Алк. Полезны.
Сокр. А касательно справедливого, помнишь ли, в чем мы согласились?
Алк. Кажется, в том, что поступающие справедливо, по необходимости, поступают прекрасно.
Сокр. А поступающие прекрасно совершают дела добрые?
Алк. Да.
Сокр. А дела добрые полезны?
Алк. Да.
Сокр. Следовательно, дела справедливые, Алкивиад, суть также и дела полезные?
Алк. Вероятно.
Сокр. Что ж? ведь это говоришь ты, а я спрашиваю?
Алк. Мне кажется, очевидно.
Сокр. Так вот, если бы кто стал советовать – Афинянам ли то, или Пепаритянам[257], с уверенностью, что он знает справедливое и несправедливое, и начал бы утверждать, что справедливость иногда бывает делом злым; то не посмеялся ли бы ты над ним, когда держишься той мысли, что справедливое и полезное – одно и то же?
Алк. Но, клянусь богами, Сократ, – я и сам не знаю, что говорю. Я просто похожу на помешанного. По поводу твоих вопросов, мне представляется то то, то другое.
Сокр. Значит, так и будет: кто чего не знает, того душа в том и заблуждается.
Алк. Как же иначе?
Сокр. А ты не знаешь, друг мой, что это за состояние?[258]
Алк. Конечно не знаю.
Сокр. Но представь, что тебя спрашивают: два у тебя глаза или три, две руки или четыре, и об ином тому подобном? Что будешь ты отвечать? иногда то, иногда другое, или всегда – одно и то же?
Алк. Хоть я уже и боюсь за себя, однако ж буду отвечать, кажется, одно и то же.
Сокр. Не потому ли, что знаешь? Это ли причина?
Алк. Я думаю.
Сокр. Стало быть, на что ты нехотя даешь ответы противоречащие, того не знаешь?
Алк. Вероятно.
Сокр. Но не сам ли ты говоришь, что заблуждаешься, когда даешь ответы о справедливом и несправедливом, о прекрасном и постыдном, о худом и добром, о полезном и неполезном? Не очевидно ли, следовательно, что ты заблуждаешься по причине незнания этих предметов?
Алк. Мне кажется.
Сокр. Но что? знаешь ли ты, каким образом взойдешь на небо?
Алк. Клянусь Зевсом, не знаю.
Сокр. Да не ошибочно ли твое мнение об этом?
Алк. Нисколько.
Сокр. А знаешь ли причину или сказать тебе?
Алк. Скажи.
Сокр. Причина – та, друг мой, что, не зная этого, ты и не почитаешь себя знающим.
Алк. Это что опять?
Сокр. Смотри вместе со мною. Чего ты не знаешь, и знаешь, что не знаешь, в том заблуждаешься ли? Например, ты вероятно знаешь, что не знаешь, как приготовить кушанье?
Алк. Конечно.
Сокр. Так сам ли думаешь, как приготовить его, и заблуждаешься, или поручаешь знающему?
Алк. Поручаю знающему.
Сокр. Ну, а плывя на корабле, думаешь ли, как держать руль – вправо или влево, – и заблуждаешься, поколику не знаешь этого, или поручаешь кормчему, а сам остаешься в покое?
Алк. Поручаю кормчему.
Сокр. Значит, ты не заблуждаешься в том, чего не знаешь, если знаешь, что не знаешь?
Алк. Кажется, нет.
Сокр. Так понимаешь ли, что заблуждения в делах происходят от такого незнания, которое бывает у человека, поколику он приписывает себе знание того, чего не знает?
Алк. Как это опять?
Сокр. Ведь мы тогда решаемся делать, когда приписываем себе знание того, что делаем?
Алк. Да.
Сокр. А кто уже уверен, что не знает, тот поручает дела другим?
Алк. Как же иначе?
Сокр. Поручая же их другим, он, в отношении к делам себе неизвестным, живет без ошибок?
Алк. Да.
Сокр. Итак, кто ошибается? – уж, конечно, не те, которые знают?
Алк. Разумеется.
Сокр. Если же и не те, которые знают, и не те, которые знают, что не знают, чего не знают; то остаются ли еще другие, кроме тех, которые, не зная, приписывают себе знание?
Алк. Нет, только эти.
Сокр. Значит, это-то незнание, это низкое невежество и есть причина зол.
Алк. Да.
Сокр. И не правда ли, что оно особенно тогда гибельно и постыдно, когда имеет отношение к делам величайшей важности?
Алк. И очень.
Сокр. Но что? можешь ли ты наименовать предметы важнее справедливого, прекрасного, доброго и полезного?
Алк. Не могу.
Сокр. А не в этом ли признаешь ты себя заблуждающимся?
Алк. В этом.
Сокр. Если же заблуждаешься, то из сказанного прежде не явно ли, что этих важнейших предметов ты не только не знаешь, но еще, не зная их, думаешь, будто знаешь?
Алк. Должно быть.
Сокр. Бедный Алкивиад! как жалко твое состояние! Я не решился бы и назвать его, но так как мы – одни, скажу. Ведь ты находишься в самом постыдном невежестве, мой добрый друг: в этом обличает тебя и твоя речь, и ты сам. Потому-то, стало быть, не выучившись, и скачешь[259] к делам общественным. Впрочем, ты не один страдаешь такою болезнию; между людьми, несущими гражданские обязанности, есть много подобных тебе: исключить должно разве некоторых и, может быть, твоего опекуна Перикла.
Алк. Говорят, однако ж, Сократ, что он не сам собою сделался мудрым, а общался со многими мудрецами, – Питоклом и Анаксагором; да и теперь еще, находясь в такой старости, для той же цели беседует с Дамоном[260].
Сокр. Что ж? разве ты видывал мудреца, который не мог бы сделать мудрецом и другого в том, в чем сам он таков? Например, кто научил тебя грамоте, тот и сам был в этом мудрец, и тебя сделал мудрецом, да мог бы сделать таким и кого угодно. Не правда ли?
Алк. Да.
Сокр. Ведь и ты, наученный им, был бы в состоянии научить другого?
Алк. Да.
Сокр. Таким же образом – и цитрист и гимнастик?
Алк. Конечно.
Сокр. Хорошо, без сомнения, доказательство, что люди, знающие что-нибудь, действительно знают это, когда они умеют сделать знающим и другого.
Алк. Мне кажется.
Сокр. Что ж? можешь ли сказать, что Перикл кого-нибудь, начиная со своих сыновей, сделал мудрецом?
Алк. Но что делать, Сократ, когда сыновья Перикла были глупы?[261]
Сокр. А твоего брата, Клиниаса?
Алк. О Клиниасе, этом бешеном человеке, зачем и упоминать.
Сокр. Ну, пусть уж Клиниас – человек бешеный, а сыновья Перикла были глупы: тебя-то по какой причине оставляет он в таком состоянии?
Алк. Думаю, я сам виноват; не слушаюсь.
Сокр. Но укажи мне хоть на раба, хоть на свободного – афинянина или иностранца, который имел бы причину сказать, что, обращаясь с Периклом, он стал мудрее: вот как я, например, укажу тебе на Пифодора Исолохова и Каллиаса Каллиадова, из которых каждый, заплатив Зенону сто мин, сделался и мудрым и знаменитым[262].
Алк. Клянусь Зевсом, что не могу.
Сокр. Пусть так. Что же думаешь ты о себе?[263] Хочешь ли остаться в теперешнем состоянии или приложить несколько старания?
Алк. Посудим вместе, Сократ. Впрочем, я понимаю твое замечание и согласен с ним. Ведь правители города, исключая немногих, кажутся и мне людьми необразованными.
Сокр. Так что же?
Алк. Так если бы они были образованны, то намеревающийся вступить в состязание с ними, конечно, должен бы учиться и упражняться, как бы готовясь против бойцов; а теперь это – люди неученые, и, однако ж, принимают участие в делах гражданских: для чего же упражняться и озабочивать себя наукою? Ведь я уверен, что способностями далеко превзойду их[264].
Сокр. Ах, что ты сказал, почтеннейший! Это вовсе не достойно ни твоего лица, ни других твоих качеств.
Алк. Что же тут особенного и на что метишь ты, Сократ?
Сокр. Досадно мне и за тебя, и за мою любовь.
Алк. Отчего?
Сокр. Пусть бы ты предполагал борьбу с домашними.
Алк. А то с кем же?
Сокр. И об этом-то может спрашивать человек, думающий о себе так высоко?
Алк. Что ты говоришь? разве не с ними будет у меня борьба?
Сокр. Да представь, что ты управляешь хоть гребным судном, имеющим вступить в сражение: довольно ли для тебя быть в управлении лучше всех корабельных твоих соратников? Или, может быть, ты признал бы делом более нужным смотреть на истинных своих врагов, чем, как теперь, на сподвижников в бою? Надобно то есть до такой степени превосходить их, чтобы они и не думали состязаться с тобою, но презираемые, стали бы в твои ряды для одоления общего неприятеля, если уж ты в самом деле намерен совершить подвиг прекрасный, достойный тебя и города.
Алк. Да, я и намерен-таки.
Сокр. Так куда хорошо – любоваться своим превосходством над воинами[265], а не смотреть на неприятельских полководцев, чтобы, смотря на них и состязаясь с ними, превзойти их!
Алк. Которых же полководцев разумеешь ты, Сократ?
Сокр. Разве не знаешь, что наш город всякий раз воюет с Лакедемонянами и с великим царем?
Алк. Твоя правда.
Сокр. Итак, если думаешь быть полководцем своего города, то думая, что тебе надобно бороться с царями лакедемонским и персидским, не правильно ли бы думал ты?
