Двадцать килограммов

– Как ощущал? Этот идиот был на седьмом небе от счастья.

– Правда? Почему?

– Потому что его жена и сын – живы.

Разговор закончился, и Тима какое-то время смотрел прямо перед собой. Из головы не шла простая истина, которую эволюция вытатуировала на генах большинства мужчин.

Нужно сделать всё, чтобы семья выжила.

И Тима с ужасом осознал, что ему достались именно такие гены.

8 Противостояние

Голос Дарьи прерывался от волнения. Это ощущалось даже через динамик смартфона, и Тима отдал бы всё, чтобы устройство, которое он держал у правого уха, обратилось в бесполезный кусок дерева.

– Я боюсь, Тима. Боюсь, что всё это по-настоящему, – повторила она вот уже в третий раз.

– Всё будет хорошо, обещаю. – Ложь странным образом пересушила рот, и Тима облизнул губы. – Мы с Германом как раз работаем над этим, я же говорил.

Услышав своё имя, Майский оторвался от возни с креплениями тента и помахал рукой. Рядом с грузовиком «MAN», выполнявшим роль магистрального тягача, и полуприцепом, на котором лежала треклятая турбина, укрытая синим тентом и прикованная к поддону стяжными ремнями, он выглядел маленьким и ничтожным. Отчасти напоминал техника, отправлявшего автопоезд на смертельный заезд.

– Тогда разжуй «всё будет хорошо» для дочери, Тимофей. – И голос Дарьи отдалился, сменившись молодым и чуть встревоженным.

– Привет, пап.

Тима покачал головой: эта женщина умела давить на яйца, словно на педаль газа в пробке.

– Привет, детка. Ты почему не спишь? Уже почти час ночи.

– Постельное бельё плохо пахнет. А ещё я боюсь найти под подушкой дохлую мышь.

– В остальном-то номер хороший?

Дарья и Арина сейчас находились в одной из гостиниц, располагавшихся за чертой Кимр, и Тима не знал, в какой именно. Сам попросил держать это в тайне. Боялся, что сорвётся и поедет к ним, не закончив начатое. А эта ошибка могла перечеркнуть их жизни.

Арина помолчала, проигнорировав вопрос о номере, а потом произнесла:

– Мама кое-что рассказала про нашу кухню. Это как-то связано с твоими странными расспросами, да, пап?

– Да, милая, боюсь, что так.

Хлопнула водительская дверь грузовика, и из опущенного окна показалась голова Майского. Он постучал указательным пальцем правой руки по часам левой. Тима кивнул, показывая, что сейчас присоединится к нему.

– Убей это, пап. А если не сможешь, дай ему то, чего оно хочет. Это худший вариант сюжета для персонажа, но иногда и он срабатывает.

– Я твой герой, да?

– И всегда им будешь.

В глазах защипало, и Тима закончил разговор, прошептав на прощание что-то глупое и нежное. Движок грузовика взревел, демонстрируя нетерпение. Тима подбежал к ангарным воротам и, руководствуясь подсказками памяти, нашёл в полумраке пульт управления. Работающих ламп, как и в прошлые разы, едва ли набиралось на треть от общего количества.

Полотно гофрированных ворот неторопливо поползло вправо, и Тима поспешил в грузовик. Забрался на пассажирское сиденье. Многочисленные огоньки приборной панели наполняли кабину рассеянным колдовским светом.

– Ты ведь понимаешь, что нас за это уволят? – спросил Майский со скучающим видом, когда машина тронулась.

– Какое прекрасное будущее, – пробормотал Тима, совершенно искренне в это веря.

Они обменялись настороженными взглядами и расхохотались. Грузовик тем временем выехал из ангара, и Майский вырулил к южным заводским воротам. Если кто-то из ночной смены и обеспокоится выездом заводского тягача, пройдёт немало времени, прежде чем вскроется истинная природа событий.

Они направлялись на юго-запад. В десяти километрах от Кимр находилась ближайшая заводь Волги. Отличное место, чтобы искупаться, оседлать гидроцикл или утопить авиационную турбину «боинга». Глубина заводи в шесть метров позволяла организовать любой водный досуг, даже такой безумный, как этот.

Идея утопить турбину принадлежала Майскому, и Тима без колебаний одобрил её. Лучшего варианта всё равно не намечалось. Вряд ли кто-то из них сумел бы за короткий срок раздобыть взрывчатку или промышленный пресс, не привлекая к себе лишнего внимания. Расстреливать же турбину из оружия было глупо и опасно.

Как только миновала полночь, они вошли в пятый ангар, злые и решительные. Тварь, оседлавшая авиационный двигатель, будто бы успокоилась. Посторонних запахов не слышалось, а вентилятор турбины оставался недвижим, лишь освещение выкинуло знакомый фокус. И Тима невольно задался вопросом: а не действуют ли они с Майским по сценарию, написанному когтистой лапой?

Как бы то ни было, они пригнали в ангар магистральный тягач с полуприцепом. Используя кран-балку, сняли турбину с тестового стенда и подготовили для перевозки. Благо с этими действиями сложностей не возникло: и Тима, и Майский не единожды наблюдали, как проводились все эти процедуры.

Хоть тьма, хлопавшая сейчас позади кабины тентом, и затаилась, Тима всё равно ощущал себя неуютно. Одолевавший его страх напоминал слизня, спрятавшегося под бревном. И казалось, этот жиревший моллюск вот-вот вылезет из своего укрытия и визгливо запищит.

Вдобавок, когда они занимались погрузкой, Тима кое-что заметил на обтекателе турбины: остаток надписи. Первая часть была давно разглажена потоками воздуха, но вторая до сих пор читалась ясно и чётко: «…и голод тысячи».

…и голод тысячи.

Тот, кто оставил это послание, или предупреждение, или проклятие, явно знал, о чём пишет. Тима не сказал о находке Майскому. Решил, что хоть у кого-то из них уровень ужаса должен быть ниже, чем у другого.

Через пятнадцать минут они миновали Ушаковку, деревеньку, забитую современными коттеджами, и Майский свернул с шоссе влево. Грузовик тяжело вошёл в поворот, громыхнув полуприцепом. Турбина с рычанием застонала. По крайней мере, так померещилось Тиме. Майский ничего не заметил, увлечённо направляя машину по просёлочной дороге в сторону видневшейся чёрной глади.

– Как мы это сделаем? – спросил Майский, когда они выехали на пляж.

Тима выглянул из кабины. Заводь и видневшаяся за ней Волга напоминали непроницаемое стекло, на котором колыхалась одинокая светлая капля – близнец ущербной луны в небе. Её светящегося ореола хватало, чтобы берег не терялся в темноте. Справа наблюдалась тень причала, с которого наверняка ныряли. К воде вёл пологий спуск из песка. Сами песчинки походили на скорченных насекомых. Ночь меняла всё.

Оценив обстановку, Тима сказал:

– Разворачиваемся и сдаём задом. А потом толкаем эту штуку в воду так долго, как сможем.

Майский кивнул:

– Принято.

Разворачивать автопоезд, чья длина немногим не доставала до пятнадцати метров, было проблематично. Песок тоже создавал определённые трудности с манёврами. Спасали только полный привод и пневматическая подвеска. Спустя семь минут Майскому удалось развернуть грузовик так, чтобы полуприцеп смотрел в воду.

И монстр проснулся.

Турбина взревела, и накрывавший её тент вздулся и сжался, словно синеватое лёгкое. Лопасти винта пришли в движение. Вращение становилось с каждой секундой всё быстрее.

Авиационный двигатель работал без какого-либо внешнего источника питания.

– Господи, Герман, газуй! – проорал Тима.

Лицо Майского прибрело странное выражение. Он словно очутился за столом с игрушечным поездом, на пути которого положили пластикового человечка. Только отыгрывать приходилось сразу две роли: машиниста и человечка.

Грузовик зарычал. Из-под передних колёс взметнулись фонтаны песка.

Полуприцеп с шумом и брызгами врезался в воду. Задние фонари продолжали светить ещё около десяти секунд, а потом погасли.

Турбина завизжала и забилась в путах ремней. Выходившая из сопла струя отработанного газа разрывала воду на двенадцать метров, обнажая дно, и не давала заводи залечить рану. Водяная пыль взлетала до самого неба. Тент сорвало, три из восьми стяжных ремней лопнули.

И если это казалось противоестественным, то дальнейшее окончательно обратило происходящее в кошмар.

Турбина, рыча, свистя и харкая желтоватым гноем, поползла по поддону прицепа. Двигалась благодаря поглощённому и выброшенному воздуху. Всасывала его с немыслимой скоростью и скользила по его зыбкой плотности. Или же сам Дьявол положил лапу на любимую игрушку и принялся толкать её.

Майский закричал и переключил рычаг коробки передач на первую скорость. Нога утопила педаль акселератора в пол. Но ничего не происходило. Грузовик стягивало на глубину вместе с полуприцепом и обезумевшей турбиной. Вода перед машиной забурлила. Ещё немного, и заглохнет движок.

Тима лихорадочным взглядом окинул приборную панель. И с чего он вообще решил, что сможет что-либо сделать отсюда? Он распахнул дверь кабины и полез наружу, схватившись за поручень для рук. Ощутил на себе невероятную мощь ветра. Униформа охранника затрепетала, форменную бейсболку с эмблемой завода сорвало и унесло прочь.

– Ты с ума сошёл! – проорал Майский. – Вернись в кабину!

Но Тима его не слышал. Он не отрывал глаз от бешено вращавшегося вентилятора, впитывая всем нутром невозможное: как авиационный двигатель, сбросив остатки ремней, осмысленно елозит по поддону полуприцепа. За лопастями сверкали звериные зеленовато-жёлтые глаза.

Тварь, прятавшаяся в обтекаемом панцире, определённо ухмылялась.

Продолжая держаться за ручку, Тима перебрался на полуприцеп, а затем распластался на его платформе. Вцепившись в раму, потянулся к топливному баку. Там находился рычаг замка́, отвечавшего за крепление прицепа к тягачу. Дёрнул рычаг на себя и влево. Зашипело, но полуприцеп так и остался сцепленным с грузовиком.

Ничего не понимая, Тима беспомощно завертел головой. Его понемногу стаскивало во вращавшуюся пасть-пропеллер. Вода поднималась. Наконец он сообразил, в чём дело.

– Герман! Пульт! – закричал Тима. – Нажми кнопку, чёрт возьми!

Пульт управления расцепкой обнаружился в специальном кармашке с левой стороны сиденья водителя, и Майский с воплем нажал нужную кнопку.

Шкворень полуприцепа, представлявший собой стальной стержень, выскочил из предназначавшегося ему паза. Провода, соединявшие кабину грузовика и полуприцеп, а заодно отвечавшие за пневматику и электрику, натянулись и со свистом лопнули.

Полуприцеп с водянистым фырканьем начал погружаться в заводь.

Тима издал ликующий вопль и осёкся.

Заливаясь злобным лязгающим хохотом, турбина совершила рывок. Задние правые колёса грузовика разорвало в клочья. Вспыхнули и погасли искры, охлаждённые брызгами. Машину затрясло, когда пришёл черёд левых колёс. Вода клокотала. Вонь жжёного металла оттеснила речные запахи и смрад мясного гумуса.

Турбина, работая одним только вентилятором, неторопливо пережёвывала магистральный тягач.

«И ни одна лопасть не затупилась и не сломалась. У зла иные законы», – подумал Тима, ощущая пустоту в груди.

Он уже практически лежал на чёрной воде, под холодным светом звёзд, этих внеземных софитов. Отпусти он руки, и его протащило бы по поверхности воды и всосало в турбину. У Майского ситуация складывалась не лучше. У кабины грузовика клубилась вода, не давая открыть двери. А за их открытием последовала бы судьба куска свинины, угодившего в промышленную мясорубку.

Решение вспыхнуло в голове серебристой молнией. И разве не к нему подталкивала предыстория турбины?

Хватаясь под водой руками за выступы покорёженного тягача и ощущая всю тяжесть одежды, Тима подплыл к турбине. Лопасти замедлили ход, и он уже знал, в чём причина. Зло играло с аптекарскими весами, на которых дотошно измеряло судьбы и пожертвованную плоть.

– И голод тысячи, – прошептал Тима, постигая сокровенный смысл этих слов.

Он не выбирал, какая часть тела ему менее дорога́. Просто сунул в лопасти толчковую ногу. Правую. Где-то на грани слышимости, опознал свой тонкий крик, который вряд ли мог принадлежать целому человеку.

Теряя сознание, Тима стал свидетелем двух вещей.

Первая: как левая нога, следуя за правой, ныряет в пенящиеся, кровянистые брызги.

И вторая: как лопасти вентилятора, сыто хлюпая, останавливаются.

9 Апрельское небо

Первое, что ощутил Тима, был холод. Но не тот холод, когда морозец пощипывает кожу, а тот, что зарождается в груди, обозначая безвозвратную и глубокую утрату. В мыслях ещё плавала тьма, шелестящая бритвами. Внутренним взором Тима видел, как звериные зеленовато-жёлтые глаза отворачиваются и уходят, унося шелест бритв. И всё равно он испытывал страх.

А потом навалилось облегчение, и он всхлипнул. Его тело поддерживал в меру жёсткий матрас, а вокруг пахло антисептиками. Значит, всё закончилось. Значит… Додумать он не успел, потому что почувствовал, как по груди и шее скользнула чужая рука, ища способ его обнять.

Тима открыл глаза и увидел Дарью. Сменив форму госслужащего на джинсы, футболку и длинный жёлтый кардиган, она сидела на стуле и внимательно смотрела на него. Они находились в больничной палате с голубыми стенами. Сквозь вертикальные жалюзи проникал мягкий дневной свет. Глаза жены лучились заботой, любовью и раздражением.

– Что ты с собой натворил, Тимофей?

Тима подумал, что это довольно неудачный вопрос. С покорностью навьюченного животного перевёл взгляд на своё тело. В локтевом сгибе правой руки торчала инъекционная игла, подавая прозрачную жидкость из капельницы. Пришли смешанные чувства, когда контуры серого одеяла, под которым он лежал, недвусмысленно указали, что от правой ноги осталась небольшая часть бедра, а левой предстоит попытка отрастить новую ступню.

«Господи, пусть это будут те самые двадцать килограммов», – подумал Тима и послал Дарье блеклую улыбку.

– Меня в чём-то обвиняют? – спросил он. Удивился слабости собственного голоса.

– Господи, нет! С чего ты взял? Версия Майского, конечно, странная, но в неё все поверили.

– Что он сказал?

– Что завод слаженно обокрали. Что из-под носа увели турбину вместе с тягачом. И что безумцев вы нагнали близ Ушаковки.

– Почему «безумцев»?

– Потому что только безумцы, уж не знаю, каким способом, могли запустить турбину, находящуюся в воде.

Тима хотел спросить, на чём же они с Майским преследовали этих самых идиотов, но отказался от этой затеи. Майский, скорее всего, попросил надёжного человека подогнать к заводи его внедорожник. Да, так, вероятно, всё и было.

– Что с турбиной?

Дарья оживилась. Обрадовалась возможности рассказать что-то ещё, пока он не задал вопрос, от которого непременно захочется всплакнуть.

– Её уже выловили и вернули на завод. Взрыв украденного тягача даже не поцарапал её. Необычно, правда?

– Да, – прошептал Тима, мысленно объезжая волну ужаса. – Майский там, наверное, с ума сходит?

– Тима, Герман подал заявление об увольнении в те же сутки.

– Вот же луковый мудрец.

Он замолчал, собираясь с мыслями. Лучше не бродить по краю могилы, в которую они едва не слегли. И возможно, Майский выбрал лучший вариант. Возможно, следовало так поступить сразу, им обоим. Но кто знает?