Помоги проекту - поделись книгой:
— Что застыл?
— Начальник, я ничего писать не буду. Я еще жить хочу. Так мы с тобой с глазу на глаз перетерли, и все. А бумага — дело такое, я же не ребенок, знаю, что она всегда может всплыть.
— Да и не пиши, я без этого обойдусь. — я достал из стола светло-серый предмет, непонятного назначения, с подключенным через провод микрофоном: — Видишь, техника на грани фантастики — диктофон. Если ты меня наипал, то есть еще время новую историю рассказать.
Жулик криво улыбнулся мне в лицо, взял стакан, и стал медленно пить запаренную смесь, прихватывая из бумажной упаковки рассыпчатые печеньки «Земляничные».
Косясь на своего «гостя» одним глазом, чтоб он не кинулся на меня, я демонстративно запер, якобы диктофон, в железный ящик, присел на стул напротив, вытянул усталые ноги и ткут же вздрогнул — резко и противно взревел темно-зеленый телефон без наборного диска, пылившейся на сейфе — прямая связь с дежурной частью.
— Громов.
— Паша, нам Наталья сказала, что ты ее арестованного к себе увел. Давай, приводи его, через пять минут машину в ИВС отправляем.
— Да, понял, сейчас будет — я повернулся к жулику: — Давай, допивай, тебя машина ждет.
Мужчина молча отставил в сторону стакан, встал и пошел к двери, показушно сцепив кисти рук за спиной. Я хмыкнул и повел человека к выходу, где дежурный с помощником уже загружали в, фыркающий троящим двигателем, «УАЗик», его товарищей, по несчастью.
Бланк запроса о местонахождении Сидорова Игоря Ивановича, пятьдесят шестого года рождения лег на стол заместителя начальника следственного отдела следующим утром и, вместе с сотней других запросов и постановлений, был запущен в работу. Ответ из ИЦ УВД приходил, самое быстрое, дней через десять. Затем я восстановив по памяти ответ из далекого Топкинского РОВД, оригинал которого — серую тонкую полоску бумаги, я, во время вчерашней схватки, безнадежно посеял, после чего, посчитав, что поработал я сегодня вполне результативно, пошел прогуляться по территории района. По полупустым улицам района я шел, довольно щурясь, из-под опущенных ресниц, на теплый диск солнца, наслаждаясь красивыми женщинами, ревом стартующих от светофора машин, шумом большого Города. Вдруг сердце тревожно кольнуло, я завертел головой, выискивая опасность. Опасности не было, но, на противоположной стороне широкого проспекта, я заметил знакомый до боли силуэт. Алла Петровна, чью фигуру я бессознательно засек боковым зрением, стояла у знакомой мне машины и что-то сосредоточенно рассматривала. Я, сиганул через бело-красное ограждение из водопроводных труб, и перебежал через дорогу.
— Привет!
— Привет… — женщина, как-то испуганно отступила от меня на шаг.
— Что-то случилось? — понятно, колесо спустило: — Алла Петровна, тебе помочь, по старой дружбе?
Женщина молчала. На ее лице явно читалось непонятное для меня желание послать незваного помощника куда подальше, но, к ее сожалению, в данной точке я был лучшим из худших вариантов.
— Да, Паша, помоги пожалуйста. Ты будешь смеяться, но у меня впервые колесо спустило.
— Ладно, сейчас посмотрим — я легонько отодвинул, вздрогнувшую от моего прикосновения, женщину от багажника, и надавил на блестящую кнопку замка.
К моему удовольствию, было заметно, что после меня ни один мужик здесь не копался. Все предметы лежали в том же порядке, что было при мне, в тот короткий период, когда я гонял на этой машине почти каждый день, нанятый Аллой Петровной для личной охраны за скромный гонорар. Я достал длинную черную цилиндр ручного насоса и, с надеждой, что колесо просто спустило, энергично заработал корпусом и руками. К моей досаде, покрышка, несмотря на мои старания, чуть поправившись, от дальнейшего сотрудничества отказалась. В промежутке между моих яростных качков насосом, я, на грани восприятия, слышал тоненькое шипение, стравливаемого через лишнюю дырку, воздуха. К сожалению, не с моим везением. Я вздохнул и снова полез в багажник. Присаживаясь к колесу, чтобы приладить домкрат, я невольно вскрикнул от боли в колене.
— Павел, что с тобой? — голос женщины, стоящей надо мной, прозвучал с теплотой Снежной королевы.
— После операции рана зарастает медленно. Колено надо беречь.
— После какой операции?
— Воспаление костного мозга, месяц назад гипс сняли.
— Ты опять, наверняка, врешь. У тебя, я уверена, ранение, полученное на твоей дурацкой службе. А я знала, что этим все закончиться.
Я удивленно взглянул в лицо Аллы, нервно кусающей губы и смотрящей в сторону, высоко надо мной, потом, со стариковским кряхтением, поднялся:
— Алла, в чем дело?
— Ни в чем, просто сорвалась. Извини, день не удачный.
— Тогда ладно. День неудачный — дело такое, неудачное. А если тебе диагноз мой интересен, могу потом выписку из больницы показать.
— Нет, не интересно. Я же говорю, день сегодня нервный, несу, что попало.
— Бывает.
Когда на место пробитого колеса, с дерзко торчащим из протектора блестящим шурупом, было установлена «запаска», а все болты затянуты «балонником», я, пытаясь оттереть руки чистым бланком допроса из служебной папки, остановил, кинувшуюся срочно прощаться, женщину:
— Алла Петровна, надо в гараж ехать, колесо клеить, ездить без «запаски» нельзя.
— Да? — Алла в растерянности замерла у водительской дверцы, нервно крутя парой блестящих ключиков с каким-то брелоком: — И что мне теперь делать?
— Ну, если у тебя есть время, можно поехать в твой гараж. Там у тебя есть все необходимое. Где— то за час-полтора я справлюсь.
— Поехали — Алла резко сунула мне в руку ключи от машины и полезла на заднее сидение. Всю дорогу я пытался встретиться глазами со своей пассажиркой через зеркальце заднего вида, но Алла старательно делала вид, что очень соскучилась по панораме улиц Города.
Через два часа, грязный и потный с непривычки, я, забортовав и завулканизировав камеру и покрышку, складывал монтировки на место, мне в голову пришла неожиданная идея:
— Алла Петровна, ты мне ничего не хочешь сказать?
— Паша, ты о чем? Что ты хочешь от меня услышать?
— Ну, например, на каком ты месяце?
— Что правда, уже видно?
— Еще не видно, но я почувствовал.
— Ты к этому ребенку не имеешь никакого отношения.
— Ты что, хочешь сказать, что он не от меня?
Алла долго молчала, но, все-таки, пересилив себя, еле слышно, произнесла:
— Нет, не хочу. Ребенок твой, но я буду воспитывать его сама. Тебя он знать не должен.
— Почему?
— Ты же не поменяешь свою работу? А я не хочу, чтобы мой ребенок однажды узнал, что его папу убили в какой-то грязной подворотне. Пусть изначально не будет никакого отца, чем его потерять.
— Я не буду сейчас тобой спорить. Меня бесят мои грязные руки, а в твоем рукомойнике вода закончилась. Давай вечером приду к тебе домой, и мы обо всем переговорим.
— Я не хочу, чтобы ты приходил ко мне. Я знаю, чем закончиться твой визит — у нас закрутиться все сначала. Мне очень дорого обошлось расставание с тобой, пройти этот путь снова я не хочу.
— Алла, мы просто поговорим….
— Паша, я сейчас живу спокойно, без всяких проблем. Я много плакала и много передумала, успокоилась… И тут, как черт из коробочки, опять появляешься ты. Вот зачем тебя нелегкая принесла, скажи мне пожалуйста? И все именно в тот момент, когда я успокоилась.
Вечером, глядя разомлевшую женщину по чуть округлившемуся животику, я думал, что мне делать. Несмотря на все оптимистичные слова хозяйки дома, в ее жизни не было все хорошо. Хотя директор вино-водочного магазина, «сидящая» на дефицитной «жидкой валюте», храбрилась и хорохорилась, над ней сгустились очень темные тучи.
— Представляешь, Паша, они говорят — Алла Петровна, пишите заявление о переводе. Вы молодой, перспективный руководитель, вам расти надо. Мол, для вас ничего не изменится. Новый магазин больше, коллектив молодой, комсомольский, боевой и многочисленный. Просто сволочи, зла не хватает.
— Алла, а почему ты игнорируешь добрые, можно сказать, отеческие, советы руководства и не хочешь перейти в другой магазин?
— Паша, ты меня вообще слушал или только мою грудь тискал? Мне навязывают перевод в хозяйственный магазин. Там, кроме тазов и стирального порошка, ничего нет доброго нет. Ты разницу с моей нынешней должностью улавливаешь?
— Хозяйственный где расположен?
— У Главного рынка.
— Алла, пиши заявление, не раздумывай, просто поверь мне и напиши.
— Да ну тебя, балабол. Я от тебя такого совета, честно говоря, не ожидала. Самому тупому грузчику с моей точки ясно, какая должность лучше, а ты даешь совет в вопросе, в котором ничего не соображаешь. Я на новом месте буду на одну зарплату жить, понимаешь? Будет дикая текучка кадров, и вообще — женщина фыркнула, как злая лесная кошка и, оттолкнув меня, повернулась к стене, открывая мне шикарную картину загорелой спины с белой полоской попы. Поэтому долго обижаться она не смогла, а после примирения, мы, отдышавшись, переместились на кухню.
— Алла, я, когда в командировке был…
— Паша, давай только не про твою ужасную работу…
— Да причем тут работа? Я когда был в командировке, познакомился с мужиком из Москва. Он в Госплане работает, начальником какого-то сектора. Они туда на охоту летают. Там природа дикая, но летом очень хорошо, почти каждый день солнышко греет. Но, не суть. Мы на охотничьем кордоне случайно встретились. Ну, вечером, как положено выпили. И не фыркай, пожалуйста, а слушай внимательно дальше, это тебя напрямую касается… Слышала о эффекте случайного пассажира. Не слышала? Это, когда люди в поезде готовы обо всем откровенничать со случайным попутчиком, которого они видят, вероятнее всего, в первый и в последний раз. Зачастую, они даже имен друг друга не знают, но готовы рассказать собеседнику почти все. И вот, плановик этот, который по сравнению со мной, величина космического масштаба, рассказал… Только дай слово, что никому. Не обмани, не проболтайся, а то плохо нам будет… Не елозь, а слушай внимательно.
Я отпил глоток свежезаваренного индийского чаю (другого у Аллы не бывало), и продолжил:
— Там (я ткнул пальцем в потолок) прекрасно понимают, что в стране с торговлей плохо и становиться с каждым годом все хуже. Все выполняют план на сто два процента, а товаров в магазинах нет. Сейчас готовиться очередная, но кардинальная реформа в сфере торговли. Через пару лет начнут приватизацию предприятий, в том числе и магазинов. Трудовые коллективы станут собственниками предприятий. Доли или паи будут распределяться пропорционально стажа работы на данном предприятии и должности, соответственно, самый большой пай будет у директора. На втором этапе реформы ликвидируют все эти областные, городские и районные торги. Оставят только торговые отделы при райисполкомах, которые будут следить за соблюдением в районе общих правил торговли. Ты поняла, что это будет значить лично для тебя?
Алла неуверенно помотала головой.
— Ладно, Паша, допустим, не будет торгов, хотя в это я с трудом верю. А теперь скажи, если не будет торгов, кто будет распределят товары между магазинами — базы, что ли? Так это будет еще хуже, чем сейчас.
— Алла, а для чего все это планируется, как думаешь?
— Ну, не знаю. Просто зная, что потом все вернется к тому, как было.
— Нет, как было не будет. Там все гораздо шире. Хотят дать предприятиям право часть прибыли пускать в фонд заработной платы, чтобы оклады, систему премирования определяли сами предприятия. Потом для предприятий оставят только госзаказ, а все, что сверх госзаказа произведено, разрешат продавать самостоятельно, напрямую в магазины. Считают, что производительность вырастет и товаров будет больше производиться. Улавливаешь?
— Ну, допустим. Только, Павел, я так и не поняла, зачем я должно уходить и торговать метлами.
— Слушай дальше, скоро дойду до твоих местечковых интересов. Ты, по договору с Городским заводом пластмасс, закупаешь у них тазы. Тазы продали, заплатили налоги, заплатили аренду за помещение магазина, оставшиеся деньги отдали за проданные тазы, а остальное по решению трудового коллектива распределили на премии, пропорционально вклада каждого. Скажи, если условная комсомолка Света будет получать двадцать копеек с каждого проданного таза, она будет продолжать плевать на покупателей, или отдерет задницу от стула и улыбнется покупателю, чтобы он быстрее этот таз купил.
— Паша, это конечно, очень интересно. Только ты, со своим собутыльником из Госплана не учли, что условная Света, конечно, зад отдерет от стула, и таз продаст, но ей двадцать копеек будет мало, а покупателю нужен таз или ведро раз в десять лет.
— Согласен, вот только вы в магазине сами себе хозяева, и вам нужно получать прибыль, поэтому вы, коллектив, выделяете часть магазина пот торговлю, ну допустим, телевизорами, сохраняя часть магазина под торговлю тазами. Как, какая схема интересней будет?
— Ну, чуть — чуть, потому что телевизорами тоже нужно уметь торговать.
— Ладно. Магазин, куда тебя уговаривают перейти, площадью больше вино-водочного?
— Ну, наверное… — Алла подняла глаза к потолку: — Раз в пять…
— А проходимость?
— Кто?
— Где людей больше по улице проходит?
— Ну конечно у Главного рынка.
— То есть ты в большом магазине можешь торговать тазами, телевизорами, а еще выделить отдел под продажи своей любимой водки. А если подсуетишься, то будешь за границей виски и ром, текилу закупать и. вместе с водкой, в этом же отделе продавать…И телевизоры импортные…
И тут Алла заржала, как молодая кобылка, ржала долго, периодически опускаясь до истерического хихиканья. Но, стоило мне вновь начать разговор, Алла начинала смеяться во весь голос. Так, с улыбкой и уснула, потеряв силы. Очевидно, первую лекцию об особенностях торговли, в переходный период от развитого социализма к дикому капитализму, я безнадежно провалил.
Глава 3
Провинциальная пастораль
«В совершении кражи подозреваю своего знакомого Клинова Семена, с которым мы выпивали у меня дома три месяца назад. После того, как у меня была совершена кража, наш общий знакомый Терентьев Петр сказал, что видел у Семена мужские ботинки вишневого цвета, чешского производства фирмы „Цебо“, когда заходил к нему в гости в городе Топки».
Сегодня утреннего развода не было, руководство Следственного отдела в лице заместителя начальника спешно выехало в районную прокуратуру — прокурор отказывался утверждать обвинительное заключение по подготовленному в суд уголовному делу. Поэтому я успел попасть на электричку, отходившую в нужном направлении от Главного вокзала в девять часов десять минут утра, тем более стоять в кассу за билетом мне не требовалось. Утренняя августовская электричка была полупустой. Весенние дачные битвы, когда тысячи людей с лопатами и тяпками на перевес брали штурмом запыленные вагоны, чтобы убить свои выходные на убогом участке в четыре сотки, зачастую без воды и света, чтобы в итоге получить пару ведер «экологически чистых» огурцов, уже отгремели, а осенние еще не начались. Поэтому я сел на полированную десятком тысяч задниц деревянную лавку, посмотрел на мелькающие за окном семафоры, будки обходчиков, груды шпал и прочее железнодорожное хозяйство и, под мерный перестук колес разогнавшейся электрички, незаметно для себя задремал.
Открыв глаза я увидел чьи-то немытые пальцы, тянущиеся к моему лицу. К сожалению пластиковая папка с бланками слишком легкая, чтобы конечностям, по которым я инстинктивно ударил, был нанесен существенный ущерб. Но молодой парень, что, то ли пытался погладить меня по щеке, то ли залезть в нагрудный карман рубашки, испуганно отскочил. Правда через секунду, его прыщавая физиономия, с жидким, рыжеватым пушком над губой, в его мечтах, изображающий гвардейские усы, приобрела вновь глумливое выражение, свойственное для небитых хулиганов.
— А ты че фраерок, такой резкий?
Судя по вони из смеси дешевого курева и жареных «семок», на деревянной лавке сзади меня пристроились один или два его подельника.
— Ты че хотел? — миролюбие тут не помогало, скорее наоборот. Потрясти чувака с дешевой папкой с какими-то бумажками, студента или какой ни будь еще «ботаник», и вытрясти из него наличность — что может быть проще. Вот и бабки, сидевшие на скамейках через проход, быстренько пересели подальше, наверное, чтобы не мешать мужскому разговору.
— Серый, он нас не уважает! — пошел дешевый развод малолетних балбесов, под старательное поддакивание Серого за спиной. Сейчас предложат поделиться наличностью, в противном случае, попытаются вытащить в тамбур. Но этого мне совсем не надо, биться будем здесь, тем более узкий проход не даст им навалиться всем сразу. Из налички в кармане два рубля на обед, и, к сожалению, служебное удостоверение, за утрату которого меня по головке не погладят. Перепрятывать его поздно, предъявить — последствия могут быть непредсказуемы. Эти молодые дебилы могут с одинаковой вероятностью, как уйти, чтобы потом рассказывать, как они бы мне вломили, если бы не… Ну, а если они совсем не пуганы, то могут попытаться завладеть красивыми «корочками» в красной обложке, предварительно запинав их старого владельца.
Мой визави не успел произнести следующую заготовленную фразу, когда в вагон, резко раздвинув двери, вошел очередной молодой разбойник — на вид лет восемнадцати, симпатичный платиновый блондин, что со слов моего знакомого биолога, говорит о сильном кровосмешении.
— Пацаны, атас! — трагическим шепотом проорал блондинчик, чтобы тут же застыть у окна, делая вид, он тут ни с кем не знаком, и вообще, птичками залюбовался на пролетающих снаружи деревьях.
Мой, незадавшийся собеседник, тут же отпрянул от меня, чтобы, также уставиться в окно. В вагон, подозрительно зыркая по сторонам, вошли два милицейских сержанта, и не торопясь, пошли по проходу. Оказывается, линейная милиция все-таки ездит в электричках, а я думал, что это выдумки. Когда двое с голубых рубашках, прошли мимо нас, парень напротив как-то сразу расслабился, но тут я подал голос.
— Товарищи сержанты — я встали и наконец увидел паренька, до этого вонявшего и сопевшего мне в ухо. Обутый, несмотря на лето, в резиновые короткие, коричневые сапоги, этот пай мальчик тоже старательно смотрел в окошечко.
— Товарищи сержанты, добрый день. — я показал «корочки»: — Сержант Громов из Дорожного. Вот ребятишки шаряться по вагону, меня пытались на деньги растрясти.
— Да? — старший патруля был оскорблен в лучших чувствах — в вверенном ему составе творился беспредел: — Ну-ка все встали и пошли с нами.
— А мы че? Мы ниче не делали, просто поговорить хотели — заныл мой сосед.
— Встали, пошли — голос сержанта лязгнул орудийным затвором и охотники за приключениями, не глядя на меня, поплелись в тамбур.
Когда я выходил на станции Топки, в соседнем вагоне, держась за живот и болезненно морщился, сидел на скамье одинокий блондинчик. Наверное, по причине несовершеннолетия, он был «воспитан» и отпущен, а двух его подельников, скорее всего, сержанты забрали в отдел, для фотографирования и установления личностей.
— Что случилось, товарищ следователь? — ошарашенный моим визитом, гражданин Клинов Семен Никифорович подслеповато смотрел в мое раскрытое удостоверение, и явно, ничего не видел. А я видел. На деревянной полку для обуви радовали мой глаз сиреневые ботиночки, с круглыми носками, произведенные фирмой «ЦЕБО», в пока единой Чехословакии.
— Да, небольшая формальность. Вы позволите войти? — я улыбался, судорожно выстраивая линию допроса в голове, исходя из условий, что похищенную из квартиры у гражданина Яковлева обувь предполагаемый взломщик носит, ни от кого не скрывая.
Поделиться книгой: