный путь развития. Одним из видных компаративистов в отечественном языкознании являлся чл.-корр. АН СССР, акад. АН ЛатвССР Я.М. Эндзелин, внесший большой вклад как в балтийское языкознание, так и в общую теорию компаративистики. Его лингвистическая деятельность была высоко оценена и мировой наукой (член-корреспондент Хельсинского угро-финского общества, внештатный член АН Швеции и АН Голландии, почетный член Американского лингвистического общества и др.). В работе Д.П. Нитинь впервые с большой полнотой раскрыта многогранная деятельность Я.М. Эндзелина, научное наследие которого имеет не просто историческое значение, но может быть использовано и в современных работах по компаративистике.
Составители книги, объединяя общетеоретические проблемы с прошлыми и современными работами по сравнительно-историческому языкознанию, надеялись послужить дальнейшему развитию отечественной компаративистики, как одной из важнейших отраслей науки о языке.
Редакционная коллегия благодарит за помощь в подготовке к печати рукописи Г.С. Клычкова преподавателей и аспирантов кафедры английского языка МОПИ им. Н.К. Крупской и проф. МГУ им. М.В. Ломоносова О.С. Широкова, а также выражает благодарность ст.н.сотр. Института языкознания АН СССР В.И. Постоваловой за помощь в редактировании рукописи А.Ф. Лосева.
Раздел первый.
В ПОИСКАХ ПОСТРОЕНИЯ ОБЩЕГО ЯЗЫКОЗНАНИЯ КАК ДИАЛЕКТИЧЕСКОЙ СИСТЕМЫ
(
Общее языкознание является в настоящее время твердо установленной дисциплиной наравне с такими частными разновидностями языкознания, как классическое, славянское, романское, германское, восточное и вообще изучение неиндоевропейских систем. Достаточно яркими чертами общее языкознание отличается также и от прикладного языкознания. За последнее столетие в этой науке общего языкознания накоплен огромный материал и сформулированы десятки и сотни разного рода тонких и весьма глубоких проблем. В настоящее время становится уже нетрудным квалифицировать многие такие тонкости, как результат односторонних увлечений, обладавших в свое время прогрессивной направленностью, но в глазах современного исследователя уже потерявших свою универсальность. И тем не менее, отбрасывать все эти односторонности без всякого их положительного использования было бы делом недостойным научного исследователя. Каждая такая односторонность при построении общего языкознания большей частью вполне сохраняет свой смысл и для нас, требуя от нас, однако, умения совмещать всякую такую односторонность со всеми другими односторонностями. Мы исходим из того, что такое единство противоположностей не только возможно, но и необходимо, и что для этого у нас имеется строго научный и вполне проверенный метод установления единства противоположностей, а именно, диалектика.
О том, что теория и история предмета предполагают друг друга хорошо писал еще Н.Г. Чернышевский:
«Без истории предмета нет теории предмета; но и без теории предмета нет даже мысли об его истории»[1].
А то, что именно диалектика способна устранить все односторонности прошлого, сливая их в одно целостное единство, об этом прекрасно рассуждает В.И. Ленин[2]. Это не значит, что мы не должны писать всю историю общего языкознания; однако это значит, что мы все же должны учесть главнейшие моменты этой истории. Такой учет главнейших исторических данных мы и приводим ниже.
Другое обстоятельство, которое необходимо иметь в виду при современном построении общего языкознания, – наличие общенаучных категорий решительно во всех современных науках. Дело в том, что в каждой науке уже давно пришли к выводу о необходимости выработки таких общих категорий, которые помогали бы осваивать все бесконечно разнообразные, случайные и часто противоречащие один другому факты и создать из них единую и цельную систему. Изучая эти обобщенные категории каждой науки, нетрудно заметить, что эти общие категории являются общими не только в смысле обобщения единичных фактов в каждой отдельной науке, но и в смысле обобщения отдельных наук между собою. Оказалось, что имеется огромная научная область, которую приходится так и называть, а именно, областью общенаучных категорий. Для обобщения, как выясняется, необходим один и тот же процесс мышления, который по своему содержанию везде разный, но который в своей логической структуре один и тот же. А это значит, что такие же общенаучные категории должны изучаться и в языкознании.
Отсюда и вытекает разделение нашей настоящей работы. Именно, сначала мы коснемся самого общего вопроса о применении общенаучных категорий в языкознании, затем попробуем сформулировать именно языковедческие общие категории и, наконец, попробуем применить все эти принципы к изучению такого трудного и бесконечно разноречиво представленного в истории предмета, как фонема.
Нечего и говорить о том, что, хотя в настоящее время диалектика и стоит на первом плане как научный метод, тем не менее точная формулировка диалектических выводов в языкознании может претендовать только на предварительность. Получение окончательных выводов в этой области есть дело будущего, и притом не ближайшего[3].
О применении в языкознании современных общенаучных понятий
а) Вопрос о роли общенаучных понятий является не только своевременным, но и в полном смысле слова острым, если не прямо сказать жгучим. Дело в том, что методы позитивизма, ползучего эмпиризма и вульгарного фактопоклонничества уже давно ушли в безвозвратное прошлое. Сейчас всем стало ясно, что без специальной культуры общих понятий невозможна никакая обоснованная наука. Стало ясным, что самый подбор фактов уже требует для себя некоторого рода общего принципа.
Однако, с другой стороны, методы чисто идеальных общностей и метафизика такого рода абсолютизированных категорий в настоящее время для нас тоже ушла в безвозвратное прошлое. Всякая практика, лишенная подобающей теории, бессмысленна. Без установления общностей нет науки. Но эти общности должны строиться так, чтобы они не рассматривались в своей изоляции, но рассматривались как законы и методы получения всех частностей и единичностей. Единичное явление для современной науки есть результат уточнения и дифференциации тех или других общностей, а всякая научная общность есть закон и метод для возникновения индивидуального. Общность есть не абстрактно-изолированная идея, но руководство к действию. Поэтому общенаучные категории естественно подвергаются в настоящее время самому тщательному и утонченному исследованию, и исследование это растет в настоящее время со дня на день.
Для тех, кому еще не пришлось столкнуться с такого рода проблематикой, мы рекомендовали бы ознакомиться с библиографией по этой тематике, приведенной у Э.П. Семенюка[4], из которой легко понять насколько интенсивно проблематика общенаучных категорий разрабатывается в настоящее время.
б) Чтобы конкретно убедиться в обширности этой проблематики общенаучных категорий, достаточно просмотреть хотя бы тот примерный список таких категорий, который мы находим в книге В.С. Готта и А.Д. Урсула[5]. Этот список гласит: алгоритм, вероятность, знак, значение, инвариант, изоморфизм, интерпретация, информация, научная информация, модель, надежность, неопределенность, определенность, оптимальность, организация, прогноз, разнообразие, симметрия, асимметрия, система, сложность, состояние, структура, упорядоченность, управление, формализация, функция, элемент и т.д. Поскольку здесь после перечисленных терминов стоит указание «и т.д.», ясно, что и сами авторы этого списка не считают его окончательным. И действительно, подлинный и точный список таких понятий, которые можно было бы с полным правом назвать общенаучными, до последнего дня является весьма спорным и требует углубленного исследования.
Приведем, например, еще два списка предлагаемых общенаучных понятий.
Один такой список принадлежит В.И. Свидерскому и гласит следующее:
«энергия, масса, протяженность, длительность, информация, надежность, норма и аномалия, определенность и неопределенность, организация, инвариантность, изоморфизм, элементы, структура, система, модель, состояние, оптимальность, вероятность, статистичность, симметрия и асимметрия, множество, сложное и простое, порядок и беспорядок, функция и мн. др.»[6]
Другой список общенаучных категорий принадлежит В.Б. Бирюкову и гласит:
«алгоритм, информация, обратная связь, динамическая система, управление, организация, надежность, исчисление, модель, интерпретация, изоморфизм, симметрия и др.»[7]
Само собой разумеется, что при настоящем состоянии науки еще весьма рано устанавливать какой-нибудь окончательный и образцовый список общенаучных категорий. Тут все зависит от разных подходов к предмету, а этих подходов имеется очень много. Что касается автора настоящей работы, то при составлении такого списка понятий, он руководствовался двумя целями. Во-первых, нам хотелось бы идти от простого к сложному, а не просто пользоваться общенаучными категориями в каком попало порядке. И, во-вторых, нам хотелось бы представить общенаучные категории в виде строго продуманной диалектической системы. Конечно, ни тот, ни другой подход не являются абсолютно необходимыми. Однако та система общенаучных категорий, которую мы будем стараться установить ниже, все же имеет полное право на свое существование, поскольку ни постепенность перехода от простого к сложному, ни диалектическое систематизирование сами по себе нисколько не могут вызывать какого-нибудь возражения.
Для нас, однако, важно и то, что, каков бы ни был окончательный список общенаучных понятий, они, безусловно, должны найти свое место также и в языкознании, если оно хочет быть подлинной наукой в современном смысле слова[8].
Вполне стихийно и даже в больших размерах теория общенаучных понятий уже давно применяется в языкознании, так что имеются даже и в достаточной степени подробные разработки этой проблематики.
а) Мы бы указали, например, на такие категории, как
б) Большой разработке и уже давно подвергается у нас теория языковых
в) Далее, серьезно разрабатывается у нас также и теория
г) Что касается еще одного общенаучного термина, а именно, термина «валентность», то его значение было уже давно формулировано в работе В.А. Звегинцева «Предложение и его отношение к языку и речи»[19]. Логическую же природу этого термина вскрывает А.Ф. Лосев в специальном исследовании – «О бесконечной смысловой валентности языкового знака», а также в работе «О поисках языковой валентности»[20]. Более широкую картину теории валентности мы находим у следующих авторов.
С.Д. Кацнельсон определяет валентность как
«свойство слова определенным образом реализоваться в предложении и вступать в определенные комбинации с другими словами»[21].
Н.Д. Андреев, В.П. Берков и Л.Н. Засорина определяют валентность как
«потенциальную сочетаемость однородных элементов языка»[22].
Б.М. Лейкина пишет:
«Валентность – факт языка. В речи выступают не возможность связей, а самые связи – реализация валентности. Отношение валентностей к связям – это отношение потенции к реализации, возможности к действительности. Валентная информация какого-то языкового элемента представляет чаще всего информацию не о данном элементе, а о других членах потенциального сочетания, в которое данный элемент может входить. Валентный элемент, таким образом, характеризуется косвенно через другие элементы, с которыми он может сочетаться»[23].
Таким образом, принцип валентности имеет в языкознании универсальное значение.
д) Наконец, даже и в примерном обзоре общенаучных категорий языкознания совершенно необходимо указать на категорию
Весь этот приведенный нами список современных работ по общенаучным понятиям в языке при всей своей неполноте и только примерности очевиднейшим образом доказывает одну истину: общенаучные категории в науке о языке – это давнишняя, весьма обширная и в настоящее время очередная и неотложная область. Многое здесь уже близко к разрешению. Многое здесь весьма спорно. Многое здесь только еще начинается. Это – очередная и весьма острая проблематика.
а) Во-первых, языковед не должен бояться логических тонкостей, необходимо возникающих в процессе анализа этих понятий. Автору настоящей работы не раз приходилось встречаться с такими работниками, которые всякую логическую структуру в языкознании считали ненаучной метафизикой и даже устаревшим идеализмом. С такой обывательщиной все еще приходится бороться, а новичкам нужно рекомендовать не отбрасывать, но углублять такого рода логические тонкости. Без них невозможна диалектика, а без диалектики невозможен и диалектический материализм.
б) Во-вторых, общенаучные понятия в каждой отдельной науке должны проводиться так, чтобы от этого не нарушалась специфика данной науки, не нарушалось ее конкретное лицо. Что такое, например, «система», «структура» или «модель», в этой области языковед должен обладать полной ясностью даже и без языка и до языка. Но если языковед этим и ограничится, это будет очень плохой языковед, и общенаучными понятиями ему не нужно было и заниматься. Только строжайшее соблюдение специфики языкознания и может обеспечить собою плодотворную работу в применении общенаучных понятий.
в) Что касается автора настоящей работы, то специфику языка, как это будет показано ниже, он находит в смыслоразличительной коммуникации, т.е. в таких актах смыслоразличения, сущностью которых является разумно-жизненное человеческое общение. Казалось бы, невозможно и представить себе язык не как орудие человеческого общения, а это человеческое общение не как осуществление смыслоразличительной деятельности человека. И тем не менее горький опыт заставляет признать, что та обывательщина, которая не понимает смыслоразделительной коммуникации, все еще не изгнана целиком из нашей науки и все еще заставляет ее критиковать, хотя, собственно говоря, она даже и не заслуживает никакой критики. Тот языковед, который считает для себя унизительным критиковать эту языковедческую обывательщину, очевидно, не имеет педагогического опыта и не сталкивался с необходимостью приводить массового учащегося от незнания к знанию.
Наше настоящее рассуждение как раз и вызвано, с одной стороны, стремлением окончательно избавиться от внешнего и чересчур чувственного понимания языка, когда в языке не находят ничего существенного, кроме физико-акустического звучания. Времена звукового фетишизма принципиально прошли в языкознании раз навсегда. И тем не менее, во многих умах все еще продолжает царить обывательское превознесение в языке его звуковой области. С другой же стороны, там, где наряду со звуком высоко оценивается также и его смысловое значение, очень часто это смысловое значение понимается слишком неподвижно и мертво, на манер абстрактных понятий старой метафизики. Мы исходим из того, что язык есть орудие разумно-жизненного общения людей. А это общение не состоит ни только из звуков, ни только из одних мыслей говорящего или слушающего. А кроме того, язык есть сплошная подвижность и творческая текучесть, в которой, конечно, имеются некоторые устойчивые элементы, но которая ни в коем случае к ним не сводится. Исходя из этих предпосылок, мы и хотели бы добиться полной ясности в вопросе о том, что такое, например, фонема или что такое грамматическое предложение.
Никакая наука не состоит только из одних доказательств. Всякая наука опирается на целый ряд понятий и суждений, которые являются очевидными и ни в каких доказательствах не нуждаются. Таким понятием в языкознании надо считать понятие элемента. Его существование в языке, его объединение с другими элементами и вообще его функционирование не нуждаются ни в каких доказательствах. Здесь можно только указывать или показывать, но никак не доказывать.
Что такое звук или комбинация звуков, это понятно каждому. Неделимое единство нескольких звуков, или морфема, а также неделимое единство морфем, или лексема, т.е. цельное слово, а также что такое разнообразные комбинации лексем, все это есть непосредственная очевидность элементов языка, не только не доказуемая, но и не требующая никаких доказательств.
Поэтому элемент языка есть то, что существует аксиоматически; и не его существование необходимо доказывать, но всякое утверждение языковедческой науки уже предполагает элемент языка как нечто известное и совершенно понятное без всяких доказательств.
Другое дело –
Другое обстоятельство (после указания на самоочевидность элементов), тоже не требующее никаких доказательств, это – то, что язык есть орудие
Итак, ни существование языковых элементов, ни их разумно-жизненная смыслоразличительная коммуникативная функция не требуют никакого доказательства для своего существования. Они вполне аксиоматичны и, наоборот, сами лежат в основе всякого языковедческого доказательства. Специфика языковой области, ярко отличающаяся от всех других наук, есть смыслоразличительная коммуникативная функция человеческой деятельности. И если мы будем соблюдать эту специфику, то никакая общность общенаучных категорий не будет для нас страшна, а будет только строжайшей необходимостью.
Наконец, этот наш общий вступительный очерк был бы существенно неполон, если бы мы не указали на те основные области языка, в которых функционируют указанные нами специфически языковые элементы.
а) Специфически языковой элемент – это та или иная единица смыслоразличительной коммуникации. Однако хотя фактически и невозможно разделять смыслоразличительную и коммуникативную функцию, тем не менее анализ требует сначала рассматривать их в отдельности, а затем формулировать их в их нераздельном единстве и цельности.
Если мы, допуская такую чисто условную абстракцию, будем говорить только о смыслоразличительной функции языка, то, очевидно, это будет то, что в настоящее время называется языком в узком смысле в отличие от речи. Когда язык противопоставляется речи, то под языком ничего иного и не понимается, как именно смыслоразличительная функция. Ее можно и нужно рассматривать отдельно, и в ней необходимо находить свои специфические общенаучные функции.
б) Но язык не существует без речи, т.е. без своего материального воплощения в коммуникативной области. Коммуникация, очевидно, есть не просто смысловое различение, но уже становление этого смыслового различения, его наличие в речевой практике и его бесчисленные разнообразные модификации в связи с наложением каждого элемента в контексте речевой практики. Для речевого потока важен не просто сам языковой элемент, но его позиционная значимость в контексте материального общения людей. Язык в узком смысле слова есть смыслоразличительная деятельность коммуникации, а речь есть поток позиционных модификаций смыслоразличительных актов языка. Если мы всерьез хотим говорить об общенаучных категориях в языке, то их необходимо находить не только в языке в узком смысле слова, но и в позиционно становящейся области коммуникации.
в) Наконец, противоположность языка и речи, очень ценная и максимально очевидная, уже давно преодолевается при помощи других категорий, в которых то и другое представлено совершенно равномерно и которые являются диалектическим синтезом того и другого. Здесь мы указали бы на такую категорию, как
Таковы необходимые предпосылки для использования общенаучных категорий в языкознании и очередь только за составлением их более или менее полного списка и за их изучением в системе, а не в их случайном использовании.
О системе общенаучных понятий в языкознании
(пробный опыт построения)
О необходимости применения в языкознании общенаучных понятий мы трактуем в предыдущей главе этой работы. Вышеизложенные выводы обязательно должны быть приняты во внимание при чтении нашего теперешнего рассуждения о системе категорий. Мы исходим из общепринятого разделения языка и речи, но прибавляем к этому разделению также и синтез языка и речи, который мы находим в категории текста. Эти три области языкознания, во-первых, вполне раздельны и даже противоположны, во-вторых, эту раздельность нужно понимать только условно, только ради анализа. На самом же деле и фактически они представляют собой диалектическое единство, т.е. единораздельную цельность. При условии сохранения этой диалектики в нетронутом виде ничто не мешает нам говорить о каждой из этих трех языковых областей также и раздельно. Следовательно, чтобы сохранить системность положения, необходимо сначала осветить общенаучное понятие в языке в узком смысле, в речевой области и в области текста.
Что касается первой из этих областей, а именно языка в узком смысле слова, т.е. в его противоположении с речью, то, очевидно, сущностью такого специфического понимания языка является не что иное, как смыслоразличительная деятельность. Когда же мы переходим от языка к речи, то речевой поток является уже не просто различением смысла, но становлением и живым потоком этой смыслоразличительной функции. Тут и осуществляется то, что мы в названной работе называли коммуникацией или коммуникативной функцией языка. И если язык и речь диалектически объединяются в тексте, то, очевидно, и в этой текстовой области тоже должны быть свои общенаучные понятия.
Начнем с первой области языка, т.е. с языка в узком смысле слова, с языка в его противоположности речевому потоку. Характерная для этой области смыслоразличительная функция, как мы сейчас увидим, выражается, во-первых, в исходной, еще доструктурной заряженности и заданности смысла, которая в дальнейшем превращается в то, что мы называем валентностью языка; а эта языковая валентность выражается в том, что мы назовем моделью и квантом. Мы считаем, что для анализа смыслоразличительной функции языка в свете общенаучных понятий этих категорий на первых порах будет достаточно сказанного.
а) Одна из первых особенностей языкового элемента, требующих если не доказательства, то, во всяком случае, известного разъяснения, это –
Больше всего и ярче всего это выразилось в понимании атома, ядра атома и электрического заряда, лежащего в глубине атомного ядра. Получается так, что вся действительность не только подвижна и текуча и не только динамична, но и в буквальном смысле слова взрывна. В основе всего лежат заряды, а не готовые и мертвенно-неподвижные и очень маленькие кусочки материи. Все такого рода «кусочки» имеют под собой целую бездну разного рода зарядов, могущих повергнуть в крах любой такой «кусочек», как, правда, и создать их в любых размерах. Для передовой науки – эта «зарядная» теория уже ни у кого не вызывает никаких сомнений. И только в языкознании этот термин все еще отсутствует.
Действительно, что такое человеческое слово? Ведь всякое же слово бесконечно разнообразно в своих значениях и смысловых оттенках. Всякое человеческое слово также бесконечно разнообразно в степени своего воздействия на воспринимающих это слово. Одним или двумя словами можно повергнуть человека в отчаяние или, по крайней мере, в то или иное смущение. Одним или двумя словами можно даже физически убить человека. Но одним или несколькими словами можно также оживить или, по крайней мере, обнадежить человека. Но есть великие имена, которые двигают целыми народными массами. И, вообще, всякое человеческое слово в основе своей обладает таким смысловым зарядом, от которого часто неизвестно чего и ожидать. И это, конечно, не просто физический звук слова, но и не просто та мысль, которая в этих звуках выражается. Это – нечто настолько глубокое, что уже не сводится ни на какие отдельные функции слова, а наоборот, лежит в основе всех этих функций и является их жизненной силой, то малой, то большой, и часто совершенно неожиданной. И поскольку заранее еще неизвестно, на что способно данное слово и какое событие оно вызовет в человеческой жизни, необходимо сказать только одно: в основе своей слово есть заряд, и не физический заряд, а коммуникативно-смысловой заряд; и физические размеры его возможных действий часто даже нельзя заранее предусмотреть.
Ввиду непопулярности представлений о заряде среди языковедов было бы не худо закрепить этот момент как-нибудь и терминологически.
б) Нам представляется, что для такого термина в первую очередь полезно привлечение греческого корня gen, или gon, указывающего как раз на происхождение, становление или порождение. Поэтому нам представлялось бы весьма удобным назвать изучаемый нами языковой и речевой момент
а) Сейчас мы должны перейти к тем новым категориям, без которых коммуникативно-смысловая функция становится лишенной всякого смысла. Именно, всякий языковой элемент ни в коем случае не является только зарядом, т.е. только какой-то силой, действующей неизвестно как и неизвестно в каком направлении, и неизвестно в какой сфере. Признавать такой смысловой заряд в его абсолютной данности и при этом не говорить ни о чем другом, это тоже значило бы оставаться в плену у старой абстрактной метафизики и признавать языковые элементы как некоего рода вещи-в-себе и притом ни с какой стороны не познаваемые. Другими словами, чтобы быть реальной основой языкового элемента, лежащие в основе языка смысловые заряды тут же должны обладать определенного рода формой или, чтобы избежать этого многозначного термина «форма», они обязательно должны обладать той или иной структурой. Структура языкового элемента – это уже не просто его смысловой заряд, но и его единораздельная цельность. В современной точной науке тут употребляется один термин, который тоже было бы весьма не худо применить и в языкознании. Правда, некоторыми деятелями языкознания этот термин уже не раз и весьма плодотворно использовался. Однако, нам кажется, что этому термину в общем языкознании нужно отвести одно из первостепенных мест. Термин этот –
б) Первое, с чем мы здесь встречаемся, это опять-таки некритическое и обывательское представление о модели. Обыватель под моделью тоже понимает нечто неподвижное и самодовлеющее, в то время как в языке все подвижно и все динамично, какие бы абстрактные стороны языка мы ни имели в виду. Та живая модель, которая нам нужна для языкознания, есть именно нечто живое. А все живое есть всегда то или иное осуществление того или иного принципа жизни.
Поскольку языковая модель входит в процесс жизни, она тем самым обязательно содержит в себе и нечто более общее, более внутреннее, более потенциальное, чем сама непосредственная жизнь. А с другой стороны, всякая живая языковая модель также является и осуществлением своей первопотенции, т.е. моделью в законченном смысле слова.
Тот коммуникативно-смысловой заряд, если он действительно порождает собою структуру раннего языкового элемента, но все еще является только потенцией этой структуры, такой заряд становится для нас уже не просто зарядом, но языковой
Что же касается языка, то было бы настоящим безумием считать, что языковые элементы никак не связаны между собою и никак не предполагают один другого. Это вообще означало бы рассыпать живой язык на бесчисленное количество дискретных точек, т.е. никак не связанных между собою точек. Живой язык только и существует благодаря всемогущей роли языкового контекста. И даже самые подробные словари не в силах охватить всех языковых значений реальных слов, если эти слова понимать как орудие и продукт разумно-жизненного общения людей. Валентность языка, т.е. валентность каждого отдельного языкового элемента, в полном смысле бесконечна.
И только сейчас, т.е. только после уяснения понятия валентности, можно и нужно говорить о
а) Действительно, всем известно, что значит в арифметике сложить или умножить. Но для того, чтобы сложить одно число с другим, мало ведь знать только сами эти числа, над этими числами еще надо произвести некоторого рода операцию, чтобы сложение состоялось и чтобы в результате мы получили именно сумму слагаемых чисел, а не остались бы в области только этих одних чисел. Этот процесс сложения можно назвать и приемом, и методом, и правилом. Но дело в том, чтобы такого рода схемы не заслоняли от нас
б) Математическое понятие модели безукоризненно по своей ясности и определенности. Если мы берем аргумент и функцию аргумента, то эта функция есть не что иное, как совокупность математических операций, производимых с аргументом. Функция поэтому, с одной стороны, есть результат целого ряда операций, т.е. результат некоего числового порождения. А с другой стороны, функция есть нечто точное, определенное и вполне устойчивое. Она – не просто порождение аргумента, но и законченная картина разнообразных порождений аргумента. Эта творческая схема и творчески порожденная числовая структура функции и есть та модель, о которой мы говорим.
Но надо сказать, что речь идет здесь вовсе не об абсолютных величинах, но только о методе их получения, об их порожденной структуре. А так как функцию можно применить и к реальным вещественным вычислениям, подставляя под неизвестные те или иные определенные количества, то функция, понимаемая точно математически, есть не только порожденная, но и
в) Математики умеют очень ясно и просто понимать и излагать, что такое модель, в то время как многим языковедам этот термин все еще продолжает казаться неясным и чересчур сложным. Так, например, в математике существует целая наука, которая вовсе не трактует ни о каких абсолютных и вещественных количествах, но только о соотношении этих количеств и об их структуре. Алгебра есть наука именно о таких числовых структурах, но не о числах и величинах в обывательском количественном смысле. Этой цели и служит в алгебре употребление не чисел, а только букв, которые в абсолютном смысле могут обозначать какие угодно количества. Составляется уравнение, которое определенным образом решается; но под этими иксами можно понимать какие угодно количества. Поэтому каждое алгебраическое уравнение есть только структура соотношения количеств, а не картина самих этих количеств.
г) Поэтому и в языкознании именно и нужно говорить не только об абсолютном и вещественном значении отдельных языковых элементов, но и о структурном их построении, т.е. говорить об элементах как о некого рода моделях. Каждое слово вовсе не имеет только какое-нибудь одно единственное значение. Это всегда масса всякого рода значений, которые, конечно, связаны между собою и, взятые в целом, образуют собою некоего рода структуру или модель. И поскольку отдельные моменты этой структуры не дискретны, но в своем фактическом существовании всегда незаметно переходят один в другой, то это уже не просто структура, а еще порожденная или порождающая структура, что мы и называем моделью. Алгебраизма здесь бояться не следует, поскольку модель языкового элемента вовсе еще не есть этот момент, взятый в целом. Это – один из уровней языкового элемента, весьма существенный, но отнюдь не единственный.
д) Весьма интересным и значительным примером математического понимания модели может послужить такое извлечение корней, которое невыразимо ни в каком конечном количестве числовых знаков. Если мы извлекаем квадратный корень, например, из 2, или из 3, или из 5, то, во-первых, сама эта операция, заданная с самого начала, имеет вполне определенный смысл и выразима в определенном словесном обозначении. Во-вторых, это не есть просто только задание, но и метод получения результатов этого задания: всякий школьник знает, как надо производить такого рода извлечения корня. Но самое главное, в-третьих, это то, что сколько бы мы ни получали десятичных знаков при таком фактическом извлечении квадратного корня, мы совершенно нигде не можем остановиться, так как количество этих десятичных знаков равно целой бесконечности. Единственное, чего мы можем здесь реально достигнуть, – это отказаться от получения точного результата и остановиться на каком-нибудь одном десятичном знаке, хорошо зная, что такого рода результат есть только приближенное выражение, хотя приближение это может продолжаться бесконечно и тем самым становиться все более и более точным. На этом математическом примере весьма легко и понятно иллюстрируется математическое понятие модели. Модель есть определенная и точная структура, но эта структура требует бесконечного приближения при своей реализации, так что окончательного результата моделирования невозможно получить, а тем не менее и лежащая в основе такой операции структура есть нечто вполне определенное и точное, а также и метод этого структурного порождения тоже вполне определенный и точный.
е) То, что сейчас в языкознании называется фонемой, не есть звук, но закон и метод разнообразных звучаний какого-нибудь определенного звука. Этот определенный звук, конечно, пока еще не есть реально произносимый звук, но только есть его общее понятие. И тем не менее это общее понятие в данном случае вовсе не остается в своей изоляции от реальных звучаний и потому вовсе не остается чем-то неподвижным. Фонема есть закон получения звуков определенного типа, но этих реальных звучаний в речи может быть сколько угодно. А это и значит, что фонема, не будучи звуком, является моделью для получения бесконечного ряда звучаний определенного типа. Точно так же грамматическое предложение в основе своей всегда есть то или иное предицирование, поскольку оно состоит из приписывания чего-нибудь чему-нибудь. Таким образом, предложение есть определенного рода и весьма точная структура, а также и способ получения разных типов предложения. И этих типов, если брать реальную человеческую речь, тоже бесконечное количество. Одно дело «есть» как связка, – копулятивное значение предикации («Иван есть человек»). Другое дело «есть» как указание на существование, – экзистенциальное значение («Боги существуют»). Но кроме всего этого, существует необозримое количество соотношений субъекта и предиката в предложении. Можно сказать, что вообще любое отношение здесь допустимо. Если мы говорим «Отец любит сына», то здесь мыслится весьма сложная предикация, далеко выходящая за пределы простой связи или простой экзистенции. Так, в предложениях «Пианист играет сонату» или «Инженер составляет проект сооружения» или «Мы воюем за правду» мы имеем все новые и новые оттенки предикации, так что фактически исчислить их даже и не возможно. А это и значит, что грамматическое предложение мы понимаем не мертво и неподвижно, но и не только подвижно. Предицирование предиката предложения относительно субъекта предложения есть модель, как мы ее изобразили выше, то есть бесконечно порождающая смысловая структура.
Напомним, кроме того, что всякая модель любого языкового элемента как, например, фонема в звукообразовании или предикация в грамматическом предложении вовсе не есть весь еще языковой элемент, взятый в целом, будь то отдельный звук или будь то целое предложение, но только один из его уровней, правда, существенный.
В модели мы находим, с одной стороны, структуру, а, с другой стороны, становление того, что осуществляет собою исходную структуру. Позволительно теперь спросить: а не существует ли такой предметности, в которой модельная структура и моделированное становление этой структуры оказались бы в чем-то единым и нераздельным? Если мы обратимся к точным наукам, то здесь мы в настоящее время встречаемся с попытками как раз формулировать именно такое тождество модели и моделированного.
а) Именно, когда в физике говорят об энергии, то имеется в виду некая силовая и динамическая процессуальность, о расчлененности которой прямо-таки вопит реальное функционирование всякой энергии. В самой энергии пока еще не мыслится никакого расчленения. Она есть только некоторого рода непрерывный процесс. Но всякому же ясно, что так понимаемая энергия есть только результат нашего анализа, т.е. некоего рода абстракция, а в своем реальном проявлении всякая энергия обязательно расчленена, т.е. обязательно связана с той или другой структурой. Вот такая непрерывная энергия, которая, оставаясь цельной и непрерывной, в то же время структурно расчленена, и есть то, что в современной физике называется «квантом». Квантовать что-нибудь, например, всякий сигнал, всякое время и пространство, всякую силовую направленность – это и значит расчленить так, чтобы целое оказалось нетронутым.
б) Лучше всего это видно на современном учении о свете. Раньше свет мыслился просто как некоего рода излучение и не ставилось никакого вопроса о вещественном характере этого излучения и, следовательно, об его расчлененности или структуре. В противоположность этому физики думают теперь так, что свет есть атомное излучение, которое совершается определенного рода порциями (в зависимости от поведения электронов в атоме). Но это порционное представление о свете, конечно, вовсе не имеет в виду уничтожить свет как непосредственное и непрерывно-целостно данное излучение. Квант света – это та его мельчайшая частица, которая не подлежит дальнейшему раздроблению, но которая вместе с другими световыми частицами сливается в один целостный и непрерывный поток света. Поэтому свет – это непрерывно лучащаяся энергия, но в то же самое время составленная из бесконечного количества частиц с полным сохранением для себя значения именно непрерывной световой текучести.
Конкретно говоря, это есть не что иное, как учение о
в) Нам хотелось бы обратить внимание языковедов на то, что соединение качества и количества в одной цельности вовсе не есть только наше личное и субъективное воззрение. Язык, а значит и каждый отдельный языковой элемент, обязательно есть диалектическое слияние непрерывности и прерывности, цельности и дробности, нерасчлененности и членения. Когда мы беседуем друг с другом, то беседа эта в течение некоторого времени является своего рода непрерывным потоком. Но что бы это была за коммуникация, если бы в этом непрерывном разговорном потоке не существовало бы прерывных и вполне раздельных слов, прерывных и вполне раздельных звуков, прерывных и вполне раздельных интонаций, прерывных и вполне раздельных мыслей и чувств? И если мы скажем, что язык есть квантованное осуществление мысли и что человеческая речь есть квантованно осуществляемый язык, то этим самым мы только достигнем современного общенаучного уровня и избегнем таких давно отживших свой век принципов, как только качества или только количества. И язык, и речь, и вся человеческая жизнь есть не что иное, как квантованная, т.е. квантованно-осуществленная, смыслоразличительная функция. Язык не есть просто мысль, но практически квантованная мысль. И речь не есть просто язык, но практически квантованная мысль. Обычно части целого понимаются как нечто неподвижное и изолированное, а целое вульгарно мыслится как механическая сумма частей. Но квант не есть неподвижная часть, потому что он есть часть энергии, и потому самая подвижная и самая энергийная. И вот почему речевой поток как энергийное целое делится не на мертвые и неподвижные, т.е. взаимно изолированные части, но именно на кванты, т.е. на такие единицы энергии, которые сами тоже энергийны.
Поделиться книгой: