Сименон и Дениз Уиме

— Нам придется пройти почти пятьдесят кварталов.

— Может, взять такси? — предложил он, сгорая от нетерпения.

— Я обожаю ходить пешком!

— Это и мое любимое занятие. Каждый новый город я непременно вначале обтопаю ногами. Но, надо же перекусить?

— Вон из той забегаловки пахнет яичницей с салом! — она показала на какой-то сарай. Там, в самом деле подавали яичницу, горячие сосиски и хот-доги. Она заказала себе хот-дог, который ела на ходу с видом простоватой школьницы.

— Обожаю есть на улице хот-доги и мороженое.

Она не переставала болтала без умолку, лицо ее постоянно менялось — то она преображалась в наивную девочку с распахнутыми глазами, то в надменную буржуазку с поджатыми губами. Сименон не мог оторвать от нее взгляд. Они часто останавливались, что бы поцеловаться.

— Ты не будешь возражать, если я сниму туфли? Ноги натерты, а нужно пройти еще десять кварталов.

Сбросив туфли, она пошла по асфальту в чулках.

— Моя мать из очень богатой семьи. В пятнадцать лет у меня была верховая лошадь, дед владел в Монреале целой улицей. Но потом он разорился, пропадая в игорных домах, и оставил моему отцу лишь один большой загородный дом…  — Она снова пустилась в рассказы о родственниках, сделавших блестящую карьеру, о своей любви к музыке, о том, что воспитывалась в женском монастыре…

А его терзало безумное желание, и он прерывал ее болтовню поцелуями.

— Я мечтала стать актрисой, но играла лишь в любительском театре. В восемнадцать лет я основала в Оттаве клуб девушек, мы ставили спектакли и устраивали балы!

Он проглатывал все то, что до сего момента терпеть не мог. Ему нравились полные блондинки, женщина, манившая его, была худая и смуглая. Ему нравились простые люди, претила буржуазность, амбициозность, все эти пошлые «балы для барышень» — и вот он получил все сразу. Но не ретировался, а прилип к ней, как загипнотизированный.

— Когда началась война, я поступила в Красный Крест, и работала в госпитале. Мой отец стал главным переводчиком в Парламенте в ранге министра. Англичане просили меня возглавить отдел в консульстве в Филадельфии. Там я и служу. Но… это так скучно.

— Разумеется, обязанности моей секретарши будут куда разнообразнее…  — пообещал он, но Дениз сделала вид, что не расслышала.

4

В отеле же ночной порте сделал вид, что не заметил пришедшую с Сименоном даму, ибо правила проживания были очень строги. В номере Жоржа стояли две кроватями. Осмотревшись, она попросила:

— Обещай мне, что ничего не будет. У тебя найдется лишняя пижама?

— Хмм…  — Несколько опешил он, не понимая, означают ли ее слова провокацию, призыв к немедленным действиям или же, и впрямь, эта женщина не так уж доступна. Но пижаму выдал.

Она зашла в ванную и возвратилась в его пижаме, слишком большой для нее.

— Ты мне обещаешь? Мне нечего бояться? — взмолилась она, словно была девственницей.

Он бросился в свою постель и отвернулся к стенке.

«Мы, каждый в своей кровати, несколько минут лежали молча.

— Ты спишь?

— Нет.

— Ты не находишь, что мы идиоты?

— Может быть. Но ты же обещал…

— Ты могла бы освободить меня от моего обещания… .

Она не отвечала, но откинула одеяло и не стала возражать, когда я снял с нее мою пижаму. Обнаженной, она выглядела гораздо хуже. У нее была грудь совсем юной девушки, а живот перечеркивал широкий шрам ярко-красного цвета.

Я набросился на нее, и она, едва я в нее вошел, застонала, дрожа всем телом. Стон перешел в крик, который, наверное, был слышен в соседнем номере. Наконец, когда ее сотрясла судорога, глаза у нее закатились, и я был почти испуган тем, что вижу одни ее белки.

Я знал многих женщин, но не встречал ни одной, которая так испытывала оргазм. Через мгновение я подумал, настоящий ли это оргазм и, как показало дальнейшее, не ошибся. Мне пришлось ждать более полугода, пока она стала переживать оргазм по-настоящему.

— В двадцать один год я была девственница. Я сама попросила одного друга, который работал в посольстве Франции, переспать со мной. Я пришла к нему в отель и потребовала, чтобы он научил меня всему тому, что мне хотелось знать. До сих пор я вижу, как он расстилает на простыни махровое полотенце…

— Вот оно что! — Нет, ее признание не охладило мой пыл, и мы снова занялись любовью раз, потом второй, и опять она закатывала глаза, кричала, дрожала, не обнаруживая ни малейшего внутреннего признака оргазма. Ее друг из посольства оказался жалким учителем. Другие ее любовники тоже. Ибо у нее были и другие, числом двадцать семь, ибо она мне их перечислила, как бы из вызова. Нет, не „как бы“. Просто из вызова».

Неоднократно в воспоминаниях и интервью Сименон объясняет свою тягу к женщинам творческой потребностью изучить характер, повадки, особенности слабого пола. Однако фантастическое количество сексуальных связей не научило его разбираться в женщинах. Удивительный «тонкач» в социальных, нравственных, психологических аспектах, Сименон выглядит младенцем во всей долгой и печальной истории с Дениз. С первого же раза он решает: — закатывание глаз — возможный блеф, имитация сексуального наслаждения. Но не подумал о том, что ни одна женщина, какой бы страстной она ни хотела казаться, не позволит сознательно уродовать себя в момент близости с мужчиной. Лицо с белками, вместо глаз выглядит пугающе и отталкивающе — этого она не знать не могла. Но, скорее всего, не могла и контролировать себя в момент наивысшего наслаждения. Реакция на оргазм у Дениз менялась в зависимости от количества выпитого и ее психологического состояния, далеко не уравновешенного — именно это покажет весь дальнейший опыт ее совместной жизни с Сименоном. И как бы ошеломляюще не росло количество его сексуальных партнерш, не совершенствовался опыт, Дениз постоянно ставила его в тупик, оставаясь загадкой. Вероятно, таково ослепляющее действие сокрушительной, оглушающей и оглупляющей страсти. А Сименон испытывал к Дениз Уимэ именно это чувство.

…  — Потом у меня было еще двадцать семь любовников, — сообщила она с гордостью.

Жорж на секунду вспыхнул. Но ревность подогрела возбуждение и они снова и снова занимались любовью. Она кричала и закатывала глаза, всем своим поведением демонстрируя высшую степень наслаждения.

И вдруг сразила его известием:

— Вчера, когда я приехала в Нью-Йорк, у меня была мысль о самоубийстве. Она давно меня преследует. — Женщина разрыдалась: — Я неудачница, мужчинам нужна только для утехи. Много красивых слов, а на деле… Все они рано или поздно исчезали…  Я перевязала ленточкой пачку писем, купила красивую шкатулку, что бы сохранить хотя бы слова. Не смейся…

Он не смеялся, ему казалось, что он начинает что-то понимать: эта несчастная слишком часто ошибалась, принимая обычные приемы светских соблазнителей за чистую монету. А ее, наивную глупышку, так тянуло к романтике, к возвышенным отношениям! Как же далеко он был тогда от разгадки — разгадки обольстившей его женщины.

— А еще я заказала шикарный портрет у знаменитого фотографа и решила, что оставлю после себя только это. Пусть мои племянницы думают, что их тетя была прекрасной дамой…  А не старой никому не нужной девой…  — она заливалась слезами и Сим, изнывая от жалости, провел пальцем по шраму на животе. Он не понимал, что в ее поведении было подлинным, а где она разыгрывала комедию. Но шрам бы настоящим. А сострадание — подлинное, а не показное, всегда было украшением его жесткого, прямолинейного характера.

— Это была серьезная операция?

— Мне удалили яичник. Теперь я, вероятно, еще останусь бездетной. Меня заразил офицер французского корабля…  Обожаю офицеров! — она смеялось, обливаясь слезами…

— Думаю, ты никогда не покончишь с собой.

— Ты намерен мне помешать?

Жорж целовал мокрое от слез лицо, повторяя:

— Да. Да!

Его чувства в полном смятении, глубина страданий этой женщины потрясла жалостливого писателя. Он — «адвокатом отверженных», всегда старался оправдать своих, запутавшихся в виражах судьбы, героев. И сейчас всей душей разделял несчастья маленькой, наивной и беззащитной женщины.

Они еще долго сидели рядом, держась за руки в знак союза, заключенного слабой женщиной и сильным мужчиной. А тень злого рока уже витала над соединившейся для многих бед парой.

Утром она с аппетитом позавтракала в номере, и совсем не была похожа на близкую к самоубийству женщину.

— Ты не дал бы мне денег на билет до Филадельфии?

Он протянул ей 200 долларов и спросил:

— Скоро ли я тебя увижу?

— Не знаю. Может быть, в ближайший уик-энд, может быть, никогда. Я должна подумать. Позвони мне вечерком домой. Правда, я обычно бываю на вечеринках. — Она надела перед зеркалом свою белую шляпку, и послала воздушный поцелуй.

Он слушал, как удаляется по коридору стук ее каблучков, сливавшийся со стуком его сжавшегося от разлуки сердца. Возможно, они никогда больше не встретятся! Она сказала — «не знаю» — так легко и просто, словно он ничего не значил для нее — всего лишь очередной эпизод. И ничего не случилось этой ночью — ни взрыва сокрушительной страсти, ни печальных признаний, ни заключенного с Сименоном «союза о поддержке».

На переговорах с издателем Сименон рассеянно подписал договор. К счастью, ему помогал адвокат, присутствовавший на заключении контракта по американским законам. Это был один из самых выгодных договоров в карьере Сима.

Сын спросил по телефону:

— Ты скоро приедешь, Дэд?

— Не знаю.

Он думал лишь об одном — как можно скорее увидеться с Дениз. Ничто не подсказывало ему, что их встреча была самым роковым событием в его пестрой судьбе. Выяснится это не скоро. Он не скоро поймет, как был наивен. Знаток женщин, блестящий сочинитель интриг, психолог Сименон. Ему предстояло испытать многое, воспылав страстью к маленькой, лживой брюнетке, которую он станет нежно называть Ди.

5

В тот же вечер он сел в ночной поезд и вернулся в Сент-Маргерит. Сын повис на его шее — волнующая нежность оттеснила любовные переживания.

— Ты выглядишь усталым, — заметила Тижи.

— Так и есть, — он поспешил уединиться в своем домике.

В новом кабинете, в комнате, теплой от пылающего камина, он разобрал накопившуюся почту и открыл печатную машинку. Но мысли витали далеко — никогда еще ни одной из женщин не удавалось помешать ему работать.

Вечером он шутливым тоном сообщил Тижи:

— Кажется, на этот раз я по-настоящему влюблен.

— Поздравляю. — Тижи усмехнулась краешком рта. — Удивительный дар — каждую связь принимать за великую любовь! И при этом заявлять, что в любовь ты не веришь.

Да, он чувствовал себя влюбленным мальчишкой, а она не звонила! Неужели, приняла другое предложение и уже забыла о нем? Он страдал, не подходя к печатной машинке. Лишь через пару дней, не выдержав неизвестности, сам позвонил ей.

— Алло, кто это?

— Сименон…

— Кто?! А… Да, да, вспомнила. Вам повезло, что я дома. Только что вымыла голову и собираюсь на вечеринку.

— Вы свободны в уик-энд? — Они снова перешли на «вы».

— Не знаю…  постараюсь. — Голос Дениз звучал холодно, но от ее глубокого контральто Сима словно ударило током.

— Спой мне: Kiss me once And kiss me twice…

Эта песенка уже стала их собственной мелодией, наполненной воспоминаниями. Он попросил спеть ее и ждал, как пароля, открывающего вход в их короткое, но такое бурное прошлое.

Она пропела пару фразу. Слушая их, Сим ликовал: — Не забыла! Значит, все было на самом деле, а не привиделось в пьяненькой дреме. Он дрожал от возбуждения, не переставая удивляться тому, что с ним происходит.

— Ты хоть немножко любишь меня? — вымаливал он признание.

— Не знаю пока…  — В трубке жужжал фен, она торопилась на вечеринку.

— Я буду встречать тебя на вокзале в субботу, — не сдавался Сим.

Пауза, жужжанье фена и, наконец, усталое: — Хорошо, я приеду с 11 часовым.

На огромном, бестолковом вокзале, полном людей и шума, Сим метался и паниковал от нетерпения и сомнений — приедет ли? Он был одержимый лишь одной мыслью: только бы она появилась! Совсем измученный, он увидел в толпе маленькую фигурку в синем костюме и рванулся навстречу. Сжал ее в объятиях, покрывая поцелуями.

— С ума сошел! В Америке так не принято! — Дениз оттолкнула его и с независимым видом пошла к остановке такси.

Она привезла шляпную коробку и, когда они вошли в отель, не дала нести ее груму.

— Что там у тебя? — удивился Сим тяжести коробки.

— Говорят, в отелях, особенно таких серьезных, как этот, очень строгие правила. Если бы я несла свой «набор для случки», они бы, наверняка, меня не пустили.

— Что? Что несла? Я не понял. — Оторопел Жорж.

— «Набор для случки» — маленький чемоданчик, который женщины обычно берут с собой, если едут на уикэнд с мужчиной.

— И у тебя он есть?

— Как у всех! — она смеялась над его смущением и смотрела вызывающе. — Я встала совсем рано. — Объявила, входя в номер, где уже ждали заказанные заранее Жоржем вино и фрукты.

Устало рухнула в кресло:

— Вчера на парти в загородном доме банкира гуляли почти до утра. Были политики, бизнесмены, очень красивые женщины. Я немного заскучала и пошла к бассейну. Безумно люблю плавать! Темная вода, вокруг зелень, цветы. Купальник я, конечно, прихватила. Но тут никого не было, и я разделась догола. Резвилась, ныряла, прыгала в полном самозабвении и вдруг со всех углов бассейна вспыхнули прожектора. Стало светло, как днем и я увидела, что вокруг стоят гости и глазеют на меня!

— Пикантное происшествие…  — Выдавил Сим, сдерживая желание дать ей пощечину.

— Они поняли, что выйти я не могу и, смеясь, разошлись. Тебе хотелось бы другого? Я вижу, вижу — у тебя злые глаза! Ты собственник. Ухватить добычу и держать в клетке — вот ваш принцип. Ты такой же, как все! И всем надо одно и тоже. — Она была готова разрыдаться.

— Как все? Все эти двадцать семь прохвостов, что бросили тебя? Составь мне поименный список. Я хочу знать тех, с кем ты спала.

Жорж получил пощечину и ответил. Раз. Второй. Третий. Они дрались, переходя к страстным объятиям.

Потом он поймет, что Дениз нарочно провоцировала его грубость, чтобы подстегнуть накал эмоций. На свиданиях они много пили — в основном, виски, хотя прежде Жорж предпочитал вино. Но Дениз нуждалась в изрядной дозе спиртного, поддерживающего возбуждение. Она давала ему пощечина, перечисляла любовников, упоминала подробности своих связей — делала все, что бы привести его в ярость.

— Пойми, я все знаю о мужчинах! И ты такой же, как и все, как все они!

Сименон был убежден, что любит ее отчаянно, до самозабвения. Она была совершенно непредсказуема, но он впал в зависимость, как впадают в зависимость от наркотика.

«Я очень хотел сделать ее счастливой, изгнав у нее из головы все то, чего она стыдилась, все то, чего она боялась, избавить ее от приступов гордыни и от слез… »

Он многого хотел и полагался на себя — свой опыт, свое умение добиваться цели.