Помоги проекту - поделись книгой:
Я сделал вид, что отошёл по нужде, а сам достал телефон и прокричал Антону, чтобы он услышал сквозь громкие звуки:
– Чувак, давай нашу, нечеловеческую!
У нас была заранее договорённость, что я сделаю сюрприз невесте, попросив у него незаметно песню, любимую нами обоими, но я не обозначал, когда её ставить, попросив ди-джея подождать моего сигнала.
– ОК, у тебя 20 секунд, – спокойно ответил он, давая мне время вернуться обратно в зал.
Я резко тряхнул Наталью, чтоб привести её в чувства, и медленно повёл её по залу в такт ритма, сочетающего вальс с рок-н-роллом. Вот эти слова нам были точно актуальны. И понятны всем, потому что на русском:
И к тому же, лидер группы написал её в честь своей жены, и заказ именно этого хита был прозрачным намёком Наташе на мои намерения узаконить наши отношения, о чём она и так догадывалась.
Девушка оттаивала на глазах.
Вечеринка пошла своим чередом.
Напитки и закуски подходили к концу, народ потихоньку разъезжался по домам. Я же оставался до конца, чтобы помочь Антону демонтировать нашу часть оборудования. Наталья не возражала.
Но я был бы не я, если бы не блеснул перед ней ещё одним сюрпризом.
Одной из последних песен была та, что звучала в день нашего первого знакомства. Это был ещё один намёк на предложение, что я пока не озвучивал в явном виде.
Раньше я был не прочь так напиться, чтобы выползать с вечеринки на первой скорости, то есть на четвереньках.
Но после того как появилась невеста, остепенился и поэтому всё отлично помню.
Помню и то, как мы поймали бомбилу и поехали по домам на такси.
И то, как какой-то идиот кинул бутербродом в движущееся авто, выкрикивая антиправительственные фразы – ему, видите ли, не понравились номера Донецкой области – родины Януковича.
Этот ляп по стеклу не на шутку напугал водителя, но ещё сильнее напугал Натку.
А ведь я именно в ту секунду хотел сделать ей предложение.
В результате, предложение состоялось только через три недели.
* * *
Мы оба давно хотели попробовать окунуться в прорубь на Крещение, но побаивались. А тут мы вместе, и пасовать друг перед другом как-то стыдно. В общем, вечером 18 января мы были на берегу Днепра. Проруби не было, по причине отсутствия льда, но пара градусов тепла и почти штормовой ветер – тоже экстремально. Если не сказать стрёмно. В одиночку мне бы и было стрёмно, но перед любимым человеком – экстремально.
Тем более, возглавлял сие священнодействие отец Илия – тот, у которого я предпочитаю исповедоваться, и тот, кто несколько дней назад попытался разнять противостояние на Майдане, встав с группой печерских монахов между противоборствующими сторонами. Правда, ни политиканы, ни менты не впечатлились иконами и хоругвями, и батюшкам пришлось разойтись ни с чем.
У меня был ещё один знакомый священник в Киеве – обычный приходской иерей отец Виктор или просто двоюродный брат Витёк, как я называл его до рукоположения. Он окунал благочестивую паству выше по течению в маленьком пригороде Киева Червонохрамске. Я колебался, ехать в пригород или окунаться в городе. Но поступок, нет с большой буквы Поступок иеромонаха Илии, вышедшего с миротворческой миссией на Майдан, сделали его популярным среди православной общины, что подтолкнуло меня к сделанному выбору. И к тому же, Наталье было удобнее добираться до дома из городской черты, а мне хотелось сделать это с ней вместе.
Отслужив молебен, отец Илия, несмотря на посты весивший более ста килограмм, всей своей богатырской плотью бухнулся в ледяную воду, подняв тучи брызг. Сразу же повалили и миряне.
Пришлось и нам с Наткой пойти в палатки переодеться, то есть раздеться, и, взявшись за руки, шагнуть в неласковый Днепр.
Когда всё было кончено, мы, закутавшись снова в тёплую одежду, наблюдали за остальными, одной рукой попивая горячий кофе из термоса, а другой держась друг за друга.
– Тот секрет мы разгадали, твоя рука в руке моей, – процитировала она по памяти песню, больше всего понравившуюся на новогодней вечеринке.
– Говорят, пережитые вместе экстремальные ситуации сближают, – ответил я по-философски.
– На что это ты намекаешь? – спросила она с напускным любопытством. Хотя, на самом деле, с её-то интеллектом, конечно же, всё поняла. Только хотела услышать это открытым текстом от возлюбленного.
– На то, что нам пора стать самыми близкими друг другу людьми – мужем и женой.
Темпераментная девица завизжала от счастья, заставив обернуться многочисленных зевак.
В понедельник, одновременно отпросившись с работы, мы поехали подавать заявление в ЗАГС.
Сначала нам предложили вторую половину марта из-за огромных очередей, но я дал на лапу, чтобы свадьба состоялась не позже конца февраля. Мы оба не сомневались, что никто из нас не сбежит за лишний месяц, но хотели попасть до Великого поста, чтобы совместить в один день гражданскую регистрацию и венчание.
Когда мы уже закончили улаживать формальности, мой слух уловил, как одна из работавших в ЗАГСЕ тёток шепнула другой:
– В последние дни ажиотаж бешеный. Девки не хотят умирать незамужними.
Наташа, к счастью, пропустила эту реплику мимо ушей.
* * *
А теперь самое время передохнуть и продумать, что по плану описывать дальше.
Уже сейчас мне ясно, что моя история была бы неполной без экскурса в давние времена, когда я был моложе, и донецкие абрикосы слаще, и Чёрное море теплей.
Вопрос, насколько давние события затрагивать, ибо времени на творчество далеко не куча.
Нет, всё-таки надо показать все события, что так или иначе привели меня к тому, к чему я пришёл.
Начнём с седой старины.
Глава 2. Начало.
Мой дом был на самом краю райцентра Лутугино, неподалёку от городского кладбища.
Там получил квартиру на исходе эпохи застоя мой отец, за ударный труд на единственном в городке заводе, одном из крупнейших на Украине, да и во всём СССР, пожалуй.
Закончив Луганский Машиностроительный Институт, отправился на завод и я.
То есть, по происхождению я провинциал в полном смысле этого слова. Из маленького города, да ещё и с глухой окраины. В школу приходилось ходить, пересекая весь город по диагонали, к памятнику его основателю, профессору Лутугину.
Первые четыре класса учился в советской школе по-русски и даже побывал пионером, ровно в последний набор успел.
А потом на державну мову пришлось перейти. Впрочем, её в Луганской области не знал почти никто. Даже учителя по этому предмету. В основном практиковали суржик, который был родным для большинства жителей города, включая меня, так что я уверенно получал пятёрки, особо не напрягаясь.
А вообще, любую училку украинского заткнула бы за пояс моя мать – уж она-то типичная украинка, в Славяносербске таких побольше, чем на юге области, откуда папа родом.
Они познакомились на танцульках в общаге Луганского (тогда Ворошиловградского) Машиностроительного Института, где позже учился и я. Папа даже помнил, что во время их первого танца институтский ВИА играл Битлов, запрещённых под страхом исключения из комсомола.
И этот танец будущего инженера с красивой девушкой принёс вполне ожидаемый результат, который сейчас пишет эти строки.
Может быть, именно поэтому я и люблю рок-н-ролл.
Но речь сейчас не об этом.
А о том, что я уродился полукровкой – половина тела хохлячья, половина коцапська.
А вот кровь у всех одинаково красна. И у русских, и у украинцев, и у метисов, как иногда называют таких, как я.
Впервые я это понял, когда в пятом классе подрался с одним из немногочисленных «щiрих украiнцiв» в нашем классе, что хаял русским матом моего русского отца и пионерский галстук, который я никак не хотел снимать.
Знатно мы тогда друг другу наваляли. Это была первая кровь, пролитая мной на национальной почве. Но в детстве обиды забываются быстро, и через три дня, когда ещё не зажили синяки, мы с Тарасом уже играли в футбол за одну команду.
* * *
По идее, детство на окраине провинциального городка в трудные 90-е должно было меня закалить и сделать пробивным.
Но я был, хоть и способным, но ленивым.
И, окончив школу твёрдым хорошистом, не стал пытаться поступать в институты Киева и Харькова, а выбрал находящийся под боком институт, где ранее учились родители.
А после его окончания также пошёл по пути наименьшего сопротивления – работать на ближайшее производственное предприятие.
Тем более что мой дед – не кто иной, как двоюродный племянник директора завода Александра Сергеевича Бешлыка, один список регалий которого потянет на пару страниц 12-м шрифтом.
В те годы завод возглавлял Будальянц, начинавший при Александре Сергеиче простым слесарем, так что я, можно сказать, был там блатным.
И всё-таки, даже всесильный Николай Абрамыч не мог сразу устроить вчерашнего студента на престижную непыльную должность. Точнее, не хотел. Руководитель советской закалки был категорически против того, чтобы плодить синекуры. А ещё в отдел информационных технологий был нужен специалист обязательно на постоянной основе, а я мог устроиться только временно – по окончании института про меня вспомнили украинские вооружённые силы.
Так что, пять месяцев пришлось повкалывать простым электриком.
Как заметил мой напарник Санька Седов, признанный острослов и большой любитель фильма «Кин Дза Дза»:
– Ты хотел, чтобы перед тобой сразу «Ку» делали? Цапу покрути, чатланин ты наш!
И я крутил всё, что потребует мастер. Где гаечным ключом, где отвёрткой, где шуруповёртом.
А за несколько дней до увольнения в связи с призывом в армию получил производственную травму. Пытаясь лихо перехватить дрель из руки в руку, я случайно нажал кнопку включения, и сверло оставило на второй руке две поперечные борозды.
У меня от природы раны сильно кровоточат и плохо заживают. Хорошо ещё, что дело было на Донбассе с его сухим климатом. При стопроцентной влажности была бы вообще труба.
В общем, в военкомат я пришёл с живописным шрамом на правом предплечье.
И когда его увидел психиатр, на его лице появилась заинтересованность.
– Вены что ли резал? – задал он мне вопрос, оскорбивший меня не на шутку.
– Производственный травматизм. Я что, похож на идиота?? – вспылил я мгновенно.
– Если не цепляешься за законную возможность откосить, то похож, – пошутил доктор со свойственным врачам чёрным юмором.
И направили меня в войска связи ВМФ.
А я и вправду косить особо не хотел.
Да если бы и захотел, взятка за стопроцентную гарантию «белого билета» была неподъёмной, учитывая низкие доходы семьи.
Да и зачем?
Шёл 2003 год. До гражданской войны было, как до Китая пешком. Всё тихо и спокойно. Кучма продолжал по-тихому разворовывать всё, что не успел разворовать Кравчук, и ни с кем не собирался воевать. Так что, я подумал, что лучше прожить один год в казарме, чем пять лет в бегах, и безропотно пошёл топтать плац сапогами. Точнее, флотскими ботинками.
Поделиться книгой: