В жёны консулу

В жёны консулу

Глава 1. Оксана. Званый ужин в посольстве.

- Обязательно надо сходить на этот ужин в посольстве, раз приглашают, - настаивала Таня Русинова, коллега с кафедры русского языка, сопровождавшая меня в командировку в Вашингтон. - Такой шанс! Когда ещё окажемся в столице? Были уже в разных консульствах, а в посольстве - никогда. Отдохнём, развеемся! А то вернёмся в Лос-Анджелес - и снова работа, работа... А тут - вкусно и, заметь, бесплатно поешь, побеседуешь с полезными людьми. Разве не интересно пообщаться с русскими выпускниками программ Фулбрайта предыдущих лет? Мы с тобой каждая в студенчестве получили этот грант, отучились год в США, а вот теперь выросли и вернулись сюда работать... Представляешь, какая ностальгия? Может, кого знакомого там встретишь! Ведь недаром говорят, что фулбрайтовцы всего мира - как одна большая семья.

- Да не люблю я все эти светские мероприятия, - призналась я. - Знай разговаривай на отвлечённые темы с натянутыми улыбками.

- А ты с искренними улыбками разговаривай, и на конкретные темы, - посоветовала Татьяна. - Поделись с нашими дипломатами своей проблемой; глядишь, они сумеют помочь.

- Не стану я никого ни о чём просить.

- Что тут такого? За спрос денег не берут! Ты хочешь пристроить Валентина в детский сад при консульстве - или нет?

Да. Я хотела. Сын очень развит, и я уже разговаривала с заведующей, - на что услышала:

- Извините, у нас все места забронированы для детей дипломатов. Приходите попозже, через год-другой. Может быть, кто-то откажется, и...

Ну конечно. "Откажется"... А ведь через два года нас ожидает школа. Хотелось бы отдать его в посольскую; но и там, видно, всё забронировано для дипломатических наследников на десять лет вперёд.

- Ты должна непременно поднять этот вопрос, - увещевала Таня. - Ради сына. Ведь такой толковый малыш!

Сейчас за "толковым малышом" остался присматривать Танин муж и няня её детей; а мы восприняли эту вашингтонскую командировку как глоток свежего воздуха.

Поддавшись уговорам коллеги, я поехала с ней в посольство в последний вечер пребывания в Вашингтоне; нашу группу сопроводили на второй этаж. Я была бы уже не прочь поесть поплотнее - вот стыдоба-то; но, судя по отдалённым позвякиваниям посуды, зал для банкета не успели подготовить, так что сперва надлежало общаться в широкой приёмной. Татьяна, действительно, сразу же встретила двух знакомых из Москвы и усвистала к ним; я же недолго простояла одна - услышала за спиной несколько удивлённое:

- Оксана?

Я помедлила, прежде чем обернуться. Чёртова неожиданность... Нельзя выдать свою позорную взволнованность. Этот голос я не перепутала бы ни с чьим. Голос Валечкиного отца, Артемия Завельского. Мужика настолько же подлого, насколько умного и успешного. Я бы сказала, эталон успешности... и подлости. Откуда он здесь? Слава Богу, мы завтра уезжаем... Про Вальку он не знает - и не должен узнать. К сыну он не перешагнёт даже через мой труп.

В Артемия Завельского - авторитетного, сурового, но остроумного дипломатического работника, который сотрудничал с нашим международным отделом, иногда по договору вёл практические занятия и возглавил нашу делегацию в Магнитогорск - влюблена была, несомненно, не я одна, а все пять аспиранток, которых направили на уральский круглый стол под эгидой МИДа. Да даже и четверо парней в нашем командируемом коллективе посматривали на Завельского с восхищением и завистью, явно мечтая стать такими же. Его идеал казался им абсолютно недосягаемым.

Для самого пошлого на свете командировочного развлечения опытный Завельский сразу же приметил себе главную дуру - то есть, меня. Я должна была прыгать от счастья, что этот знающий себе цену, слегка высокомерный тип соизволил обратить на меня внимание, снизойти до простой аспирантки... Мы провели в Магнитогорске во всех смыслах плодотворную неделю - итогом которой стал ряд международных публикаций и грамота Министерства Образования, положившая начало моей блистательной карьере; а также беременность Валентином - положившая конец моим отношениям с родителями и открывшая дорогу моему собственному родительству. Бонусом шло глубочайшее разочарование в мужчинах - что, впрочем, необосновано: умом я понимала, что несправедливо по умолчанию считать подлецами всех мужчин лишь на основании того, как с тобой поступил твой первый, - но поделать ничего не могла.

После той недели феерического секса в Магнитогорске мы с Завельским никогда не встречались - ещё бы: в последний вечер меня в его постели застала прилетевшая к нему супруга, о существовании которой я не подозревала ни сном, ни духом.

- Отойдём-ка, - Завельский сделал мне знак - и я вынуждена была последовать за ним, чтобы не привлекать к нам нежелательного внимания. Мы вышли в рекреационный холл; он жестом попросил меня присесть рядом с ним за сервировочный столик и спросил:

- Какими судьбами?

- Ты отлично знаешь, что это собрание выпускников программы Фулбрайта разных лет, которое организовало посольство, - довольно нелюбезно отозвалась я. Но любопытство пересилило - и я поинтересовалась:

- Давно тут работаешь?

- Три года.

- Небось дослужился до самых высоких чинов?

- Предлагают должность консула в Лос-Анджелесе - но не думаю, что она мне светит в текущем статусе.

- Конечно, не светит, - язвительно откликнулась я. - Ведь консулами назначают людей порядочных, чего про тебя сказать никак нельзя. И, наконец, у нас отличный консул, я с ним знакома лично.

- Вообще-то срок его пребывания в должности подошёл к концу, его и так дважды уже продлевали, больше нельзя, - ровно возразил единственный мужчина, в которого я когда-либо была влюблена, и по совместительству отъявленный негодяй.

- Тогда что же тебе мешает по долгу службы отправиться в Калифорнию? Или, может быть, Дарья против, - столица больше отвечает её стремлениям? - съехидничала я.

- Дарья со мной развелась ещё до моего назначения в США, - вдруг ухмыльнулся Завельский совсем не дипломатической ухмылкой; не успела я удивиться этой формулировке, - ну надо же, именно она с ним развелась, а не он с ней, - Завельский скользнул кончиками пальцев по моей коленной чашечке под столом и, умело лаская её, продолжил с усмешкой - в то время как мне против воли сразу же захотелось закрыть глаза и отдаться ощущениям:

- Поэтому, думаю, я заслуживаю небольшого утешения - прикоснуться к самым красивым коленям на свете.

- Тебе нужен сейчас скандал? - я с огромным трудом вернула контроль над телом и с силой хлопнула его по руке; он рассмеялся:

- Почему нет - хоть какое-то разнообразие в жизни, думаю, это встряхнёт тут наш русский народец; а я буду всё отрицать и погляжу, как ты выставишь себя истеричкой перед послом и другими дипломатами. Я ещё помню твою главную эрогенную зону... никогда не забывал, - добавил он; и в этом негромком заявлении мне почудилась скрытая угроза. Надо бы держаться от него подальше - хоть от женатого, хоть нет.

- Эрогенные зоны имеют тенденцию с возрастом перемещаться в другие участки тела, - надменно бросила я.

- Я бы их изучил, - мечтательно посмотрел он. Меня аж передёрнуло. Изучил бы... а сам обо мне, недельном приключении шестилетней давности, и не вспомнил бы, не появись я сегодня здесь.

- Я брезгую такими, как ты, Завельский. Прими совет: когда снова женишься - постарайся сделать так, чтобы новая жена пореже заставала в твоей постели девок.

- Дарья ушла не поэтому, - качнул головой горе-дипломат. Вот до чего дошёл дефицит кадров: таких сотрудников нанимают в посольства и консульства! Человечество прискорбно деградирует, а мы и не замечаем.

- В любом случае, я её поздравляю; надеюсь, следующий брак у бедолаги сложится удачнее, - искренне сказала я. - У меня к тебе дело, Завельский, раз уж подвернулся. Я работаю в колледже Санта-Моники на кафедре русского языка; думала отдать сына в детский сад при консульстве - но они говорят, все места забронированы для детей дипломатов. Может быть, ты подскажешь: есть ли какой-то способ пробиться?

Стыдиться мне было нечего: во-первых, я старалась ради сына и давала возможность этому греховоднику сделать для Валентина хоть что-то полезное раз в жизни; во-вторых, уж с Завельским-то после всего, что он мне устроил, я не собираюсь ничего стесняться.

- Ого! Ты замужем? - с максимально далёкой от дипломатичности несдержанностью воскликнул будущий горе-консул.

- Если ты думал оскорбить меня своим удивлением - то зря стараешься. Как и ты, я в разводе; сыну пять.

- Быстренько выскочила замуж после того, как мы с тобой кувыркались, - покачал головой Завельский, потратив пару секунд на подсчёты.

- Нет! - саркастически воскликнула я. - Тебя должна была дожидаться!

- Всё-таки странно, - пристально глядя на меня, продолжил рассуждать он. - У тебя тогда всё было серьёзно. Ты - не я. Первая любовь, первый мужчина, и... так сразу?

- Зато у тебя никакой любви, сотая женщина - и вон как быстро развёлся, - поспешно перевела я стрелки. - На какой женщине сломалась горемыка Дарья? На сто первой? Сто второй?

- На моей болезни, - спокойно ответил Завельский. - Через полгода после командировки в Магнитогорск я тяжело заболел - заразился от маленького племянника. Паротит эпидемический с осложнениями.

- Это который... так называемая свинка? - сообразила я. - Насколько помню, взрослые действительно могут тяжёло переносить это заболевание. И может пострадать репродуктивная система.

- Мало того, что всё это перешло в менингит, так вдобавок... не только оболочки головного мозга воспалились. Но и некоторые другие... знакомые тебе с той поездки органы, - тут он криво усмехнулся. - Так что я теперь бесплоден. Не могу сказать, что сильно огорчён, стать отцом никогда особенно не жаждал; а вот для Дарьи это оказалось важно. Пока восстанавливался, пока всё это выяснилось - Дарья смертельно устала. И её можно понять. Она очень хотела ребёнка. Сейчас, насколько мне известно, он у неё уже есть.

- Да, конечно, не стоит её осуждать, - с плохо сдерживаемым злорадством подхватила я. - Ради порядочного, достойного мужа она бы, я убеждена, ещё потерпела; но с какой стати жертвовать всем ради тебя? Как тебя жизнь-то окоротила, а, Завельский! Только подумай!

- Хватит откровений, - вдруг меняя тон, Завельский резко поднялся с места и холодно оглядел меня. - Обдумай за ужином следующий вопрос и сообщи своё решение. Ситуация такова: чтобы занять должность консула России в Лос-Анджелесе на достаточно длительный срок и дальше продвигаться по дипломатической линии, мне нужна жена-партнёр с соответствующим образованием, а не сомнительный статус разведённого. Согласишься - будет твоему сыну и консульский детский сад, и всё, что захочешь. Твой бывший муж - не проблема, ребёнок в семье, пусть и не свой, - даже хорошо. Да и кто там будет разбираться, чьё дитё; кому это важно, в конце-то концов. Времени у меня немного, так что жду твоего ответа после банкета.

Глава 2. Оксана. По ту сторону кровати.

В светских беседах за посольским столом я практически не участвовала - напряжённо прикидывала так и эдак. И всё-таки решила не связываться. И не только из-за опасной близости Завельского к сыну - в конце концов, Валентину это могло быть небезвыгодно. Самому Завельскому я чистосердечно сказала после ужина:

- В жёны такому нечистоплотному консулу я не гожусь. Ищи себе другую дуру. Я была по одну сторону твоей кровати - ничего не подозревающей наивной любовницей, застуканной женой; а теперь мне предлагается иная роль с тем же напарничком - но по ту сторону койки, то есть роль умудрённой опытом застукивающей супруги? Жаждешь унизить меня со всех сторон? Не выйдет.

- Я сейчас нахожусь не в том статусе, чтобы резвиться. И не пойду на компрометирующие меня шаги, которые могут способствовать моей дисквалификации. Да даже безотносительно моего статуса: я в целом пересмотрел свои взгляды, - угрюмо ответил Завельский.

- Какой позор всё то, через что ты меня протащил. А теперь я должна помочь тебе занять желаемую должность и способствовать твоему продвижению в карьере? А как ты поступил с Дарьей - да ты хоть немного её любил?

- Да. В юности, на заре отношений, - вспомнил он. - Жениться женился, как-то автоматически, а в голове не снял галочку "нахожусь в поиске", - я бы это так обозначил.

Казалось, он говорит искренне - излагает неприглядную правду, которой даже стыдится; но нынешняя я не доверяла ни ему, ни собственным чувствам - поэтому тоже честно сказала:

- Эта пошлая ситуация, в которую ты меня поместил шесть лет назад, вообще не вписывается в мою историю. Больше не желаю подставляться и участвовать в чём-либо подобном. Проживём мы как-нибудь без детского сада и твоих консульских подачек. Ни за что не поверю, что болезнь основательно перекроила тебе мозги.

- Болезнь - нет. Перекроила ты, - вдруг сказал Завельский. - Я не раз вспоминал и твою искренность, и доверие, которое ты мне оказала. Но - да, был женат. А потом долгая болезнь, развод... и беспокоить тебя после всего казалось уже не к месту.

- Враньё, - возмутилась я. - Если бы действительно хотел - нашёл бы возможность связаться. Уж преодолел бы как-нибудь собственную трусость. Ты всегда умел наврать с три короба, чтобы добиться желаемого результата. Вот уж подлинно дипломатический навык - и он у тебя отлично развит. Как и подвешенный язык. Мне жаль, что я свои первые чувства потратила на такого человека, как ты. Но второй раз я в эту кучу дерьма наступать не собираюсь.

- Я другой теперь, - сказал мне в спину Завельский, когда я уже выходила из посольства. Вашингтон - это не Лос-Анджелес; да и в Лос-Анджелесе в январе частенько температура не поднимается выше тринадцати градусов по Цельсию, а уж в столице-то и вовсе около нуля. Но пытаясь задержать меня, Артемий вышел на улицу в рубашке и пиджаке; я сказала ему, не оборачиваясь:

- Я тоже теперь другая. Второй раз запудрить себе мозги не позволю. И не стой на улице - а то опять заболеешь и доиграешься до менингитного осложнения. Второй раз твоя слабая голова этого не переживёт.

Рано утром на следующий день нам предстоял шестичасовой перелёт обратно в Южную Калифорнию; всю дорогу Таня донимала меня: что за дела такие у меня с Завельским?

- Этот дипломат... такой эффектный мужик! Я заметила: весь ужин на тебя поглядывал, после расстаться не мог, всё ходил за тобой хвостом, до самой двери проводил... Телефончик-то не просил оставить?

- Да он по делу, - сморщилась я. - Есть общие знакомые в России. Мы с ним общались, когда я ещё в аспирантуре училась.

- Хорош! - продолжала восхищаться Татьяна. - И долго ты собираешься с ребёнком одна валандаться?

Я пожала плечами: Валентин - единственное, что оправдывает в моих глазах то унизительное приключение в поездке с Завельским и весь кошмар с разрывом с семьёй и переездом в США, который последовал вскоре после родов. Защищать диссертацию мне пришлось уже в Штатах, с маленьким ребёнком на руках; семья меня никак не поддержала, помог только старый добрый фонд, спонсировавший мои исследования, а также ставка преподавателя русского языка и литературы, которую мне по рекомендации фонда предложили в колледже Санта-Моники. Родители явно не рассчитывали ни на то, что дочь станет матерью-одиночкой, ни на то, что уедет ни с чем в никуда. Такая дочь-неудачница им оказалась не нужна, им требовался успешный проект, которым можно было бы похвастаться, - а не сообщать, стыдливо пряча глаза, что дочь родила неизвестно от кого; и они решительно оборвали со мной всякие контакты. "Ты теперь - отрезанный ломоть", - сказал отец, а мать лишь поддакнула. Ну, что же. Зато у меня есть Валентин. Мне повезло подружиться с русской коллегой - Татьяной, у которой были двое детей примерно Валькиного возраста, и сына можно было иногда подкидывать их няне с доплатой.

Валентин - парень независимый, склонный к автономному мышлению. К нынешнему январскому утреннику в русскоязычном детском саду велели выучить какой-нибудь стишок о зиме и поведать о чувствах, которые вызывает этот стих. Валентин окинул свои детские книги на обоих языках критическим взором билингва и изрёк:

- Я сам выберу.

Когда он говорит "я сам" - спорить бесполезно. Я видела, как два дня он листал сборники стихов, которые я по его просьбе принесла из факультетской библиотеки, - но так ни на чём и не остановился; я начала беспокоиться, потому что ему ничего не стоило из одного упрямства отказаться выступать на утреннике - терпеть не может учить и потом на публику декламировать стихи. Однако в конце концов он воскликнул:

- Нашёл!

И принялся учить с непривычным для него рвением. Мне бы насторожиться - но я была слишком занята: начало года, новый семестр... Тем более что энтузиазм сына не распространялся на меня: он дал понять, что стихотворение прочтёт на утреннике, а дома со мной поделиться "стесняется". Матери стесняется, а в детском саду при толпе родителей и детей - пожалуйста. Обалдеть.

Уже было слишком поздно, когда со сцены я услышала стих Бродского, который сын исполнил медленно и основательно, словно взвешивая каждое слово:

Вещи и люди нас окружают. И те, и эти терзают глаз. Лучше жить в темноте.

Я сижу на скамье в парке, глядя вослед проходящей семье. Мне опротивел свет.

Это январь. Зима, согласно календарю. Когда опротивеет тьма - тогда я заговорю.

В устах пятилетнего это звучало пугающе. Выделив интонацией последние две строчки и внушительно помолчав, Валентин, Вэлентайн или, как его звали американские друзья, просто Вэл с важностью пояснил:

- Это стих о дяденьке. Он в январе сидит в парке и завидует какой-то семье. Наверное, новый год встретил один под ёлкой. Ему всё надоело, вот и не хочет читать стихи. Он потом поговорит. Мне тоже наш утренник уже надоел, и стихи я читать больше не буду. Продолжение можете сами в интернете посмотреть.

Сопровождаемый вялыми аплодисментами, сын спустился со сцены с явным облегчением и чувством выполненного долга; на лице было торжествующее выражение.

- Я сделал, как сказали. Объяснил всем, о чём стих, - предваряя мои комментарии, сообщил он. И добавил:

- Теперь уже мы можем поехать гулять?

Сын постоянно просится в Касл Парк в Шерман Оукс; покидая его неохотно, он всё время восклицает с досадой:

- Вот если бы здесь поселиться!

- Сынок, а как же Санта-Моника? Пасадина, Вествуд? Голливуд, Беверли Хиллз, Даунтаун? Такие роскошные районы и пригороды...

- Нет, хочу в Шерман Оукс, хочу жить в Шерман Оукс! - заявлял Вэл; это название района он произносил по-американски - "Шёрман Оукс", с призвуком "Ё". - Валю хочу! И кошку! Все кошки мира - мои!

"Валей" он, как и многие русские, называл долину Сан-Фернандо, от английского слова valley - долина. Валентину нравилось, что долину в русском сленге прозвали как будто в честь него; он считал её родным местом. Ну а любимым праздником у него был - о ужас - день Святого Валентина; он не собирался поздравлять никаких девочек и требовал подарков себе:

- Это у меня будет такой день ангела! Мои именины!

На своё горе я обучила его этому слову - именины... Но квартиру в Шерман Оукс мы бы, конечно, не потянули.

Через несколько дней меня ждал крайне неприятный сюрприз. Во время большой перемены в колледже ко мне вдруг подбежала Татьяна и заговорщически шепнула:

- Говорила я: произвела ты на него впечатление! Вон, гляди - здесь уже! Из Вашингтона пригнал! Эх, не будь я замужем...

Я обречённо посмотрела в сторону, куда она указывала, и увидела Завельского. Он с дипломатической церемонностью раскланялся с Татьяной и, ухмыльнувшись, поприветствовал меня:

- Я тут кое-что разведал по своим каналам. Должен же я всё узнать о своей невесте. Ты, оказывается, замужем-то и не была.

- Делать тебе, что ли, нечего. Да и какая, к чёртовой матери, я тебе невеста, - я отвернулась и направилась в столовую; Завельский не отставал:

- Заодно и дату рождения твоего сына выяснил. Валентин - ведь так его зовут, верно? Как-то не получается уложить твою легенду в требуемые сроки.

Неожиданно он грубо схватил меня за локоть, развернул к себе и хамски поинтересовался на повышенных тонах - что выдавало крайнюю взволнованность, поскольку было ему совершенно не свойственно:

- Это ведь я тебе ребёночка сделал тогда в Магнитогорске, фактически на глазах у собственной жены - да, Елфимова?

Глава 3. Оксана. Бесславный старт в Магнитогорске.

Тогда, шесть лет назад, места в самолёте до Магнитогорска у нас с Завельским оказались рядом. Накануне я в спешке дописывала доклад для симпозиума - поэтому, уморившись, заснула и сползла на него. Когда проснулась и сообразила, что весь полёт проспала, привалившись к нему и положив голову ему на плечо, было поздно; натолкнулась взглядом на его смеющиеся глаза и почувствовала, что нещадно краснею.

- Я сохранил твою коробочку с едой, когда разносили. Поешь.

Какая трогательная забота. Наивная я не поняла, что в ту минуту он как раз начал обрабатывать меня - с далеко идущими планами устроить себе в эту поездку развлечение не только для ума, но и для тела.

Уже на следующий вечер, когда мы вернулись с заседаний и разбрелись по номерам, Завельский без и толики стеснения появился у меня на пороге с прямолинейным вопросом: