История Англии

Глава 22.

О неустроенности домашних дел при короле Стефане.

В то время, пока все это происходило вокруг нас и с нами на Востоке, ослабленная и искалеченная Англия опустошалась междоусобными войнами. Правильно древние люди писали в старину: "В дни эти не будет царя в Израиле, но каждый будет делать то, что сочтет нужным для глаз своих" (Судей 17, 6. Русский синодальный перевод: “В те дни не было царя у Израиля, и каждый делал то, что ему казалось справедливым”), но в Англии при короле Стефане дела шли еще хуже, поскольку в это время закон был бессилен, раз бессильным был сам король. Одни делали все, что хотели из того, что считали полезным для себя, и напротив, многие делали то, что сами считали дурным. Действительно, на первый взгляд, это выглядело так, как будто англичан разрезали на две части, и одни были на стороне короля, другие — на стороне императрицы, но ни король, ни императрица не имели достаточной власти, чтобы обуздать своих приверженцев, поскольку никто из них не был способен завладеть всей полнотой власти или хотя бы поддерживать строгую дисциплину внутри своей партии, но напротив, они ни в чем им не отказывали, чтобы этим удержать их от мятежа. В самом деле, как можно было наблюдать ранее, частые свары, сопровождавшиеся изменениями фортуны, еще долго продолжались между партиями. Однако, с течением времени, поскольку оба они уже испытали непостоянство фортуны, их усилия становились все более вялыми, из-за чего они не так и не смогли обеспечить своего превосходства в Англии, а поскольку они были утомлены от продолжающегося конфликта и все слабели и слабели, то, в провинциальных областях, благодаря несогласию знатных людей все кругом опустошалось всеобщей смутой. Из-за партийного духа, вновь в некоторых провинциях были возведены многочисленные замки, и теперь в Англии существовало, в какой-то степени, много королей, или вернее, тиранов, которыми и являлись на деле хозяева замков. Каждый чеканил свою собственную монету и обладал властью, схожей с королевской, диктуя зависимым от себя свой собственный закон.

Пока, таким образом, все соперничали друг с другом, одни были не способны выносить власть вышестоящих, другие относились с презрением даже к равным. Их смертоносная вражда заполняла грабежами и пожарами всю страну до самых далеких уголков, и страна, которая в последнее время отличалась наибольшим изобилием, теперь была почти лишена хлеба. Но северные области что за рекой Тис, которые попали под власть Давида, короля Шотландии, находились, благодаря его деятельности, в состоянии покоя. Он принял визит будущего короля Англии, Генриха, который был сыном его, ставшей императрицей, племянницы Матильды, от графа анжуйского, и который был послан к нему своей матерью. Он получил звание рыцаря в Лугубалии (Lugubalia), которую обычно со времени Давида называют Карлислом (Carlisle), и как говорили, первым делом он торжественно обещал, что никогда не будет отбирать ту часть английской земли, которая в то время принадлежала королю Давиду.

Глава 23.

О Давиде, короле Шотландии, его сыне и внуках.

В это время Генрих, граф Нортумберленда и единственный сын короля Давида, и как заранее считали, наследник королевства, к невыразимому горю и англичан и шотландцев, преждевременно умер, оставив своей жене, дочери графа Уаррена (Warren) троих сыновей и множество дочерей. Он был самым блестящим юношей и, что редко можно найти в человеке только вступающем в большую жизнь, выделялся равно и учтивостью и непосредственностью своих манер. Это действительно печальное событие нанесло смертельный удар его любящему отцу, но поскольку он был и добрым и умным человеком, то твердость его ума ограничила горе надлежащими рамками. И он находил утешение обнимая двоих своих внуков (поскольку выше я ошибся — их было только двое, и мать их была в это время только беременна третьим) и видя в них своего сына, продолжающего жить в них. Более того, несколько лет спустя, когда он уже был близок к тому, чтобы отдать все долги за все, он объявил Малкольма, перворожденного его сына, бывшего тогда еще юношей, наследником королевства, а его брату Уилльяму предназначил графство Нортумбеленд. Старший более походил на своего отца, как манерами, так и внешностью, тогда как младший, равно лицом и сложением, был поразительно похож на мать.

В конце концов, Давид, король Шотландии, человек в этом мире великий и заметный и равно славный во Христе, отправился к праотцам. Как мы слышали от надежных очевидцев, которые были знакомы с его жизнью и с его делами, он был человеком религиозным и благочестивым, чрезвычайно благоразумным и осмотрительным в управлении мирскими делами и отличался еще более великой преданностью Богу. Несомненно, занятость делами своего королевства не давала ему повода пренебрегать своими обязанностями перед Богом, и в то же время, внимание к духовным делам не делало его невнимательным к делам правления. После пребывания в почтенном супружестве, он породил только одного сына, который столь сильно походило на него, а затем его постель оставалась незанятой, и в течении многих лет он оставался одиноким. Он был столь щедр в благочестивых подарках, что при нем были либо основаны, либо обогащены многочисленные церкви в честь святых, являющиеся свидетельством его благочестивого величия, и все это независимо от его щедрой милостыни бедным. И действительно, поскольку он столь походил, как именем, так и многими вещами на того, о ком Бог сказал, что нашел его своим сердцем, так что, помимо многих замечательных дел, еще одно примечательное обстоятельство делало такое сравнение весьма правомочным — также как и царь Израиля, который, после многих выдающихся проявлений добродетели, временами впадал в прелюбодейство и совершение греха смертоубийства, будучи слабым в первом и дурным во втором, так же и этот государь, добрый и благочестивый в других отношениях, напустил на английский народ жадных до крови шотландцев, которые в своей варварской жестокости не щадили ни пола, ни возраста, хотя сам он и делал, тщетно, все возможное, чтобы это предотвратить, ибо он сам был более чем заинтересован в делах своей племянницы императрицы, на стороне которой, как он сам полагал, справедливой, он находился.

И еще, так же как в одном случае избыточная милость того, кто избрал первого Давида, излечила его рану, или вернее раны, благочестивым смирением, так же и мы верим, что этот другой Давид, стер грех этой гнусной жестокости плодами, выросшими из его раскаяния. Действительно, не только совершение благочестивых деяний, но также и труды давшего плоды покаяния делало этого современного Давида, цивилизованного короля нецивилизованного народа, таким, что он напоминал своего первоначального прототипа. И надо отметить, что как Давид после своего раскаяния наказан Богом за грех его прежнего преступления тем, что у него был наихудший сын, так и этот, другой Давид, несмотря на всю свою безграничную нежность, также встретил свое наказание от рук некого самозванного монаха и епископа. Того человека я часто впоследствии видел в Биланде и был наслышан о его самых дерзких делах и о постигшем его заслуженном несчастии. Эти вещи нельзя обойти молчанием, чтобы потомки могли поучиться, как Он отвергает гордость и оказывает милость смиренным, что можно ясно видеть на примере этого человека.

Глава 24.

О епископе Вимунде (Wimund), его жизни, неподобающей званию епископа, и о том, как он был лишен своего зрения.

Этот человек родился в Англии и был самого низкого происхождения. После приобретения первых навыков в литературе, не найдя средств, чтобы оплачивать свое содержание в школе, и имея некоторые знания об искусстве письма, он поступил в писчую контору обслуживавшую каких-то монахов. Вслед за тем он выбрил тонзуру в Фарнессе (Furness) и вел монашескую жизнь. Когда он получил доступ к достаточному числу книг, то располагая досугом и обладая тремя замечательными качествами – горячим темпераментом, прекрасной памятью и достаточным красноречием, он выдвинулся столь быстро, что на него стали возлагать самые большие надежды. Спустя некоторое время он был послан к братьям на остров Мэн, и он так понравился варварским местным жителям мягкостью своего обращения и открытостью своего лица, будучи при этом еще и высоким и сильным, что они просили его стать их епископом, и получили желаемое.

Теперь он был окрылен успехом и начал строить великие планы. И поскольку он обладал высокомерным языком и самым гордым сердцем, то не довольствуясь достоинством своего епископского звания, он замыслил совершить еще более великие и замечательные дела. В конце концов, собрав отряд нуждающихся, но отчаянных людей, и не боясь праведного суда, он выдал себя за сына графа Морея (Moray) и утверждал, что он был королем Шотландии лишен наследства своих отцов. Он утверждал, что в его намерения входит не только отстаивать свои права, но и отомстить своим врагам, и он выразил желание, чтобы эти люди были его сотоварищами и в его бедах и в его удачах, и хотя его предприятие и будет сопряжено с трудами и опасностями, но еще больше будет славы и великих выгод. Все эти люди были совращены им и принесли ему присягу, и он начал свою безумную деятельность среди окрестных островов, и став, подобным могущему охотнику перед Господом, Нимроду, он забыл, что по своему епископскому званию ему надлежит быть подобным Петру — рыбаком среди людей. Каждый день он возглавлял войско своих сподвижников, среди которых выделялся своей высокой головой и широкими плечами, и подобно разным могучим полководцам, он воспламенял их рвение. Затем он сделал набег на провинции Шотландии, опустошив грабежами и убийствами все, что находилось перед ним, но всякий раз, когда королевская армия выступала против него, он уклонялся от военных столкновений, либо уходя в отдаленные леса, либо удаляясь в море, но как только войска уходили, он вновь появлялся из своих убежищ, чтобы разорять эти провинции.

Но пока он был так удачлив во всем, и стал предметом ужаса даже для короля, один епископ, человек исключительной простоты, время от времени давал отпор его дерзости. Когда этому епископу угрожали, что изведут его войной, если он не будет платить дань, то он ответил: “Путь будет воля Божья, но на моем примере ни один епископ никогда не будет платить дань другому”. После чего он вдохновил своих людей только в вере, поскольку во всех остальных отношениях он был значительно слабее, и когда тот предпринял яростное вторжение, то выступил ему навстречу и, чтобы воодушевить своих людей, самолично нанес первый удар в этой битве. И кинув маленький топорик, он, с Божьей помощью, опрокинул своего врага, который ехал впереди всех, на землю. Обрадовавшись этому, его люди обрушились на грабителей и убив их в большом количестве, заставили позорно бежать их свирепого предводителя.

Сам Вимунд впоследствии с шутливым хвастовством говорил среди своих людей, что только один Бог способен победить его верой простого епископа. Это обстоятельство я узнал от человека, который был одним из его воинов, и который бежал в тот раз вместе с другими. Однако, восстановив свои силы, он так разграбил острова и провинции Шотландии, как еще никто не делал до него. Поэтому, король был вынужден успокоить грабителя, и принял мудрый совет действовать против гордого и искусного врага хитростью, поскольку в этом случае сила не принесла никакой пользы. Поэтому, уступив ему одну провинцию, вместе с монастырем Фарнесс, он на некоторое время приостановил его набеги, но в то время, когда тот гордо отправился в назначенную ему провинцию, окруженный подобно королю своей армией, и сурово настроенный против того самого монастыря, в котором стал монахом, нашлись люди, которые не могли выносить ни его власть, ни его наглость и которые, с согласия ноблей, подготовили ему ловушку. Получив благоприятный шанс, когда он ехал медленно и почти в одиночестве, поскольку основной отряд был им послан вперед для обустройства на месте, они схватили и связали его, и поскольку оба его глаза были дурными, то они лишили его их обоих, и гарантируя себя от всяких будущих неприятностей, они, ради королевства Шотландии, но не ради царства небесного, сделали его евнухом. Впоследствии он пришел к нам в Биланд, и спокойно прожил здесь много лет до своей смерти. Но, передавали, что даже здесь он говорил, что если бы у него был хотя бы воробьиный глаз, то его враги имели бы мало оснований радоваться тому, что сделали с ним.

Глава 25.

О Малкольме, наихристианнейшем короле Шотландии.

Упомянутому выше Давиду, королю шотландцев, наследовал старший из его внуков, Малкольм, который был еще мальчиком. Соперничая со своим достопочтенным дедом во многих одних его добродетелях и благородно превосходя его в других, он сиял подобно небесной звезде среди варварского и испорченного поколения. Хранимый Богом, благословившем его добродетелью, которую он с юности впитал вместе с пылом небесной любви, он столь превосходил всех окружающих в течении всей своей жизни безупречным целомудрием, смирением, невинностью, а равно с этим и ласковым и серьезным характером, что среди мирян, на которых он походил только обликом, он выглядел монахом, а среди своих подданных – ангелом спустившемся на землю. В короле такие качества действительно удивительны, но особенно удивительны в короле столь нецивилизованного народа, тем не менее, благодаря руководящей руке Бога, он так управлял всеми своими делами, был очень далек от того, чтобы стать предметом презрения для варваров по поводу своих достоинств, и все им только восторгались и уважали, и то же самое время своей королевской властью и суровостью, он внушал страх мятежникам и злоумышленникам. Все еще оставалось несколько людей, готовых к новым волнениям, и собиравшихся либо напасть на него, либо ограничить его права, но, очевидно, Бог был рядом с ним, когда он либо подавил либо подчинил их, так что с этого времени все боялись досаждать человеку, которому помогает Всемогущий.

Вновь, при приближении его к возрасту зрелости, не было недостатка в людях, посланных на него дьяволом, которые, невзирая по потерю собственного целомудрия, старались своими нечестивыми попытками и грязными инсинуациями воспламенить в нем жажду к чувственным удовольствиям. Но он, который уже был охвачен желанием следовать за Агнцом, куда бы Он не пошел, и столь глубоко был пропитан духом незапятнанной непорочности, и благодаря сокровенному руководству Бога, а не людей, знал, что это сокровище должно хранить в хилой плоти столь же бережно, как в глиняном сосуде, он вначале с презрением отвергал непристойные предложения своих приближенных или, как он на них смотрел – учителей, но при их упорствовании он столь властно осадил их, и словами и выражением лица, что с этого времени никто из них не смел предлагать подобные вещи.

Враг, посрамленный на этот раз, пошел в своей ненависти дальше и придумал более тонкую хитрость для этого Божьего дитя. Он научил его мать пользоваться секретным ядом и, под покровом материнской привязанности, заманить его в ловушку не только уговорами, но и даже принудить его к этому своей материнской властью. Она напоминала ему, что он не монах, а монарх, и указывала ему, что общение с представительницами женского пола очень даже подобает для его возраста и положения. Скорее проявив сдержанность, чем уступив ее материнским просьбам, он, чтобы не огорчать ее, внешне выразил свое согласие с ней. Обрадовавшись после этого прихода к сыну, она, не встретив сопротивления с его стороны, когда отправлялся в свою постель, положила там прекрасную и знатную девственницу. Когда он остался один после удаления своих приближенных, то больше воспламенился любовью к девственности, чем к нежеланной страсти, и он немедленно поднялся и предоставив королевскую кровать на всю ночь девушке, сам спал на полу, накрывшись только плащом. То, что он был найден на следующее утро в этом положении своим камердинером, а также и свидетельство самой девицы, доказало чистоту их обоих. Своим неизменным постоянством он препятствовал свей матери когда-нибудь еще предпринимать подобную попытку, однако позволял ей пытаться либо упрекать его, либо пытаться очаровать. И пусть защитники чудес, ставя заслуги пропорционально чудесам и говоря, как это им хочется, что доказательством права на святость являются только совершенные чудеса, но если по мне, то я определенно предпочитаю это чудо девственности столь молодого короля, на которого наседали подобным образом, и который остался при этом неприступным, любому другому, и не только чуду прозрения слепого, но даже чуду воскресения из мертвых.

Глава 26.

О назначении Гуго, епископа Дархемского, и о восстановлении Уилльяма Йоркского и его последующей смерти.

Но вернемся из Щотландии домой. Умер Уилльям из Санта-Барбара, епископ Дархема, муж благочестивый. Благодаря своему знатному происхождению — он приходился родственником королю Стефану, — на престол был избран Гуго, казначей церкви Йорка, хотя ему и сильно препятствовал в этом архиепископ Йоркский Генрих, которому принадлежало право на посвящение в сан епископов Дархемских, как по причине неканонического возраста избранника, так и по причине его легкомысленного характера. В соответствии с этим, глава выборщиков, вместе с избранником отправились к апостолическому престолу и за утверждением результатов выборов, и за посвящением.

Архиепископ также послал своего представителя, чтобы воспрепятствовать подтверждению результатов выборов и посвящению. Но достопочтенный Евгений, который был сотоварищем архиепископа в Клерво, недавно оставил этот мир, и они нашли на римском престоле Анастасия. Воистину, три весьма примечательных человека, очень дружных между собой в этой жизни, умерли примерно в это время, их кончины были отделены друг от друга лишь коротким промежутком времени, люди эти – Евгений, римский понтифик, Бернард, аббат Клерво, и Генрих, архиепископ Йоркский, их которых Евгений и Бернард ушли первыми, а вскоре за ними последовал и Генрих.

О смерти первых двух было уже объявлено, тогда как третий еще был жив, но Уилльям, прежний архиепископ Йоркский, который теперь пребывал в Винчестере, приобрел надежду на свое восстановление и поспешил в Рим, не оспаривая решения вынесенного против него ранее, но скромно умоляя простить его, поскольку первый их этих умерших прелатов низложил его, второй присоединился к этому решению, а третий занял его место. И ведь смотрите — верные известия пришедшие из Англии об отречении архиепископа Йоркского очень помогли его скромным ходатайствам. Избранный епископ Дархемский, который приехал в Рим первым, и был тожественно посвящен в сан властью римского понтифика, уже уехал, тогда как судьба вновь прибывшего оставалась нерешенной. Однако, в конце концов, и он испытал на себе милосердие апостольской доброты – прежнее суровое решение о его деле было пересмотрено, поскольку и папа и кардинала сжалились над его сединами, и еще потому, что в нем принял активное участие кардинал Григорий, который пользовался большим уважением и был самым красноречивым и искушенным в интригах человеком и исполнен истинно римского духа. Посему, будучи полностью восстановленным и удостоившись паллия, которого у него ранее никогда не было, он вернулся в Винчестер в канун Пасхи, и отпраздновав здесь Пасху, он, на восьмой день после праздника поспешил в свой город. Но декан церкви Йорка, Роберт, и архидиакон Осберт, встретили его за стенами города и отнюдь не с мирными намерениями, но для того, чтобы не дать ему возможности занять его долгожданный престол, и смело выдвинули против него какие-то обвинения. Однако, идя дальше вперед, он был встречен и духовенством и народом с торжественной процессией и большой овацией. Тогда его противники поспешили к Теобальду, архиепископу Кентерберрийскому, являвшемуся в то время легатом в Англии и использовали его покровительство и моральную поддержку. Однако, спустя недолгое время после пасхальной недели, уже управляя возвращенной ему церковью с умеренной строгостью, которая, благодаря его природной доброжелательности, никому не была обидной, он, вскоре после пятидесятницы заболел лихорадкой и ушел из этой жизни, к невыразимой печали как духовенства, так и мирян, потерявших столь любезного их сердцам пастыря.

Его смерть была столь неожиданной, что все полагали, что ее причиной стало отравление, и страшно подумать, даже утверждали, что когда он пил из священного потира, то выпил и смертельную отраву, подсыпанную туда одним из его врагов или каким-то их сторонником. Однако, это были всего лишь слухи, которые некоторые люди ради своей злобы распускали вокруг, как будто бы это была истинная правда. Так как эти слухи широко с течением времени распространились, то я счел необходимым со всей серьезностью спросить об этом одного известного пожилого человека, монаха в Риво, теперь больного и находящегося на пороге смерти, а тогда бывшего каноником в Йорке и приближенным архиепископа, и он неизменно утверждал, что все это самая дикая ложь, основанная на мнении некоторых людей, и что сам он, при тех обстоятельствах, о которых говорили, что тогда произошло и отравление, находился при архиепископе, и что никакой злоумышленник не смог бы усыпить бдительность его верных слуг, чтобы совершить такое преступление. Более того, он добавил, что ложью было и то, что архиепископ якобы отказался принять противоядие, предложенное его друзьями, когда те стали подозревать преступную попытку его врагов лишить его жизни, и в подтверждении этого предположения или оговора, утверждали, что якобы он сказал, что не будет к небесному противоядию добавлять человеческое. Действительно, поскольку он был и мудрым человеком и наученный божественной властью, чтобы не искушать Бога, то он не мог ни высказывать такое, ни действовать подобный образом. В добавлении к этому, я слышал от Симфориана (Symphorianus), его домашнего капеллана, который находился у него на службе долгое время и был его доверенным приближенным во время его болезни, что он принимал противоядие по предложению своих друзей, так как мудрому человеку следовало воспользоваться этим предложением. Еще, от этого же человека я узнал, что окружавшие его друзья в основном склонялись к тому, что он выпил какой-то яд, так как его зубы, которые были до этого белыми, во время его долгой агонии стали черными, но это было осмеяно врачами, поскольку зубы у умирающего всегда становятся такими же.

Кроме того, после того как была установлена смерть архиепископа Йоркского, декан Роберт и архидиакон Осберт, при поддержке и помощи архиепископа Кентерберрийского, бывшего также и папским легатом, избрали главой кафедральной церкви Йорка своего архидиакона Роджера, и посредством большого давления и угроз, заставили собрание каноников Йорка дать на это свое согласие, но об этом я более подробно напишу в надлежащем месте.

Глава 27.

О Зеленых детях.

Мне кажется неправильным пройти мимо неслыханного чуда, которое, насколько известно, произошло в Англии во время царствования короля Стефана. Хотя о нем говорили многие, я все же долгое время сомневался относительно и считал, что смешно доверять такому событию, которое не может быть объяснено рациональным образом, а имеет какой-то очень таинственных характер, но наконец, я все же был побежден весом многочисленных и достоверных свидетельств, и был вынужден поверить, что чудесное взяло верх над материальным, и случилось такое, что я не способен ни постичь, ни разобрать силами данного мне разума.

В Восточной Англии есть деревня, расположенная, как говорят, на расстоянии 4 или 5 миль от благородного монастыря благословенного короля и мученика Эдмунда. Около этого места видны какие-то древние развалины, называемые “Волфпиттс”, что на английском означает Волчьи Ямы, и которые и дали название близлежащей деревне. Во время жатвы, когда жнецы были заняты сбором урожая, около этих развалин появились двое детей, мальчик и девочка, имевшие совершенно зеленые тела и облаченные в одежды странного цвета, сделанные из неизвестного материала. Вызывая изумление, они блуждали в полях, были захвачены жнецами и препровождены в деревню, причем много людей пришло посмотреть на такую новость, и несколько дней они оставались без еды. Но когда они уже были почти истощены голодом, но при этом не могли ничего есть, чтобы поддержать себя, случилось так, что им принесли с поля несколько бобов, которые они сразу же с жадностью схватили за стебель и попробовали найти там бобы, но ничего не найдя в пустом стебле, они горько заплакали. Тогда, один из зрителей извлек бобы из стручка и дал их детям, а те сразу взяли их и съели с удовольствием. Этой пищей они поддерживали себя много месяцев, до тех пор пока не научились употреблять хлеб.

Постепенно, с течением времени, в результате естественного результата приема нашей пищи, они изменили свой первоначальный цвет и стали выглядеть как все, а также выучили и наш язык. Некоторым благоразумным людям показалось подобающим, чтобы они приняли таинство крещения, которое, соответственно, и состоялось. Мальчик, который выглядел более молодым, пережил свое крещение, но на короткое время, и преждевременно умер. Его сестра, однако, продолжала оставаться в добром здравии, и мало отличалась от женщин нашей страны. Впоследствии, как сообщалось, она вышла замуж в Линне (Lynne) и прожила еще несколько лет. По крайней мере, так говорят.

Еще, после того как они выучили наш язык, их начали спрашивать кто они такие и откуда взялись, и они отвечали так: “Мы обитатели земли Святого Мартина, который пользуется в той стране, что дала нам рождение особым уважением”. Будучи распрашиваемы дальше о своей стране и о том, как они оказались здесь, они отвечали: “Мы ничего не знаем об этом, мы лишь помним, что в один день, когда мы пасли в полях стада нашего отца, мы услышали сильгый звук, подобный тому, что мы теперь привыкли слышать в монастыре Св. Эдмунда при перезвоне колоколов, и пока мы в восторге слушали этот звук, мы вдруг лишились чувств, и обнаружили себя уже среди вас, в тех полях, на которых вы жали хлеб”. Будучи спрашиваемы, верят ли в их стране в Христа, и восходит ли там солнце, они отвечали, что страна их христианская и имеет церкви, но они сказали: “Солнце не восходит над нашими жителями, наша земля лишь слегка освещается его лучами. Мы довольствуемся сумерками, которые у вас бывают перед восходом или после заката. Кроме того, недалеко от нас видна какая-то светящаяся земля, и она отделена от нас очень широкой рекой”. Об этих и многих других вещах, слишком многочисленных, чтобы их излагать подробно – обо всем этом они подробно отвечали на распросы любопытных. Пусть каждый говорит как ему хочется и рассуждает об этом в соответствии со своими способностям, а я не испытываю сожаления записывая событие столь потрясающее и удивительное.

Глава 28.

О некоторых чудесах.

В наши времена случались и другие чудесные и поразительные происшествия, и я расскажу о некоторых из них. Называю я вещи такого рода чудесными не только из-за того, что они случаются редко, но и потому, что с ними связана некая таинственность. В одной из каменоломен, при разломе клиньями громадной скалы вдруг появилось два пса, хотя та пустота внутри скалы, в которой они находились не имела никакой отдушины. Они выглядели похожими на ту породу, что зовется гончей, но только имели свирепое выражение лица, испускали неприятный запах и не имели шерсти. Говорили, что одна из них вскоре умерла, но зато вторую, что отличалась самым отменным аппетитом, в течении многих дней ласкал епископ Винчестерский Генрих.

Говорили еще, что в другой каменоломне, когда во время добычи строительного камня, докопались до очень большой глубины, то там нашли прекрасный сдвоенный камень — то есть камень, состоявший из двух половинок, соединенных друг с другом при отсутствии какого либо скрепляющего материала. Когда удивленные рабочие показали его епископу, который как раз там находился, то было приказано разбить его, чтобы узнать (если это будет возможно), в чем секрет. В пустоте внутри камня обнаружили маленькую рептилию, называемую жабой, с крошечной золотой цепочкой вокруг шеи. Зрители застыли в изумлении от столь необычайного зрелища, но епископ приказал камень снова закрыть, бросить его в каменоломню и засыпать мусором.

А вот еще одни случай: в провинции Дейри (Deiri), недалеко от места моего рождения произошло необычное происшествие о котором я знал еще в детстве. В нескольких милях от берега Восточного Океана там есть деревня, около которой бьют (на самом деле бьют не всегда, а только каждый второй год) несколько известных источников, называемых Гипс (Gipse), и образуют они довольно значительный ручей, который через прилегающую низменность течет к морю. И является хорошим знаком, когда эти струи пересыхают, тогда как если они текут, то с уверенностью можно сказать, что это предвестник бедствия будущего неурожая. Один грубый поселянин из этой деревни отправился навестить своего друга, жившего в соседней деревушке, и когда, будучи немного подвыпившим, возвращался ночью домой, то вдруг услышал голоса, пение, и шум пира, и все это исходило от соседнего небольшого холма, который и я сам часто видел, и который находится на расстоянии нескольких фарлонгов (фарлонг — одна восьмая часть мили) от деревни. Удивившись, кто бы это мог так нарушать ночную тишину шумным застольем, он решил осторожно подойти поближе. На склоне холма он заметил открытую дверь, приблизился и заглянул в нее, и оказался в обширном и светлом доме, полным мужчин и женщин, восседавших на торжественном пиру. Один из слуг, увидев его стоящим в дверях, предложил ему кубок, и он приняв его, мудро воздержался от питья, но вылил содержимое, и взяв кубок с собой, быстро удалился. В компании возник шум по поводу украденного кубка, и гости стали преследовать его, но благодаря резвости коня, ему удалось бежать и добраться до деревни вместе со своей необычной добычей. Это был сосуд, изготовленный из неизвестного материала, имевший необычный цвет и странную форму. Он был преподнесен в качестве подарка Генриху Старому, королю Англии, а позже перешел к брату королевы, Давиду, королю Шотландии, и находился в течении многих лет в сокровищнице королевства, а спустя еще несколько лет, как мы слышали, из достоверного источника, что он был подарен шотландским королем Вильгельмом Генриху II, когда тот выразил желание посмотреть на него.

Эти и аналогичные случаи казались бы не заслуживающими доверия, если бы то, что они происходили на самом деле, не подтверждалось бы заслуживающими доверия свидетелями. Но раз волшебство (как пишут) было способно, с помощью египетских заклинаний и падших ангелов, вызывать превращение прутьев в змей, воды в кровь, производить на свет новорожденных лягушек, то все же (как говорил Августин), мы не должны полагать, что именно те, кто это волшебство применяет и являются непосредственными его создателями, все равно, что в случае змей, что лягушек. Точно также, как и крестьяне не являются непосредственными творцами своего урожая. Поскольку есть только одна вещь, способная и образовывать и производить на свет разных созданий и связывать одной цепью самые дальние и самые разные вещи – и это есть Бог, который и есть единственный Создатель. А все другие, теми средствами и той властью, что получили от Него, производят только вторичное действие, и совершают его в то время и таким образом, когда происходит истинное творение, и делать это могут не только падшие ангелы, но также и дурные люди. Если, говорю я, дозволением Бога, падшие ангелы имеют такую власть посредством волшебства, то не удивительно, что, благодаря некоторой силе своей ангельской натуры (и особенно, если это дозволено Верховным Владыкой), они способны совершать описанные выше вещи, частью иллюзорные и волшебные (как в случае на холме), частью – с реальными вещами (как в случае с собаками, с жабой с золотой цепочкой или же с кубком), и благодаря этим способностям люди будут пребывать в слепом изумлении, а падшие ангелы готовы (когда это им дозволяется) делать эти вещи всегда, из-за чего люди могут впадать в опасное заблуждение. А вот природа тех зеленых детей, что блуждали по земле слишком трудна для понимания при наших слабых способностей познавать неведомое.

Глава 29.

Об успехах Генриха II в Англии пока он был герцогом.

Вернемся, однако, к историческому повествованию. Генрих, сын той Матильды, что стала императрицей, от знаменитого графа Анжуйского, получив, как я рассказывал выше, пояс рыцаря от своего дяди по матери, короля Шотландии, погрузился на корабль, и приехав к своему отцу, и впредь продолжал служить и при этом благородно подражать ему и в характере, и в благоразумии, и в силе духа, а еще, он столь же страстно хотел подражать ему в воинской славе. Однако, спустя несколько лет, его отец уступил судьбе, и тогда он получил все отцовское наследие, а именно, графства Анжу и Мэн, и еще, в качестве свободного наследства своей матери, одно лишь герцогство Нормандское, в то время как Англия, которая хотя и принадлежала ей по праву, но, как уже говорилось выше, была узурпирована королем Стефаном, хотя тот, как уже отмечалось, правил страной нерадиво и слабо. Таким образом, наследовав отцу и в короткое время сравнявшись и даже превзойдя его, он проявил себя столь деятельным и усердным во всех отношениях, что стал грозным для любого, кто стал бы завидовать его положению, и теперь, когда все стало спокойным в его заморских владениях, он с презрением отнеся с такой будущности, при которой он мог бы обманным путем оказаться лишенным английского королевства, которое принадлежало ему по явному праву, и тогда он занял свой ум этим трудно достижимым и опасным предприятием. Опасаясь, однако, что после его отъезда, на Нормандию может быть сделано нападение короля Франции (родства с которым Стефану удалось добиться, поскольку сестра того в течении уже многих лет была замужем за сыном последнего, Евстафием), то он счел необходимым должным образом тщательно укрепить свои границы, расставив там гарнизоны. И из-за этого случилось так, что когда он повел свою армию в Англию, то она была малочислена, поскольку он рассудил, что плохо поступит, если ослабит защиту своих заморских земель, которыми в это время спокойно владел, тем, что выведет оттуда свои войска, и полагая, что у него не будет недостатка в необходимой поддержке внутри самой Англии, хотя это последнее было пока только предположением, а не свершившемся фактом. Еще сообщалось, что в Англию его сопровождало не более 140 рыцарей и 3000 пеших воинов. Как только о его прибытии стало известно, к нему устремились все, еще сохранившиеся сторонники его матери.

Благодаря этому, его силы значительно росли, и он приступил к осаде замка Малмсбери, который удерживался королем Стефаном. Король немедленно собрал своих приверженцев и вместе со своим сыном, наихрабрейшим юношей Евстафием, поспешил на выручку к этому месту и там вызвал врага на бой, но тот оставался в своем лагере, и поскольку тогда уступал числом, то мудро отложил на время решение спора в бою, и при этом не давал врагу никакой возможности на него напасть. После этого, король, неспособный напасть на своего противника, чтобы использовать свое преимущество, и полагая для себя небезопасным оставаться в виду неприятельского лагеря, удалился не достигнув своей цели, а замок попал в руки осаждавших. Таким же образом, с помощью своих сторонников, Генрих с каждым днем увеличивал численность своих войск и количество снаряжения. Нобли королевства, которые прежде держали противоположную сторону. теперь постепенно обращались к нему, настолько, что, благодаря блеску своих успехов, слава герцога (его тогда называли так) уже затмила королевский титул его противника.

Затем, со своей армией, должным образом организованной, он двинулся на Стамфорд, который был осажден и быстро взят. Он заполучил крепость в несколько дней, выгнав оттуда королевские войска. но когда он услышал, что Ипсвич, который присоединился к его партии, осажден королем, то чувствуя себя способным снять эту осаду и разбить врага, он поспешил со своим войском в провинцию Восточная Англия. Но, спустя короткое время, получив известия о сдаче этого пункта, он повернул в сторону и напал на Ноттингем, что стоит на реве Трент. Взяв и разграбив город, он ушел, полагая за напрасный труд штурм этого замка, который по своему положению выглядел неприступным. Затем, обратившись к другим делам, он во всех своих предприятиях добивался успеха так, что казалось, что ему помогает сам Бог.

Глава 30.

О договоре между королем Стефаном и принцем Генрихом.

В то время пока продолжалась вся эта распря между королем и герцогом, которая неясно чем могла бы закончится, по Божьей воле, преждевременно умер наиславнейший юноша — сын Стефана Евстафий, и благодаря этой смерти возникла прекрасная возможность заложить основы соглашения между обоими государями. Поскольку, пока он был жив, партии никогда не смогли бы сойтись и объединиться в мире, как по причине его юношеской порывистости, так и по причине его некоторой надменности, проявившейся после того как он породнился с королем Франции. Оба этих препятствия к соглашению исчезли в результате смерти одного человека, что случилось, как полагали, благодаря промыслу Божьему, который придерживался мыслей, что Англия должна жить в мире, а не пребывать в бедствии, которое ее раздирало и опустошало вследствие усобиц, и те люди, что были настроены миролюбиво, немедленно обратили свои помыслы к тому, чтобы убедить обе стороны и добиться примирения, поскольку отец, сверх меры переживавший по поводу смерти сына, которого он готовил себе в приемники, смягчился в своих воинственных приготовлениях и стал с большим, чем обычно, вниманием прислушиваться к речам о мире. И герцог также склонился к советам мудрости, которые говорили ему о предпочтительности почетного и определенного соглашения по сравнению с сомнительными шансами на успех, и так, между ними произошли торжественные и плодотворные переговоры. Благодаря посредничеству их друзей, благочестиво и разумно заботившихся об общественном благе, между ними было заключен и установлен твердый мир.

Было постановлено, что впредь Стефан будет единолично править Англией с достоинством и почетом законного государя, и что Генрих будет его приемником в королевстве в качестве законного наследника, и что каждый из государей примет этот вариант соглашения как окончательный и почетный, и что отныне всякая вражда, а также все совершенные преступления будут преданы вечному забвению. И они упали друг другу в объятия, в то время как все присутствовавшие там очевидцы плакали слезами радости. Король принял герцога как своего сына и торжественно объявил его законным наследником, а герцог, в присутствии всех, почтил короля как своего отца и суверена. Также и Вильгельм, младший сын короля, по приказу своего отца, принес герцогу оммаж, а герцог дал ему удовлетворение, заключив с ним торжественный договор. Все это имело место благодаря милости Бога — король получил скипетр, а Англия получила мир. В течении многих лет он отличался от других одним только пустым титулом короля, и казалось, что все это время он находил особое удовольствие именно в этом титуле, и теперь он как бы впервые начал царствовать, поскольку только теперь облачился в мантию законного суверена, стерев с себе пятно тиранической узурпации. Герцог, остававшийся после торжеств по поводу мирного соглашения еще некоторое время в Англии, уже приготовился к отплытию, и король со своим сыном Вильгельмом и многочисленной знатью весело провожали его к отплытию. И когда этот молодой принц, что было для него обычным, в виду своего отца скакал на коне галопом, случилось так, что из-за падения животного, всадник сильно разбился об землю, и оказавшись из-за сломанной ноги неспособным подняться, он стал причиной смертельного горя для своего отца и всей его партии. Его привезли в Кентерберри, чтобы лечить там, а король, сраженный этим несчастным случаем, отдал свои приказания и дал свое благословение герцогу и отпустил его, и тот, после приятного путешествия, примерно в начале лета, с радостью вернулся в свою страну.

Глава 31.

О разводе короля Франции со своей женой и о ее замужестве с будущим королем Англии.

Около этого же времени произошел развод между Людовиком, королем Франции, с его королевой Элеонорой — некоторые епископы и знатные люди засвидетельствовали факт их кровного родства, подтвердив это торжественной присягой. Эта принцесса, которая была единственной дочерью герцога Аквитанского, и перед вышеупомянутым походом в Иерусалим вышла замуж за короля Франции, и благодаря этому союзу, весьма обширное герцогство Аквитанское было присоединено к Франции. Сперва она, благодаря своей красоте, столь полно очаровала и приковала к себе внимание своего мужа, что накануне выступления в тот знаменитый поход он почувствовал себя столь привязанным к своей молодой новобрачной, что решил не оставлять ее дома, но взять с собой, на Святую Войну. Многие знатные люди последовали его примеру и также взяли с собой жен, и будучи неспособными обходиться без женского общества, ввели своих жен внутрь христианских лагерей, которые должны были бы оставаться девственно чистыми, но которые, как было сказано выше, стали позором нашей армии. Когда король вместе со своей женой вернулся домой с позорным клеймом человека не выполнившего своего долга, их прежнее влечение постепенно стало перерастать в холодность, и между ними возникли различные разногласия. Королева была сильно оскорблена поведением короля и говорила, что вышла замуж за монаха, а не за монарха. Говорили, что еще пребывая в союзе с королем, она устремилась к тому, чтобы выйти замуж за герцога Нормандского, как более отвечавшего ее чувствам, и что, в соответствии с этим, она пожелала и добилась развода. По этой причине разлад между ними возрастал, и, как передавали, она стала чрезвычайно настойчива, а он не оказывал сопротивления, и в конце концов супружеская связь была между ними расторгнута властью церковного права.

Наконец, законным образом освободившись от своего мужа и получив возможность выйти за того, кто был ей более приятен, она осуществила свои наижеланнейшие планы относительно сватовства, оставив при этом оставив двух своих дочерей их отцу. Впоследствии, благодаря отческой заботе их родителя, они соединились в браках с Генрихом и с Теобальдом, сыновьями славного графа Теобальда. Встретившись в условленном месте, королева и герцог Нормандский связали себя узами супружества, и это событие было отпраздновано не столь пышно, как подобало бы при их столь высоком положении, но все было сделано с осторожным благоразумием, так, чтобы приготовления к пышной свадьбе не вызвали бы к ней каких-либо помех. Вскоре после этого, герцогство Аквитания, которое простирается от графства Анжу и Бретани до Пиренеев, и которое отделяет Францию от Испании, постепенно ушло из-под власти Франции и перешло, благодаря правам жены, под власть герцога Нормандского. Французы иссохли от зависти, но ничем не могли помешать возвышению герцога.

Глава 32.

О соборе в Лондоне и о смерти короля Стефана.

В это время король Стефан совершал с королевской пышностью поездку по Англии, выказывая себя новым монархом, и все принимали его и относились к нему с вновь обретенным уважением, и все незаконно возведенные крепости, эти убежища отверженных и логовища воров — все они были срыты в его присутствии и растаяли подобно воску под огнем. Однако, добравшись до графства Йорк, он нашел в состоянии мятежа некого Филиппа де Колвилля (de Colville), который полагался на силу своей крепости, храбрость своей шайки и обилие продовольствия и оружия. Однако, король приказал ему либо сжечь свою крепость в Драксе (Drax), либо сдать ее, чтобы ее сожгли другие, а затем вызвал войска из соседних провинций, осадил это укрепление и храбро, в короткое время, привел его к покорности, хотя оно и было почти неприступным из-за различных преград — рек, лесов и озер.

Теперь наступило время жатвы, и король, закончив свои дела в городе Йорке и прилегающем графстве, возвращался в южные провинции, чтобы около праздника Святого Михаила, председательствовать, среди прелатов и ноблей на соборе в Лондоне, созванном по поводу как дел королевства, так и по поводу вакантного престола архиепископа Йоркского. По этому делу готовились к собранию и сановники вышеупомянутой церкви, вместе с аббатами и клириками подчиненной провинции, и они остановились на Роджере, архидиаконе Кентерберрийском. С согласия короля они формально затребовали его от его архиепископа, благодаря успешным интригам которого и было устроено все дело его избрания. Когда они с легкостью получили его от архиепископа, который был к этому довольно благосклонен, хотя внешне и казалось, что он лишь неохотно уступает их просьбам, то они добавили к своим просьбам еще одну – чтобы он посвятил его в сан, но не в качестве архиепископа Кентерберрийского, а в качестве легата Святого престола. Это также было с готовностью удовлетворено, и он был посвящен в церкви Св. Петра в Вестминстере. По завершении собора архиепископ Йоркский поспешил на свою кафедру, и после торжественного восшествия на нее (обезопасив себя от случайностей), он лично отправился в Рим, чтобы получить паллий.

Король, который тогда находился в Кенте, заболел сразу после собора, его болезнь усиливалась, и он умер через несколько дней, в октябре месяце, после 19 лет царствования, и был похоронен в Фавершэме (Faversham), в монастыре, который он основал за несколько лет до этого. Известие о его смерти скоро достигло герцога Нормандского, который в это время был занят со своей армией осадой одного восставшего города. Когда его друзья посоветовали ему снять осаду и со всей возможной поспешностью отплыть в Англию, чтобы, из-за задержки, не оставить старым противникам шанса причинить ему какой-либо вред, то он на это ответил (чувствуя себя совершенно уверенным с справедливости своих притязаний), что они не осмелятся на такую попытку. И хотя его друзья очень беспокоились за него, все же он не отказался от осады до тех пор, пока не осуществил своих намерений относительно замка, и в течении этого времени Англия с тревогой ждала его, и в это время в его владениях не возникло никакой смуты. Но давайте прервем здесь мою первую книгу, так чтобы вторая могла начаться с царствования короля Генриха II.

Здесь кончается первая книга.

ЗДЕСЬ НАЧИНАЕТСЯ ВТОРАЯ КНИГА.

Оглавление

Глава 1. Начало царствования короля Генриха II.

Глава 2. О том, как Генрих II вернул королевские владения в их прежнее состояние.

Глава 3. О местоположении замка Скарборо.

Глава 4. Об осаде и успешном взятии Бридженорта (Bridgenorth) и о возвращении королем Шотландии королю Англии северных частей Англии.

Глава 5. О войне с валлийцами и их примирении с королем.

Глава 6. О том как англичанин Николай стал папой.

Глава 7. О причине мятежа королевского брата Жоффруа и о его примирении.

Глава 8. О разрушении Милана и о реликвиях волхвов.

Глава 9. О схизме в Римской церкви, соборе в Павии и Галликанском конвенте.

Глава 10. О походе в Тулузу славного графа Барселоны.

Глава 11. Об ужасном убийстве Гийома Треншевеля и о том, как оно было отомщено.

Глава 12. Примирение королей Франции и Англии.

Глава 13. О приходе в Англию еретиков и об их истреблении.

Глава 14. О соборе в Туре, на котором председательствовал папа Александр.

Глава 15. Каноны Турского Собора.

Глава 16. О недовольстве короля достопочтенным Томасом, архиепископом Кентербери.

Глава 17. О смерти Октавиана и о возвращении папы Александра в Италию.

Глава 18. О втором походе в Уэльс и о завоевании Бретани.

Глава 19. О кончине Малкольма, наиблагочестивейшего короля Шотландии.

Глава 20. О жизни и смерти достопочтенного отшельника Годрика.

Глава 21. О Кетелле (Ketell) и об оказанной ему божественной милости.

Глава 22. О долгой вакантности в церкви Линкольна.

Глава 23. О двух походах в Египет короля Иерусалимского Амальрика.

Глава 24. О раздоре и о примирении королей Франции и Англии.

Глава 25. О коронации Генриха III и об убийстве Томаса Бекета.

Глава 26. О покорении ирландцев англичанами.

Глава 27. О том, как король Генрих III восстал против своего отца и призвал против него короля Франции и прочих иных.

Глава 28. О делах в Омале, Шатонефе и Вернее.

Глава 29. О тех, кто был взят в Доле (Dol).

Глава 30. Об осаде Лестера, о войне с шотландцами и о пленении графа Лестера.

Глава 31. Об отступничестве от короля Давида Шотландского и других.

Глава 32. О прибытии короля в Англию и о том, что сделали там шотландцы.

Глава 33. О пленении короля шотландцев.

Глава 34. О том, что случилось с армией и землей Шотландии после пленения короля.

Глава 35. О достопамятной эпитимии короля Англии и о ее последствиях.

Глава 36. Об осаде Руана и о коварной атаке противника.

Глава 37. О том, как король восстановил мир в Англии и освободил Руан.

Глава 38. О примирении королей и успокоении их королевств.

Глава 1.

Начало царствования короля Генриха II.

В году 1154 от разрешения Девы, Генрих, внук Генриха Старого от его дочери, ставшей императрицей, приехал в Англию из Нормандии, и после передачи ему наследства короля Стефана, принял свое наследственное королевство. Он был всеми хорошо принят, посвящен в короли священным помазанием, и по всей Англии его приветствовали криками "Да здравствует король!" Люди, наученные горьким опытом последнего царствования, когда произошло так много злодеяний, теперь предвосхищали лучшие времена при своем новом суверене, отличавшимся большим благоразумием и твердостью, и в котором была видна строгая внимательность к правосудию, и который с самого начала нес на себе печать великого государя. Кроме того, он издал указ о том, что те иностранцы, что толпами являлись в Англию при короле Стефане, как ради военной службы, так и ради грабежа, и которые, а особенно фламандцы, своей многочисленностью обременяли королевство, чтобы всем им к назначенному дню должно вернуться в свои страны, и что после этого дня их дальнейшее пребывание в стране будет сопряжено с опасностью. Устрашенные этим указом, они исчезли в один миг, так быстро, словно призраки, и множество людей поражалось стремительности их исчезновения. Затем он приказал срыть все вновь возведенные замки, которых не существовало во времена его деда, за исключение тех немногих, что отличались удачным местоположением, и которые он хотел сохранить, либо ради защиты королевства, либо для себя, либо для своих сторонников.

Затем он уделил серьезное внимание упорядочению общественной жизни и бдительно следил за тем, чтобы вновь ожила сила закона, который во времена короля Стефана стал безжизненным и всеми забытым. С целью смирить дерзость преступников и для того, чтобы распорядиться о возмещении ущерба полагающегося в каждом случае он назначил судейских и правоохранительных чиновников по всему своему королевству; а сам же в это время либо наслаждался высотой своего положения, либо соизволял своему королевскому величеству заниматься более важными делами. Однако, как только какой-нибудь судья действовал нерадиво или неправильно, и на него сыпались жалобы людей, король использовал свое право на пересмотр дел и надлежащим образом исправлял его небрежение или чрезмерную суровость. Таково было начало царствования нового суверена — миролюбие приветствовалось и всячески одобрялось, а беззакония вызывали гнев и подавлялись. Волки-грабители либо бежали, либо уснули, а если и не совсем уснули, то все же, из-за своего страха перед законом, стали жить среди овец, не нанося им вреда. Мечи были перекованы на орала, а копья — на серпы, больше никто не знал войны, но все либо наслаждались праздностью этого долгожданного, Богом данного, спокойствия, либо занимались своими многими личными делами.

Глава 2.

О том, как Генрих II вернул королевские владения в их прежнее состояние.

Заметив, что королевские домены, которые во времена его деда были весьма обширными, теперь значительно сократились из-за того, что благодаря лености короля Стефана, они большей частью перешли ко многим посторонним владельцам, король приказал всем им, кем бы они не были, вернуть все, полученное от узурпатора, а самим вернуться под свою прежнюю юрисдикцию и к своему прежнему состоянию. Это относилось и к тем, кто ранее стал владеть собственностью в королевских городах и поселках для того, чтобы обеспечивать им их защиту, как по хартиям, которые они либо вырвали сами у короля Стефана, либо получили за свою службу — теперь все это им ничем не могло помочь, ибо стало недопустимым ссылаться на пожалования узурпатора перед лицом прав законного государя. Вначале по этому поводу все сильно возгнедовали, но позже устрашившись и придя в удрученное состояние — покорились, хотя и неохотно, но все же полностью, и они вернули все, что незаконно присвоили и чем, как бы на законных основаниях, в течении длительного времени владели. Пока все во всех графствах королевства покорялись королевской прихоти (за одним единственным исключением, о котором я упомяну ниже), король отправился за Хамбер и тяжестью своей власти привел к покорности, и в этом отношении и во всех других, Уилльяма, графа Альбемарля, который во времена Стефана был в тех местах королем в большей степени, чем его господин. Долгое время не решаясь и кипя от негодования, в конце концов он все же, с большой болью, покорился его власти и крайне неохотно передал все те королевские домены, которыми он владел в течении долгого времени, и главное — знаменитый и благородный замок Скарборо, о положении которого мы знаем следующее:

Глава 3.

О местоположении замка Скарборо.

В океане отражается скала громадной высоты и размера, из-за обрывов и океана, который окружает ее со всех сторон, она почти неприступна, за исключением узкого крутого подъема, что тянется в западном направлении. На ее вершине находится прекрасный луг, площадью более 60 акров, и имеются бьющие из скалы источники свежей воды. У труднодоступного входа на него расположен королевский замок, а ниже его берет начало простирающийся к югу и к северу, но ограниченный с запада город. С этой стороны он защищен своей собственной стеной, с востока — замком на скале, а две другие стороны омываются морем. Это место вышеупомянутый Альбемарль посчитал чрезвычайно пригодным для возведения крепости, и имея большое влияние в графстве Йорк, он, при помощи дорогостоящих работ, еще более улучшил природное положение замка и окружил всю вершину скалы стеной. Еще, у начала подъема в гору он построил большую башню, которая с течением времени разрушилась, и король приказал возвести на этом месте большой и могучий замок.

Глава 4.

Об осаде и успешном взятии Бридженорта (Bridgenorth) и о возвращении королем Шотландии королю Англии северных частей Англии.

Успешно завершив, согласно своими желаниям, дела в этом графстве, король вернулся в южные части Англии и нашел в состоянии мятежа Гуго де Мортимера, необузданного знатного человека, который в течении многих лет незаконно владел королевским замком Бридженорт (Bridgenorth). Когда ему пришлось оставить его довольствуясь только своим личным имуществом и вернуть королю то, чем он владел, он самым упрямым образом отказался это сделать и приготовился сопротивляться любыми возможными способами. В результате, однако, он лишь показал, что его гнев и гордость были гораздо больше его смелости, поскольку король быстро собрал свое войско, осадил Бридженорт, который через несколько дней был сдан после храброго сопротивления, и тот, сердце которого только что перед этим казалось сердцем льва, теперь стал смиренным и молящим, и получил прощение.

Король счел целесообразным поставить в известность короля Шотландии, который держал, как бы по своему собственному праву, северные английские графства (а именно, Нортумберленд, Камберленд и Уэстморленд, что прежде были получены Давидом, королем Шотландии от имени императрицы Матильды и ее наследников) о том, что ему не подобает обманывать короля Англии относительно столь большой части его владений и о том, что он не будет молча сносить это искажение правды, и что именно то, что было получено от его имени, теперь ему и должно быть возвращено. Шотландский король благоразумно принял во внимание, что английский король превосходит его как в своей силе, так и в правоте этого дела, и хотя он мог бы сослаться на клятву данную его деду Давиду, когда тот посвящал его в рыцари, но все же он полностью вернул спорные земли и получил взамен от короля графство Хантингтон, которое принадлежало ему по древнему праву.

Таким образом, дела были устроены, и Англия какое-то время наслаждалась спокойствием и безопасностью вдоль всех ее границ. Кроме того, король обладал властью в гораздо более обширной империи, чем кто-либо из английских правителей до него — ибо она простиралась от самой дальней границы Шотландии до Пиринейских гор.

Глава 5.

О войне с валлийцами и их примирении с королем.

Спустя короткое время между королем и валлийцами, остатками варварского народа, возник спор, то ли из-за того, что он вследствие своего могущества выдвинул какое-то новое требование, то ли из-за их неспособности и отказа выплачивать такому великому государю их обычную дань, то ли от того, что они очень осмелели, находясь под защитой своих покрытых лесом гор и ущелий, а может быть, из-за их неугомонности и тайных набегов на соседние английские границы. Собрав огромную армию со всех концов Англии, король решил вторгнуться в Уэльс самым доступным путем. Валлийцы же, собравшись вместе, сторожили границы и осмотрительно избегали спускаться на равнины, и будучи только легковооруженными страшились вступить в бой с людьми одетыми в броню. Они скрылись в свои леса и охраняли свои ущелья.

Эти валлийцы являются остатками бриттов, первых обитателей того острова, что теперь зовется Англией, но прежде назывался Британией, и эти пресловутые бритты принадлежат к тому же народу и говорят на том же языке, что и бретонцы на континенте; но когда бритты, будучи изгнанными вторгнувшимся народом англов, смогли убежать в Уэльс, то там, благодаря дару природы, они смогли уберечься от вражеских нападений, и там их народ пребывает и по сей день. Страна эта лежит напротив Ирландии, у западного океана, а с другой стороны примыкает к земле Англии. Еще она почти полностью окружена либо морем, либо неприступными лесами и твердынями, из-за чего доступ туда очень труден. Но известно еще, что во внутренней части страны есть много недоступных укромных мест, и поэтому для любого государя опасно вторгаться туда с войском, поскольку после вторжения ее невозможно занять. По своей природе страна эта рождает людей грубых и жестоких, дерзких и вероломных, жадных до чужой крови и не жалеющих своей, всегда караулящих добычу и по своим естественным чувствам всегда враждебных англичанам. Благодаря лесам, они имеют обильные пастбища для скота, но из-за бедности почв, которые не способны рождать хлеб, их невозможно обеспечить пищей без того, чтобы не ввозить ее из прилегающих английских графств, и поскольку этот ввоз невозможен без разрешения короля Англии, то для них необходимо быть покорными его власти, и если он вдруг когда раздражается на их грабительские набеги и на их необузданную жестокость, то тогда они с трудом должны сдерживаться и будучи не в состоянии долго выносить его гнев, они вынуждены ему покоряться.

Король вступил в их пределы, преодолев упорное сопротивление природы и естественных препятствий этой страны, и там встретился с весьма зловещим началом при выполнении своих замыслов — когда часть его армии шла по лесному и болотистому участку местности, то подверглась большой опасности, попав в засаду, которую враги устроили у нее на пути, и тогда, к несчастью, погибли Евстафий Фитц-Джон (Eustace Fitz-John), муж великий и уже пожилой, далеко известный своим богатством и своей мудростью, один из самых благородных вождей Англии, вместе с ним пал Роберт де Курси (Curci), человек такого же ранга, а также многие другие. Те, кто избежал опасности утверждали, что король также пал среди остальных (хотя, слава Богу, он проложил себе путь вперед и уже находился в безопасном месте), и встретив спешащие к ущелью войска они сообщили им о его смерти и привели таким известием большую часть армии в уныние и побудили ее обратиться в бесславное бегство, до такой степени, что Генрих Эссекский, человек очень заметный и бывший наследственным знаменосцем короля, бросил королевское знамя, которым армия должна была бы воодушевляться, и обратился в бегство, возвещая всем кого встречал на своем пути о том, что король мертв. За это неподобающее поведение, он позже, одним знатным мужем, был заклеймен изменником, и по приказу короля был вынужден вступить с ним в поединок и был им побежден. Однако, король милостиво спас его от смертного приговора, приказав стать монахом в Рединге (Reading) и обогатил его весьма большой казной свою собственную. Но об этом — позже.

Когда король, таким образом, быстро подавил заговор и счастливо удивил свою армию своим присутствием, то дезорганизованные войска восстановили свою силу и боевой дух, встали под свои знамена и в будущем передвигались более осторожно, избегая вражеских хитростей. А когда король решил, что поступит правильно, если атакует валлийцев еще и с моря, и приказал подготовить большой флот, то вражеские послы обратились к нему с предложениями о мире, и вскоре их князья пришли умолять его об этом. После того, как они передали ему некоторые крепости на границе, и ради того, чтобы помириться со столь великим государем, принесли ему оммаж и клятву верности, то после этого были разогнаны тучи войны, и воссияла тишина мира, и таким образом, счастливая армия вернулась домой, а король обратился к другим делам и к своим развлечениям.

Глава 6.

О том как англичанин Николай стал папой.

На первом году царствования Генриха умер приемник Евгения Анастасий, после того, как пробыл папой 1 год. Ему наследовал Николай, епископ Альбано, который, изменив свое имя при таком повороте судьбы, назвался Адрианом. Об этом человеке будет полезно рассказать, о том, как он из праха вознеся на такую высоту, что стал восседать среди государей и занимать престол апостолической славы.

Он родился в Англии, и его отец был скудным разумом клерком, который отрекся от мира и от юного мальчика, и стал монахом в Сент-Олбэни. Когда его сын вырос, то был слишком беден, чтобы платить за свое образование и ради ежедневного вспомоществования он часто посещал этот монастырь. Его отец в язвительных выражениях стыдил и бранил его леность, с великим негодованием согнал его с его места и лишил какой бы то ни было поддержки. Будучи предоставленным самому себе, гонимый жестокой необходимостью что-то предпринять и стыдясь что-либо просить или выискивать в Англии, он отправился во Францию. Преуспев, но не очень сильно во Франции, он отравился дальше и скитался за Роной, в местности, называемой Провансом. В этой стране есть благородный монастырь с регулярным уставом, посвященный Святому Руфу (Rufus). Придя в это место и найдя возможность задержаться здесь, он постарался поступить в это братство для выполнения любой работы, которая только представится. Поскольку он был изящен собой, приятен в обращении, мудр в речах и с готовностью повиновался, то заслужил всеобщую любовь, и когда ему предложили одеяние каноника, то он там и обосновался на многие годы и все это время самым тщательный образом соблюдал дисциплину. Будучи человеком исключительных способностей и гладким в речах, благодаря частым и упорным занятиям, он приобрел большую ученость и красноречие, поэтому со временем, случилось так, что по смерти аббата, он был, при единодушии братии, избран его приемником.

После того как он некоторое время возглавлял братьев, те раскаялись и возгнедовали за то, что выбрали править собой иностранца и стали по отношению к нему вероломными и враждебными. Их ненависть постепенно стала столь сильной, что теперь они с гневом смотрели на того, кто был им прежде так любезен, и в конце концов, они выдвинули против него обвинения и заставили предстать перед апостолическим престолом. Блаженной памяти Евгений, который в это время занимал престол понтифика, когда услышал о заговорах этих мятежных детей против своего отца и оценив благоразумие и скромность его защиты, приложил действенные усилия посредника, чтобы восстановить мир и настоятельно рекомендовал и часто увещевал каждую партию не продолжать вражду при изменении позиций другой стороны, но придерживаться единства в Духе и связать себя узами мира, и в итоге, он отпустил их помирившимися. Однако, покой этого же достопочтенного понтифика был вновь нарушен, и его слух еще раз услышал звон заговоров и обвинений братии. Благочестиво и благоразумно выслушав каждую из сторон, он сказал: "Я знаю, братья мои, где сидит Сатана, я знаю, чьи козни вызывают всю эту бурю. Ступайте! Выбирайте себе, как можете, другого наставника, или вернее того с кем вы будете жить в мире, но больше не обременяйте этого". И отпустив братьев, он оставил аббата на службе у Св. Петра и назначил его епископом Альбано, а вскоре после того, уверившись в его способностях и наделив всей полнотой власти, он послал его в качестве легата к диким датчанам и норвежцам. Несколько лет он мудро и деятельно выполнял свои обязанности среди этих варварских народов и вернулся в Рим в добром здравии и счастии, и был принят папой и кардиналами с почетом и одобрением своей деятельности. Спустя несколько дней умер приемник Евгения, Анастасий, и в соответствии с общим желанием, понтификат принял Николай, принявший при этом имя Адриана. Не забывая о своем начальном образовании, и главным образом, в память об отце, он удостоил многих даров церковь преподобного мученика Альбана, и наделил ее обширными привилегиями.

Глава 7.

О причине мятежа королевского брата Жоффруа и о его примирении.

В то время, как после подавления и подчинения валлийцев Англия наслаждалась миром и покоем, королю Генриху сообщили, что его брат Жоффруа произвел возмущение за границей. Причина разногласий между братьями была такова. От Матильды, что стала императрицей, славный граф Анжу имел троих сыновей — Генриха, Жоффруа и Гийома. Поэтому, когда и отцовские и материнские права соединились в лице Генриха, как в перворожденном, и принадлежали только ему, граф захотел, чтобы и доля других братьев зависела бы не только от доброй воли графа, так как наперед он не знал, что тот может решить относительно этого. Поэтому, в свои последние часы он завещал графство Анжу своему второму сыну, но поскольку относительно Англии в то время еще ничего не было известно, то он сказал: "Когда Генрих полностью получит права своей матери, а именно, Нормандию вместе с Англией, то пусть он выделит своему брате Жоффруа всю часть, которая полагается ему из отцовского наследия. До этих пор пусть Жоффруа довольствуется тремя благородными замками — Шиноном (Chinon), Лоудоном (Loudun) и Мирабо (Mirabeau)". И поскольку, именно в это время Генрих по какой-то причине отсутствовал, хотя и успел вскоре вернуться, он связал присутствовавших там прелатов и ноблей клятвой в том, что его тело не будет похоронено до тех пор, пока его сын не поклянется, что не отменит последнюю волю своего отца.

Вскоре после его смерти, сын, приехавший на церемонию похорон, узнал о мольбе своего отца и в течении долгого времени колебался. Наконец, все умолили его не доводить дело до того, чтобы тело его отца разложилось будучи не захороненным, к его же собственному неискупимому позору, и он внял их ходатайствам и, хоть и не без слез, дал требуемую клятву. Только когда похороны отца завершились, только тогда и было обнародовано завещание, а до того он скрывал свое горе. Но унаследовав королевство, он решил открыть свои сокровенные чувства римскому понтифику (по крайней мере, так говорили) о том, что он не был осведомлен в том, в чем поклялся под принуждением, и что вынужденная клятва или обещание ничем его не связывают, если не будут подтверждены позже, и он (как утверждали) легко получил разрешение от своего обязательства под предлогом того, что клятва или обещание была дана им под принуждением, а сам он не видел необходимости подтверждать ее теперь, когда все стало зависеть только от его доброй воли. Прикрываясь этим предлогом, и не принимая во внимание ни волю отца, ни свою собственную клятву, он не собирался давать удовлетворения своему брату.

Обозлившись из-за этого, Жоффруа, чтобы противостоять всем будущим невзгодам, о которых он догадывался, укрепил три вышеупомянутых замка, что оставил ему отец, и стал беспокоить соседние провинции. Но король спешно собрал свою армию и осадил Шинон — так назывался тот замок, в котором, казалось, природа соревнуется с человеческим искусством в его укреплении и защите, но несмотря на все это, он в короткое время покорил его и простил своего униженного и умоляющего о пощаде брата, и чтобы предотвратить его честолюбивые виды на будущее, лишил его замков, и пожаловал ему на содержание часть равнинной местности. И когда Жоффруа зачах от тоски, сетуя на суровость брата и проклиная злосчастную судьбу, нежданное событие наполнило его радостью — поскольку жители Нанта не имели определенного правителя и никого, кто бы мог быть им приятен, и восхищались его делами и его упорством, то они избрали его своим истинным и признанным сеньором, и по его прибытии они передали ему город вместе с прилегающей провинцией. Недолго наслаждаясь этой милостью фортуны, он был унесен преждевременной смертью, и граф Ричмонд, который в то время пользовался очень значительным влиянием в Бретани, немедленно вступил в город в качестве законного владельца. Узнав об этом, король издал указ о том, что графство Ричмонд должно отойти в его казну и тотчас же отплыв в Нормандию предъявил притязания на Нант как наследник своего брата. И он так сильно запугал графа своими обширными военными приготовлениями, что тот едва пытался оказать слабое сопротивление, и успокоил своего противника только тем, что покинул город.

Глава 8.

О разрушении Милана и о реликвиях волхвов.

Примерно в это же время Фридрих, император Германии и Италии осадил, взял и разрушил город Милан, который, полагаясь на свои силы и запасы, в течении долгого времени пребывал в состоянии мятежа. Ломбардцы, люди беспокойные и воинственные, томимые жаждой неограниченной свободы и гордые самим числом своих городов и их великой силой, уже за много лет до этого много бунтовали против императора римлян. Но пока их самые богатые города воевали за первенство друг с другом и желали управлять остальными, они таким образом, только усиливали императора в борьбе против себя. Наконец, миланцы, превзошедшие других в богатстве и силе, распространили свое влияние над всей Ломбардией и уже покорили одни города и разрушили те, которые оказали им сопротивление. В то же время, люди Павии, хотя и уступающие им в силе, но все равно с презрением относившиеся к их власти, перешли на сторону партии императора. А другие города, последовав их примеру, заключили с ним договор.

С целью нападения на Милан, который теперь был ослаблен отпадением всех своих союзников, император собрал войска со всей империи. Обратив жажду господства на упрямую защиту свободы, они также всеми способами укрепляли свой город от императорского нападения. После того, как они разрушили и уничтожили предместья города, чтобы те не послужили для осаждавших и тем не нанесли ущерба осажденным, они предприняли такие же меры и по отношению к благородному и древнему монастырю, находившемуся вне пределов городских стен, и зная о находившихся там святых реликвиях, они перенесли внутрь стен все, что нашли там священного и почтенного, но главное — тела трех волхвов, которые приветствовали рождение Спасителя принесением святых даров, что стали первыми дарами язычников Богу и Агнцу. Об этом сокровище, которое прежде располагалось в тайном месте этой церкви, не было известно даже несшим там службу монахам и клирикам, но когда сама церковь была снесена до основания, то оно было обнаружено и стало явным, благодаря ясному свидетельству, к котором говорилось, что эти мужи, да будет благословенна их память!, после того, как воздали почести и принесли дары младенцу Спасителю, вернулись в свою собственную страну и были еще живы даже после триумфа Его страстей; и приняв таинство крещения от апостолов во ходе их миссии, они отправились к Тому, кому они уже приносили поклонение, когда Он был в колыбели, и теперь они поклонялись Ему, сидящему по правую руку от Своего Отца. Ничего не известно о том, кто именно доставил их священные останки и поместил в том месте. Однако, их останки были целыми, их кости и жилы были покрыты сухой кожей и не подверглись тлению, поэтому полагали, что они были подвергнуты, по языческому обычаю, бальзамированию, и предполагали, что это было сделано для того, чтобы их тела могли быть помазаны после смерти. В дополнение к этому, говорили еще, что когда их тела нашлись, то они были скреплены золотым обручем, который удерживал их всех вместе.

Милан был осажден императором Фридрихом, и то что численность его войск была велика следует из того, что с ними он счел себя способным попытаться покорить такой очень могущественный город, необычайно гордый многочисленностью и храбростью своих жителей. Однако, после разных событий и многочисленных столкновений, он сдался и попал во вражеские руки. Победоносный император снес город, но не истребил его обитателей, поскольку они сами сдались ему. Однако, он их рассеял и, к невыразимому горю ломбардцев, перенес их священные реликвии, останки волхвов, чтобы поместить их на земле Германии, и удостоил чести быть хранителем этого сокровища город Кельн.

Глава 9.

О схизме в Римской церкви, соборе в Павии и Галликанском конвенте.

На пятом году своего правления Генрих, славный король Англии, был торжественно коронован в Линкольне на Рождество, однако, не в пределах стен города, по причине, как я полагаю, того древнего суеверия, которое король Стефан (как говорилось выше) похвально осудил и осмеял, а в примыкающей к предместью деревне.

В следующем году папа Адриан отдал долг природе, и по его кончине кардиналы, разошедшись при выборе правящего понтифика, сотворили схизму в церкви; и пока партии неивствовали друг против друга, они еще и разрушили церковный мира по всему свету. Большая и наиболее мудрая их часть остановилась на Роланде, канцлере римской церкви, муже благочестивом и ученом и канонически посвятили его, но очень незначительная их часть остановилась на Октавиане, человеке знатном и не боящегося божественного суда, и унизили его достоинство своим грешным избранием. Каждая из партий метала друг в друга отлучения и осуждения и с тревогой добивалась для себя поддержки церквей и знатных людей. Первый, которому, благодаря правому суду, было суждено оказаться победителем, принял имя Александра (III), другой тщетно принял титул Виктора (IV), имя пустое, а заключавшееся в нем предзнаменование (Виктор, т.е. Победитель) стало лишь обманом в свете будущего позора. Этот разрыв вскоре мог бы и закончится, и немногие могли бы уступить и примкнуть к большинству, если бы император Фридрих, ненавидивший Александра и перенесший на него старую ненависть, которую он испытывал, когда тот был еще Роландом, не решил бы всеми возможными способами воспользоваться случаем и моментом и стал на сторону Октавиана. В конце концов, он приказал прелатам из своих владений, а именно, итальянским и немецким епископам, собраться в Павии, как бы для дискуссии и для изучения того, какая же из партий более права, но на самом деле – для того, чтобы они разжаловали Александра и одобрили его противника, и чтобы они смогли отпраздновать преждевременную победу вышеупомянутого Виктора. Он приказал самим противникам присутствовать лично и соблюдать постановление этого собора. Виктор действительно прибыл, и как будто был готов соблюдать это решение, но Александр не только сдержанно, но даже весьма открыто отказался от такого заранее готового судебного решения, которое готовилось против него под именем правосудия.

Епископы как германской, так и итальянской частей империи собрались, по императорскому приказу, в Павии вместе со множеством прелатов более низкого ранга, и все они были на стороне Фридриха, который, вместе со своими принцами, появился на внушительной церемонии. Так как не было никого, кто бы отвечал за Александра, то если кто-либо склонялся на его сторону, то его либо заставляли молчать, либо хитро извращали его слова и обращали их против него, а если что не доставало в правоте его сопернику, так это возмещалось ловкостью. Вследствие этого, приняв со всей положенной торжественностью Виктора в качестве истинного наследника Святого Петра, они издали положение осуждающее Александра декретом собора как схизматика и бунтовщика против Бога. Император, при полном собрании принцев и знати, одобрил акты собора и грозил карами всем, кто откажется их принять. Кроме того, он всяческими способами настойчиво ходатайствовал перед славными королями Англии и Франции, чтобы они, ради вечной дружбы, встали бы на его сторону в этом споре. Однако, те оказались несгибаемыми и осторожно отложили свое суждение до тех пор, пока они сами не смогут полностью выяснить истину в таком деликатном деле, и они, в надлежащее время и в надлежащем месте, также созвали самый представительный собор из прелатов и ноблей из каждого королевства. Со стороны Октавиана явилось двое его главных сторонников, которые были его избирателями и зачинателями схизмы – Гвидо, кардинал Кремы, и Иоанн, кардинал Св. Мартина, а Имар (Imarus), епископ Тускулума (Tusculum), который наложил на него руки ненависти, уже ушел из этой жизни. Со стороны владыки Александра были представлены три кардинала: Генрих Пизанский, Иоанн Неаполитанский и Вильгельм Павийский. Кардинал Кремы тогда поднялся в присутствии королей и прелатов, перед всем множеством собравшегося там клира и народа, и говорил за свою сторону и против своего врага со всей мощью своего гения и своего красноречия. После того, как он закончил, поднялся Вильгельм Павийский, муж наикрасноречивейший, и самым убедительным образом, опроверг каждое его утверждение и полностью опроверг почти каждое слово, произнесенное кардиналом Кремы в защиту своего друга; и сделал это он столь убедительно, что речь того стала казаться путанной и противоречащей его собственным словам. Наконец, в этом поединке, как можно назвать это взаимное препирательство, истинность всего дела стала настолько очевидной, что больше не сомневаясь, оба короля отвергли дело Октавиана, ради того, чтобы вместе со своими королевствами впредь, в предметах относящихся к Богу, повиноваться Александру, как отцу. После отъезда вышеупомянутых схизматиков в замешательстве и с позором, наши государи и прелаты распустили собрание, произнеся перед этим торжественно положение об отлучении мятежников.

Тем временем, папа Александр жил в безопасности на землях короля Сицилии, чьей прочной дружбой он заручился, и ожидал возможности переехать во Францию. Вся Западная империя, за исключением германских провинций, в пасторских делах повиновалась ему. Императору же, из-за однажды возникшей враждебности к частному лицу, о котором он составил дурное мнение, и из-за того, что он считал ниже своего императорского достоинства убедиться в ошибке даже при веских основаниях, потребовалось еще долгое время, чтобы уступить очевидной правде.

Глава 10.

О походе в Тулузу славного графа Барселоны.

Прославленный король Англии Генрих Второй на седьмом году своего царствования повел свою армию в Гасконь, а причиной этого примечательного похода была такая. Граф Пуату, который также являлся и герцогом Аквитании, дед Элеоноры Аквиетанской, королевы сначала Франции, а затем Англии, был человеком такой большой расточительности, что поток его доходов был неспособен обеспечивать его причуды, и вследствие этого он был вынужден занять большую сумму денег у графа Сен-Жиль, человека знатного и богатого, которому он за это заложил благородный город Тулузу, вместе со всем его достоянием, и перед смертью он передал своему сыну задачу выкупить этот залог. Тот также походил на отца в расточительности и также завещал своим наследникам выкупить город, и когда оставил наследницей одну лишь дочь, которая вышла за Людовика, короля Франции, то этот государь притязал на Тулузу по праву своей жены. Хотя графу Сен-Жилю вообще никто не давал никаких прав, все же он полностью подчинил город себе, и выждав удобный момент умиротворил короля женившись на его сестре Констанции, вдове Евстфия, сына короля Стефана, которая после кончины своего супруга вернулась к своему брату, и когда позже состоялся развод между королем и королевой Франции, то вновь возник вопрос о возвращении Тулузу ее законной наследнице, поскольку теперь Элеонора стала женой короля Англии. После отказа графа Сен-Жиль вернуть ее и поручительства короля Франции, подарившего ее ему, король Англии собрал армию со всех своих владений и вторгся на земли Гаскони, и еще он пригласил своих друзей либо последовать за ним, либо встретить его прямо там, и армия его разрослась до неисчислимого множества, а особенно — благодаря графу Барселонскому, вождю великому и могучему, не уступающему самим королям.

И здесь, поскольку предоставляется случай, может быть, стоит кратко рассказать о его более, чем королевском уме и королевском величии. Незадолго до наших времен, славный король Арагонский имея уже нескольких сыновей, благодаря благочестивому побуждению посвятил одного их них Христу в одном монастыре, планируя так, что оставшийся должен будет ему наследовать. Однако, тот, что предназначался в наследники, умер еще при его жизни, а затем, наконец, ушел из жизни и отец. Знать и народ, опасаясь как бы из-за притязаний на наследство его племянников, королевство не было бы разорвано на куски, собрались, и предупреждая надвигающуюся угрозу, без промедлений возвели на престол другого сына, забрав его из монастыря, и организовав правление, они заставили его жениться, чтобы появились дети, которые могли бы наследовать ему, представляя, что неотложность этого дела смягчает все его неприличие и ссылаясь на то, что у нужды нет закона. Наконец, у него родилась единственная дочь, и он правил королевством с похвальной заботой до тех пор, пока его дочь не достигла лет пригодных для брака, и тогда он созвал собрание знати.

Когда они предстали перед ним, вместе с почти всей военной мощью его королевства, он обратился к ним со следующими словами: "Всемогущий Бог простит и вас и меня, мои возлюбленные друзья, я поступил глупо, но вы заставили меня. Но может ли тот, кто уже пал, все же подняться вновь? Если только не вернется опять смертельная нужда, которая как вы говорите не знает закона, чтобы вновь поступить противно закону. Но разве теперь есть причина для этого? Вот у вас есть наследница королевства, рожденная от меня. Пусть для этой юной принцессы будет найдена достойная партия, и таким образом, пусть будет обеспечена безопасность государства. И пусть, вследствие этого, монах вернется в свой монастырь, и в будущем постарается излечить свою раненную совесть". Все пытались отговорить его, но когда им не удалось изменить его благочестивое похвальное намерение, он, в присутствии знати, обручил свою дочь с наиблагороднейшим юношей, сыном графа Барселонского, и передал ему королевство вместе с дочерью, и эта примечательная личность, этот отшельник, презревший мир, не стал больше терзаться угрызениями совести, и получил взамен пурпура рясу и монастырь вместо королевства. После этих событий, они убеждали юношу, что поскольку теперь он владеет королевством, то должен принять и корону и пурпур — знаки королевского достоинства. На это он ответил отказом, сказав: "Поскольку никто из моих предков не носил титула выше графского, то и я — граф по природе: и поэтому, я не лучше и я не желаю быть выше своих праотцов, и поэтому во мне судьба не может преодолеть природу. Я отказываюсь от титула и регалий короля. Впредь, из-за того, что во мне судьба всегда уступает природе, я не отказываюсь от величия и власти над королевством. Вдобавок к этому, если я приму королевские регалии, я превзойду в богатстве и в чести только некоторых королей, зато сейчас, поскольку я имею достояние королевства вместе с королевской властью, ни один граф не сравниться с графом Барселоны. Поэтому, я предпочитаю быть первым графом, чем едва ли седьмым королем". Так и поступил этот превосходный муж, из благородного презрения к королевскому достоинству, то ли споря, то ли шутя, когда его друзья уговаривали его принять королевский титул. И впредь он звался ни королем, ни герцогом, но только лишь графом Барселонским, хотя он и владел вместе с Арагонским королевством еще и графством Прованс — так называется область, что простирается от Роны к границам Италии. Кроме того, после его смерти, его сын, в соответствии с правами матери был торжественно посвящен в короли римским понтификом.

Граф Барселоны, как по причине своей дружбы с королем Англии, так и из-за своей враждебности к графу Сен-Жиль, отправился, как мы говорили, со всей силой подвластных ему людей в поход на Тулузу. Королю Англии, по причине своей ненависти к графу Сен-Жиль, в чьем плену, как говорили, он однажды побывал, и из которого бежал с трудом и не без потери многих своих земель, также помогал со всей силой своего могущества и Гийом, по прозвищу Треншевель (Trencheveil), муж знатный и могущественный, сеньор нескольких городов и многочисленных замков. Граф Сен-Жиль очень испугался нашествия столь огромной армии и стал умолять о помощи короля Франции, который был братом его жены и приходился дядей его детям. Воспламенившись рвением защитить племянников, король спешно прибыл в Тулузу с войском настолько большим, насколько он смог собрать. Когда об этом стало известно королю Англии, он воздержался от осады города из уважения к королевской персоне, находившейся в нем, и использовал свое войско, чтобы разорить провинцию и разграбить ее крепости. Он отвоевал город Кагор, который ранее был захвачен неприятелем, а также многочисленные замки в его окрестностях, одновременно он взял и разграбил много других. После того, когда Вильгельм Треншевель вернул себе владение замками, которые ранее, благодаря удаче войны, попали в руки графа Сен-Жиль, король вернулся в Нормандию.

Глава 11.

Об ужасном убийстве Гийома Треншевеля и о том, как оно было отомщено.

Но раз уж здесь было случайно упомянуто имя Гийома Треншевеля, то мне надо не упустить случая рассказать об обстоятельстве, которое позже, из-за людской злобы, обратило против него его же людей, и показало, как самый обыденный случай может привести к оскорблению, которое может громко потребовать искупления, и о том как из всего этого может проистечь наиужаснейшее отмщение. События эти еще свежи в моей памяти, настолько, насколько я смог удостоверится в их правдивости из многочисленных и надежных известий. Человек этот, отмеченный величием и благородством в ряду других благородных людей, в то время, то есть, после похода на Тулузу, в котором он участвовал, мирно правил своими землями, которые были надежно защищены со всех сторон, но все же оказался вынужденным оказать помощь своему племяннику, терпевшего в ту пору урон от врага. Выступив сначала, со значительными силами, сам, он приказал оставшейся части своего войска следовать за собой. Большое число молодежи, опытной в военном деле и бодрой духом, выступило из подвластных ему городов Безье и Каркассона и присоединилось к походу. Случилось так, что некий человек из Безье, полагаясь на многочисленность своих спутников, грубо оскорбил одного не очень значительного рыцаря, забрав у того его боевого коня и нагрузил его на переходе своим багажом. Рыцарь, поддержанный всеми всадниками, выступил с жалобой в присутствии полководца, по поводу своего оскорбления, которое хотя и не нанесло ему большого материального убытка, но нанесло большой урон его чести. Полководец, стараясь успокоить рыцарей, которые твердо заявили, что немедленно покинут войско, если люди из Безье будет награждены безнаказанностью своих сограждан, выдал обидчика на волю его обвинителя, который наложил на него обычное, но позорное наказание, уволив его из армии и лишив его чести до конца его дней.

На это жители Безье взбесились до неистовства, так как полагали, что малейшее бесчестие одного из них позорит их всех: поэтому, все они стали со скорбью умолять своего сеньора, по возвращении из похода, смыть пятно опалы со своего ленного и преданного города какими-нибудь почетными и действенными мерами. Тот, намереваясь оказать это одолжение, любезно и снисходительно отвечал, что с готовностью исправит то, что было сделано из необходимости удовлетворить рыцарей и торжественно обещал, что в назначенный день он удовлетворит своих заслуженных горожан, согласно их желаниям. Приняв это обещание, они на время оставались спокойными. В назначенный день их сеньор, как и обещал, приехал вместе со своими друзьями и благородными вассалами, и в кафедральном соборе стал ждать прихода горожан, которым он собирался дать удовлетворение в присутствии епископа. Те, ловко скрывая свой гнев и пряча доспехи и кинжалы под своими одеждами, вошли в собор. Человек, который нанес оскорбление и получил заслуженное наказание, выступил вперед и воскликнул: "Посмотри на меня, несчастного и уже оставившего позади жизнь, волею судеб вынужденного доживать свой век в позоре, и соизволь, господин мой, если тебе угодно, сказать — желаешь ли ты пересмотреть мой приговор, чтобы я мог еще чего-то желать и был бы способен жить". На это его сеньор мягко и снисходительно ответил: "Я готов, как и обещал, придерживаться своего решения и дать тебе воздаяние, которое назначат собравшиеся здесь нобли и горожане". На это обвиняемый возразил: "Речь твоя будет более правильной, если ты скажешь, что дашь мне компенсацию за тот позор, что я испытал, и окажешь мне какие-нибудь почести, но раз ты не можешь вернуть мне честь таким же образом, каким ты навлек на меня позор, то я могу искупить свое бесчестие только твоей кровью". Как только он произнес эти слова, самые отпетые из горожан обнажили свои спрятанные кинжалы, и напали, и зарезали своего непосредственного сеньора, вместе с его друзьями и ноблями, прямо перед священным алтарем. Тщетно епископ пытался, сам едва не погибнув, помешать осуществлению этого жестокого убийства.

Когда это неслыханное и мерзкое дело стало известно окрестным людям, то исполнившись отвращением к содеянному, они призвали заслуженное возмездие на зачинщиков этого адского заговора, и соседние принцы, полагая, что они послужат Богу тем, что уничтожат этих упрямцев, приготовились совместно совершить расправу над преступниками. Виновники этого преступления доверились крепости своего города, тщательно ими самими укрепленного настолько, насколько это было в их власти. Также и римский понтифик, узнав об этом зверском попрании закона, немедленно обрушил на головы преступников оружие духовного проклятия, а король Арагона, вместе с другими принцами, тот час же приступил к осаде проклятого города. Но когда осада длилась уже какое-то время, и трудность овладения городом стала казаться осаждающим почти непреодолимой, как по причине самого его местоположения, так и из-за решительного поведения осажденных, то они, утомленные долгим сроком осады, и поскольку ничего н могли сделать действенного, заключили мир с горожанами, которых так и не смогли покорить и примирили их с их законным сеньором, сыном того, кого те убили, договорившись на том, что они дадут удовлетворение за смерть его отца. Был заключен мир, осада была снята, и все казалось обустроенным. Но как показало будущее, по Божьей воле, это было сделано именно так, чтобы те, кого не смогли завоевать силой, и кто хитрым предательством жестоко убил своего мягкого и любезного сеньора, сами получили бы такое же воздаяние к их собственной погибели, и чтобы с ними таким же образом обошелся сын, который мог брать пример в том, как они обошлись с его отцом. Поскольку, спустя некоторое время, когда у этого сына, человека благородного как телом, так и разумом, вызрел план, по которому он отплатил за кровь своего покойного отца своим вероломным горожанам, и он был столь оскорблен ими в этом деле, что полагал позорным держать клятву, данную клятвопреступникам, и будучи убежденным в этом своим стыдом и горем, он с самого начала решил, любыми способами, отомстить за убийство отца. Не мешкая, он раскрыл свою тайну славному королю Арагона и, под предлогом оказания ему помощи против графа Сен-Жиль, получил от него большой отряд самых свирепых людей.

После того он поспешил в город Безье (сперва послав туда ложное известие, что граф Сен-Жтиль замыслил нападение) и умоляя горожан принять у себя арагонцев (поскольку он заручился поддержкой и помощью короля Арагона), которые находятся в пути и скоро должны прибыть, и снабдить их продовольствием по разумным ценам. Затем, когда арагонцы, спустя несколько дней, приехали в небольшом числе, то они показались не опасными, и их приход невраждебным, но со временем, их небольшие группы своим числом полностью наполнили город. И когда они расположились в каждой части города, то по сигналу, данному из цитадели, они обнажили оружие, и каждый человек напал на ближайших к нему горожан, и они почти сразу, с безумной яростью, уничтожили все население.

Так, по справедливому решению Бога, эти проклятые люди получили должное воздаяние за свое вероломное предательство и жестокость. Кроме того, эти служители мести получили (как говорят) в качестве награды за свои труды право на обитание в этом городе, который теперь был очищен убийцами от своих вероломных жителей. Об этих вещах стоило рассказать, поскольку они были весьма примечательными в свое время, теперь же вернемся к ходу нашего повествования.

Глава 12.

Примирение королей Франции и Англии.

После возвращения из похода в Тулузу, английский король Генрих II оставался спокойным, но лишь короткое время. Уже в следующем году, который был восьмым годом его правления, из-за некоторых обстоятельств, созрел и прорвался наружу гнойник ссоры, который зародился во время упомянутого похода, так, что мир в подчиненных им провинциях был нарушен. В конце концов, каждая из сторон собрала большие армии, и на границах были построены лагеря. Каждый государь, вместе со своими войсками, оставался на месте, так как им представлялось, что наступать опасно, а отступать — позорно, и они, предпочитая избегать случайностей войны, больше заботились об обороне, чем о наступлении на врага. Воспользовавшись этим, миролюбивые люди использовали эту паузу как возможность заложить прочные основы мира, и благочестиво и заботливо работали в этом направлении, ради того, чтобы гордость и амбиции двух людей не привели бы к гибели неповинных народов. И поскольку, как говорится, о мире лучше договариваться, находясь за щитом, эти государи дали легко себя уговорить сделать то, о чем вначале даже не хотели и слышать, и после того, как они помирились, их подданные разошлись по домам. В том же году умер Теобальд, архиепископ Кентерберрийский, и ему в следующем году наследовал королевский канцлер Томас.

Глава 13.

О приходе в Англию еретиков и об их истреблении.

В это время в Англию явились некие еретики из той секты, что обычно называют публиканами. Они во многих местах распространили яд своей ереси, которая произошла от какого-то безвестного гасконца, и как говорили, в обширных провинциях Франции, Испании, Италии и Германии этим мороком было заражено так много людей, что можно было воскликнуть словами пророка: “Господи, как же умножились те, что досаждают мне” (Псалмы 3,2 (русский перевод: “Господи! Как умножились враги мои! Многие восстают на меня”) ). Наконец, когда епископы и князья поступали с ними слишком мягко, эти хитрые лисицы выходили из своих убежищ и, под маской благочестия, уводили заблудших простаков и, к горести нашей, опустошали виноградники Господа, но когда, Божьим вдохновением, против них разжигалось рвение преданных церкви людей, они оставались лежать в своих логовах, становились менее вредоносными, но все же не прекращали досаждать нам, распространяя свой яд втайне. Их жертвами были грубые поселяне и слабоумные, которые медленно понимали свои заблуждения, но однажды пропитавшись этой ересью, они оставались несгибаемыми по отношению ко всей церковной дисциплине, и редко случалось так, что, когда их удавалось извлечь из их убежищ, они вновь обращались к истине.

От этой, и подобных этой, еретической язвы Англия всегда была свободна, хотя их и много появлялось в других частях мира. Однако, этот остров, что был по имени своих аборигенов бриттов назван Британией, дал рождение Пелагию, который стал затем ересиархом на Востоке, и со временем, его заблуждение распространилось и на его родных берегах, и для их уничтожения благочестивая предусмотрительность галликанской церкви вновь и вновь посылала туда блаженного Германа. Но когда этим островом, после изгнания бриттов, стали владеть англы, и который больше уже не назывался Британией, но Англией, то из него уже никогда не изливался яд ереси, и вплоть до времени короля Генриха II он не воспринимал яд ереси притекающий из других стран, чтобы распространиться и растечься здесь. Позже, с Божьей помощью, были приняты меры противодействовать яду, так, чтобы тот больше не осмелился появляться на острове.

Было около тридцати мужчин и женщин, которые скрывали свое заблуждение и тайно приехали на остров, чтобы распространять здесь свою ересь, под предводительством некого Герарда, к которому остальные относились как к своему учителю и главе, поскольку только он один имел какой-то оттенок учености, а остальные, по рождению и по языку — немцы, были как неграмотны, так и глупы, а равно и неотесанны и грубы. После короткого пребывания в Англии они присоединили к своей группе только одну слабую женщину, которую они одолели своей ядовитой вкрадчивостью, и (как говорили) она была околдована каким-то колдовством. На самом деле, они не могли долго оставаться в тайне, поскольку некоторые люди тщательно разузнали про них, то что они являются заграничной сектой, и они были раскрыты, схвачены и заключены в общественные тюрьмы. Однако, король не желал наказывать их без расследования и приказал совету епископов собраться в Оксфорде. Здесь, когда они были торжественно допрошены относительно их веры, то человек, который казался наиболее информированным по этому делу и говорил за них всех, ответил, что являются христианами и высоко почитают учение апостолов. Будучи спрошены поодиночке относительно статей святой веры, они отвечали правильно относительно сущности учения небесного Врачевателя, но извращенно – относительно тех средств, а именно святых таинств, которые Он предназначил для лечения человеческой немощи. Они отвергали святое крещение, евхаристию и супружество, и с нечестивой смелостью подрывали основы католического сообщества, которое допускает эту божественную помощь.

Когда на них надавили с помощью текстов священного Писания, они сказали, что верят в то, что им преподали, но не желают обсуждать свою веру. Когда их предупредили, чтобы они раскаялись и воссоединились с телом Церкви, они отнеслись с презрением ко всему благотворному собору. Они смеялись над угрозами, которыми их увещевали, чтобы через страх побудить их стать мудрее, и они ложно применяли к себе божественное изречение: “Блаженны гонимые за правду, ибо их есть царство небесное” (от Матвея. 5, 10). Поэтому, епископы, чтобы оградиться от дальнейшего распространения ереси, постановили, чтобы они, как осужденные еретики, были бы отданы католическому государю, чтобы тот наложил на них вещественную кару. Тот приказал, чтобы их лбы были заклеймены знаком еретического позора, и что их должно прилюдно высечь, изгнать из города и строго настрого запретить кому-нибудь снабжать их чем-либо или давать им приют. Их приговор был объявлен, они с радостью перенесли наложенное на них наказание, их предводитель шел быстрым шагом и распевал: “Блаженны будете вы, когда люди будут ненавидеть вас”. До такой степени дух соблазна извращает умы тех, кого ему удается обмануть! Женщина, которую они ввели в заблуждение в Англии, оставила их из страха наказания, исповедалась в своем заблуждении и была воссоединена с Церковью. Кроме того, с этим мерзким сборищем сурово обошлись при заклеймении их лбов, и тот, кто был старшим среди них удостоился двойного клейма – на лбу и на подбородке — чтобы обозначить его власть. Их одежды были сорваны с них до пояса, их публично бичевали, и после того, как им нанесли все положенные удары плетью, их изгнали из города, и они жалко погибли из-за суровости непогоды, поскольку дело происходило зимой, и никто не выказал к ним ни малейшей жалости. Благочестивая суровость этого наказания не только очистила английское королевство от вредителей, что проползли в него, но и еще и предотвратила будущие вторжения, благодаря тому страху, который поразил еретиков.