Местонеимение. Сборник рассказов

Он снова взглянул в зеркало. От него уже почти ничего не осталось. Только левая нога. Странно кончиться на левой ноге. Ну, да и ладно. Вадя был счастлив. Он знал, что мир огромен. И чувствовал себя причастным к ходу истории – он пропадал.

Тень Вади ещё пару раз сходила в вуз. На большее её не хватило: слишком уж была привлекательна тень велосипеда, дробившаяся о хребет бордюра. Её она и приумножила. Потом о Ваде никто уже не вспоминал.

* два

"Во сне нас с тобой преследовала рука. Просто рука. Рука, оторванная от всего. Я видел, как она висит в пространстве моей комнаты – я боялся туда заходить. Комната расширялась до масштабов жизни, рука стерегла моё присутствие – я боялся туда заходить".

Осип проснулся и вспомнил: отец в детстве всегда отмахивался, будто пытался стереть его движением руки из своего понимания мира. Возможно, именно эта рука так неизгладимо, всеми линиями непрожитой жизни и довоплотилась сжатым образом его ночных кошмаров. Осип был слеп, и его слепота не была метафорой. Лет в одиннадцать он окончательно потерял связь с визуальным миром.

Осип проснулся в своей новой комнате. Въехал он сюда вчера и полюбил каждый темный образ ещё не до конца ощупанного пространства.

Он потянулся за стаканом, но задел торшер. Со стены что-то упало и раззвенелось тысячей осколков. Осип поднял, его пальцы подсказали ему: толстая деревянная рамка, разбитое стекло и какое-то насекомое под ним. Пальцы прыгали, пальцы изучали. Осип улыбнулся, аккуратно положил находку на тумбу. И лёг обратно. "Красивая, наверное, бабочка", – подумал он, засыпая.

Жизнь без ничего

Глава «пять»

«Всем грустно» – подумал Ося и отвернулся. Шар крутился, отец опрыскивал цветы, а Ося видел дождь и превращался в Осипа.

Ося работал заместителем кого-то там – вот и ограничимся этим.

Несмотря на то, что Ося очень любил думать (и не только о себе), он совершенно не умел понимать чужих мыслей и домыслов (как вообще, так и о нём самом). Но – Осип был талантлив другим.

***

Дождь разбивал рожу о платформу.

Осип округлил свой большой рот, пытаясь остудить кофе в бумажном стаканчике. Кто-то прокричал нечто, похожее на «ля-ля» – Осип оглянулся. Дама треф сидела в луже с разбитой коленкой. Да-да, Осип сразу понял, что это дама треф: какая чудная дыра на колготках!

– Чё ты смотришь? – прорычала дама треф и Осип превратился в Осю.

Шар крутился, Ося крался за дамой. Так они дошли до места её работы: о тысячи стёкол разбитое зданье. Ося такие не любил, а Осип в таких работал заместителем кого-то там – но не будем же об этом снова.

Даму проглотили двери-карусели. Ося сел на лавку – ждать. Повеяло детством.

Замечательное совпадение: в этом прозрачном здании, громадные окна которого ловили на себя кисель неба – было. Или была? Было видно даму треф: тонкая фарфоровая статуэтка, два аквамарина, пучок из темных прядей. «Видно, видно даму треф».

«А мир похож на песенку», – подумал Ося и продолжил ждать.

Что она делала там весь день? Носила бумаги, снимала туфли под столом, чесала одну ногу другой, стучала по клавиатуре… скучала? Скучала ли она? Если и да, то не по Осе. Но когда это было важным?

Кто-то взял шарманку и завертел: и завертелось – облака пронеслись по небу, деревья оттрясли всю листву, Ося просел вместе с лавкой. И неизвестно чем бы всё обернулось, но он вовремя очнулся. Дама треф покидала свой стеклянный улей. Что-то перемкнуло у Оси в голове, и дама вдруг обратилась перламутровой стрекозой с огромными сетчатыми глазами. Такими же зеркальными как и всё вокруг. Лавка, зданье, стрекоза. Что за картинка? Повеяло детством. И Осип крался за своей крылатой добычей, без сачка – с голыми руками.

Они шли одни, улица темнела. А Осип вбирал в себя и вбирал. Ему не хватало. Он достал наушники. От музыки его затрясло. Осе казалось, что он пережрал каши: овсянка чувств, молоко времени, изюм воспоминаний. Ося всё раздувался и раздувался. А дама летела впереди.

Руки Оси были лентами: он это знал. Он знал и танцевал свой странный, понятный лишь ему танец. «Всем грустно», подумал Ося. «А мне больше всех». Кто-то пробил камнем окно заброшенного деревянного домика. «Гр-риздь» – сказал домик, и дама оглянулась.

– Что?

– Что? – переспросил Ося, доставая наушник. Танец закончился.

– Я тебя где-то сегодня видела, – дама усмехнулась неизвестно чему.

– Падая в лужу.

– Ах, точно. Как точно. Ты разбил окно?

– Не я.

– Тебя это пугает?

– Испугало бы… но я был в наушниках. Не слышал.

– Тогда почему решил, что испугало бы? Хочешь казаться чувственным самому себе?

Ося смолчал.

– Пока, – сказала дама треф.

– Пока, – ответил Ося и, уходя, обратился Осипом.

Глава «четыре»

Осип лежал в ванне. Как бы он хотел плыть… но нет – лежал. Рисовал какие-то никому никогда не нужные цветы. Рисовал мокрым пальцем на пыльной плитке ванной. В дверь позвонили. «В ушах, наверное». В дверь позвонили. Обмотав полотенце вокруг бёдер, Осип прошлёпал в коридор. На полу поблёскивали следы. Осип открыл дверь, но за ней – не было. «Нету», – подумал Осип и сник до Оси.

Возвращаясь, Ося запнулся у зеркала. «Ты красивый, Осечка» – подумал он. «Выполнен в одной гамме, в тёплой гамме».

Ося не заметил, как наступила зима. Ося заметил только, что все стали ужасно похожи друг на друга. Отыскать даму треф среди пуховиков, отыскать даму треф среди шуб. Отыскал – среди курток. Слишком легко одета.

Он опять ждал её на лавочке. Все эти дни. «Ося, ося – идеальный ждун».

– Ты каждый день тут сидишь что ли? – о, удивительная и удивлённая дама треф.

– Ты невнимательна. Но ничего. Все так. Всё так. Вы просто очень увлечены.

– А ты нет?

– Нечем.

– Да это видно. Ты всё время в телефоне капаешься.

– Я пишу.

– Мм, – она кивнула, – как тебя зовут?

– Осип.

– Ладно, Ося, и чё, интересно так за мной наблюдать?

– Я не совсем за тобой.