От экватора до полюса. Сборник рассказов

Не забыть и Шиву Мурти Сингха с агломерационной фабрики, моего первого учителя языка хинди и индийских обычаев. Судьба свела меня с ним ещё в Кривом Роге, куда он был направлен на стажировку на Южный горнообогатительный комбинат. А через несколько месяцев мы снова с ним встретились уже в Бокаро, где он однажды пришёл ко мне домой неожиданно первого января, чтобы отметить Новый Год по русской традиции, с которой я познакомил индийцев в криворожской гостинице. Было это так.

В гостинице «Южная» в то время жили два индийских и три египетских специалиета, проходивших стажировку на агломерационной фабрике «ЮГОКа». Я работал с ними в качестве переводчика и практически неотлучно находился при них, помогая не только изучать нашу работу, но и переводя им телевизионные передачи, кинофильмы, водя по магазинам, словом, сопровождая всюду, знакомя с нашими обычаями, традициями, культурой. И они настолько привыкли к моему присутствию, что не могли представить, как это я вдруг уеду тридцать первого декабря, покинув на несколько дней. Пришлось по их просьбе остаться. Тогда я и предложил своим подопечным праздновать встречу Нового Года по-русски. Они, естественно, не знали, что это такое и согласились.

– Самое главное, – сказал я, – нужно достать шампанское – и мы кинулись в магазины.

Настояний подарок нам к Новому году сделали сотрудники гостиницы. Они поставили для нас в фойе красивую, нарядно украшенную ёлку. Здесь же мы разместили столы, накрыли их праздничными закусками. В этом вопросе у меня были определённые трудности. Дело в том, что египтяне были мусульманами и не пили спиртное, не ели свинину. Индийцы же оказались вегетарианцами. Однако при подготовке стола, на мой вопрос, что же мы будем есть, они решительно заявили:

– Мистер Женя, будем готовить всё, как принято у вас, а мы сами потом выберем, кому что можно.

Так мы и сделали. Шампанское выпили понемногу все. Ровно в двенадцать по московскому времени зазвенели бокалами за мир и дружбу между народами, за счастливый новый год. Мы восклицали хором по-русски «С Новым годом!» вместе с гостями телевизионной программы Голубого огонька. Через некоторое время я от имени Деда Мороза преподнёс всем присутствующим в качестве новогодних сюрпризов смешные поролоновые рожицы, которые при помощи пальцев на руках кривлялись, что вызывало всеобщий смех.

В эту ночь мы все говорили на английском языке, но дух встречи был действительно русским. По-семейному весело шутили и смеялись, говорили о помощи Советского Союза странам Азии и Африки, пели национальные песни и, конечно, всем известную «Подмосковные вечера». Продолжили встречу в клубе ЮГОКа, куда нас пригласили на новогодний бал. По пути из гостиницы играли в снежки – зима выдалась в тот раз снежная, ночь была ясной и морозной. В клубе появление моих друзей оказалось приятной неожиданностью для гостей бала, а для индусов и арабов, впервые оказавшихся на столь массовом русском празднике, карнавал в рабочем клубе казался сказкой. Их восторгала и огромная до потолка ель, сверкающая огнями разноцветных лампочек и шаров, Дед Мороз и Снегурочка, карнавальные костюмы, бесконечные танцы и аттракционы, в которых даже они принимали участие.

Возбуждённые и радостные, мы возвращались из клуба, когда снег уже светился голубизной наступающего утра.

Вот это празднование и вспомнил Сингх, когда пришёл ко мне первого января и стал объяснять моей жене по-русски:

– Извинитэ, что не пришёл вчера. Я знаю, вы праздновали в клубе. Я пришёл поздаравит вас с Новым годом по русскому обычаю.

Сингх протянул мне подарок – гипсовую статуэтку бога Шивы. Меня очень тронул его приход и память о русской традиции.

Навсегда остались в моём сердце танцовщица Манджула, школьница Руби, маленькая девочка Бабита, познакомившаяся со мной на базаре, и десятки других больших и маленьких людей, с которыми я работал и по-настоящему дружил в Индии.

Мне нравилось вызывать их на откровенный разговор, помогавший мне узнавать лучше Индию. Все они были люди разные, и каждый открывал мне новую страницу либо своим рассказом, либо характером.

Как-то раз мы шли с электриком Партасарти по заводу. Период был мансунный, то есть наступило то время, когда с океана муссонные ветры гонят накопившиеся облака, проливающиеся обильными дождями. В течение нескольких месяцев испепеляюще-жаркое солнце время от времени закрывается то на несколько минут, то на целые дни тучами, и долгожданная влага, источник жизни для здешних мест, обрушивается тяжёлыми каплями на истомленную землю. Дожди не приносят обычно прохладу. Температура воздуха, кажущегося раскалённым, снижается всего на несколько градусов. Зато, падая на горячую почву, вода тут же испаряется и наполняет воздушное пространетво духотой, которую многие северяне переносят с трудом.

В эти дни мы обычно ходим с зонтиками в руках, поскольку дождь может застать в любую минуту. Так произошло и в этот раз. Обжигающие лучи солнца вдруг скрылись и сразу же посыпались крупные капли дождя, будто тряхнули огромное дерево, и оно стало ронять сливы. Я раскрываю зонт и зову своего спутника:

– Мистер Партасарти, идите сюда, а то промокнете.

Партасарти худенький и очень маленького роста. По его обнажённой голове с редкими короткими волосами ручьями течёт вода, лёгкая рубашка короткорукавка сразу промокла, но он не идёт под зонтик и говорит:

– Я индиец. Дождь мне ничего плохого не сделает.

Мне нравится гордость, с которой он произнёс эти слова. Помню, как, будучи мальчишкой, я у себя в родном городе любил ходить по набережной у самого парапета в сильный шторм, когда огромные морские волны, подхватываемые ветром, переносились порой через асфальт, доставая даже до стоящих вдали пальм и обдавая облаками брызг кипарисы и платаны. Мне казалось, что на меня волны не попадут, потому что я свой. Если же они всё-таки обдавали меня, то и тогда я не терялся, говоря самому себе:

– Ну что ж, надо и мне умыться, почувствовать солёный дух моря.

Так что эта гордость Партасарти мне была вполне понятна. Со многими интересными людьми приходилось мне встречаться в Индии, но с кем я по-настоящему много говорил и от кого больше всех узнал об этой замечательной стране, так это от моего большого друга Эм Пи Вармы. С него мне и хочется начать рассказ о древней стране Индии и её людях, как я их видел и понял за три долгих года отсутствия у себя на Родине и чрезвычайно короткого времени, что бы узнать столь сложную жизнь древнейшей и интереснейшей цивилизации.

Вообще в Индии в официальных беседах, переговорах, в документации никого по имени отчеству не называют, а только с использованием инициалов. Фамилия Варма очень распространена в стране, да и на заводе их несколько. Вот каждого и называют со своими инициалами, а не по имени. Например, такого крупного политического деятеля, народного лидера, Джгай Пракаша Нараяна при его жизни многие просто называли Джи Пи, то есть по инициалам без упоминания фамилии. Даже в газетах крупные заголовки, оповещавшие о его состоянии здоровья, говорили, когда он болел: «Джи Пи чувствует себя лучше», и все знали, о ком шла речь. Хотя бывает, конечно, что некоторых зовут по имени, как например, зонального инженера нашего коксохимического комплекса, на котором я работал переводчиком английского языка, Гурдео Сингха. Других Сингхов, которых великое множество в Индии, зовут Джи Ди Сингх или Эс Пи Сингх и так далее, а этого просто Гурдео.

Всякий раз, когда у меня появлялось свободное время, я шёл к Эм Пи Варме или он заходил ко мне, и мы начинали говорить. О чём мы только не беседовали за период моей работы в Бокаро. Однажды я попросил его:

– Мистер Варма, расскажите мне, пожалуйста, о своём детстве. Хочу понять, как индиец становится индийцем.

Варма улыбнулся, положил руки на стол, подпёр ими подбородок и, задумчиво глядя куда-то вдаль, сказал:

– Это трудно. Надо подумать, вспомнить.

Следует, пожалуй, сказать в самом начале, что многие у нас в стране и я сам до приезда в Индию думал, что индиец и индус одно и то же. На самом же деле индус – это религиозная принадлежность, то есть человек исповедующий индуизм. Тогда как индийцем является всякий, кто проживает в индии, будь то мусульмане, которые занимают по численности населения второе место после индусов, католики, христиане и так далее.

Дня через три мы снова сидели вместе в кабинете Вармы. Он предложил выпить по стаканчику чая с молоком. Это означало, что время у него есть и разговор сегодня состоится.

Босой мальчуган лет десяти с большущими чёрными глазами по имени Мурти просунул голову в дверь в ответ на звонок Вармы, которым он обычно вызывает своего клерка. Того в коридоре не оказалось, о чём Мурти и собирался сообщить, но Варма и так понял, дал ему несколько монет и тот проворно побежал за чаем, готовящимся в небольшом домике типа сарайчика. Домик этот является своеобразной чайной или столовой для шоферов и рабочих этого участка. Большая столовая есть подальше возле доменного цеха, а здесть что-то вроде забегаловки. Инженерный состав в неё никогда не заходит, но чай им оттуда носят.

Поговорив, как обычно, о последних новостях из жизни завода и страны, я напоминаю Варме о своём желании послушать повествование о его детстве.

– О да, – спохватывается он, – вы хотите узнать, как мы становимся индусами. Это действительно непростой вопрос.

Мурти вносит чайник и два стакана. Варма рукой показывает, чтобы он налил чай сначала мне, молча ждёт, пока наполнятся стаканы, закуривает принесенную сигарету, и, когда малыш уходит, унося чайник, продолжает начатый рассказ:

– Индус с самого рождения окружён легендами, и вся его жизнь даже сейчас подчинена древнейшим законам. И все они религиозные. Я родился в деревне почти сорок лет назад и должен сказать, что за это время там мало что изменилось.

Мы жили недалеко от Непала, в двухстах километрах от Патны, столицы штата Бихар. Как и во всех деревнях, на окраине нашей деревушки растет огромное дерево пипал. Иногда вместо него растёт баньян. Они похожи размерами, только листья и плоды разные. Но оба дерева из семейства фикусов и считаются священными в Индии. Ещё самые древние люди адиваси, что в переводе означает «первые поселенцы», которые населяли территорию нашей страны несколько тысячелетий до нашей эры, поклонялись этим деревьям, как и змеям, львам, тиграм. Адиваси верили, что в них живут духи. Основание дерева всегда обложено камнями. Оно как бы охраняет жителей села от несчастий.

Наша деревня большая. Рядом протекает речушка. В жаркое время она почти пересыхает, и многие жители пьют воду из колодцев. Растительность небогатая: в основном акации, небольшие манговые рощи, принадлежащие фермерам, одна из них моего отца, немного пальм да банановые деревья у некоторых домов.

Кое-где растут кусты сахарного тростника и бамбука. Вот, пожалуй, и вся природа. А вокруг порезанные на ломтики поля риса, пшеницы, джута.

В детстве я любил смотреть, как на них работают, не понимая, что это необыкновенно тяжело ходить целыми днями за буйволом по залитому водой участку и с силой вдавливать в землю соху. Я смотрел, как работающие животные отражаются в воде, по которой от их ног бегут волны. Мне нравилось, что у пахаря напрягаются мышцы, и он казался мне очень сильным.

Как и все дети, я, конечно, играл в футбол, жмурки и другие детские игры. Особых развлечений в деревне нет. Но я был посерьёзнее и потише, чем мой старший и младшие братья. Причиной тому, может быть, послужила история, случившаяся со мной в раннем детстве и оставившая во мне, как я думаю, свой след на всю жизнь.

Не было мне ещё и пяти лет. По обыкновению вечером, когда солнце уже ушло, но ещё светло и не так жарко, все выходят из домов во дворы посидеть или погулять до наступления темноты. Вышла во двор и наша семья.

Мы с братом играли, когда я решил зачем-то пойти в спальню, то ли за мячом, то ли ещё что принести. Жили мы на первом этаже.

Вбегаю я в свою комнату и неожиданно вижу перед собой огромную кобру. Передняя часть её тела поднялась чуть ли не в мой рост, да даже выше, так как глаза её смотрели на меня сверху. Я буквально остолбенел, то есть замер в ужасе и не мог пошевелить ни ногой, ни рукой. Не знаю, как я дышал, потому что, по-моему, ком в горле не позволял ни вздохнуть, ни выдохнуть, не то что закричать и позвать на помощь.

Кобра тоже не двигалась, и только раздвоенный на конце язычок безконечно появлялся изо рта и исчезал в нём.

Трудно сказать, сколько времени я стоял так, помертвев от страха, но уж, наверное, не одну минуту, поскольку моя мама забеспокоилась, что меня долго нет, и пошла за мной. Открыв дверь, она увидела меня, стоящего неподвижно с испуганным каменным лицом, испугалась сама и сразу заплакала. На плач прибежали отец, братья и все, кто оказался поблизости. Все смотрели на меня, толкали, пытаясь растормошить, что-то спрашивали, успокаивали.

По какому-то странному стечению обстоятельств никто не видел кобру, а я не мог оторвать от неё взгляда и безмолвно наблюдал, как она при появлении людей неторопливо опустилась. Кольца её тела задвигались и незаметно, вдоль самой стены, она не ползла, а текла ручьем, пока не исчезла. Только тогда и то не сразу я начал приходить в себя и в конце концов рассказал о змее.

Все бросились осматривать спальню. Действительно нашли в стене дыру. Обыскали всё вокруг дома, но кобру не нашли. Да, если бы и обнаружили её, ничего не сделали бы. Ведь индусы не убивают никого живого, тем более кобру, спутницу многих богов. Ежегодно в нашей деревне умирают два-три чело века от укусов змей, но считается, что это наказание бога за какую-нибудь провинность. Тем не менее, все дыры в нашем доме в тот же вечер заделали.

И всё же я много ночей не мог спать спокойно. До сих пор иногда мне снится эта двух или трёхметровая кобра в вертикальной стойке. Теперь я могу рассмотреть каждую деталь её изогнутого тела с раздувшимся и кажущиеся бронированным спереди капюшоном, над которым светятся чёрным блеском немигающие злые глаза. Память об этой встрече, видимо, и заставляла меня быть долгое время несколько подавленным, пока такое поведение не стало чертой характера.

Варма замолчал и я тоже некоторое время молча переживал рассказ. Чай мы давно выпили. Пришёл Мурти и забрал стаканы.

Заметно лысеющий спереди, чрезвычайно серьёзный задумчивый мой собеседник, казалось, постоянно решал какую-то проблему. Здоровье у него было неважное: часто беспокоил желудок. Но на бюллетень, как у нас говорят, он почти не уходил. Система в Индии на государственных предприятиях такова, что каждому служащему разрешается иметь несколько дней в году оплачиваемых на случай болезни, остальные дни, если болеешь, не оплачиваются. Поэтому почти все стараются, если болезнь не очень серьёзна, приходить на работу, перенося недомогание на ногах и тем самым сохранять больничные дни на более серьёзный случай, когда вдруг не сможешь пересилить болезнь и ходить на работу. Неиспользованные дни переходят на следующий год и могут накапливаться.

Я первый нарушил молчание, вызванное рассказом:

– Но ведь это была случайность. Не каждый индус переживает подобное в своей жизни.

– Это правда, что случайность, – согласился Варма. – Но обратите внимание на такую деталь. Я до сих пор не пойму, чего кобра тогда хотела, зачем пришла. И, разумеется, я верил, когда мне говорили, что она была посланницей бога.

В каждом индийском доме вы найдёте уголок или нишу в стене, в которой помещены картины с изображением какого-то бога или их вылепленные фигурки. Это место всегда красиво украшено, по утрам перед ним ставят глиняный кувшин с водой, зажигаются ароматические палочки, чтобы очистить воздух от злых духов. К этому месту подходят только босиком.

У нас любимым богом является Шива. Естественно, мама и папа рассказывали нам о нём множество легенд. Мы ежедневно молились ему. Всякий раз, проходя мимо святого места, складывали ладони перед грудью, напоминая богу о нашем уважении к нему. А у Шивы, между прочим, над головой и на шее всегда изображены кобры, даже когда он в позе танцора. Да и танцует-то он на теле поверженного им демона. Шива – бог разрушитель и в то же время покровитель искусства. После того случая, о котором я рассказал, мне часто казалось, что это одна на кобр Шивы хотела наказать меня.

Все индусы с рождения воспитываются на легендах Махабхараты. Это то же, что библия для христиан, но в три с половиной раза больше её и, кстати, в восемь раз больше знаменитой Илиады и Одиссеи. В Махабхарате две тысячи девять частей. Писалась она разными авторами около шестисот лет, Многие её легенды так же хорошо известны нашим детям, как у вас знают сказки ваших народов, Андерсена или Киплинга. Но для вас это сказки, а у нас многие до конца жизни верят в то, что всё так и было.

Возьмите вы Упанишады, которые были написаны за несколько веков до Махабхараты. Упанишады – это диалоги между учителем и учеником. Само название диалогов переводится: «Сядь рядом со мной». Они очень мудрые. В одном из диалогов учитель просит ученика достать с дерева плод баньяна, разрезать его, вынуть семя и расщепить его.

– Смотри, – говорит он ученику, – ты ничего в нём не видишь. Но из существа этого семени в действительности рождается огромный баньян. Невидимое, неуловимое вещество является духом всей вселенной. Это и есть реальность.

Я не мог не улыбаться древней мудрости и сразу же возразил:

– Мистер Варма, но вы же инженер и знаете об атомах и других более мелких частицах.

Варма поднял руку, останавливая меня:

– Не убеждайте, конечно, я всё это знаю, но я рассказываю вам, что лежит в основе воспитания индусов, чтобы вы поняли, почему мы такие, как есть.

– Виноват, – извиняюсь я.

– Ничего, ничего, я понимаю. Дело в том, что вопрос познания истины – главное в индуизме. Отсюда исходят все их обычаи в жизни. Упанишады говорят: «Реальность – это бог, чтобы познать бога, нужно им стать, то есть слиться с богом. А для этого есть три пути: приобретение знания, выполнение всю жизнь только хороших деяний или посвящение себя целиком служению богу».

В других религиях человек связан какими-то отношениями с обществом, а индуизм рекомендует уходить в себя и самому своим путем познавать истину. Поэтому каждый может верить в своего бога, какой ему больше нравится.

Бога смерти Яму однажды спросили, что происходит с человеком, когда он умирает. Тот ответил, что путешествие его состоит из нескольких этапов. Сначала он учится управлять своими чувствами, затем понимать воспринимаемые чувства ми объекты – иллюзии, руководить мыслями, очищая их от мирской суеты, и, наконец, постигает природу духа внутри человека. Для этого нужно тренироваться уходить в себя, как этому учит йога, стремиться к абсолютному миру и спокойствию с одной только мыслью – достичь единения с богом.

– Вот оно что, понятно, – сказал я. – Теперь я знаю, почему индусы так спокойны и даже порой безразличны ко всему происходящему вокруг.

Варма довольно улыбнулся, откидываясь назад:

– Это хорошо. Но не забывайте, мистер Бузни, что времена меняются, хоть и медленно. Люди всё-таки хотят жить лучше и стремятся к этому. Мешает сила инерции.

Варма смотрит на часы:

– Извините, пора на совещание.

Я поднимаюсь, благодарю Варму за рассказ и чай и иду к себе. Как раз принесли список замечаний по объекту для перевода, и я принимаюсь за работу.

В одиннадцать часов утра и в четыре дня советские специалисты по рекомендации врача должны пить чай, чтобы своевременно восполнять потери влаги в организме от жаркого климата. Сейчас около четырёх дня, и я иду в кантин – так по-английски мы называем нашу комнатку, в которой стоят электроплитки, шкаф с посудой, холодильник и столик. Сюда мы ежедневно собираемся на чаепитие. Навстречу по коридору идёт Варма, возвращающийся со строительной площадки.

– Мистер Варма! – зову я. – Хотите чаю?

Варма вытирает со лба пот. Сегодня температура воздуха в тени около сорока пяти. Кто же откажется от горячего чая?

Он соглашается, и мы идём в наш кантин. Здесь чисто и уютно. Мы сами наводим порядок в этой комнате, по очереди кипятим и завариваем чай, моем стаканы. Индийские коллеги любят бывать у нас в гостях и пить чай нашей системы заварки.

– Положить лимон? – на всякий случай спрашиваю я, хотя знаю, что редко кто из наших гостей принимает это предложение.

– Нет-нет, – быстро возражает Варма, – он плохо действует на желудок.

Мы и правда никогда не видим, чтобы индийцы пили чай с лимоном. Всегда только с молоком. А мы, угощая, любим обратить внимание на цвет и аромат приготовленного нами индийского чая. И всегда слышим похвалу в ответ, правда, может из вежливости.

– Так, – говорю я, ставя стаканы с горячим тёмно-вишнёвого цвета, напитком на стол. – Что вы мне сегодня расскажете? Если можно, что-нибудь ещё о жизни в деревне.

Варма пододвинул стакан, но, убедившись, что он слишком ещё горячий, оставил его и провёл рукой по высокому лбу. Неширокие маленькие усики обрамляют верхнюю губу. Подбородок и щёки гладко выбриты. Варма всегда подчёркнуто аккуратен, тщательно обдумывает каждую фразу и вообще необычайно интеллигентен. Поэтому с ним особенно приятно разговаривать.

– Я уже говорил, что жизнь в деревне не отличается разнообразием, – начал свой рассказ Варма. – Мой отец фермер, но состоял на государственной службе в медицинском департаменте. Мы относимся к касте кайаста, что значит – находящийся на службе у правительства.

– О, мистер Варма, простите, что перебиваю, – говорю я, вспомнив своё заветное желание. – Расскажите, пожалуйста, попутно о кастах. Я вообще-то знаю о них, но мне хочется послушать ваше мнение.

– Хорошо, – соглашается Варма, и немного подумав, продолжает. – Вам может неизвестно, что само слово каста означает цвет. Около пяти тысяч лет назад в Индию пришли арийцы. У них самих тогда уже было деление на два класса знатных и простых людей. Но они были белокожие. А оборигены Индии – с тёмной кожей. Их назвали дасами, то есть рабами. Тогда-то сначала и возникли касты белых и цветных. В течение многих столетий происходило смешение рас, и постепенно выделились четыре касты, различавшиеся теперь не по цвету, а по положению в обществе. Самые высшие были брамины от слова брахман, что означает бог. Это были в основном священники и учёные люди. Затем шла каста кшатрия, куда относились воины. Они были почти равны браминам, так как фактически правили страной. Вайшья – простые люди – стали торговцами и составляли третью касту. К четвёртой касте – шудра отошли все не арийского происхождения племена. Они были рабочими, ремесленниками, земледельца, скотоводами и так далее.

Эти касты в то время кроме социальных различий имели ещё и расовое деление. В Махабхарате пишется, что брамины светлые, кшатрии – красноватые, вайшьи – желтоватые, а шудры – чёрные.

Первые три касты считались дважды рождёнными, и только им разрешалось носить священный шнурок или бечёвку на теле и читать веды (священные книги индусов, написанные в арийский период). Тогда люди могли переходить из одной касты в другую. Значительно позже касты стали делиться на подкасты. Постепенно их стало огромное количество. Почти каждая профессия превращалась в касту. Теперь кастовая принадлежность передавалась по наследству и выход из неё был невозможен.

Обычаи различных племён, их законы, табу, боязнь и преклонение перед богами, зверями, животными, а так же привычки, связанные с профессией и ремёслами, становились характерными особенностями различных каст. Они сами устанавливали законы для себя. Каста, стоящая по положению выше, не могла иметь родственные отношения с более низкой. Иногда им не разрешалось даже сидеть за одним столом, так как полагали, что присутствие низшей касты может отравить пищу и окружающий воздух.

Эти обычаи и кастовое деление существуют в Индии по сей день. Хоть закон официально отменил касты, однако то, что воспитывалось в народе тысячелетиями, сразу не изменишь. Представьте себе, как может жить дружно семья, если в ней муж с детства привык к одним обычаям, а жена к другим; он, например, вегетарианец, а она нет; по её обычаям в квартиру входят босиком, а ему это не нравится.

– Но ведь такое случается?

– Да, конечно. Особенно в городах, где больше современно мыслящих индийцев. Но в деревнях браки из разных каст и сейчас ещё редки. Ведь прежде всего нужно помнить, что индийские семьи живут большими коммунами. Сыновья приводят жён в дом к отцу. Если в семье много сыновей да ещё у отца есть братья, то в одном доме могут жить по двадцать-тридцать человек. И если в дом привести жену из другой касты, то это будет целая революция. Все восстанут.

Сейчас, правда, грамотных становится всё больше. Молодёжь из деревни стремится попасть в город работать на заводе. Так что этот обычай, заставлявший сыновей жить в доме отца, меняется.

– А к какой касте принадлежат неприкасаемые?

Я задал этот вопрос очень осторожно, так как давно заметил, что Варма несколько болезненно воспринимает подобные темы. Неприкасаемые – это притча во языцех всех сведущих и несведущих людей, приезжающих в Индию. Однако мы с Вармой давно уже друзья, и я знаю, что он не обидится. Правда, тень недовольства всё же на лице его замечаю. Но вопрос задан, и он отвечает:

– Неприкасаемые всегда были вне кастовой системы. Они считались по своему положению ниже самой низкой касты. Но, благодаря, главным образом, Махатма Ганди и его сторонникам, к неприкасаемым сейчас совсем другое отношение в стране. Во-первых, для них открылись все индусские храмы, в которые раньше их не пускали. Махатма Ганди назвал их хариджанами, то есть детьми бога. Во-вторых, государство предоставило хариджанам массу приведегий. Вы же знаете, что на последних выборах одним из кандидатов на пост премьер-министра был руководитель партии Конгресс Арс – хариджанин по происхождению. Так что бывшим неприкасаемым сейчас всё доступно.

– Очень хорошо, – соглашаюсь я. – О кастах всё ясно. Но мы, кажется, отвлеклись. Вы о себе побольше расскажите, как вы жили в деревне. Варма смеется:

– Ну что я могу рассказать? Когда был маленьким, ходил в деревенскую школу до восьми лет. Потом меня отвезли в город учиться. Что я помню из тех лет? Знаю, что отец поднимался очень рано до рассвета, мылся холодной водой и начинал молиться. Недалеко от нашего дома есть небольшой храм. Там к рассвету собирались особенно религиозные жители и приветствовали молитвой появление дня. Некоторые по утрам занимались йогой прямо перед своим домом. Мать моя после молитвы сразу принималась за хозяйство: готовила овощи, сеяла и толкла зерно.

Самыми знаменательными событиями у нас были, да и сейчас для всех индусов являются, праздники. Вся жизнь, можно сказать, состоит из них. У нас даже есть такая поговорка: «В неделе семь дней и восемь праздников». Все они в основном религиозные, связанные с рождением того или иного бога или их победами над злыми духами.

Но я хочу обратить ваше внимание на то, что эти праздники совпадают обычно с какими-то явлениями в природе. Например, если после праздника Холи наступает обычно сильная жара и все полевые работы к этому дню завершаются, то Дурга Пуджа (пуджа – церемония исполнения молитвы и жертвоприношения богу) знаменует собой окончание сезона дождей.

– Кстати, – прерывает свой рассказ Варма, – вы помните, что я рассказывал про богиню Дургу?

Да мне вспомнился и рассказ, и сам праздник. Это было в октябре прошлого года. Более крупных торжеств я, пожалуй, и не видел. Заранее были созданы специальные подготовительные комитеты. Помню, что друг мой Арбиндра Мишра был в одном из таких комитетов и в те дни почти не появлялся у меня, настолько был занят подготовкой к празднику.