Литературный тур де Франс. Мир книг накануне Французской революции

Между 1777 и 1780 годами «Энциклопедия» in quatro выдержала три «издания», как называли их сами издатели, хотя с точки зрения современной библиографической традиции, которая привыкла различать издания и допечатки тиража, называться это должно было несколько иначе. Дюплен начал с тиража в 4000 экземпляров (в действительности с 4400, или с восьми пачек, «стоп», и шестнадцати «дестей», двадцатых долей «стопы» на каждый лист текста, включая дополнительные листы (chaperon), компенсировавшие типографский брак (défets)). По мере того как росло число подписчиков, он увеличил тираж до 6000 экземпляров (в действительности до 6150, но в переписке между собой издатели пользовались округленными цифрами) и допечатал те листы, которых недоставало из‐за разницы с исходным тиражом, что и дало, если пользоваться его собственной терминологией, которая нашла отражение в типографских контрактах, два «издания». Но даже и после этого подписка росла не по дням, а по часам. Поэтому Дюплен, Панкук и STN пришли к соглашению о запуске в производство «третьего издания» в 2000 экземпляров (в действительности четыре стопы и пятнадцать дестей на лист, или 2375 экземпляров). В конце концов, за вычетом типографского брака, консорциум, сложившийся вокруг издания in quatro, напечатал 8011 полных комплектов издания. И если поначалу история с изданием «Энциклопедии» in quatro представляла собой только авантюрную пиратскую спекуляцию, то со временем издание превратилось в солиднейшее предприятие с оборотом в миллион ливров – самое рентабельное, с точки зрения пайщиков, за всю историю книгопечатания.

Спрос на «Энциклопедию» оставался настолько массовым, что два лионских печатника, Жан-Мари Барре и Жозеф-Сюльпис Граби, люди того же пошиба, что и Дюплен, в самом начале 1778 года решили выпустить пиратское издание самого пиратского издания. Чтобы доказать серьезность своих намерений, они напечатали шесть листов (сорок восемь страниц in quatro) тиражом в 2000 экземпляров и заявили Дюплену, что лишь сумма в 27 000 ливров заставит их прекратить начатое. Это были колоссальные деньги – рядовой типограф зарабатывал примерно столько за всю свою жизнь, – но Дюплен после долгих терзаний согласился ее уплатить. Три пирата подписали официальный пакт о ненападении; Барре и Граби отдали уже напечатанные листы; Дюплен уплатил выкуп. Даже по лионским стандартам это была совершенно невероятная сделка, но как позже заметил Панкук (ему и «Обществу» пришлось одобрить эту сделку в качестве партнеров Дюплена), «если ты не можешь уничтожить пиратов, наилучшая стратегия состоит в том, чтобы с ними договориться».

В это же самое время еще два пиратских издательства, из Берна и из Лозанны, предприняли точно такую же атаку. Они попытались совершить набег на французский рынок при помощи дешевой перепечатки текста «Энциклопедии» in quarto, но уже в формате in octavo – то есть опять же осуществить пиратское издание пиратского издания. Впрочем, следует оговорить еще одно обстоятельство: сам тот факт, что Панкук обладал привилегией на издание оригинала, сообщал его многотомнику некоторую долю легитимности, по крайней мере французские власти очевидным образом его терпели. «Энциклопедическая» война между in quarto и in octavo разразилась в тот самый момент, когда Фаварже отправился в путешествие по Франции. Он продавал подписки на in quarto и, куда бы ни занесла его судьба, старался помешать продажам in octavo. Во время первой же своей остановки, в Понтарлье, он выяснил, как противная сторона переправляет свои in octavo через границу. Как уже говорилось выше, эта информация оказалась весьма ценной, поскольку, едва получив ее, Панкук известил французские власти, и те конфисковали достаточно тюков с книжными листами, чтобы лишить издателей «Энциклопедии» in octavo какой-либо прибыли и чтобы французские читатели утратили интерес к подписке на это издание. Издатели in octavo ушли с французского рынка в 1779 году и выжили только за счет того, что удовлетворяли спрос на недорогое издание «Энциклопедии» в остальных странах Европы; в конце концов в январе 1780 года они заключили мир с группой издателей in quarto, подписав официальное соглашение.

По мере того как разворачивалась война с внешними врагами, Панкука и STN больше всего беспокоила возможность предательства в рядах самого консорциума, поскольку деятельность Дюплена выглядела все более и более подозрительной. Он вел дела всего предприятия, бóльшую часть которых держал в тайне, и не предоставлял полных отчетов о счетах. Его партнеры начали собирать информацию и постепенно пришли к выводу, что их обманывают в каких-то совершенно умопомрачительных масштабах. Проведя немалую детективную работу и распутав множество клубков, они получили доказательства того, что Дюплен присвоил по меньшей мере 48 000 ливров. Эти доказательства они предъявили ему в январе 1780 года в ходе общей встречи в Лионе, которая наконец позволила расставить все точки над i. Дюплен отчаянно сопротивлялся, но в итоге вынужден был капитулировать и согласился компенсировать партнерам всю недостачу прибыли – если они не станут выносить сор из избы, в каковом состоянии вся эта история и оставалась два века, пока не всплыла в архивах STN.

Впрочем, в июле 1778 года, когда Фаварже заехал к Дюплену, предугадать развязку этой авантюры с in quarto было невозможно. Интриги сторон, одни в ответ на другие, еще не привели к кризису, но было ясно, что с каждым новым поворотом в ходе спекуляции «Энциклопедией» на кону оказываются очень большие деньги. Фаварже, будучи клерком в конторе «Общества», с самого начала отслеживал ее ход и прекрасно отдавал себе отчет в том, что с Дюпленом надо держать ухо востро. В то же самое время ему предстояло сосредоточиться на самой насущной для его фирмы заботе: «Общество» стремилось взять на себя в этом деле больше типографской работы, чем прежде. STN вдвое увеличило площадь печатной мастерской и наняло двадцать новых работников для того, чтобы приступить к широкомасштабному выпуску «Энциклопедии», однако Дюплен разместил основную часть заказа у других типографов, в Женеве, Гренобле, Треву и Лионе, общая производственная база которых составляла пятьдесят три типографских станка. Согласно контракту с партнерами по изданию in quarto, Дюплен должен был использовать доход от подписки для того, чтобы оплачивать типографскую работу по заранее оговоренным расценкам. Он присваивал разницу между установленной платой и тем, что в действительности платил печатникам. Работать по такому существенно заниженному тарифу STN, конечно, не согласилось бы, и поэтому-то Дюплен и не стал поручать нёвшательским издателям основную часть подряда. К тому времени, как Фаварже оказался в Лионе, Дюплен заказал STN всего лишь три тома, и в Нёвшателе как раз успели закончить работу над третьим. Если бы он отказался доверить «Обществу» печать еще одного тома – что было весьма вероятно, если принять во внимание размеры его собственной прибыли от разницы в ценах на печать, – то STN пришлось бы увольнять рабочих и безо всякого применения держать на складах огромное количество дорогостоящей бумаги.

Издательство вложило в покупку этой бумаги собственные средства и рассчитывало покрыть расходы из той прибыли, которую получит, переправив готовые тома в Лион. Однако Дюплен уже несколько раз намекал в письмах, что откажется платить по тем векселям, которые выслал STN в обмен на первые два тома и сроки платежей по которым приближались по мере того, как печатался том третий. В качестве предлога он использовал неудовлетворительное, с его точки зрения, качество бумаги и задержки с поставками. Он пререкался и торговался при любой возможности, поскольку каждый том в трех тридцатишеститомных «изданиях» увеличивал для него возможность присвоить разницу в ценах и напрямую торговать готовыми книгами. Фаварже не мог положить конец хищническому поведению Дюплена. Он был всего лишь клерком, а не одним из компаньонов в STN или участников консорциума по изданию in quarto; но он мог попытаться найти способы уменьшить ущерб и увеличить доходы своих нанимателей.

Его наипервейшая задача, согласно инструкциям, записанным в журнале, состояла в том, чтобы добыть информацию об истинном положении дел с in quarto, поскольку Дюплен держал все сведения об этом предприятии в такой строгой тайне, что о реальном ходе событий в STN почти ничего не знали: «Зайдите к мсье Дюплену и попытайтесь выяснить, но только так, чтобы интерес ваш не был особо заметен, как обстоят дела с печатью томов „Энциклопедии“; сколько станков задействованы в Лионе и в прочих местах; началась ли работа над третьим изданием и каков его тираж». Инструкции по этой теме были весьма объемными и подробными до крайности. Фаварже должен был внимательнейшим образом вслушиваться в каждое произнесенное Дюпленом слово, не выдавая при этом видов STN на получение большего количества томов для печати. Но ему надлежало настаивать на том, что качество типографского исполнения и использованной бумаги высокое, работа по корректуре гранок проведена тщательно и притязания STN на более существенную часть подряда вполне обоснованны. Ведь издательство было одним из партнеров в предприятии по выпуску «Энциклопедии» и серьезно увеличило свои ресурсы специально под этот проект.

Как следует подготовившись к грядущей схватке, Фаварже пришел в штаб-квартиру Дюплена в сопровождении Жана-Франсуа д’ Арналя, который вел финансовые дела STN при взаимодействии с Дюпленом. Д’ Арналь оказал важную поддержку, поскольку был хорошо осведомлен об издании «Энциклопедии». Конечно, и сам Фаварже знал все необходимые тонкости, и не только из полученных в Нёвшателе инструкций, но и благодаря тому что помогал вести коммерческую корреспонденцию STN. Через его руки проходили и письма от Дюплена, тон которых был откровенно враждебен и напрочь лишен элементарной вежливости, принятой в деловой переписке. К немалому удивлению Фаварже, ему был оказан радушный прием. Дюплен производил впечатление милейшего человека. Он был в восторге от качества последней напечатанной STN книги и безо всяких экивоков пообещал заказать издательству еще один том, увеличенным тиражом в 6000 экземпляров. И даже более того, он сказал, что готов отдать «Обществу» три тома из третьего издания, производство которого только что началось. По сути, он дал понять, что выпустит этот многотомник на рынок с выходными данными STN, так, словно оно и осуществило все издание целиком. (Первые два «издания» вышли под именем женевского печатника Жана-Леонарда Пелле, а сам Дюплен остался в тени, спрятавшись за фальшивым адресом на титульной странице.) Посредством этой уловки Дюплен надеялся резко поднять продажи, поскольку уже пошли слухи, что Пелле печатает книги на плохой бумаге и что издания его полны ошибок.

Поразительная перемена, происшедшая с Дюпленом, имела причины, о которых Фаварже не догадывался. Во-первых, Дюплен совершил весьма неприятную ошибку при расчете необходимого количества томов in quatro. Главный типограф уверил его, что семнадцать томов исходного издания in folio плюс четырехтомное «Приложение», также изданное in folio (отдельное издание, осуществленное в 1776 и 1777 годах), можно втиснуть в двадцать девять томов in quatro. В действительности они едва-едва уместились в тридцать шесть. По условиям подписки Дюплен (скрывавшийся за подставной фигурой Пелле) должен был получить всего по 344 ливра за полный комплект – то есть по 10 ливров за каждый из двадцати девяти основных томов и по 18 ливров за каждый из трех томов с иллюстрациями. Если бы за каждый из добавочных семи томов можно было брать по те же 10 ливров, цена поднялась бы до 414 ливров, однако Дюплен был скован условиями контракта с подписчиками и не мог поднимать цену выше определенной суммы. В конце концов он решил эту проблему, взяв с подписчиков дополнительную плату за четыре из семи добавочных томов – без каких бы то ни было объяснений такого шага. Затем, в проспекте к третьему изданию, он объявил, что STN выпустит тридцать шесть томов общей стоимостью в 384 ливра, то есть по той же цене, по которой шли два первых «издания». И таким образом снял с себя ответственность за накрутку цены, попросту поменяв подставную фигуру.

Во-вторых, у Дюплена начались серьезные проблемы с наличностью. Он раздал такое количество заказов на печать, что готовые тома приходили быстрее, чем он успевал получать деньги от подписчиков. Подписку по большей части покупали владельцы книжных магазинов, которые затем продавали «Энциклопедии» своим клиентам по розничным ценам. Но книготорговцам требовалось время для того, чтобы собрать причитавшиеся им деньги, и они, конечно же, не слишком торопились отправлять их Дюплену, когда получали. По этой причине ему постоянно не хватало наличных денег на то, чтобы расплатиться по векселям, которые он выдавал печатникам в качестве платы за работу. На адрес STN он выслал два обязательства на общую сумму в 2019 ливров – за работу над 6‐м и 15‐м томами первых двух «изданий», – но заплатить по ним в указанный срок не смог или не захотел. Денег на то, чтобы платить за третий том, заказанный «Обществу», – под номером 24 – у него тоже не было, при том что издательство уже заканчивало работу над книгой. Однако Дюплену удалось найти весомый аргумент для того, чтобы издательство согласилось на отсрочку платежа: он отдаст им на печать больше томов – том 35 первых двух «изданий», а также, в перспективе, еще несколько томов из третьего, которое (и этот момент, вне всякого сомнения, должен был сделать предложение неотразимо привлекательным) должно увидеть свет с выходными данными STN.

Дюплен и «Общество» пришли к согласию на этот счет заочно, в письмах, которыми они обменивались, покуда Фаварже трясся на лошади по дороге к Лиону. Так что дело было улажено еще до того, как он появился на пороге принадлежавшего Дюплену магазина. После того как Дюплен рассказал об увеличении участия STN в типографских работах и о намерении заменить выходные данные на титуле третьего «издания», Фаварже понял, по каким причинам его встретили здесь так тепло. Дюплен просто не был в состоянии уплатить по векселям, выписанным на необычайно крупные суммы. Дополнительные типографские заказы должны были стать компенсацией за отсрочку по платежам. Это quid pro quo, этот обмен казался вполне разумным, поскольку Дюплен честно сказал, какую выгоду получал от печати каждого тома в Лионе: 1500 ливров. Еще он ссылался на то обстоятельство, что STN, в отличие от других типографий, было партнером в общем предприятии. А партнеры должны справедливо распределять между собой бремя расходов на производство товара. К тому же STN всегда может рассчитывать на помощь со стороны д’ Арналя, во власти которого было распорядиться хранившимися в его портфеле долговыми обязательствами таким образом, чтобы покрыть увеличившуюся задолженность Дюплена. В конце концов, д’ Арналь, будучи зятем Боссе, связан с STN и семейными узами.

Вопреки ожиданиям Фаварже, он прекрасно поладил с человеком, который позже окажется во всей этой истории с изданием «Энциклопедии» главным негодяем. Дюплен заверил его, что угроза со стороны пиратского in quatro Барре и Граби успешно устранена, а Фаварже поделился с ним своим открытием касательно того, как лозаннские и бернские пираты переправляют тюки изданных ими in octavo во Францию. Эта новость, судя по всему, привела Дюплена в восторг. «Здесь нужно будет подсуетиться, – воскликнул он. – Я этим займусь, и, честное слово, они очень удивятся, когда власти начнут конфисковывать у них одну партию за другой». В отчете об этой встрече, отправленном домой в Нёвшатель, Фаварже признался, что картина собственной деятельности во главе проекта, которую обрисовал Дюплен, показалась ему убедительной. Однако – и он счел необходимым особо оговорить это обстоятельство – от полученных инструкций он не отклонялся: «Слава Богу, я выполнил все пункты ваших инструкций без исключения, что само по себе непросто, если вы долго находитесь в обществе этого человека».

В течение следующей недели Фаварже каждый день обсуждал с Дюпленом дела, связанные с «Энциклопедией». Дюплен напечатал проспект к третьему изданию и циркулярное письмо, призывающее владельцев книжных магазинов начать сбор подписки. Оба текста Фаварже счел приемлемыми и отправил их в Нёвшатель на утверждение – которое в скором времени и было получено. В проспекте новое издание с грифом STN выглядело особенно привлекательным, а сам Фаварже существенно прибавлял солидности в качестве продавца «Энциклопедии». Он взял с собой некоторое количество экземпляров, погрузил их вместе с каталогом STN, а также проспектами новых изданий Библии и «Описания искусств и ремесел» в седельную сумку и в течение следующих четырех месяцев раздавал их везде и всюду, куда бы ни приводила его дорога. Однако, прежде чем трогаться в путь, ему предстояло управиться с множеством других дел в самом Лионе.

Одна из самых важных сторон всей миссии Фаварже заключалась в том, что он должен был вовлекать книготорговцев в разговор на профессиональные темы, чтобы понять, какие именно книги следовало бы перепечатать пиратским способом, и сообщить о своих предположениях в STN. Какие издания принесут самую большую прибыль? Как и десятки других издательств, существовавших возле французской границы, STN каждодневно решало этот вопрос. Окончательные решения члены правления могли принимать, опираясь на сведения, полученные из коммерческой переписки, и на собственную интуицию. Торговый представитель должен был снабжать их первоначальными сведениями, улавливая в досужей с виду болтовне с книгопродавцами малейшие намеки на нужную информацию. Первая из множества рекомендаций, собранных Фаварже за время путешествия, пришла от Вернареля, в Бурк-ан-Бресе. Он посоветовал STN перепечатать одно краткое изложение, только что вышедшее в Париже и, судя по всему, могшее вызвать немалый интерес у читателей, очарованных революцией, которая произошла два года назад в Америке: «Законы и установления Пенсильвании, переведенные с английского и посвященные доктору Франклину» (Les lois et constitutions de Pennsylvanie, traduit de l’ anglais et dédié au docteur Franklin). Вернарель заверил Фаварже, что новое издание этой книги будет хорошо продаваться. Если STN возьмется ее печатать, он будет готов сделать большой предварительный заказ и даже поможет «Обществу» получить текст, отправив в Нёвшатель один из тех шести экземпляров, что уже заказал у исходного издательства. Передав информацию домой, Фаварже на протяжении всего оставшегося пути прощупывал мнения книготорговцев насчет этой книги. В Лионе ни один из них о ней даже не слышал и не проявил к ней ни малейшего интереса. Приехав в Гренобль, Фаварже обнаружил, что у Бретта, самого значительного из здешних книготорговцев, в магазине было несколько экземпляров «Законов и установлений Пенсильвании», но покупать их никто не желал. Сам Бретт был о книге весьма невысокого мнения: «Какая-то мешанина из законов, и больше ничего». Больше Фаварже об этом издании ничего не слышал, пока не добрался до Марселя. Реакция владельцев здешних магазинов также оказалась негативной, так что проект пришлось похоронить.

Лион был наилучшим местом для сбора информации подобного рода, но Фаварже столкнулся с тем, что здешние книгопродавцы предпочитали держать рот на замке. Они сами охотно занимались пиратством, а летом 1778 года основной темой для разговоров были продажи «Энциклопедии» in quatro. Тем не менее Фаварже удалось выяснить, что Жан-Мари Барре, один из самых отчаянных лионских пиратов, так и не сумел распродать свое издание шестнадцатитомного «Курса занятий для обучения принца Пармского» (Cours d’ étude pour l’ instruction du prince de Parme)96 Кондильяка. В STN отправилось письмо с предложением отказаться от идеи репринтного издания этого итогового свода просвещенческой мысли. Гораздо более привлекательной выглядела перспектива еще раз издать произведения мадам Риккобони97: «Копия парижского издания наверняка пойдет хорошо: на эти книги всегда есть спрос». Фаварже и дальше будет собирать такие, столь необходимые для дела сведения, – до самого окончания своей поездки. Хозяева авиньонских книжных магазинов рекомендовали «Словарь великих людей» (Dictionnaire des grands hommes)98. В Орлеане Летурми предложил «Письма Евлалии» (Les Lettres d’ Eulalie), роман Клода-Жозефа Дора99; Куре из Вильнёва предпочел бы Les Jeux et amusements de la petite Thalie100, книгу для детей, «которая, по его словам, очень хороша, – то есть хорошо продается». Если говорить о потенциальных бестселлерах, то наибольшее воодушевление у книгопродавцев вызывала «Исповедь» Руссо. Слухи о ее существовании и о том, что среди бумаг Руссо остались другие неопубликованные произведения, пошли сразу после того, как 2 июня 1778 года философ умер. В августе, когда Фаварже приехал в Марсель, его расспрашивал об «Исповеди» едва ли не каждый встречный, о чем он тут же и написал в Нёвшатель. «Налицо твердое убеждение в том, что рукопись существует, если не в Париже, то, может быть, в Голландии. Можно было бы напечатать и 3000 экземпляров такой книги. Если бы нам удалось быстро ее заполучить и оповестить о том всех наших лучших корреспондентов циркулярным письмом, они все ее купят, и даже за наличные». Несмотря на все старания, STN так и не удалось заполучить рукописи Руссо, так что в конце концов пришлось ограничиться перепродажей пиратских книг, выпущенных другими издательствами.

Также в Лионе Фаварже было поручено узнать, можно ли заказать там новый шрифт для третьего издания «Энциклопедии» и договориться с полудюжиной поставщиков бумаги, которые могли бы обеспечить ее беспрерывную доставку в необходимых объемах. Еще он обошел едва ли не каждого из тридцати восьми лионских книгопродавцев: улаживал вопросы с оплатой и принимал новые заказы. Помногу они у STN не заказывали, поскольку, во-первых, комплектовали свой ассортимент в основном за счет книг, выпущенных в Женеве и Лозанне, а во-вторых, и сами активно занимались пиратством. Зато они охотно охотно вступали в обменные операции с швейцарскими издательскими домами. В письмах Фаварже в STN то и дело попадаются длинные и подробные описания очередного такого предложения: торговцы были не прочь поменять некоторое количество книг из своих запасов на соответствующее количество книжных листов, отпечатанных в STN. Попутно он делал замечания касательно самих торговцев и того, как они ведут дела. Наблюдения подобного рода было особенно важно делать в Лионе, на что указывали инструкции Фаварже: «Приложите все возможные усилия для того, чтобы записывать все, что вы узнаете о книготорговцах, исходя из сведений, которые вам удастся собрать». В характеристиках, данных владельцам лионских книжных магазинов, Фаварже был краток и напрочь лишен сентиментальности. Вот его мнение о Жакно: ненадежный, «меч обоюдоострый; я бы поостерегся связываться с ним надолго и всерьез». Фланден: торгуется до последнего и «обладает собачьим нюхом на стоимость каждой книги». О братьях Периссе: крайне скрытные, «карты они привыкли держать ближе к орденам, эти господа, но согласились, что в Лионе не печатается ничего, кроме всяческих безделок и „Энциклопедии“ in quatro». У каждого книготорговца имелись свои особенности, и с большинством из них было крайне трудно найти общий язык: «Я пробыл в этом городе достаточно долго, но тут, если ты выражаешь намерение пообщаться с этими господами, у них никогда не находится времени на то, чтобы тебя выслушать. Складывается впечатление, что каждому из них приходится управлять целой империей, тогда как в действительности они почти ничем не заняты».

Резкий спад торговой активности Фаварже отчасти объяснил тем бумом, который возник вокруг «Энциклопедии» и оттянул средства от торговли всеми прочими книгами: «Все, у кого были хоть какие-то свободные деньги и кто готов был вкладывать их ежемесячно или ежегодно в книги, вложили их в „Энциклопедии“ in quatro». Но основная проблема заключалась в полной неопределенности относительно того, как будет проходить объявленная правительством кампания по искоренению торговли пиратскими книгами. Проштамповка контрафактных изданий еще не началась, и когда Фаварже навестил местную палату синдиков, то не обнаружил там никакого энтузиазма по проведению в жизнь эдиктов 1777 года. «Я провел вторую половину вчерашнего дня в палате синдиков, – пишет он 15 июля. – И не понимаю, как эта несчастная затея с печатями может претвориться в жизнь без жуткой путаницы». Ему довелось стать свидетелем конфискации целой партии (не принадлежавшей STN) пиратского издания трудов Анри-Франсуа д’ Агессо, французского канцлера времен Людовика XV, но оказанным ему приемом тем не менее он остался доволен: «За то время, которое я провел в этом судилище инквизиции, мне удалось повидаться едва ли не со всеми синдиками, которые держались со мной вполне благопристойно».

Предпринимательство, Просвещение, пиратство, спекуляция – в Лионе все это переплелось между собой настолько туго, что Фаварже продлил свое пребывание в городе. Он не мог уехать, не разрешив еще одной ключевой проблемы, которая также имела прямое отношение к главным целям его визита: нужно было изыскать способ проводить книги через это «судилище инквизиции».

Глава 6

Лион. Внутренняя контрабанда

Итак, визит Фаварже в палату синдиков был связан еще с одной задачей, которую ему необходимо было решить за время пребывания в Лионе, едва ли не столь же важной, как переговоры относительно «Энциклопедии»: он должен был договориться о контрабандных перевозках. Как уже было сказано в главе 2, нёвшательцы отправляли свои тюки через Фрамбур и Понтарлье или через другой какой-нибудь пограничный переход, где таможенные чиновники запечатывали их и выдавали таможенные квитанции (acquits à caution). Затем агенты по доставке перевозили их в Лион для досмотра в палате синдиков. Закончив досмотр, степень тщательности которого целиком зависела от самих синдиков, они выписывали свидетельство о разгрузке, а возчик возвращал этот документ вместе с квитанцией на тот таможенный пункт, где документ был выписан, в качестве доказательства, что в тюке не было ни пиратских, ни запрещенных изданий. Агент по доставке, а им чаще прочих оказывался Жан-Франсуа Пион из Понтарлье, выступал в роли страховщика, гарантировавшего возвращение учтенной acquit, и должен был выплатить весьма существенный штраф в том случае, если этот возврат не происходил до оговоренной даты. Несмотря на большое количество бумажной работы, эта система в целом функционировала более или менее эффективно как сдерживающий фактор на пути книжного пиратства – конечно, при условии что инспекторы из палаты синдиков, которых время от времени сопровождал полицейский чиновник, исполняли свою работу с должным рвением. Понятно, что рвение убывало в той мере, в какой они вступили в сделки с представителями зарубежных производителей. Однако преступный сговор и соучастие в нелегальных поставках никогда не были делом простым и безопасным. Владельцы книжных магазинов, которые одновременно служили синдиками, а также их коллеги часто ссорились со швейцарскими издателями, или оказывали одним из них предпочтение перед другими, или защищали собственные пиратские издания от конкуренции из‐за рубежа, или продвигали на рынке оригинальные издания в противовес пиратским, или пугались, что их накажут за соучастие в преступной деятельности, или (хотя и очень редко) просто испытывали отвращение к противозаконным махинациям. Несмотря на то что STN старательно заводило друзей среди провинциальных книготорговцев, оно не могло рассчитывать на автоматическое прохождение своих грузов через палаты синдиков, полагаясь только на их добрую волю или даже на взятки, которые те время от времени получали. Здесь была нужна помощь профессионала в подобных делах.

Вскоре после того, как Фаварже приехал в Лион, STN наняло Жака Револя, чтобы он проводил тюки с книгами через палату синдиков, а затем рассылал их по конечным адресам по всей территории Франции. Один из постоянных покупателей намекнул, что у Револя есть способы вовсе избегать досмотра. Издательство заинтересовалось этой возможностью и постаралось прощупать Револя на предмет его истинных талантов в сфере контрабанды, облачив расспросы в дипломатичные формулировки, и в то же время завлекало его грядущей возможностью начать работать по-крупному101. Как и в случае с Февром и другими приграничными контрабандистами, оно хотело, чтобы Револь принял на себя обязанности «страховщика», то есть согласился компенсировать полную стоимость груза в случае его изъятия. В письме, подписанном «Револь и Компания», тот ответил, что в последнее время палата синдиков закрутила гайки во всем, что касается книжной торговли, поскольку правительство потребовало усиленного проведения в жизнь новых эдиктов по искоренению пиратства. Револю и в самом деле удалось найти «надежные способы» избегать досмотра, но это вызывало много хлопот и расходов, а потому, «при всей возможной экономии, вам это обойдется в сумму от 4 до 5 ливров за сотню фунтов». У него были связи с Дюпленом, и он мог использовать поставки «Энциклопедии» in quatro, против которых правительство не возражало, и прятать в тюках листы запрещенной литературы. Ключевой труд эпохи Просвещения, книга, которая вызвала колоссальный скандал в 1750‐х, после чего была строжайше запрещена, теперь, в 1770‐х, использовалась в качестве прикрытия для того, чтобы распространять новую волну нелегальной литературы.

Предложение Револя звучит интересно, ответили из STN, но в состоянии ли он гарантировать, что книги попадут к французским покупателям, где бы те ни жили? Если дело обстоит именно так, то издательство согласно платить 4 ливра за доставку сотни фунтов путем «страховки». В своем ответе Револь предпочел избежать слова «страховка», хотя пообещал в целости и сохранности доставлять грузы STN тем книготорговцам, которых издательство упомянуло и которые жили в Марселе, Бордо, Лудёне и Осерре. Несколько первых партий STN отправило в июне 1778 года. С ними тут же случилась задержка, поскольку они не были вложены в тюки с «Энциклопедией», как того требовал Револь. Тем не менее он пообещал позаботиться обо всех застрявших на полпути грузах и провести гораздо большее их количество через палату синдиков посредством поставок, что шли от STN Дюплену: «Мы можем заверить вас, что располагаем надежными складскими помещениями; и если вы намерены задействовать возможности, связанные с „Энциклопедией“, вы можете использовать всего один тюк для того, чтобы замаскировать четыре других, обложив их нужными листами по краям и сверху». Револь заверял, что сможет «легко» проводить товары через палату, если STN будет поставлять их в тюках с томами этого издания. Дюплен нанял его для того, чтобы заниматься всеми прибывавшими грузами свежеотпечатанных томов «Энциклопедии», которые «чрезвычайно редко подвергаются досмотру в палате синдиков, а если и подвергаются, никто не заглядывает внутрь тюков, а просто осматривает их по бокам».

Сомневаться в том, что Револь обладал соответствующими возможностями и был хорошо информирован, не приходилось – но вот насколько ему можно было доверять? Мог ли он взять на себя страховку и был ли способен управиться со всем объемом поставок после того, как STN закончит печатать свои тома «Энциклопедии»? Ответ на эти вопросы должен был найти именно Фаварже.

Первое, на что Фаварже не мог не обратить внимание, когда поближе познакомился с «Револем и Компанией», так это на то, что «Компания», собственно, состояла из самого Револя и его жены. «Месье Револь, у которого нет других сотрудников, кроме его же собственной жены, здесь никому не известен. Он еще молодой человек, совсем небогатый и очень самонадеянный. Конечно, он умен, но на него не стоит во всем полагаться».

Самозваные commissionnaires зачастую открывали собственное дело, не имея ничего, кроме сообразительности и связей. Револь, судя по всему, овладел начатками ремесла, пока работал в качестве экспедитора на Дюплена, у которого были тысячи заказов на «Энциклопедию» и которому требовались надежные люди, чтобы со всем этим справиться. Они были одноклассниками, с ними же учился Амабль Леруа, еще один из подручных Дюплена. Приобретенные в этой должности связи Револь как раз и намеревался использовать для того, чтобы заменить того агента по доставке, с которым обычно работало STN, – фирму «Клоде, отец и сын».

Клоде были солидными и ответственными commissionnaires и прекрасно справлялись с поставками от STN в Лион на протяжении двух предыдущих лет, но после того, как французские власти объявили о новых мерах против книжного пиратства, они сочли риск чересчур высоким. В инструкциях, записанных в дневнике Фаварже, подчеркивалась необходимость сохранять с Клоде самые сердечные отношения, но «Револь и компания» именовались «нашими новыми commissionnaires». Фаварже надлежало вытянуть из Револя информацию о том, как избегать конфискаций в любых французских палатах синдиков, а не только в лионской, и все детали он должен был тщательно записывать – даже, если то будет необходимо, «под их диктовку, слово в слово, после чего отправить нам».

Когда Фаварже удалось-таки вывести Револя на разговор о тонкостях контрабанды, он многое сумел узнать об этом непростом ремесле. Револь наотрез отказался принимать на себя формальные обязанности «страховщика» и продолжал настаивать на том, чтобы основная часть тюков с «Энциклопедией» использовалась в качестве прикрытия для нелегальных поставок. Но у него был вариант доставки нелегальной литературы и на тот случай, если таких тюков под рукой не находилось. Возчикам следовало оставлять груз, следовавший в Париж и на север, по указанному адресу в лионском пригороде Круа-Русс, а те грузы, которые нужно было везти на юг,находилосьпо другому адресу, за воротами Сен-Клер. После этого Револь должен будет снимать печати, открывать тюки, вынимать нелегальные книги, вкладывать вместо них что-нибудь невинное, вновь запаковывать тюки и снабжать их поддельной печатью. Запас легальных книг всегда лежал у него на складе, и он обещал подбирать их точно по весу вынутых из тюков книг. В накладных указывался точный вес груза – поскольку, в качестве дополнительной меры по борьбе с пиратством, тюки в палате синдиков взвешивались. Благодаря этой уловке, перебранные тюки должны были проходить через палату без затруднений, а Револь затем мог переправлять запрещенную литературу заказчику под видом внутренних перевозок, которые редко досматривались по пути следования, особенно если в накладных значились галантерейные товары. Поскольку проверкой могли заняться еще и местные палаты синдиков неподалеку от конечного места назначения, Револь обещал задействовать связи среди тамошних commissionnaires, которые должны были гарантировать безопасную доставку напечатанных STN книг покупателям. У Револя даже была возможность достать несколько учтенных таможенных квитанций прямо в Лионе, не прибегая к трюкам с переупаковкой тюков, – конечно, если получится подкупить одного из инспекторов. В этом случае груз мог спокойно дожидаться в Понтарлье нужного времени, после чего отправляться прямо по назначению. Всю эту операцию Револь мог провернуть обычной почтой. Впрочем, такой план ни разу не был успешно реализован. Зато противозаконная манипуляция с тюками стала основным из его мошеннических средств.

У Револя ушло некоторое время на то, чтобы выстроить всю систему, и детали операции выяснялись в процессе, в ходе переписки с STN, которая в итоге составила досье объемом в 125 писем. Если исходить из романтического представления о контрабанде как о деятельности, требующей отчаянной смелости, то от этих писем может пробежать холодок по коже, но на фоне той корреспонденции, которую STN получало от других контрабандистов и посредников, они не выглядят чем-то исключительным. Для издателей и книготорговцев XVIII столетия определенная доля противоправной деятельности была непременной составной частью профессии. Поиск «страховщиков» STN начало сразу, как только стало поставлять книги во Францию, и с некоторыми из них поддерживало непрерывную переписку. Когда Жан-Эли Бертран записывал у себя в путевом журнале инструкции, которым должен был следовать во время деловой поездки в 1773 году, он отметил, что «страховщиков в наши дни много, и они сидят без работы», и обозначил намерение отыскать «солидного страховщика» в Сен-Сюльписе и еще одного в Ле-Веррьере, чтобы наладить надежный канал переброски выпущенных STN книг через границу в Понтарлье. Но пересечение границы было всего лишь первым шагом на долгом и извилистом пути, который мог привести в любой уголок королевства. Если придумать способ, позволяющий обходить досмотры в палатах синдиков, то пиратские и даже запрещенные издания можно будет вкладывать в грузы с обычными книгами, и эта подпольная система доставки будет встроена в систему обычных торговых путей. Именно по этой причине Лион превратился в ключевое звено, связывавшее между собой издательскую и книготорговую индустрию Швейцарии и Франции.

В силу особой важности этого звена STN уделяло тамошним своим агентам ничуть не меньше внимания, чем приграничным контрабандистам. Револь был лишь самым последним в длинной цепочке лионских commissionnaires «Общества», которая уходила в прошлое, от отца и сына Клоде через Андре Шоделли к Жану Шаубу и нескольким другим. У каждого из них были свои выигрышные стороны. Шауб знал, как можно раздобыть поддельные таможенные квитанции и обойти палату синдиков, перегружая тюки на постоялом дворе под названием «У трех склянок» в Ла Гильотьер, неподалеку от Лиона. Шоделли обзавелся покровителями среди синдиков. То же самое сделал и Клоде, и даже выступал какое-то время в роли страховщика; он брал по 6 ливров с сотни фунтов, его чистая прибыль из этих денег составляла от 30 до 40 су. Но в каждом из этих случаев услуги агента по доставке однажды прекращались: из‐за того, что сменился состав синдиков, из‐за того, что во время проверки какая-нибудь несчастливая случайность привела к обнаружению запрещенных книг, или из‐за того, что в одной из ключевых точек маршрута резко возрастала бдительность властей. Револь преуспел больше других и продержался дольше, чем остальные агенты STN, а кроме того, в его досье содержится самое большое количество важных сведений о контрабанде как о самой значительной части в системе распространения книг. Перечислив Фаварже те услуги, которые он сможет оказывать STN, Револь перешел к переговорам об условиях. Во-первых, он ясно дал понять, что не станет браться за дело до тех пор, пока STN не предоставит в его распоряжение все свои грузы, а не только те, в которых содержится нелегальная литература. Это значило, что с Клоде придется расстаться. Во-вторых, ему были нужны возчики, которые в точности станут выполнять его указания. Они должны будут сгружать тюки на постоялом дворе Бутари, в полулье от лионского пригорода Сен-Клер, а затем доставлять таможенную квитанцию и документ о погрузке лично Револю, с тем чтобы тот мог заняться подделкой бумаг. С его точки зрения, главная опасность заключалась в некомпетентности Пиона, который нанимал возчиков в Понтарлье и зачастую не давал им точных инструкций или забывал известить Револя почтой (в данном случае использовался технический термин lettre d’ avis, письмо с оповещением).

На все эти условия STN согласилось, и к концу апреля Револь уже успел доставить клиентам несколько тюков, после того как груз какое-то время отлеживался на его секретном складе неподалеку от Лиона. Он попросил «Общество» прислать ему 300–400 фунтов обычных книг, чтобы у него всегда был под рукой их запас для маскировки тюков с неподцензурной литературой. Он предупредил, что Пион завышает транспортные расходы: доставка от Понтарлье до Лиона стоила 3 ливра и 15 су за сотню фунтов, а не 4 ливра и 10 су, как запрашивал Пион. Труды самого Револя потребовали больше времени и денег, нежели он сам рассчитывал, поскольку ему приходилось перебрасывать книги со склада на другой берег Соны. «Нам пришлось разобрать тюк S66 и перепаковать его в три отдельных пачки подобающего веса для того, чтобы один человек пронес каждую дороге, по которой не может пройти телега, на другой берег реки Соны, к дороге на Роан или на Париж». Если все его требования будут соблюдены, заверил он STN, грузы далее будут идти безо всяких проволочек.

Конечно же, такого рода услуги стоили денег, и суммы пришлось тратить более крупные, чем планировал Револь: помощь от «людей, заслуживающих нашего доверия», означала, что этим людям придется платить. Плата в 5 ливров за сотню фунтов, которую он брал (а не 4 ливра, как исходно предполагало STN), едва покрывала его собственные расходы – по крайней мере, так утверждал он сам. Он на самом деле жаловался в письмах, что не получает совсем никакой прибыли, так что он, пожалуй, оставит все это дело, если условия в ближайшее время не улучшатся. В правлении STN прекрасно сознавали, что подобные разговоры не следует понимать буквально. Револь постоянно искал повод повысить свои расценки, а предприятие его процветало. Он работал еще с несколькими швейцарскими издателями, включая Типографическое общество Берна и Самюэля Фоша из Нёвшателя. «Все идет хорошо», – заверил он STN в январе 1779 года. В течение четырех последующих лет он проводил через палату синдиков тюк за тюком без каких бы то ни было серьезных осечек. Его успех доказал, что обойти меры, учрежденные эдиктами 1777 года, и в самом деле возможно.

Нагруженный воз на мосту, изображенный Жаном-Жаком де Буассье. Ж.-Ж. де Буассье. Гарвардский художественный музей. Дар Белинды Л. Рэндел. Из собрания Джона Уита Рэндела, R4105. Imaging Department © President and Fellows of Harvard College

Конечно, без небольших накладок не обходилось. Поставки в Марсель иногда задерживались из‐за разлива Роны. Время от времени у Револя возникали сложности с подделкой свинцовых печатей на тюках. Когда постоялый двор Бутари перешел в другие руки, ему пришлось договариваться о новых складских помещениях. Потом возникла непредвиденная ситуация, когда какие-то таможенники вдруг отследили воз, груженный контрабандным муслином, всего в полутора лье от Лиона. Под штуками ткани Револь спрятал кое-какие запрещенные книги. Хотя он уже успел провести их через палату синдиков, они все равно были конфискованы заодно с куда более дорогим, чем они, текстилем. Понадобилось несколько месяцев дергать за разные ниточки, чтобы в конце концов их выручить. А когда предприятие расширилось, Револь счел необходимым нанять клерка, но тот в скором времени сбежал с векселем на сто ливров.

Ко всему этому прибавлялась головная боль, вызванная необязательностью Пиона, который часто забывал предупредить Револя письмом о скором прибытии воза с книгами. Иногда он не давал возчикам необходимых указаний о том, на каких именно постоялых дворах неподалеку от Лиона им надлежит оставлять груз, и возчики доставляли его прямиком на лионскую таможню, а оттуда в палату синдиков, где возникала более чем серьезная опасность конфискации. Револю удалось вызволить один такой тюк, поскольку, проводя через палату бесчисленные партии «Энциклопедии», он успел завязать отнюдь не бескорыстные отношения с синдиками. В другом подобном же случае он выручил партию пиратских книг, потому что синдик, которого назначили этот груз проверять, «один из наших друзей. Как, впрочем, и почти все остальные». Эту возможность обратиться за дружеской помощью Револь приберегал на черный день, когда она могла оказаться необходимой, и подпитывал дружбу взятками. И все же он не мог рассчитывать на то, что синдики просто закроют глаза на те товары, которые им надлежало досматривать. Поэтому он отправлял к ним перепакованные тюки, в которых сверху лежали легальные книги и на которых он подделывал печать. Когда речь не шла о том, чтобы доставить по месту назначения нелегальную литературу под прикрытием листов «Энциклопедии», такая махинация была его обычным трюком и хорошо ему удавалась, если только он располагал достоверными сведениями. Почтовая служба на маршруте Лион – Понтарлье – Нёвшатель работала как часы. Револь регулярно получал от STN указания вместе с копиями погрузочных накладных, а нанятые компанией агенты по доставке предупреждали его, когда груз отправлялся в путь с перевалочных станций вроде Понтарлье. Путь через Понтарлье был дешевле и на четыре-пять дней короче, чем путь через Женеву. Впрочем, и тут была своя сложность: Пион.

Лошади у Пиона были самые лучшие, а цены на доставку он назначал ниже, чем у прочих агентов по доставке, работавших в приграничных районах, но он по-прежнему подводил партнеров. Самая катастрофическая из его ошибок, согласно письму, отправленному Револем 19 мая 1779 года, состояла в том, что он отправил двенадцать тюков с книгами в Лион, не известив об этом самого Револя, так что возчик доставил груз прямиком к таможенной конторе для досмотра представителями местной палаты. Под покровом ночи и с помощью «силы», о природе которой он предпочел не распространяться, Револь сумел спасти книги «от кораблекрушения». Но он был в ярости. «Месье Пион – мерзавец», – восклицал он в письме, где сама спасательная операция была охарактеризована как «одно из самых отважных предприятий, когда-либо осуществленных». Он утверждал, что Пион отправил ему письмо задним числом, пытаясь скрыть свою вопиющую халатность, и даже воз не сумел нагрузить как подобало, из‐за чего многие листы оказались повреждены дождем. Правление STN обратилось к Пиону с суровыми упреками, приложив к своему посланию копии писем Револя. Пион в ответном письме отрицал все выдвинутые против него обвинения и принялся защищать свое профессиональное достоинство тоном оскорбленной добродетели: «Я не имею чести быть знакомым с господами Револем и Компанией, кроме как по переписке, но копии их писем наводят меня на мысль о том, что они стремятся показать все в черном цвете или же серьезно преувеличивают ущерб, пытаясь придать себе важности»102. Его доводы STN сочло неубедительными и полностью разорвало с ним деловые отношения, по крайней мере на несколько месяцев: затем их пришлось возобновить, поскольку главный конкурент Пиона, братья Мёрон из Сен-Сюльписа, оказались не в состоянии найти достаточное количество лошадей для того, чтобы обеспечить бесперебойные поставки.

Револь отомстил Пиону, придержав несколько учтенных таможенных квитанций, которые получил от возчиков, доставивших другие грузы, отправленные этим же агентом. Квитанции нужно было вернуть в таможенную контору во Фрамбуре к определенной дате, в противном случае Пиону, чье имя было в них проставлено, пришлось бы уплатить штраф в 2000 ливров. По мере того как срок приближался, Пион слал все более и более гневные письма и STN, и Револю, на которого они не производили никакого впечатления: «Он просто самозванец… Ему настолько лень писать письма, что мы, как правило, получаем от него извещение об отправке через 8–15 дней после того, как получили груз, что само по себе может причинить серьезный ущерб». В конечном счете Револь вернул квитанции к нужному сроку, и инцидент был исчерпан. Этот конфликт был заурядным происшествием, однако он дает нам представление о том, что напряженность, возникавшая между партнерами, всегда грозила разорвать социальные связи, которые необходимо было сохранять для успешного хода контрабандных операций.

В отношениях Револя с STN период наибольших доверия и сердечности наступил летом 1780 года. К июню он осуществил множество успешных поставок и в общей сложности заработал 1991 ливр. Он познакомился с членами совета директоров STN лично, во время деловой поездки, маршрут которой в августе пролег через Нёвшатель. Судя по тону его последующих писем, поладили они между собой весьма неплохо. Они наверняка обсуждали двуличие и вороватость Дюплена в роли руководителя предприятия по изданию «Энциклопедии», поскольку по возвращении в Лион Револь написал, что там только что скончалась мадам Дюплен: «Словно бы небесная кара настигла его, наказав за алчность и жажду золота, которую он утоляет за счет всех вокруг». Остервальду Револь послал шоколадных конфет, дочери Остервальда отрез ткани, а Боссе – вина. Кроме того, он докладывал о лионских пиратских изданиях. Так, в январе 1781 года он написал: «„Французский театр“, изданный Граби, кажется, входит в моду».

Однако уже к марту STN начало выражать недовольство проволочками и некоторыми финансовыми обстоятельствами. Револь не повышал те расценки на свои услуги, о которых договорился с «Обществом», но с покупателей брал все больше и больше, и те отвечали на это гневными письмами как на адрес STN, так и на его собственный адрес. К 1782 году жалобы пошли таким потоком, что жаловаться стал и сам Револь: «Постоянные упреки, причем несправедливые – это становится положительно невыносимым». Он ставил на вид «Обществу», что правление недооценивает тот риск, которому он подвергает себя, и ту опасность, которую представляет возможная конфискация груза не только в Лионе, но и где-либо еще во Франции. «Общество» наверняка понесло бы большие убытки, если бы не способность Револя привлекать к делу агентов по доставке и «тайных друзей», которые были у него на всех основных маршрутах. Он заявлял, что чувствует себя настолько уязвленным, что уже готов и вовсе бросить это дело (однако нам надо делать скидку на риторическую патетичность его писем). В STN даже понятия не имеют о том, чем он рискует, уберегая тюки с книгами от досмотра. «Полученная прибыль ни в какое сравнение не идет с теми трудностями и заботами, которых все это требует. Вознаграждением нашим может стать lettre de cachet [ордер на арест]!»

Эта ссора была улажена в июле 1782 года. Благодаря неким неназванным «новым договоренностям», написал Револь, он сможет обмануть год от года нараставшую бдительность французских властей и снизить при этом расценки, а также уменьшить сроки доставки. Он реорганизовал свое предприятие и дал ему новое название, Revol, Geste et Compagnie, из чего можно заключить, что у него появился партнер. Однако новая тактика особого успеха не принесла. В феврале 1783 года Револя поймали с большой партией книг, запрещенных по политическим причинам, включая радикальный трактат Мирабо «О королевских ордерах на арест и о государственных тюрьмах» (Des Lettres de cachet et des prisons d’ Etat) и два политических пасквиля, «Анналы Людовика XV» (Les Fastes de Louis XV)103 и «Обворованный шпион» (L’ Espion dévalisé)104. Ни одна из них не принадлежала STN, но ситуация была крайне серьезной, поскольку поставки через Револя прекратились. Он слег в постель, страдая от «весьма опасного недуга», вызванного случившимся с ним несчастьем. Фаварже, который в это время был в деловой поездке в Женеве, написал, что, по слухам, потери Револя оцениваются в 10 000 ливров: «Для него это не пустяки. Поговаривают, что он может не оправиться от болезни… Нам следует считать, что лионский маршрут мы потеряли». Как и когда Револь пошел на поправку, нам неизвестно, однако маршрут через Понтарлье и Лион так и остался закрытым, поскольку 12 июня 1783 года французское правительство издало указ, о котором речь уже шла во второй главе, с требованием, чтобы все ввезенные в страну книги проходили досмотр в парижской палате синдиков, каким бы ни был финальный пункт назначения.

Столкнувшись с этим препятствием, Револь и STN прекратили совместную деятельность, и переписка между ними свелась к долгим и нудным бухгалтерским спорам. Револь утверждал, что STN должно ему за уже оказанные услуги 2400 ливров; издательство придерживалось цифры в 1800 ливров; он выразил готовность скостить 300 ливров; и в конечном счете в июле 1784 года стороны сошлись на 2100 ливрах. Из этой суммы Револь на 771 ливр приобрел экземпляры «Энциклопедии», которые уже лежали у него на складе. Таким образом, окончательный платеж STN Револю составил 1329 ливров, что примерно соответствовало заработку обычного рабочего за четыре года.

Исходом этим он остался недоволен, насколько можно судить по его письму от 4 июля 1784 года, которое заслуживает, чтобы его привели целиком:

Вы должны понимать, что эти деньги – недостойная компенсация за все наши злоключения, заботы и услуги по складскому хранению. Ее едва достанет, чтобы возместить ту сумму, что нам пришлось заплатить, спасаясь от бедствия, постигшего нас, когда мы старались обеспечить доставку ваших грузов. Истина в том, что мы – из добрых чувств к месье Ле Баннере [то есть к Остервальду] – рисковали свободой, жизнью, здоровьем, деньгами и репутацией.

Свободой: Ибо только благодаря вмешательству наших друзей нам удалось избежать тюремного заключения по lettre de cachet.

Жизнью: Ибо мы имели несколько столкновений с таможенными агентами и принуждали их, с оружием в руках, вернуть конфискованные ящики (в одном случае таковых было двенадцать, и все от вашей фирмы, и в противном случае они бы пропали безо всякой надежды их вернуть).

Здоровьем: Сколько ночей мы провели во власти бушующих стихий, в снегу, преодолевая разлившиеся реки, порой же и вовсе по льду!

Деньгами: Каких только денег не тратили мы, в самых разных ситуациях, чтобы облегчить путь поставок, чтобы избежать наказания и усмирить страсти?

Репутацией: Ибо в итоге слава о нас идет как о контрабандистах.

Этот рефрен Револь повторил в письме от 22 июля 1784 года, в котором заявил о своей решимости никогда больше не работать с STN. Больше в издательство писем от него не приходило – до 29 января 1788 года, когда он ответил на запрос STN относительно слухов, что он будто бы вернулся к прежнему роду занятий. Он написал, что многие издатели умоляли его предпринять подобный шаг, но он отказался. Слишком свежи полученные раны. «Навряд ли вы забыли, месье, о том, сколько бед обрушилось на наши головы – состояние здоровья, репутация, серьезные потери в деньгах и великое множество горестей». Кроме того, он был уверен, что за ним следят.

И все же… если STN сможет доставить груз в Макон или в Шалон-сюр-Сон, Револь обещал, что найдет способ легализовать его, проведя через Лион. В издательстве не стали спешить и хвататься за это предложение, хотя восемь месяцев спустя он сообщил, что может отправлять грузы во Францию, маскируя их под транзитные поставки в Авиньон. Один тюк STN в Авиньон все-таки отправило в ноябре 1788 года. Операция прошла без каких бы то ни было сложностей, и Револь написал, что с готовностью возьмется за дальнейшие поставки. Но на этом переписка между ними оборвалась, а разразившаяся вскоре Французская революция, объявив свободу печати, и вовсе разрушила самые основы деятельности тех предприятий, что доставляли книги читателям во времена, когда подобные свободы казались немыслимыми.

Глава 7

Авиньон. Обмен товарами

Покинув Лион, Фаварже направился к тучным рыночным пажитям на юге Франции. Сперва он завернул в Гренобль, затем двинулся вниз по долине Роны, главному здешнему торговому пути еще с римских времен. В отличие от наших дней, когда уровень воды в Роне поддерживается более или менее постоянным при помощи дамб и шлюзов, в XVIII столетии эта река была крайне норовистой и то разливалась, то почти пересыхала в зависимости от времени года. Фаварже ничего не сообщает нам ни о ее красотах, ни о расположенных вдоль нее великолепных городах, однако названия этих городов то и дело встречаются в его отчетах, в порядке следования: Вьен, Валанс, Монтелимар, Оранж, Авиньон, Арль, Монпелье, Экс-ан-Прованс (к востоку от Роны), Ним (к западу), и в итоге его маршрут упирается в Средиземное море в Марселе105. Для современного читателя, который путешествовал по Югу Франции с Guide Michelin или Guide Bleu106 в руках, само это название вызывает в памяти виноградники, замки, римские руины, церкви в романском стиле, сводчатые галереи вдоль улиц и городские площади, утопающие в тени платанов. Фаварже, как всегда, сосредоточенный на деле, ограничился в отчетах для STN вопросами книжной торговли; впрочем, он упоминает о жаре – август выдался знойным – и о своей лошади, про которую он с гордостью пишет, что она хорошо держится под палящим солнцем.

Но внимания Фаварже требовало множество тем, относившихся к книжной торговле, и, прибыв 1 августа в Авиньон, он сосредоточился на той стороне дела, которая была крайне значимой для успеха издательской деятельности в XVIII веке, хотя в наши времена забыта едва ли не полностью107. Это была меновая торговля (commerce d’ échanges), принятая среди издателей, обменивавших собственные книги на выборку из книг дружественного издательства, равную по цене. Если издатель печатал, скажем, тысячу экземпляров книги, он часто обменивал сотню из них или даже больше на другие издания, делая выбор по каталогам или по сведениям из деловой переписки. Таким образом он снижал коммерческие риски, так как его книга могла настолько плохо распродаваться, что расходы на бумагу и печать не окупались, или же ее сбыт могло подорвать пиратское издание, которое оказывалось на прилавках раньше. В то же время он вносил разнообразие в свой товар. Благодаря обменам он создавал запас livres d’ assortiment, то есть книг, которыми мог торговать как оптовый поставщик, в добавление к livres de fonds, то есть книгам, которые издал сам.

Авиньон. Гравюра из «Nouveau voyage pittoresque de la France». Париж. Остервальд. 1817 (BiCJ)

В сделках такого рода деньги из рук в руки не переходили – соображение немаловажное, если учесть, как непросто было порой получить наличные. Книгопечатник заносил эти приобретения в специальные comptes de changes в своих бухгалтерских книгах, помечая количество листов в каждом издании. Обмены обычно происходили из расчета листажа, хотя и здесь возникали свои проблемы, поскольку листы одного формата могли различаться по стоимости, в зависимости от качества бумаги и печати. Некоторые издатели предпочитали менять книги, исходя из их оптовой цены, но и тут были свои сложности, поскольку они порой расходились в оценке рыночной стоимости той или иной книги. Как уже было сказано в четвертой главе, STN установило стандартную оптовую цену в один су за лист практически для всех своих книг, так что стандартный томик in octavo объемом в двадцать листов (320 страниц) стоил клиенту 20 су, или 1 турский ливр. Таким образом, в своей рыночной политике оно было последовательным, велась ли торговля исходя из оптовых цен или из листажа, хотя «Общество» предпочитало второй вариант, поскольку его партнеры по сделкам часто пытались завышать цены на свой товар.

Меновая торговля была весьма важной составной частью книжной индустрии XVIII века. Какая бы то ни было оценка ее масштабов невозможна, поскольку у нас попросту нет соответствующих документов. Но, судя по архивам STN, можно предположить, что такая практика была широко распространена, особенно среди швейцарских и авиньонских типографов. Поскольку на обмен шла значительная доля печатной продукции, издатели со временем неизбежно превращались в оптовых торговцев. Они составляли объемистые описи, если судить по тем каталогам, которые рассылались почтой. А поскольку сеть взаимообмена была настолько обширной, зачастую выходило так, что несколько типографий предлагали одно и то же издание одной и той же книги, вне зависимости от того, сами они ее напечатали или нет. Если клиент заказывал книгу, которой не было у издателя, тот иногда заполучал ее посредством обмена по случаю. В результате сложился общий корпус литературных текстов, основанный на читательском спросе и поддерживавшийся издательскими домами, которые на постоянной основе торговали между собой. Торговые практики STN не слишком отличались от аналогичных практик Société typographique de Lausanne или Société typographique de Berne. Эти три фирмы время от времени вступали в альянсы и даже осуществляли совместные пиратские издания, деля между собой риски, расходы и прибыль. Их каталоги, которые выходили как минимум раз в год, очень походили друг на друга, и они не сбивали друг другу цены на рынке, поскольку каждый дом обладал собственной клиентской сетью среди розничных торговцев.

Между тем соперничество было настолько отчаянным, особенно в секторе пиратских перепечаток, что врагов у издателей могло быть больше, чем друзей, а при внезапном изменении ситуации на рынке союзники легко могли превратиться во врагов. Способов обмануть партнера было множество. Скажем, при обмене по листажу одна из сторон могла отправить другой листы, напечатанные на плохой бумаге стертым шрифтом и с большими интервалами между строк, так что производство этих книг не требовало больших затрат. Кто-то исключал из обменного списка те книги, которые продавались лучше всего, или утаивал находившуюся у него в печати книгу, чтобы самому воспользоваться спросом на нее до обмена. Livres philosophiques предполагали более серьезные риски и продавались по более высоким ценам, чем пиратские издания книг разрешенных или находившихся под не слишком строгим запретом. Так что и обменивали их по более высокому курсу: как правило, один лист livre philosophique шел за два листа обычной книги.

Базовых знаний в области меновой торговли Фаварже должен был набраться еще в те времена, когда осваивал ремесло на складах и в конторах STN в Нёвшателе. Однако STN не доверяло ему самостоятельно вести обменные операции до тех пор, пока он не стал искушенным торговым представителем, знавшим по собственному опыту, как ведут подобные дела другие издатели. Переговоры требовали специальных знаний и навыков: нужно было добыть информацию о книжных запасах какого-либо издателя, оценить рыночный потенциал тех книг, что он готов был предложить для обмена, понять, насколько он заслуживает доверия во всем, что касалось добросовестного исполнения взятых на себя обязательств (типограф всегда мог найти способ прицепиться к расценкам на доставку, попорченным листам, задержкам и так далее). Обмен предполагал такой объем профессиональной информированности, что осуществлялся, как правило, только на самом высоком уровне, через деловую корреспонденцию между директорами издательских домов. Поскольку члены совета директоров STN состояли в переписке с издателями со всех концов Европы, они видели общую картину предложения и спроса. Однако даже им не дано было предугадать, станет ли тот или иной издатель скрывать информацию о своих реальных книжных запасах, предназначенных для продажи, а не обмена; не планирует ли он продавать книги, полученные от STN по заниженным ценам, и тем самым снизить собственные продажи самим «Обществом»; не задержит ли он поставку своей части обмененных книг, чтобы первым выйти на рынок с изданиями, которыми намерены торговать оба дома. Для того чтобы остаться в выигрыше от таких сделок по обмену товаром, издатель нуждался в инсайдерской информации о том, что происходит в наиболее активных центрах книжной торговли, таких как Лион и Руан, где sociétés typographiques отчаянно конкурировали между собой, стремясь каждый удовлетворить спрос на дешевые пиратские издания французских книг. И никто не мог справиться с этой задачей лучше, чем торговый представитель, который мог ходить по городским книжным магазинам, собирая слухи и вынюхивая сведения о том, кто, что и как печатает.

Именно такого рода разведка и была одной из основных целей предпринятого Фаварже тур де Франс, но прежде чем ему доверили столь деликатную миссию, он, конечно, должен был набраться соответствующего опыта. Более короткая поездка, в которую он как представитель STN отправился в 1776 году, позволила ему овладеть основами ремесла, так что, пожалуй, имеет смысл прервать рассказ о его путешествии в 1778 году для того, чтобы посмотреть, как он учился обмену книг за два года до описываемых событий108. Первый важный урок он получил в августе 1776 года в Лозанне, где наладил добрые отношения с Жаном-Пьером Эбашем, крупным тамошним издателем и союзником STN. Эбаш по-дружески известил его о том, что лионский книготорговец по имени Жан-Мари Барре тайком печатает пиратское издание «Курса занятий для обучения принца Пармского» Кондильяка, великого компендиума просветительской мысли, который был опубликован в 1775 году в Париже с фальшивым пармским адресом в выходных данных. Если верить слухам – а информация пришла от итальянского книгопродавца к Жюлю-Анри Потту, еще одному из лозаннских издателей, а уже через Потта к Эбашу, – книга может иметь успех, но и ошибок в ней будет предостаточно, поскольку оригинальную рукопись в Италии конфисковала полиция. Фаварже сообщил эти сведения начальству и занес их в журнал, чтобы оказаться во всеоружии, когда позже, в Лионе, настанет время переговоров по обменным операциям с Барре. Тем временем до него дошел слух о потенциальном бестселлере, о «Разделе Польши» (Le Partage de la Pologne. Лондон, 1775), книге, написанной на актуальную в тот момент тему, которой был Первый раздел Польши в 1772 году. Авторство этого сочинения приписывалось (ошибочно) Фридриху Великому. Работу над перепечаткой этого издания якобы только что закончил лозаннский типограф Франсуа Грассе, пройдоха и склочник, который часто ссорился с STN. Когда Фаварже зашел к нему в первый раз и поинтересовался, что тот в последнее время выпустил в свет, Грассе ответил: «Ничего нового». Но после того как сведения об этом тайном переиздании все-таки просочились – вероятнее всего, через кого-то из работников или конторских клерков, поскольку Грассе постоянно конфликтовал с людьми, которых нанимал на работу, – Фаварже вернулся и потребовал обменять ему сто экземпляров. Отказ означал бы прямую конфронтацию с STN, и Грассе отправил в Нёвшатель запрошенную сотню экземпляров.

Окрыленный первым успехом, Фаварже отправился в Женеву и продолжил охоту уже на тамошних пиратов. Одним из первых ему подвернулся под руку младший брат Грассе, Габриэль, человек куда более приятный, но менее надежный в качестве делового партнера. Младший Грассе предложил livres philosophiques по откровенно заниженной цене: три листа к двум из запасов STN, причем предложение включало философско-порнографическую «Терезу-философа» (Thérèse philosophe109), которая как раз была у него в работе. Но было и еще более сильное искушение: он сказал Фаварже, что вскоре ему пришлют для печати три новых произведения Вольтера. Вольтер, обитавший совсем неподалеку, в Фернее, и впрямь часто передавал таким маргинальным издателям, как Грассе, маленькие анонимные памфлеты, которые сам называл своими petits pâtés, «маленькими пирожными», тогда как более основательные труды приберегал для другого женевского Габриэля, «ангела Гавриила» Крамера. Ничего конкретного об этих книгах Грассе говорить не хотел, не сообщил даже названий, но при мысли о том, что можно получить по обмену труды самого известного писателя Европы, у Фаварже потекли слюнки: «Они будут прекрасно продаваться». Кроме того, Фаварже передавал директорам STN новости о том, что готовят к продаже другие специалисты по livres philosophiques. Пьер Галле скоро выпустит еще две порнографические книги, а Жак-Бенжамен Терон того и гляди выбросит на рынок новое издание «Об уме» (De l’ Esprit), знаменитый антирелигиозный трактат Гельвеция110, вместе с еще одним откровенно атеистическим трактатом, написанным кем-то из окружения д’ Ольбаша, «Опыт о предрассудках» (Essai sur les préjugés). Никаких договоров по обменам на эти книги Фаварже заключать не стал. Вместо этого он, может быть, просто в силу обычной для начинающего профессионала неуверенности в собственной компетентности, передал всю найденную информацию начальству и предоставил им самим принимать решения.

Фаварже продолжал прощупывать почву относительно возможных обменных операций всюду, куда приезжал по дороге, особенно в Лионе – этот крайне значимый для книжного дела центр он также посетил в 1776 году. Впрочем, как было четко прописано в полученных им инструкциях, с лионцами он должен был держать ухо востро. Они постоянно враждовали между собой, пытались втравить в эту вражду швейцарские издательские дома и внезапно меняли союзников. Так что Фаварже стал вести себя осторожнее. Но он не мог себе позволить робость, и, к большому его облегчению, первая же серьезная схватка закончилась в его пользу. Вооружившись полученной от Эбаша информацией о том, что Барре тайком от всех печатает «Курс занятий» Кондильяка, он заявился к Барре в типографию и потребовал предоставить для обмена крупную партию нового издания. Будучи захвачен врасплох, Барре согласился обменять 250 экземпляров на те книги, которые предлагало STN. Но, к сожалению, когда Фаварже показал ему список книг, которые готово было предложить STN, Барре заметил отсутствие в нем издания, которое в Нёвшателе только что напечатали и о котором он знал от своих информантов: «Переписки папы Ганганелли» (Correspondance du pape Ganganell), бестселлера, позволявшего читателю получить представление о временах папы Климента XIV, который в 1773 году запретил орден иезуитов и умер год спустя. Его письма заворожили читающую публику во Франции, где запрет ордена вызвал яростную полемику. Исключая «Переписку» из перечня книг для меновой торговли, STN рассчитывало продать весь тираж за наличные и тем самым получить максимальную прибыль, однако Барре потребовал обменять ему сто экземпляров этого издания. Фаварже был пойман с поличным. Он утаил весьма привлекательный товар из каталога, и поймали его в тот самый момент, когда он загнал в угол Барре, уличив его в точно таком же поступке, – поэтому он не имел возможности отказаться от обмена. «Этот случай – чистое мучение для меня, – написал он в августе 1776 года начальству в Нёвшатель, – но он был в курсе того, что книгу мы напечатали, и я не мог этого отрицать». Однако это была взаимовыгодная сделка, а под конец в ней возник еще один поворот, который и вовсе превратил ее для STN в сделку по-настоящему выигрышную. Из деловой переписки с партнерами STN Фаварже знал, что Юбер-Мартен Казен, один из крупнейших реймсских книготорговцев, хотел купить большую партию Кондильяка и настаивал на том, чтобы она была переправлена из Нёвшателя в Лион, его тамошнему агенту – на страх и риск STN и безо всяких дополнительных расходов на доставку. Фаварже со всей возможной поспешностью послал Казену письмо и предложил те самые книги, которыми только что разжился у Барре, не упомянув о том, откуда они в Лионе появились. Таким образом, он не только совершил крайне прибыльную сделку, но еще и сэкономил для STN серьезную сумму, которую в противном случае пришлось бы потратить на перевозку книг через границу, да еще и продемонстрировал важному деловому партнеру способность своей фирмы к быстрому и беспроблемному исполнению заказов. Эта трехсторонняя сделка была достаточно типичной для меновой торговли, а для самого Фаварже она превратилась в настоящий маленький триумф: он отправил в головную контору копию своего письма к Казену, чтобы задуманная и осуществленная им комбинация не осталась незапротоколированной и чтобы засвидетельствовать свою расторопность в качестве торгового представителя уже в начале этого поприща.

Когда, два года спустя, Фаварже приехал в Авиньон, он уже обладал достаточным опытом, чтобы напрямую вести дела с самыми уважаемыми пиратами на книжном рынке времен Старого режима. Авиньон был настоящим пиратским раем. Французский по культуре и окруженный со всех сторон территорией Франции, он принадлежал папскому престолу. В XIV веке, во время тогдашних церковных смут, папы сделали его своей столицей; потом они вернулись в Рим и передоверили городские дела итальянскому вице-легату, который, как правило, на все предпочитал смотреть сквозь пальцы. Привилегии, которые распространялись на книги, напечатанные во Франции, в этом папском анклаве утрачивали силу, и авиньонские издатели могли перепечатывать их сколько душе угодно, а потом распродавать по всему французскому королевству по ценам куда более низким сравнительно с оригинальными изданиями. К 1769 году Авиньон мог похвастаться двадцатью двумя издательскими и типографскими фирмами и четырьмя десятками действующих типографий – цифры просто невероятные для города, в котором обитало 24 000 жителей111. По объему продаж здешние издатели вполне могли равняться с лучшими домами Лиона и Руана и составляли серьезную конкуренцию швейцарским пиратам. Впрочем, с последними они сотрудничали, если видели в этом выгоду для себя. Подобно швейцарцам, они старались минимизировать риски и расширяли свой ассортимент, предлагая крупные партии собственных книг для обмена на то, что печатали издательства-партнеры. Обмен с Швейцарией требовал времени и денег на доставку, однако перевозки вверх и вниз по Роне были относительно дешевы: 40–50 су за сотню фунтов от Лиона до Авиньона и 5 ливров (100 су) вверх по течению от Авиньона до Лиона112.

Впрочем, к тому моменту, как в Авиньон приехал Фаварже, ситуация изменилась: эдикты 1777 года грозили положить конец золотому веку авиньонского пиратства. В долговременной перспективе новые правила игры не обещали ничего хорошего, так что авиньонские издательства решили сделать ставку на последствия кратковременные: поставлять на французский рынок свои contrefaçons, проштамповав их так, как того требовали новые нормы. Для того чтобы сделать это, им было необходимо убедить французские власти в том, что они являются французскими, а не иностранными издательствами. Несмотря на то что в Папском дворце удобно обустроился легат со своей итальянской свитой, сам город не слишком отличался от других провинциальных центров Южной Франции. Местные жители говорили на провансальском языке и жили в основном за счет торговли и промышленного производства: помимо книг, здесь изготовляли шелковые ткани, и в этой сфере трудилось около 500 наемных работников. Элита говорила по-французски и активно участвовала в культурной жизни, сформировавшейся вокруг французских же институтов: университета, академии, театра, салонов, кафе и книжных магазинов. Собственно, и сам Авиньон уже успел стать частью Франции после того, как в 1768 году, желая оказать давление на папский двор в ходе конфликта вокруг эдикта Климента XIV о запрещении ордена иезуитов на территории королевства, Людовик XV аннексировал этот анклав. Смена суверена не слишком ощутимо сказалась на деятельности печатников и книгопродавцев: они продолжали зарабатывать на жизнь прежними методами, особенно после того, как в 1774 году Авиньон официально был восстановлен в статусе папского анклава. Но одним из последствий эдиктов 1777 года было основание новой палаты синдиков в соседнем Ниме. Когда, годом позже, Фаварже прибыл в Авиньон, она еще не функционировала, но в любое время могла начать конфискацию книг, которые в огромных количествах вывозились за пределы города. А если бы директор французского Управления книготорговли решил, что авиньонцы – иностранные подданные, они лишились бы даже той временной передышки перед неизбежными конфискациями, которую обещала возможность проштамповать свои книжные запасы. Конечно, авиньонские издатели всегда могли переключиться на контрабандную торговлю, как этим занимались их швейцарские коллеги, но в том случае, если французские власти вознамерились бы довести новую политику по борьбе с пиратскими изданиями до конца, пострадали бы все.

Такова была ситуация на тот момент, когда в 1778 году Фаварже отправился в обход по авиньонским книжным магазинам, понятия не имея, встретят ли его здесь как союзника или как врага – то есть как представителя конкурирующей пиратской фирмы. Первое впечатление было отнюдь не радостным. «Я так и не смог выяснить, что здесь печатают, – написал он в головную контору 8 августа, – потому что куда бы я ни пошел, за мной внимательно наблюдают». Самый авторитетный в городе книготорговец Жан Луи Шамбо разговаривал с ним «весьма иронично»; в других книжных магазинах его также встречали с прохладцей. Но к этому времени STN имело дело с авиньонцами далеко не первый год, а Фаварже приехал заключать сделки. Чтобы сориентироваться, он обратился за консультацией в фирму «Вдова Луи Буше и компания», которая торговала шелком и которую рекомендовал лионский банкир STN, «Д’ Арналь и компания». Как собратьям-протестантам, им можно было доверять вполне, и они действительно снабдили Фаварже откровенными характеристиками каждого из авиньонских книготорговцев. Вооружившись этим знанием, он нанес визиты двенадцати из них. Перечисляя в журнале их имена в сопровождении кратких пояснительных записок, он обозначал их в соответствии с теми привычными категориями, к которым всегда прибегал для того, чтобы оценить степень надежности и солидности потенциального партнера: «хороший», «посредственный» и «недостойный». «Недостойных» он попросту сбрасывал со счетов и описывал только тех, кто был потенциально пригоден для меновых операций113. Вот типичная заметка об одном из «посредственных» издательских домов:

Братья Бонне, посредственные, имеют весьма твердую репутацию, что в Авиньоне редкость. Подобно прочим не станут делать заказов за наличные. У них есть издание трудов месье Бюффона в 14 томах, большие in octavo со множеством иллюстраций; проповеди Масийона114 в 13 томах, маленькие in duodecimo [в одну двенадцатую листа] – оба издания неплохо исполнены, менять их они намерены лист на лист, лист с иллюстрацией один к двум, на: 50 [экземпляров сочинений] Мольера, 50 [экземпляров сочинений] Пирона115, 50 [экземпляров сочинений] Дора… Этот обмен представляется мне делом стоящим.

Заметки, набросанные в журнале Фаварже, и более подробные отчеты, которые он отправлял своим работодателям в письмах, могут дать достаточно яркую калейдоскопическую картину книгоиздательского дела в Авиньоне в 1778 году, но для того, чтобы как следует разобраться в том, что там происходило, имеет смысл изучить хранящиеся в архиве STN и покрывающие период с 1771 по 1787 год досье на каждое тамошнее издательство. Самое интересное из них – досье на Жака Гарригана, преуспевающего печатника, одну из центральных фигур в здешнем книжном деле. Фаварже отнес Гарригана к категории «посредственных», но, скорее всего, недооценил, поскольку Гарриган принадлежал к известной семье местных типографов и книготорговцев; он был синдиком в здешней гильдии книготорговцев. Кроме того, в его корреспонденции, в отличие от писем других авиньонцев (например, Антуана Гишара), невозможно найти ни малейшего намека на какие бы то ни было финансовые затруднения.

Гарриган не состоял в деловых отношениях с STN до того, как в августе 1778 года в Авиньон приехал Фаварже. В ходе переговоров о возможном сотрудничестве они согласились на пробный обмен, который, в случае успеха, мог бы стать образцом для дальнейших сделок. Вместо того чтобы вести подсчеты исходя из листажа, они решили взять за основу оптовые цены, которые, кстати, в списке Гарригана разнились между собой весьма существенно. Все риски и расходы по доставке своего товара до южных предместий Лиона возьмет на себя «Общество», а Гарриган сделает то же самое в отношении своего товара, и для него конечным пунктом станет Вьен, к юго-востоку от Лиона. Гарриган предложил четыре справочных издания, напечатанных в его типографии: Dictionnaire de l’ Académie française, Le maître italien, Dictionnaire domestique и Mémoires du clergé. Взамен он хотел двадцать четыре товара из каталога STN, включая многотомные издания пьес (тридцать экземпляров «Полного собрания сочинений» (Oeuvres complètes) Алексиса Пирона и тридцать – «Сочинений» Мольера), протестантскую литературу (двадцать пять экземпляров «Псалмов Давида»), исторические книги и травелоги (двадцать пять Histoire de l’ Amérique116 Уильяма Робертсона и двадцать Voyage à l’ Isle de France117 Бернардена де Сен-Пьера), а также популярный медицинский компендиум «Советы народу о здоровье» (Avis au peuple sur sa santé)118 Самюэля-Огюста Тиссо. За STN оставалось право выбрать из предложенных им книг равное по стоимости количество экземпляров.

Предложением этим «Общество» не воспользовалось, но два года спустя, в сентябре 1780 года, Гарриган – или, вернее, его сын Жан-Мари, который вел всю корреспонденцию и подписывал письма «за моего отца», – предложил аналогичный обмен с заранее оговоренным условием, что каждая из сторон на свой страх и риск и за свои деньги будет доставлять товар Жаку Револю, лионскому агенту STN. Нёвшательское издательство согласилось на эти условия и отправило Револю книг на 891 ливр в обмен на изданный Гарриганом «Словарь Французской академии» (Dictionnaire de l’ Académie française119). На каждом из Dictionnaires стоял штамп, который означал, что, в полном соответствии с эдиктами 1777 года, книга прошла процедуру легализации в палате синдиков. Револь заподозрил, что штампы поддельные. Гарриган заверил STN, что они настоящие, а потому Револь попросту отослал книги на досмотр в лионскую палату, чтобы впоследствии переправить их в Нёвшатель. Однако тамошний инспектор изъял их по подозрению в подделке печати – а это обвинение было куда серьезнее, чем обвинение в пиратстве, и Револь не преминул тут же известить об этом «Общество»: «Если это правда, Гарриган окажется в большой беде. Если бы нечто подобное произошло с французским книготорговцем, тому следовало бы считать себя счастливчиком, если бы он отделался ссылкой на галеры». В конце концов штампы были признаны подлинными, и сделка была завершена. Это не помешало Револю по-прежнему числить Гарригана «непростым клиентом, да еще и склочником», но STN готово было и дальше вести с ним дела.

В июне 1781 года Гарриган предложил следующую сделку. Теперь он счел необходимым заранее оговорить сразу два условия: качество бумаги и печати должно быть не хуже, чем в прошлый раз (он не примет ни единого листа, напечатанного на серой бумаге), а какие бы то ни было задержки с поставками должны быть полностью исключены (иногда один из партнеров по обмену предпочитал придержать товар, чтобы иметь возможность сбыть те же книги другим клиентам, покуда спрос на них не упал). Нёвшательское издательство ответило согласием и запросило еще тридцать один экземпляр двухтомного «Словаря Французской академии», который из всех выпущенных Гарриганом книг продавался стабильнее всего. Он отправил эти экземпляры по специальной цене в 18 ливров за комплект – при том что стандартная оптовая цена составляла 24 ливра. Кроме того, STN заявило о готовности осуществить пробную закупку еще двух репринтных изданий, недавно вышедших в его типографии: «Карманного географического словаря» (Dictionnaire géographique portatif), справочника, написанного Жаном-Батистом Ладвока, известным также как Аббат Возьен, и расширенного издания детского учебника «Друг детей, для использования в сельских школах» (L’ Ami des enfants à l’ usage des écoles de la campagne) Фридриха Эберхарда фон Рохова120. Оба появились в каталоге STN, датированном следующим годом, и продавались неплохо.

Установив прочные торговые отношения с «Обществом» и проведя несколько удачных обменных операций, Гарриган начал выказывать интерес к приобретению запрещенных книг. В особенности его привлекал радикальный трактат Рейналя по всемирной истории «Философская и политическая история европейских установлений и торговли в обеих Индиях» (Histoire philosophique et politique des établissements et du commerce des Européens dans les deux Indes)121, только что приговоренный в Париже к публичному сожжению, а потому пользовавшийся ажиотажным спросом, а также две фривольные книги о жизни при дворе Людовика XV, «Частная жизнь Людовика XV» Бартельми-Франсуа-Жозефа Муфль д’ Анжервиля и «Английский шпион, или Тайная переписка между милордом Всёвижу и милордом Всёслышу» (L’ Espion anglais, ou correspondance secrète entre Milord All’ eye et Milord All’ ear) Матье-Франсуа Пиданса де Меробера122. А еще он упомянул, что торговал с Самюэлем Фошем, бывшим партнером STN, который теперь вел самостоятельное дело и наладил масштабную продажу livres philosophiques. Подобного рода литература, может быть, и не составляла большей части книжных запасов Гарригана, но ему явно хотелось ею обзавестись. В письме от 20 сентября 1782 года он спрашивал об откровенно порнографическом издании: «Сможете ли вы достать для меня Foutromanie123?» Вообще, складывается впечатление, что авиньонские издатели, выпуская в собственных типографиях пиратские перепечатки подцензурных книг, с готовностью меняли их на книги запрещенные – у своих швейцарских партнеров.

Обменные операции продолжались к обоюдной выгоде до середины 1783 года, если не считать одного-единственного инцидента в ноябре 1781-го. Револь заболел и не смог провести через лионскую палату партию товара, в которой были книги, предназначенные для обмена с Авиньоном. Партию могли конфисковать, но синдик, давний помощник STN, спас ее, отправив обратно в Нёвшатель. Однако вышедшая из‐за этого отсрочка показалась Гарригану нечистой игрой, и он тут же разразился гневным письмом: «Я с нетерпением жду от вас соответствующего распоряжения в адрес месье Револя, дабы он отправил мне этот тюк в соответствии с нашим соглашением; и если после соответствующей отсрочки не получу желаемого, я потребую от вас, господа, полную стоимость того, что сам вам отправил. За все то время, что мне приходилось заниматься обменами, я еще не сталкивался с подобной безответственностью. Я первым, со всем доверием, отправил вам свой товар. Не заставляйте меня сожалеть об этом».

Ключевым словом в этой возмущенной тираде было «доверие». Для того чтобы операция действительно имела смысл, каждая из сторон должна была отправить свою половину сразу после того, как заключалось соглашение. Если одна из сторон задерживала отправку, у нее появлялась возможность торговать оставшимися экземплярами тех книг, что были предложены на обмен, и воспользоваться первичным покупательским спросом прежде, чем другая сторона успеет выйти на рынок с точно таким же товаром. Оптовики, подобные Гарригану и STN, зачастую торговали в одних и тех же городах, и прежде всего в долине Роны и в Южной Франции. Местные рынки, пускай и не слишком многочисленные, были достаточно обширными для того, чтобы разные поставщики могли предлагать на них одни и те же книги, но пиратские издательства, каждое из которых пыталось первым донести до читателя дешевый репринт, отчаянно конкурировали здесь между собой. Время от времени они заключали союзы, но подобного рода консорциумы не имели смысла, если не были основаны на взаимном «доверии» как на ключевом аспекте всей книжной торговли.

После того как STN объяснило причины досадной случайности, имевшей место в Лионе, Гарриган вернулся к обменной деятельности и принял более сердечный тон. «Давайте же доверять друг другу и по возможности избегать задержек с поставками», – написал он 1 марта 1782 года. Последующая переписка дает представление о том, какие именно книги он хотел получить от «Общества» и какие готов был предложить в ответ. Благодаря ей перед нами вырисовываются контуры его собственного предприятия. Конечно же, Гарриган менялся книгами не только с «Обществом», но и с другими издательствами, и прежде всего с Самюэлем Фошем из Нёвшателя и с Жаном Абрамом Нуффером из Женевы, так что обменные операции с STN позволяют увидеть только часть общей картины124. Но даже частичная выборка дает представление относительно общих тенденций.

27 марта 1782 года Гарриган предложил двадцать пять экземпляров «Словаря Французской академии» из небольшой оставшейся партии (этот словарь он выпускал несколько раз, но спрос, судя по всему, по-прежнему сохранялся), сто экземпляров «Друга детей» и сотню – «Карманного географического словаря» Возьена, который скоро должен был выйти у него из печати, – в обмен на пятьдесят экземпляров выпущенного STN «Английского шпиона», шесть собраний сочинений Мольера и еще по шесть – Клода-Жозефа Дора и Алексиса Пирона. 6 мая он предложил сверх уже заявленного тридцать экземпляров «Трех веков французской литературы» (Les Trois siècles de la littérature française) Антуана Сабатье125 и запросил следующие издания STN:

тридцать экземпляров La Raison par alphabet Вольтера126;

двадцать – «Газетчика в доспехах» Шарля Тевено де Моранда;

двенадцать – Le Bon-sens Поля-Анри Дитриша Тири, барона д’ Ольбаша127;

двенадцать – Consolation de l’ âme fidèle Шарля Дрелинкура128;

двенадцать – «Пищи духовной» (La Nourriture de l’ âme) Жана-Родольфа Остервальда129;

пятьдесят – «Краткого курса священной истории и катехизиса» (Abrégé de l’ histoire sainte et du catéchisme) Жана-Фредерика Остервальда130;

двенадцать – «Благочестивых молитв» (Prières de piété);

двенадцать – «Начал и путей истинной добродетели» (Les Commencements et les progrès de la vraie piété) Филипа Доддриджа131;

шесть – «Теологии Священного писания» (Théologie de l’ Ecriture sainte);

двадцать пять – «Псалмов»;

и шесть – «Новых проповедей на разные тексты Святого Писания» (Sermons nouveaux sur divers textes de l’ Ecriture sainte)132.

Эта смесь протестантского благочестия и просветительской антирелигиозности современному читателю может показаться противоречивой, однако в заказах книготорговцев подобное сочетание – не редкость. Другой авиньонский издатель, Пьер Жозеф Роберти, закупил пятьсот экземпляров «Борделя, или Наказанного Жана-ё…ря» (Le Bordel, ou le Jean-foutre puni)133 вместе с протестантскими книгами у другого поставщика и объяснил STN: «Только протестантская литература этого рода может побудить меня к обмену на те книги, которые я вам предложил. Вы знаете, сколь опасно печатать сейчас подобные и каких расходов они требуют»134. Вполне очевидно, что Гарриган продавал религиозные книги гугенотам Южной Франции, а всем прочим покупателям предлагал атеистическую литературу.

Обменные операции шли без неожиданностей, и стороны решили сверить бухгалтерские записи в августе 1782 года. Затем, после того как счета были сведены, они начали отношения заново. Гарриган заявил, что у него «в работе новая хорошая книга»: Les Liaisons dangereuses135, один из тех немногих романов, из упоминающихся в обменных списках, которые до сих пор продолжают читаться и которые, несмотря на выраженный акцент на скандальной любовной интриге, не были совсем уж строго запрещены в XVIII веке. Кроме того, он предложил «Сады» (Les Jardins), сентиментальную поэму о красоте природы Жака Делиля, и «Краткое описание Ямайки» (Description abrégée de la Jamaïque), небольшой географический трактат Жана-Клода Пиньерона. От STN он надеялся получить двенадцать экземпляров двадцатипятитомного собрания сочинений Руссо, двадцать четыре экземпляра его «Исповеди», двенадцать – книги «Новые открытия русских, сделанные между Азией и Америкой» (Nouvelles découvertes des Russes entre l’ Asie et l’ Amérique), описания российской территориальной экспансии, принадлежавшего перу Уильяма Кокса136, и еще сотню «Английского шпиона». По завершении этой сделки Гарриган написал, что больше всего ему бы хотелось получить новое издание «Философской истории» Рейналя, а также очередные партии «Частной жизни Людовика XV» и «Английского шпиона». Хотя STN собиралось издавать Рейналя в 1783–1784 годах в сотрудничестве с Жаном Абрамом Нуффером, в ответном письме к Гарригану оно просто поставило его в известность, что в 1782 году подобное издание не планируется. Он написал еще раз 4 октября: «Жаль, что вы не станете заниматься „Философской историей“. Зачем упускать такую возможность? Вот если бы вы ее напечатали, да еще и „Частную жизнь“ в придачу! Я бы сразу взял по сто экземпляров того и другого». Он даже предложил вложиться в издание «Истории»: «Я готов вложить в стоимость производства 500 экземпляров». Три недели спустя он отозвал свое предложение, поскольку получил желаемые сто экземпляров по обмену с другим швейцарским издательством. Тем временем сам Гарриган затеял очередное переиздание «Словаря Академии» и в марте 1783 года провел еще одну меновую операцию с STN, на сей раз на сумму в 543 ливра. Гарриган предложил «Обществу» 181 экземпляр «Карманного географического словаря», а STN, в свою очередь, отправило ему следующие книги:

шесть экземпляров «Полного собрания сочинений» Алексиса Пирона;

тринадцать – восьмого тома тех же «Сочинений» Пирона (отдельный том, в который были включены Poésies libres137);

двенадцать – Oeuvres posthumes de Jean-Jacques Rousseau138;

двадцать четыре – «Новых открытий русских» Уильяма Кокса;

двенадцать – «Права народов» (Le Droit des gens) Эмера де Ваттеля139;

двенадцать – «Основ истории Франции» (Eléments de l’ histoire de France) Клода-Франсуа-Ксавье Мильо;

двенадцать – «Основ истории Франции» (Eléments de l’ histoire d’ Angleterre) Клода-Франсуа-Ксавье Мильо140;

пятьдесят – «Трех пьес Мерсье» (Trois pièces de Mercier) (возможно, «Веронские могилы» (Les Tombeaux de Vérone), «Разгром Лиги» (La Destruction de la Ligue)141 и «Житель Гваделупы» (Habitant de Guadeloupe));

и двадцать четыре – Les Liaisons dangereuses Пьера-Амбруаза-Франсуа Шодерло де Лакло (судя по всему, Гарригану просто нужны были дополнительные экземпляры этого романа, поскольку собственное издание он уже распродал).

Этот обмен также был завершен вполне успешно, хотя Гарриган и жаловался на «трудности, доставляемые агентами по доставке, и в особенности господином Револем, который заставил меня пережить множество неприятных моментов».

После того как обменные операции с неизменным успехом проходили на протяжении нескольких лет, два издательства выстроили между собой едва ли не идеальные доверительные отношения. Гарриган сообщал STN, какие книги были у него на данный момент в работе, и продолжал время от времени давать рекомендации: что именно нёвшательцам имеет смысл перепечатать пиратским образом. В марте 1783 года он подталкивал их к переизданию «Путешествия к Южному полюсу и вокруг света» (Voyage au Pôle austral et autour du monde) Джеймса Кука, этой «великолепной книги». «Не стану скрывать от вас своих намерений: если вы этого не сделаете, я напечатаю книгу сам в 7 томах in duodecimo. Но делать этого, не получив вашего на то согласия, я не стану».

Сделки по обмену резко прекратились в июне 1783 года, когда Вержен142 издал указ с требованием, чтобы все ввезенные во Францию книги переправлялись для проверки в Париж, вместо того чтобы проходить досмотр в провинциальных палатах синдиков. Доставка книг из Нёвшателя в Авиньон должна была, таким образом, проходить через Париж, что привело бы к огромному росту путевых расходов; к тому же парижские инспекторы, главные и принципиальные враги заграничных пиратских издательств, наверняка конфисковали бы любую незаконную литературу.

Все перемещения товара между STN и Гарриганом – а также всеми прочими партнерами в Авиньоне – летом 1783 года сошли на нет. Два года спустя Гарриган написал о своем желании возобновить сотрудничество. Из STN ответили, что и сами с радостью вернулись бы к прежним отношениям, но не видят возможности обойти действие указа Вержена, этого «фатального обстоятельства», вставшего между недавними деловыми партнерами. По подсказке Гарригана они прощупали возможность использовать женевское издательство «Бард, Манже и Ко» для того, чтобы переправлять тюки с книгами тайком, не привлекая внимания со стороны королевских чиновников. Однако Бард ответил им, что женевским издателям, равно как и нёвшательским, нелегальный доступ на французский книжный рынок отныне закрыт.

Тем временем авиньонцы сами установили на своих границах непреодолимую преграду. В 1778 году они обратились к Лекамю де Невилю143, чиновнику, отвечавшему в Париже за всю книжную торговлю, с просьбой относиться к ним как к французам, и Фаварже написал начальству, что в городе надеются на то, что эта просьба будет удовлетворена: «Они тешат себя надеждами, что их пиратские книги будут проштампованы так же, как и в других французских городах. Они обратились к мсье де Невилю, который, судя по их же словам, выслушал их благосклонно». И тем не менее Фаварже был уверен в неизбежности кризиса. «Поскольку Авиньон со всех сторон окружен Францией [, как они сами говорят], продавать они ничего не смогут, и эта отрасль производства полностью отомрет, разорив их всех. Но сейчас они изо всех сил торопятся напечатать пиратским образом все, что могут, – покуда есть такая возможность».

Однако Невиль отдавал себе отчет в том, что изрядная доля пиратских изданий, наводнивших Францию, печатается именно в Авиньоне. Поэтому он приказал считать эту территорию иностранной и максимально ужесточить досмотр всех поступающих оттуда товаров. Мартовский эдикт 1785 года учредил новую палату синдиков в Ниме, специально для того, чтобы проверять каждый вывезенный из Авиньона книжный тюк. Доля конфискованной литературы резко возросла. Авиньонские издательства стали разоряться – или просто сворачивать свою деятельность – одно за другим. К 1786 году в Авиньоне работало всего двадцать пять печатных станков – менее половины от тех шестидесяти, что производили пиратскую продукцию в 1760 году, на пике книжного бума144. И к началу Революции от здешней пиратской индустрии не осталось и следа.

Глава 8

Ним, Монпелье, Марсель. Борьба за выживание на Юге

Ним

После того как Фаварже уехал из Авиньона, дела у него пошли несколько лучше. Он, как мог, переносил августовскую жару, а лошадь его шла так, как будто покинула Нёвшатель только вчера. Единственной его проблемой оставалась весьма неприятная форма чесотки. Зуд, сопровождавшийся, как правило, красной сыпью и даже волдырями, бывал порой совершенно непереносим. В наши дни чесотка легко вылечивается при помощи перметриновой мази, инсектицида, который за двенадцать часов убивает вызывающих это заболевание клещей, хотя сам зуд может сохраняться еще две и даже три недели. Но Фаварже приходилось полагаться на медицину своей эпохи. Проконсультировавшись с врачом в Ниме, он решил следовать стандартной в те времена процедуре лечения: «Мне придется сделать кровопускание, а на следующий день очистку организма [при помощи клизмы]».

Он понятия не имел, где и как подхватил эту напасть. Современные дерматологи, как правило, полагают, что чесоточный клещ может передаваться через постельное белье, полотенца и мебельную обивку. В отличие от опрятных швейцарских гостиниц, французские постоялые дворы в XVIII веке были грязными до крайности. Как раз в то время, когда Фаварже ездил по Южной Франции, один французский путешественник охарактеризовал их как «самые настоящие выгребные ямы. Все, что там предлагают в качестве еды, отвратительно. Дом, хозяин, хозяйка, лестница, мебель – все, вплоть до последней служанки, одинаково плохо. Прибавьте к этому самые жесткие на всем свете кровати, самые грязные и дурно выстиранные простыни, а также стены и камины, едва ли не сплошь исписанные наиглупейшими непристойностями… Грязь есть порок общенациональный»145. Фаварже на условия проживания на французских постоялых дворах не жаловался, но чесотку, вероятнее всего, подцепил на одном из них от несвежего постельного белья. Как правило, чесоточные клещи не живут более трех суток, так что заболевание должно было исчезнуть само собой (после неизбежных мучений от постоянного зуда). Во всяком случае, в последующих письмах он о нем не упоминает.

Ним. Гравюра из «Nouveau voyage pittoresque de la France». Париж. Остервальд. 1817 (BiCJ)

Не упоминает он также – чтобы не отклоняться от возложенной на него задачи – и о каких бы то ни было особенностях тех городов, через которые проезжает, за исключением книжных магазинов, а чаще всего об отсутствии оных. После Авиньона количество книжных магазинов на единицу площади в долине Роны и на южном побережье Франции резко уменьшилось, если судить по письмам Фаварже и по «Альманаху книготорговли», который он возил с собой146. Книжные магазины он выискивал повсюду, но не обнаруживал их даже в городах, которые на современных картах кажутся довольно значительными, таких как Шомерак, Прива, Вивьер и Карпантра. Он обнаружил всего по одному книготорговцу в Монтелимаре, Апте и Оранже (да и тот, в Оранже, по профессии был изготовителем париков и пытался извлечь дополнительный доход из торговли литургической литературой), также одного в Юзе и одного в Тарасконе. Никто из них не вел дела настолько успешно, чтобы позволить себе заказывать книги из Нёвшателя. Фактически, помимо религиозной литературы и местных изданий-однодневок, они не продавали почти ничего. Зато в Арле было два книжных магазина, в Валансе три, а в Экс-ан-Провансе целых четыре. Но когда Фаварже ознакомился с предлагавшимися в этих магазинах книгами, он обнаружил полное отсутствие новинок (nouveautés); исключением стал только магазин братьев Давид, самый большой из четырех в Экс-ан-Провансе. По шкале «солидности» Фаварже поставил братьям Давид наивысшую оценку, хотя они сами сказали ему, что розничные продажи у них «настолько незначительные, что они продают лишь один-два экземпляра каждой новой книги».

Добравшись до берегов Средиземного моря и изучив пересекавшие эту местность торговые пути, Фаварже не обнаружил признаков процветающей книжной торговли. В Тулоне было всего три книжных магазина, и их владельцы заверили его в том, что у них редко покупают что-либо за исключением книг по морскому делу. В Пезенасе и Безьере тоже было по три, и наиболее перспективным из всех Фаварже показался Фюзье из Пезенаса: он оформил несколько подписок на «Энциклопедию», заказал три комплекта собрания сочинений Вольтера в сорока восьми томах и попросил дополнить заказ таким количеством других книг, чтобы в итоге получился тюк на 300–400 фунтов. В Безьере магазин «вдовы Одозан и сына» получил оценку «неплохого»: там подписались на шесть комплектов «Энциклопедии», хотя Фаварже не ожидал, что они вообще станут делать какой-либо заказ. Единственный каркассонский книготорговец, Раймон Эриссон, заслужил репутацию «очень хорошего», хотя торговля у него шла не слишком бойко и Фаварже так и не удалось добиться от него ни единого заказа. В других значимых городах – Ганже, Агде, Нарбонне, Лодеве – книжных магазинов не было вообще.

Каждый из этих городов может похвастаться роскошными достопримечательностями – средневековыми замками, готическими церквями, городскими особняками эпохи Возрождения, – но, как и прежде, в дневнике Фаварже не остается ничего, кроме разочарованных заметок о том, что продавать здесь книги просто некому. Впрочем, особого внимания заслуживают три исключения: Ним, Монпелье и Марсель. Спрос на современную литературу был сосредоточен именно в этих трех городах, а лучшие здешние книготорговцы господствовали на всем региональном рынке. С каждым из них STN охотно вело дела, и каждый преследовал одну и ту же цель: захватить как можно большую часть рынка и вытеснить остальных. Результатом была всеобщая борьба за выживание, ход которой можно довольно подробно проследить как по письмам Фаварже, так и по корреспонденции всех этих торговцев, состоявших в регулярной переписке с STN на протяжении 1770‐х и 1780‐х годов.

Сначала Фаварже остановился в Ниме. Книжный рынок там процветал благодаря двум факторам: шелку и протестантам. Выработка шелка и другой текстильной продукции привела к невиданному росту местной экономики в середине XVIII века, а многочисленная протестантская община, которая в 1778 году составляла до трети от 39 000 жителей Нима, жадно скупала книги: в основном Библии и литургическую литературу, но и просветительские трактаты также пользовались спросом. Протестантизм, как религия книги, создавал плодородную почву для восприятия философских идей. О том, как взаимодействовали эти направления в культуре, можно судить по письмам нимских книготорговцев.

Впрочем, как и в большинстве провинциальных центров, очень немногие местные книжные магазины торговали настолько успешно, чтобы их хозяева могли регулярно заказывать книги у иностранных издателей. Двое из них, Мишель Год и Бюше (имя в документах не сохранилось), пользовались большим влиянием, чем все прочие. Говорить о каких-либо «бизнес-планах» применительно к XVIII веку было бы анахронизмом, но действовали эти двое в совершенно противоположных манерах: Год держался консервативных методов в размещении заказов и оплате счетов, а Бюше рисковал и играл по-крупному.

Войдя в магазин Года на главной улице (grande rue) в самом сердце Нима, Фаварже оказался на дружественной территории. Повсюду стояли протестантские книги. Сам Год, вероятно, был гугенотом и угождал своей протестантской клиентуре. Его письма, которые с 1771 года регулярно приходили в STN, показывают его как человека строгих правил, благоразумного, готового торговаться за каждый грош, но безукоризненно честного во всем, что касалось выплат по счетам и бухгалтерского учета. Получив очередную партию книг, клиенты STN, как правило, расплачивались долговыми обязательствами (векселями или другими какими-нибудь расписками), срок погашения которых обычно истекал через двенадцать месяцев. Для каждого из клиентов STN вело отдельный учет долгов. Время от времени баланс сводился и сверялся с записями клиента: издательство отправляло ему отчет со своей версией дебета и кредита, а он должен был в ответ прислать свой собственный отчет (contre compte). Если между двумя версиями обнаруживались расхождения, начинались переговоры, после которых клиент присылал обязательство погасить недостающую часть долга. Впрочем, перед открытием нового счета стороны зачастую с головой уходили в споры относительно былых расхождений, и эти споры многое могут сказать о характере как самого книготорговца, так и его предприятия. Например, Год, подводя счета за 1772 год, исправил несколько допущенных STN ошибок, включая одну выгодную для него самого. В 1774 году уже STN показалось, что оно подловило на ошибке Года. В его адрес было отправлено гневное письмо, и после обмена ледяными ремарками речь даже зашла о том, что его могут привлечь к суду. Но Год не собирался идти на попятный, ссылаясь на свою «честность, которая значит для нас больше, чем все угрозы этого мира». В конце концов выяснилось, как вынуждено было признать STN, что он был прав. Такая принципиальность производила на Фаварже куда большее впечатление, чем пустопорожняя болтовня, с которой он сталкивался во многих других магазинах. Собрав необходимую информацию у местных купцов, он написал в головную контору, что фирма «Год, отец и сын» продолжает пользоваться безупречной репутацией, и порекомендовал открыть для них новый счет. Конечно, обсуждать детали каждой сделки с Годом и сыном было очень непросто, но он бы предпочел их всем остальным книгопродавцам города: «Я бы с огромной радостью возобновил отношения с ними. Люди они весьма симпатичные».

Эта личная расположенность могла усиливаться чувством кальвинистской солидарности. Вскоре по прибытии в Ним Фаварже сходил послушать проповедь «в пустыне» Поля Рабо, самого авторитетного из всех лидеров гугенотской диаспоры. К тому времени, как Фаварже приехал в Южную Францию, протестантов преследовать перестали, но в их сообществе была жива память о тех зверствах, которые им пришлось пережить после отмены Нантского эдикта в 1685 году, когда они были лишены всех гражданских прав, что, в свою очередь, привело к восстанию камизаров и к гражданской войне 1702–1715 годов. Когда гонения возобновились, между 1745 и 1753 годами, Рабо вынужден был скрываться, поскольку речь шла о жизни и смерти. Один из ключевых пайщиков STN, Фредерик-Самюэль Остервальд, знал его лично, и Рабо, так же как и его сын, Жан-Поль Рабо де Сент-Этьен, который в 1789 году станет весьма заметной фигурой в Национальной ассамблее, обещали Фаварже поспособствовать продаже выпущенных STN Библий, а также снабдили его дополнительным списком адресов гугенотских священников, обитавших в местах, где ему еще предстояло побывать: эти люди при случае могли оказать ему помощь и привлечь покупателей.

В первом же заказе, который мы встречаем в письмах Года, значатся 105 экземпляров Библии – то есть кальвинистской Библии, дополненной комментарием Жана-Фредерика Остервальда (родственника Фредерика-Самюэля): во Франции эта книга была запрещена. Везти ее через Лион было слишком рискованно, и Год предложил STN использовать сухопутный маршрут на Турин, а затем на Ниццу и Марсель, где у него был заслуживавший доверия агент. Не смущаясь возросшими ценами, он вскоре заказал еще сто Библий и к ним большую подборку разнообразных светских книг, среди которых особо выделил «Философскую и политическую историю европейских установлений и торговли в обеих Индиях» Рейналя. Он написал, что эта книга продается очень хорошо. И если STN взялось бы напечатать ее пиратское издание, он бы взял пятьдесят экземпляров. Этой возможностью «Общество» не воспользовалось (тем самым совершив, как выяснилось позже, одну из своих самых серьезных ошибок), поэтому Год пополнил книжные запасы у более предприимчивого лионского пирата. Пять месяцев спустя STN, неспособное самостоятельно удовлетворить спрос других своих клиентов на это издание, начало регулярно получать по обмену крупные партии «Философской истории» уже от него самого.