Они добрались до выступа скалы, уселись на нее, брызги то и дело облизывали их ноги. Он прижал ее голову к своей груди – она услышала, как мирно и волнам в такт бьется его сердце. Опустил свое лицо в ее волосы и глубоко вдохнул. Столько мира внутри.
Рядом с ними откуда-то взялось два большеглазых дракона – размером с пони: один – иссиня-черный, другой – пегий. Они положили свои изящные тонкие головы на их колени: первый уютно устроился под его свободной рукой. а второй – горячо задышал ей в живот.
– Как же мне хорошо, – прошептала Вера и аккуратно, чтобы не разбудить, двумя пальцами погладила дракона по выступающей надбровной дуге.
– И мне, – ответил он, как-то мысленно, даже не открывая рта, но она услышала. Дракон, лежавший на его коленях, шумно вздохнул во сне.
…открыла глаза. Очередной удивительный сон – к таким она уже привыкла. Однако в этот раз она буквально слышала то, что чувствовал он – мыслила его мыслями, смотрела его глазами, внимала его образам. Это было необычно. Вот он какой… как они похожи. В нем тоже, оказывается, билось, словно заключенное в пятилитровую банку бескрайнее море, незаметное, но разъедающее изнутри разочарование, пустота, в котором ожидается, что завтра будет лучше, завтра будет по-другому и все изменится, горечь фатального «несвоего», из которого, казалось, нет выхода – в окно разве что. Но нашелся маяк – и им оказалась она. Вера ощутила неведомую дотоле радость, кольнувшую в груди от того, что сама может быть причиной чьего-то счастья – так глубоко она еще никогда не чувствовала этого, не воспринимала и вовсе как возможную правду эту мысль.
Он хотел проживать жизнь рядом с ней, в ней, в ее сердце и в ее голове – это отзывалось у нее внутри горячим иссущающе волнительным сердцебиением.
Вера и сама знала: море, бьющееся о скалы, бесчисленные разноцветные звезды, пеленой упавшие на небо, умиротворенные драконы – все это олицетворяло ее стихию, ее мечты, то самое ставшее болезненно редким состоянием ее собственного – и ничьего больше – потока настоящей продуктивной жизни. Здесь она – творец со свободной волей и доброй силой в мускулах, здесь ее ведет любовь.
Пиликнул айфон, поймав чье-то рабочее письмо, потом еще раз и еще – она не обращала на него внимания и смотрела в потолок. Выражение ее лица – точнее его отсутствие – было тихим, безмолвным. Ее не было здесь: Вера прокручивала в памяти все моменты, которые прожила в своих снах. Заглядывала в самые настоящие глаза-елки, переживала сызнова себя – такую любимую, такую счастливую, такую, какой она хотела бы быть.
…они бродили по поверхности тех самых звезд, блестящая пыль, как песок, забивалась в потертые «найки», откуда-то из глубин далекого кратера дул теплый ветер. Он сказал, что ему надо спуститься к морю и проверить, как там дела у драконов – она ответила, что подождет его на вершине холма. Тут было плато, усыпанное слабо сияющим песком, сотворенное то ли из твердого камня, то ли из нежного воздуха. Оно выдавалось далеко вперед, в бездну – вот там-то, на самом его краю, сидела Вера, опустив ноги вниз, болтая ими, как в воде. Бесконечный покой накрывал ее и наполнял, она была собой, была здесь. Взглянула на свои ладони – они самые, мягкие, прохладные, как всегда. Провела рукой по шее сзади, где как-то неанатомично выдался седьмой шейный позвонок – что-то про остеохондроз, наверное, но она любила эту свою особенность. Вера никогда еще не чувствовала себя настолько настоящей, никогда не видела в себе столько чудес, столько переплетений смыслов и истин. При этом в сердце и мыслях ее не было и намека на самодовольство или самовосхищение – лишь какая-то наполняющая светом благодарность и любовь, любовь, много любви, которую хотелось отдавать.
Он вернулся к ней – что-то было не так в его облике, что-то смутило и даже чуть насторожило ее, но не испугало. Ее доверие к нему оставалось безграничным – таким же, как космос вокруг. Просто шел он как-то иначе, держа руки за спиной. Он приблизился к ней, но не сел – взял за руки и чуть потянул, как бы призывая встать. А сам… У нее перехватило дыхание и защипало в глазах.
– Выходи за меня замуж, Вера, – он достал из кармана тонкое кольцо с маленьким лунным камнем, обрамленным сияющими крошками-бриллиантиками.
Ее ноги стали ватными, в его глазах переливался влажный блеск – они снова были одни. И теперь точно – навсегда…
…Вера опять проснулась от настойчивого звонка телефона. Ничего ей не хотелось больше, чем спать – серые занавески и грязью заливающийся в комнату из окон такой же серый свет раздражали ее. Она забралась под одеяло с головой.
«Что же делать?.. я не хочу просыпаться. Я хочу жить там…», – еле как заставила себя встать, но – не выйти из дома. Ответив на кое-какие вопросы негодующих коллег, она снова принялась писать его глаза. Штрих за штрихом, мазок за мазком – эта медитация отслаивала Веру от раздражающего мира, в котором ее уже не было. Все, что она могла сейчас в него привнести, это вот эти картины. Пять уже готовы.
Она сидела растрепанная, в старой выцветшей футболке до колен, с набухшими под глазами мешками, а сами глаза – их белки – чуть налились кровью, блестели каким-то нездоровым блеском. Вере понадобилось больше воды, чтобы разбавить краску – она стремительно встала со стула, и мир вокруг резко накренился. Слабость в ногах и шумное, громкое жужжание в голове наравне с потекшими стенами буквально скосили ее: она практически упала на ковер – тот мягко подхватил ее, не дав удариться о холодный пол. Вера лежала и быстро дышала, сердце в груди громко ухало, пальцы дрожали будто в треморе.
– Во-о-оу, – громко выдохнула девушка. Пришла в себя минут через пять – доползла до кровати и снова повалилась на подушку, совсем без сил, но с возрастающей тревогой внутри. С мольберта на нее смотрела пара взволнованных любимых глаз.
– Все хорошо, все хорошо, милый. Мне, наверное, надо поесть, или поспать, или… – она вдруг осознала, что не ела и не пила со вчерашнего обеда, а на город тем временем опустился глубокий вечер.
Вера дотянулась до телефона, опять проигнорировав все сообщения, связанные с работой. Кому написать? Нужно что-то от давления – все ее скудные запасы закончились, – и поесть. С поесть проблем нет, спасибо «Самокату», а вот таблетки не доставят прямо сейчас – придется ждать утра. Либо попросить кого-то зайти в аптеку и привезти. Или лучше прислать, да, видеть совсем никого не хочется… Вера отправила сообщение Камилле с просьбой, та тут же среагировала – идеально «экологично», как только она умеет: «Если хочешь приеду. Если не хочешь, через двадцать минут освобожусь и отправлю курьером».
«Храни тебя Господь», – подумала Вера и отправила ей три эмодзи сложенных в молитве ладоней. Заказала салат и хлеб с семечками, пачку дрип-кофе. Пока ждала доставку, сидела не шевелясь, заглядывая в окно, чувствуя, как по всему телу разливается жгучая слабость, то тут то там ударяя изнутри током.
«Кажется, я заболеваю, – подумала она, – но это точно не от усталости. Я ведь совсем перестала что-либо делать… Много и кое-как сплю. Вот вчера, например… А что, кстати, было вчера?»
Долго не могла вспомнить прошедший день – дни, ночи, утра, вечера как-то смазались, потерялись, растопились друг в друге. «Ах, точно, вчера я виделась с Сашей. До того, как он позвонил, работала немного, ну и спала… До часу. И легла рано. И сегодня еще до четырех проспала», – Вера уже слабо смеялась. Какая соня, оказывается! Она всегда знала, что может спать в любых состояниях и в любой ситуации, но за последний месяц количества сна превысило все разумные нормы. Но сна ли?.. Она уже не отделяла реальность от снов – или наоборот. Ее жизнь протекала в параллельной реальности, а форпосты границ яви растеряли своих солдат. Резкое ухудшение состояния немного отрезвило ее. Вера-таки заставила себя прочитать сообщения, присланные коллегами. Отлично, ее сняли с двух не самых важных проектов, потому что, несмотря на то, что дедлайны еще не перегорели, но адекватно на связь дизайнер выходить перестала.
«Ну и Бог с ними», – Вера не расстроилась. Меньше тупой бессмысленной работы, больше времени творить. «И спать», – улыбнулась она сама себе. Тут же зазвонил домофон.
Вера поужинала под серию какого-то научпопа о снах, но как только прикончила последний кусок хлеба, выключила – все эти Фрейды, Жуве и Ковальзоны говорили совсем не о том, их выводы не имели ничего общего с тем, что она переживает во снах. Или она слишком поверхностна, не хочет вникать в суть понятий? В очередной раз хватает по верхам? Голова разболелась с новой силой – так, что от боли вырвался стон. Курьер Камиллы, по-видимому, не торопился. Вера закрыла глаза, пожелав незаметно снова упасть в сон, снова проснуться в той ее любимой реальности, но – уснуть не получилось.
Вера несколько раз сменила позу, перевернула подушку прохладной стороной, потом опять, скинула ее на пол, завернулась в одеяло, скинула его на пол, укрылась легкой простыней… сон не шел. Ей стало страшно. А что, если однажды она не сможет заснуть? Что, если окажется заперта тут, в этом ужасно сером мире? Почему-то к ней еще ни разу не приходили эти мысли, равно как и опасения, касающиеся того, что однажды наступит та ночь, когда ей возьмет и ничего не приснится. Ее кожа покрылась испариной, сильно кольнуло в обоих висках…
Наконец приехал курьер с таблетками. Вера поблагодарила Камиллу, закинула в себя пару ярких капсул и приняла ставшее излюбленным горизонтальное положение.
Однако… Этой ночью она так и не смогла уснуть. Проворочавшись до двух часов и бросив бессмысленные попытки, включила лампу, не вставая, вытащила из-под груды бумаг свой старый скетчбук и начала набрасывать эскиз новых глаз. Получалось не совсем то, что ей хотелось бы. Она скучала по нему – будто бы он уехал куда-то на пару дней. Он точно вернется, потому что не может не вернуться.
Утром, разбитая от бессонной ночи и той напавшей внезапно слабости, Вера вышла на улицу. Снег растаял, воздух потеплел, как будто приближалась весна – обманчивое ощущение. Холодный ветер дул строго вертикально прямо с неба вниз, завывал в закоулках. Плотные облака плевались редкой водой: что-то капало – не дождь и не снег, просто кто-то небесный будто бы шумно сморкался, и брызги разлетались от его простуженного лица по всему городу. Завернутая в темное пальто, с голыми ногами, Вера стояла и курила свой «чапман браун», зажав тонкую сигарету промеж дрожащих указательным и большим пальцами. Мимо одна за другой проезжали машины, на дороге было активно – от этого ей захотелось скорее прикончить сладкий табак и снова забраться в свое логово. Голова по-прежнему раскалывалась. Прохлада улицы немного привела ее в чувство, а вот сигарета напротив – чуть не вызвала мощный рвотный рефлекс. Выбросив недокуренную в ближайшую урну, Вера еще минут пять понаблюдала за потоком железяк, снующих туда-сюда по мерзкой вековой грязи, и поднялась на тех же ватных ногах домой.
Весь день она сидела за скетчбуком и набрасывала самые разные образы: то это была звездная ночь, чем-то смахивающая на вангоговскую, то драконы, то дерево у здания суда, то окно в белой мастерской, то цветы на рынке, то кружка с недопитым чаем, то завитушки необычной барной стойки, то ловец снов… Все эти детали составляли ее жизнь с ним и с собой, Вера наполнялась ими, переносила их в условной реальный мир, воплощала свои фантазии карандашом на бумаге – так ей даже дышать было проще и куда легче находить смысл в каждой новой, долго тянущейся минуте очередного серого дня.
Снова вплоть до самого вечера она ничего не ела – совсем забыла о том, что это может быть ей необходимо. Ближе к девяти часам начался какой-то парад звонков (это когда больше, чем один). Сначала – Саша:
– Привет-как-дела-как-ты, – отчеканил он будто бы заготовленным тоном. Волнуется, что ли.
– Привет, – слегка грудным, тяжелым голосом и практически откровенно недружелюбно ответила Вера. – Ничего, спасибо.
– Точно все хорошо?
– Да, я немного приболела, – она отсчитывала секунды до того момента, когда он наконец решит положить трубку.
– Могу приехать и привезти лекарства, еду и все, что тебе нужно, – искренне и участливо ответил он.
– Нет, спасибо, все хорошо.
– Ладно… Держи в курсе.
Они попрощались. Ей стало невыносимо совестно за откровенную грубость в отношении этого, между прочим, чуткого и внимательного человека. Но… она не хотела его видеть, не хотела с ним говорить, не хотела принимать его тепло и поддержку. Она и не страдала, не скучала, не печалилась и даже, в общем-то, не болела, потому и не оказалось какой-то сверхнадобности в его присутствии… Нехорошо так думать, конечно, – пользоваться людьми вообще плохая идея.
– Хотя бы честно, – успокаивала Вера себя.
Снова зазвонил телефон. «Ну что такое», – можно, пожалуй, и не брать трубку. Но имя бывшего мужа на экране заставило передумать – правила есть правила: ему звонить разрешалось.
– Алло, привет, – быстро и чуть манерничая начал он. – Слушай, мне нужно срочно поговорить с тобой.
– Привет, что-то случилось? – Вера немного насторожилась: никогда не знаешь чего от него ждать.
– Нет. Да. Я не знаю, я просто… просто хочу выговориться, наверное. Тому, кто меня поймет. Можем встретиться где-нибудь?
– Да, конечно, – они договорились увидеться через час в «Сидрерии».
На этот раз Вера наоборот отчего-то даже радовалась их встрече. Он был единственным во всем ее окружении человеком, перед которым можно было не притворяться – и даже не пытаться: слишком много знает и понимает. Можно было ничего не говорить, никак не выражать чувства, пребывать в своем – ему все равно все известно, а от нее требуется только слушать и быть рядом, говорить время от времени: «Да, я понимаю» или «Нет, не понимаю, и не хочу понимать».
Одевшись максимально просто, чтобы не смущать его, Вера запрыгнула в такси, а когда подъехала – он уже ждал ее внутри, снимал с аккуратно остриженных волос темно-серый незнакомый ей кепи, а с широких плеч – черное, напротив, до боли знакомое, пальто. Под ним – темно-зеленая рубашка в большую клетку. Улыбался так же – полунадменно, тонко, чуть язвительно, вскинув бровь. Но сквозь весь этот искусственный холодный и сухой дым пробивалась еще сильная, не успевшая остыть, но уже тлеющая любовь к ней. Она же – испытала прилив болезненной нежности и вины.
– Ну как ты? – спросил он, повесив ее пуховик и усевшись напротив.
– Хреново, – ответила Вера. Он все с той же понимающий улыбкой смотрел на нее и вдруг тяжелый занавес упал в его огромных глазах.
– Я хотел поговорить с тобой о… семье. Папа не хочет лечиться. Брат не хочет разговаривать с мамой, а его дети… они оба живут со мной. Все постоянно ругаются между собой, срываются, перекладывают друг на друга ответственность, а я оказываюсь посредником в этих… конфликтах. Все время крайний! Меня это раздражает.
Они заказали по пол-литра сидра: он – сухую и кислую Испанию, она – игристую кусачую Нормандию.
– Слушай, ты должен понять, что ты – совсем, на сто процентов отдельный от них человек. Ты не зависишь от них – так ведь было… и тогда, когда мы были вместе… – она не хотела этого говорить, но рвалось само собой изнутри, жгучий стыд накрывал ее – и еще больше потребность сказать правду. – Твоя семья… много сделала, чтобы мы с тобой развелись. Выбери себя уже?! Ты слишком долго служил всем и в конце концов из спасателя превратился в жертву. Выбери себя. Ты достаточно сделал для других.
Задвинув свято-гневную речь, Вера сделала большой глоток. Эти глаза – такие знакомые, такие родные и такие далекие, все понимающие, все знающие… Как ей было жаль его.
– Ты права, – он потупил взгляд, чуть растерявшись. Его броня хрустнула, кусочек надломимся и что-то искренне болезненное приоткрылось – но только на миг. Его рот растянулся в скрывающей неловкие честные чувства улыбкой. – Как всегда, права. Я просто хотел поделиться.
Они разговаривали еще около часа: о близких, о работе, она спросила, как у него «на личном» – смущенно и с нарочитым безразличием он рассказал ей о пассии, с которой ничего не вышло. Вера не делились ничем. «Все нормально, чуть приболела только».
Выпив по второму стакану, они вышли на улицу: шел сильный дождеснег – отдельный вид петербургских осадков. Он вызвал такси на два адреса, и пока они ждали машину, стоя в арке, Вера вдруг осознала, как ей умиротворенно, спокойно сейчас от того, что тоска по прошлому, сожаления – все это отступило куда-то. Ей было легко рядом с ним, и она знала – будет еще легче, когда она, попрощавшись, выйдет из такси. Двери авто проглотили их, через 15 минут они были уже у парадной на Восстания:
– Спасибо, что выслушала меня.
– Ты знаешь, что я всегда с радостью.
Поделиться книгой: