Обожаю грешников

– С божьей помощью, – пожал плечами Павел, оглядываясь. В старом серванте виднелись иконы, на стене висел поеденный молью ковёр, балкон был завален многолетним пылящимся хламом. – Что с работой?

– С какой работой? – потирая глаза, спросил Боря.

– С работой на стройке, куда я тебя устроил на той неделе.

– А, ты про ту… – махнул рукой Боря. – Так я в первый же день свалил оттуда на хуй.

– В очередной раз…

– Не, брат, это не работа, а каторга, ей богу, – развёл руками Боря. – Я там с пацанами пообщался, они все воют как волки. Короче, пашут с утра до ночи, а прораб у них гандон редкостный – ещё и штрафует, когда моча в голову ударит. Потом сам посуди – мне ехать на двух маршрутках туда, а обратно, когда темнеет, бежать надо на остановку, чтобы на последнюю успеть. В общем, братец, не по мне такая работа.

– Платят же нормально… Официальное оформление, льготы. «Газпром», все-таки…

– «Газпром» не «Хуйпром», я вон грузчиком пошёл на базу овощную здесь рядом и в хуй не дую, – прыснул Боря. – Штуку в день платят, что ещё надо? Дашка довольна, спиногрызам на еду и лекарства хватает, ещё и мне на пиво остаётся.

Павел покачал головой.

– Слушай, брат, а пойдём накатим по сотке? – Борис вскочил с дивана и хлопнул в ладоши. – У меня холодная чекушка стоит, закусь есть. Пойдём, а?

– Ты же завязал вроде?

– Завязал, – кивнул Борис, – но суббота же.

Они прошли на кухню и сели за маленький столик у окна. За окном во дворе играли дети, на лавочках сидели пьяницы, какой-то измазанный старик чинил свою «Жигули», подростки у гаражей раскуривали траву.

– Шо приперлись? – буркнула Даша.

– А ну пошла вон с кухни! – рявкнул Боря. – Мужики разговаривать будут.

– Сам пошёл, падла! – огрызнулась она.

– Ах ты тварь! – Боря схватил со стола перечницу и запустил ее в жену. Она охнула, схватилась за затылок и обернулась с поварешкой в руках. – Пошла! Или покалечу.

Даша ушла.

– Зачем ты так с ней? – глядя на недоваренный борщ, спросил Павел.

– По-другому они не понимают, бабы… – Борис достал из холодильника бутылку и разлил водку по рюмкам. – Всю кровь мне уже выпила, скотина.

– Ладно, ваше дело… – потупил взгляд Павел. – Ты только руки сильно не распускай…

– Ей для профилактики полезно. Раз в неделю, не чаще. Чтобы нос не задирала.

Павел покосился в сторону дверного проема, где скрылась Дарья.

– Скажи лучше, вы в церковь ходите? – спросил он

– Ходим, – кивнул Боря. – По воскресеньям. Слушай, брат, я у тебя никогда не спрашивал, а мы тут недавно с мужиками разговорились на перекуре. Они говорят: «У тебя же брат вроде как апостол». А я им говорю: «Ну, и что с того?» Им интересно стало, какой он – бог. Ну, я сначала об этом не задумывался, а потом понял, что ни разу у тебя об этом не спрашивал.

– Тебе, правда, это интересно?

– Ну да, – пожал плечами Боря. – Ты с ним каждый день общаешься по работе, а я ни разу у тебя так и не спросил, какой он.

– Все обычно только это и спрашивают… – усмехнулся Павел. – Вот и ты теперь.

– Брат, да мне похуй на выгоды, ты же знаешь, – Боря хлопнул его по плечу. – Мне на свой кусок хлеба заработать, а чужого не надо. Каждый на своём поле пашет – ты там, в самых верхах, а я здесь – на земле. Ну, так что, какой он, бог?

– Какой, какой… – задумался Павел. – Обычный он. Среднего роста, немного пухлый, сутулый, с залысиной, в очках, почти не бреется. Сидит у себя в офисе, «Ютуб» смотрит в свободное время, бургеры из «Мака» ест, курит. По утрам планерки проводит – собирает замов своих, ну, или как ты по-старому именуешь – апостолов, – он усмехнулся. – Сейчас уже все не так, конечно, давно этих анахронизмов нет уже. На планерках мы отчитываемся о проделанной работе, план на неделю составляем, на месяц, графики у нас, CRM, работаем по системе «Agile». Потом встречи у него всякие – то с сановниками, то с какими-то важными людьми, но это редкое явление, в последнее время он замкнут, почти всегда в одиночестве, ни с кем видеться не хочет. Ну, и все. Он дальше в своём офисе сидит, работает, а мы по своим местам расходимся, и так до следующей планерки.

– О чем вы с ним вообще общаетесь? – Борис поднял рюмку и опрокинул ее. – Ну, в смысле, о чем с богом напрямую разговаривать можно?

– Да обо всем, – пожал плечами Павел. – О машинах, о зарплатах, о бабах, о гаджетах… Говорим на те же темы, что и с любым другим.

– Ну, а как же катаклизмы всякие, болезни… Не знаю, какие-то глобальные вопросы.

– Нет, на эти темы он давно уже не говорит, – покачал головой Павел. – Есть целые департаменты – и по катаклизмам, и по болезням… Во главе этих департаментов стоят ответственные лица. Эта система давно оптимизирована, Боря. Он за две тысячи лет устал от всех этих глобальных вопросов. Подписывает бумаги, которые ему ответственные менеджеры приносят, даже не заглядывает туда. Он, если честно, и в мои бумаги не смотрит давно… Я ему доклады на сотни листов каждый день ношу. Там и списки грешников есть на прощение, вот он и визирует их, даже не глядя. Это раньше все случаи досконально изучал и принимал сам решение – кого простить, а кого… Ну, сам знаешь. Устал он, Боря. Как и все устают. И депрессия у него бывает, и апатия. И срывается, и плачет, бывает… Все бывает.

– А вся эта херня, что в мире происходит? – спросил Борис. – Война в Западном Полушарии… Уже столько длится, неужели нельзя решить эту проблему?

– Можно, конечно, – вздохнул Павел. – Но войны и прочие происшествия курирует другой менеджер, а он… Как тебе сказать… Не совсем заинтересован в том, чтобы эта война завершилась. Свои интересы у него, вот он и носит богу бумажки соответствующие с доводами.

– Ясно все, – налил себя очередную стопку Борис. – Долбоеб ваш бог – вот что я понял из услышанного.

– Это зря ты говоришь, – обернувшись, процедил Павел. – Он ведь не всесильный. За всем не углядеть. Есть система, есть порядки и сформированные столетиями правила. Он хороший. Добрый. И, несмотря на все недостатки, мы его любим.

– Добрый… – покачал головой Боря. – Кому нужна такая доброта? Мы тут, как дети, получается, которых бросили в песочнице копаться. Сами по себе. А следят за нами какие-то заинтересованные в собственных выгодах менеджеры… А что если одному из таких менеджеров будет выгодно наводнение устроить или ещё что?

– Все не так просто…

– Да уж проще некуда.

– Ладно, брат, не клеится у нас разговор. Вот давал зарок не говорить о работе… Так всегда получается. Чтобы понять систему, нужно сначала в неё попасть. Со стороны все легко и просто.

– А ты, паскуда, вспомни, к кому бежал, когда у Сашки опухоль нашли! – вбежала в кухню Даша, которая все это время стояла у прохода. – Неблагодарная скотина! Ты же к Паше тут же прибежал. Молил его на коленях! И тот помог… И потом ещё столько раз помогал! Что бы ты делал, если бы у тебя такого брата не было?

– Подслушиваешь, тварь? – насупился Боря и принялся искать взглядом предмет, который можно было бы запустить в жену.

– Подслушиваю, чтобы ты тут не наговорил чего! И только попробуй руку поднять, животное! А ну-ка прощения проси за то, что бога оскорбил.

– И не подумаю, – Боря скрестил руки на груди. – Сашка наш – случай частный. А те пацаны, кто на фронте гибнут пачками, – это уже система. Пока он так и будет подмахивать бумаги кому попало, ничего хорошего в этом мире не будет.

Павел поднялся из-за стола и бросил мрачный взгляд на Дашу.

– Не нужно мне было говорить об этом.

– Нет, нужно! – встрепенулся Боря. – Теперь я хоть понял, кто он, да и кто вы – менеджеры хуевы со своими шкурными интересами, тоже понял.

– Не слушай его, Паш, – взмолилась Даша.

Павел молча покинул квартиру, встретившись на лестничном пролете с Сашкой, двенадцатилетним племянником. Они прошли мимо друг друга, вскользь попрощавшись, и Павел вспомнил, что бумагу на исцеление от рака, в которой среди прочих детей был и Сашка, он все ещё не доложил на подпись. А потом он подумал, стоит ли ему это делать?

ПРИПОДНИМИТЕ ЗАНАВЕС

«Нет, брат, тут все мрачно и дико, как в самой настоящей клоаке», – звучал голос Димки в голове. Даниил прокручивал этот разговор раз сто, и каждое новое воспоминание заставляло его спину покрываться холодным потом. «Я не знаю, сколько тебе платят за всю эту хуйню, но я больше не игрок на этом поле. Тут уже не про деньги. Ты меня знаешь, брат, я пока сто раз не подумаю, рот свой не открою. Вот и говорю тебе все как на духу. Не зря же я сюда рвался два года. Не зря». Даниил быстрым шагом двигался по светлому коридору, судорожно сжимая в руках свой рабочий планшет. Его идеально начищенные туфли отражали мягкий коридорный свет. Он был гладко выбрит, свеж, выглядел от силы на двадцать пять. «Значит, слушай внимательно, раз уж так судьба распорядилась, брат. Половина наших, которых перебрасывают по тайным каналам, знать не знает, что тут творится на самом деле. Тупо бабки колотят – платят немало, в зависимости от звания и должности. Они пребывают сюда из разных точек и как щенки сначала головами крутят, ни хуя не понимают. Кому автомат в руки сунут, кого за баранку посадят – работа всем найдётся. Эти парни, в основном двадцатилетние сосунки, числятся здесь гражданскими добровольцами. Дескать, из патриотичных соображений приехали – отстаивать права американцев на свою землю. До первой бойни они все такие возвышенные, одухотворенные. А потом… Потом, когда в кровавой бане побывают, возвращаются уже другими людьми. Постаревшими лет на двадцать. Кто седой, кто морщинистый, кто заикается. Потом старшие спаивать их начинают – водкой заливают неделю, пока мандраж не проходит. При этом «лечат» всю дорогу, речи заготовленные толкают. Тут вроде как атмосфера братства, все дела. Никакой дедовщины, никаких наказаний – все братья по оружию, у всех одна цель. Но это все лажа полная. Старшие, они обычно армейские офицеры в отставке или прикомандированные, по лекалам действуют – все речи заготовлены давно, манеры отточены, поведение продумано. Загоняют такую дичь, что пацаны эти под водярой все хавают и гривой только и успевают махать».

Даниил остановился напротив кабинета с надписью «Директор департамента дальнего зарубежья», выдохнул, поправил галстук и постучался. «Войдите», – донеслось. И он прошёл внутрь, попав в просторный светлый кабинет на сорок втором этаже. Вид на Москву открывался великолепный, и Даниил, бывая здесь по несколько раз за неделю, так и не сумел привыкнуть к этой потрясающей панораме.

– Проходи, – указала на свободный стул Маргарита Михайловна, сидевшая за своим массивным рабочим столом, заставленном телефонами. За спиной ее виднелась подробная карта мира с расставленными на разных континентах флажками.

Он сел, разложил планшет, и уставился на неё, разглядывая огромный чёрный бриллиант в колье на шее. Маргарита Михайловна записывала что-то в рабочую тетрадь, ожидая доклада, а в голове у Даниила все звучал голос Димки. «Тут такой конвейер, брат, тебе и не снилось. Настоящий колбасный цех. Никакой организации, никакого порядка, распиздяйство на каждом шагу. Грузовики с трупами снуют туда-сюда, никакого не хоронят – просто скидывают тела в одну кучу и сжигают, а потом списки пропавших без вести на родину рассылают. Журналисты отдельно живут, их особо не подпускают к основному штабу. Я и ещё три военных корреспондента за месяц никуда не выходили. Раз в день зам начальника штаба придёт, что-то пробурчит под нос и скроется: сухие цифры, какие-то общие детали той или иной бойни. А мы потом из этой бредятины сюжет высасываем, снимаем что-то, пишем».

Маргарита Михайловна оторвала взбудораженный взгляд от планшета, который ей передал Даниил, и уставилась на него совершенно обескураженно. Она насупилась, проморгалась и откашлялась.

– Тебе нездоровится, Даниил? – наконец спросила она, поправив локон волос. – В каком бреду ты писал эту статью?

– Я… – Даниил опустил взгляд. – Маргарита Михайловна, я последнее время переписку веду со специальным военным корреспондентом, мы с ним на журфаке учились, Дмитрий Коптев… Он там, на Западном фронте, третий месяц в командировке. Парень талантливый, способный…

– Погоди, погоди, – Маргарита Михайловна подняла ладонь. – Даниил, сколько ты работаешь в моем департаменте?

– Второй год, – ответил он.

– Именно! Второй год ты работаешь здесь, Даниил, и я по праву считаю тебя одним из лучших аналитических журналистов не только в нашем департаменте, но и во всей «Новус Эст». Когда пришёл твой дядя, человек, которого я безмерно уважаю, и просил за тебя, я, признаться, немного смутилась. Сюда попадают не просто по знакомству, здесь должны сойтись все звезды, которые только могут сойтись. И вот в твоём случае они все сошлись, а на мою удачу ты оказался ещё и прекрасным профессионалом! И теперь ты ошарашиваешь меня вот этой статьей? – она помахала планшетом перед его лицом. – Скажи, за что ты меня так не уважаешь?

– Я уважаю вас, Маргарита Михайловна, – тихо сказал Даниил. – Но я попытался в этой статье донести события, происходящие на Западном Полушарии с иной точки зрения…

– Так, так, так, стоп! – Маргарита Михайловна подняла руки. – Ты кто, блять, такой вообще, а? Ну-ка, в глаза мне смотри! Чего несёшь, Даниил? Ты знаешь, кто вообще твой работодатель?

– Знаю.

– Так куда ты прешь, не пойму? Тебя, что, зарплата твоя не устраивает?

– Устраивает, Маргарита Михайловна. Просто я подумал, что могу принести пользу, выпустив такую статью.

– Ты серьезно сейчас? – она всплеснула руками. – Пользу? Да тебя за такое больше никогда на работу не возьмут, а ещё и посадят по-хорошему! У тебя, что, инстинкт самосохранения отсутствует? Ты только послушай, что пишешь! «В рядах враждующей стороны плечом к плечу со вторженцами с другой планеты воюют и обычные американцы. Не все они, как выяснилось, относятся к инопланетянам враждебно и готовы отстаивать их право на интеграцию в западное общество. Многие американцы подтверждают, что обороняют свою землю в рядах с инопланетянами, давая отпор агрессорам с Восточного Полушария». С ума сошёл? Это кто агрессор, а?

– Мой товарищ, Дмитрий…

– Преступник! – вставила Маргарита Михайловна. – Можешь быть уверен, что он не вернётся с фронта. По крайней мере, я сделаю все, чтобы именно так и было. Такие, как он, вносят смуту в размеренную и устоявшуюся жизнь. А такие податливые юнцы, как ты, Даня, потакают им. Большей ереси я ещё в жизни своей не слышала… – она закурила сигарету и откинулась на спинку кресла. – Значит, так. Через час жду тебя у себя с новой статьей. В твоём стиле, в твоём блестящем изысканном стиле, Даниил. И послушай, что я тебе скажу, дорогой. Больше никогда, запомни! Никогда так не делай. Предателей в наших рядах не любят, и я очень не хочу, чтобы тебя записали в ряд этих самых предателей, которых нам потом приходится ломать. Тебе все ясно?

– Мне все ясно, – повторил Даниил. – Только позвольте один вопрос напоследок?

– Только один.

– Как вы считаете, то, что мы делаем, можно назвать журналистикой?

Маргарита Михайловна побелела, брови ее сошлись, и глаза налились кровью.

– Пошёл вон отсюда! – был ее ответ.

Даниил так и не вернулся. Написал заявление и уволился в тот же день. После такого скандала с «Новус Эст» его, конечно, не взяло на работу ни одно информационное агентство, даже оппозиционное – мелкие конторы боялись навлечь на себя гнев информационных гигантов. Он не сумел продать свою статью ни одному издательству, а когда закончились деньги, Даниил судорожно принялся искать работу. Маргарита Михайловна позаботилась, чтобы в Москве его занесли в чёрный список все мало-мальски успешные конторы. Дядя не брал трубку. Даниил попытался создать блог, вести свой канал, но и эти ресурсы быстро заблокировали.

Как-то весенним мрачным днём он прогуливался по аллейке, курил дешевую сигарету и размышлял о совершенно низменных вещах, например о том, как прокормить себя этим днем. Навстречу ему шёл мужчина, и черты его лица показались Даниилу уж больно знакомыми. Это был Дмитрий. Дима Коптев, однокурсник Даниила и военный корреспондент, который снабжал его информацией с Западного фронта. Димка изменился за это время – они не виделись почти год, и теперь он сильно раздобрел, отпустил бороду и надел на нос причудливые очки.

– Дима! – выкрикнул Даниил, замерев в ступоре. Дима остановился не сразу, сначала притормозил, прищурился и уж потом, минуя пару метров, встал. – Не узнал?

– Даня? – нахмурил брови тот. – Ты, что ли?

– Я, конечно! – всплеснул руками Даниил. – Ты какими судьбами тут, братец?

– Да я… – Дмитрий потупил взор. – Я же перевёлся, в Москву вернулся в том году. Работаю здесь теперь.

– Где трудишься?

– В «Новус Эст», – пожал плечами Дмитрий. – Хорошее место предложили в международном департаменте, платят прилично.

– Как же так, брат? – Даниил отпрянул. – Ты ведь статьи писал разоблачающие, за правду топил, справедливость в высшую степень возводил. Да меня оттуда погнали из-за нашей с тобой переписки, а теперь я не могу даже менеджером вшивым устроиться.

– Да ты не кипятись, – Дима отступил, выставил вперёд руку. – Я там лишнего наговорил тогда… До сих пор раскидаться не могу. Ну, не бывает правды, не бывает, брат! И справедливости тоже нет. Мы, блять, дескать, такие ужасные, а они – все ангелы во плоти. Нет! Обе стороны хороши, обе используют грязные методы в этой войне, которой нет ни конца не края. С той стороны тоже столько подводных камней всплыло, что голова кругом идет. Да кто мы такие, чтобы вклиниваться в этот процесс, а? Да что мы можем вообще? Ты только посмотри на себя – грязный, запущенный, воняешь. Брат, ну скажи мне, неужели жизнь одного единственного индивида не стоит ничего? Вот так я размышлял и пришёл к выводу, что жизнь моя – самая высшая ценность на этом свете. А в жизни я хочу есть, пить и получать набор услуг, которые эту короткую и мрачную жизнь сделают чуточку лучше. Вот в чем суть, понимаешь, брат? Ради чего вся эта возня?

Даниил внимательно его слушал, а потом проговорил:

– Давай так. Замолви за меня словечко в «Новус Эст». Я принесу публичные извинения и буду ебашить как раб, принимая все их сучьи кодексы и правила.

Дмитрий как-то странно смерил Даниила взглядом, протянул руку и вяло ее пожал. А затем он отправился дальше, по своим делам. Даниил проводил его взглядом и пошёл по делам своим. Он умер через две недели от какой-то неизученной болезни. По крайней мере, так было написано в его некрологе.

ДРЯНИ

Маше было двадцать, когда умер ее отец. Глупейшая смерть из возможных – вырезали аппендицит в местном отделении и занесли заражение. Четыре дня в огненном бреду, а потом мучительная смерть и пожимающие плечами врачи. Тогда она впервые задумалась о том, что этот мир не такой уж и радужный. Она возненавидела людей в белых халатах за то, что у них есть право на такие глупые ошибки, цена которых – человеческая жизнь. И этим правом бездарные неучи пользуются в полной мере на регулярной основе. Учебу в престижном вузе, куда отец устроил ее по блату, Маша перестала рассматривать как плацдарм для дальнейших перспектив в жизни. Почти все студенты платили за каждый зачет и экзамен, а по-настоящему учились лишь единицы, да и те время от времени носили деньги тому или иному несговорчивому преподавателю. После смерти отца платить за учебу она больше не могла, да и учиться Маша вовсе не хотела, поэтому бросила все и устроилась на работу кассиром в продуктовый магазин.

Через год, когда суд над медиками оправдал всех причастных к смерти ее отца и даже не лишил их возможности иметь статус доктора, Маша окончательно поникла. Она впала в глубокую депрессию, начала злоупотреблять алкоголем и наркотиками. Побороть депрессию ей помог Даня – молодой человек, работавший в том же магазине охранником. Бывший успешный журналист, а ныне – опустившийся на дно маргинал, презирающий всех вокруг. Он и затащил ее в кружок под названием «ОППО», так называемые молодые революционеры, целью которых было свержение режима радикальным путем. Кружок носил кодовое название «Дряни» и был одним из сотни других подобных кружков «ОППО» по всей стране. В «Дрянях» состояло, по меньшей мере, двадцать два человека, трое из них были засекречены в целях конспирации. У каждого члена кружка была история, а порой и не одна, схожая с историей Маши. У кого-то забрали бизнес, кому-то подбросили наркотики, чью-то мать сбил пьяный подросток, и его даже не лишили прав. Когда ее приняли в «Дряни», Даня рассказал ей и свою историю про то, как он пытался бороться против лживой государственной пропаганды. Маша посещала каждое собрание кружка, участвовала в тайной агитации, рассылала письма на электронные почты по спискам, поддерживала и распространяла изобличающие прогнившую систему видео на Ютуб, а через два месяца получила кличку – Медуза, что дало ей право считать себя постоянным членом сопротивления.

Весной на одно из собраний пришел некий Дрозд. Это был лидер «Дряней», который провел в тюрьме год за оскорбление власти в социальных сетях. Его встречали как героя, им восторгались как самые молодые члены «Дряней», так и бывалые старожилы кружка. Дрозд сразу обратил на Медузу внимание, и уже через две недели у них вспыхнул роман. Даня к тому времени совершенно ушел в себя, а когда Маша сказала ему об их отношениях с Дроздом, он и вовсе пропал. Исчез бесследно, как будто его и не было в ее жизни. После возвращения лидера из заключения жизнь забурлила, заиграла новыми красками. Дрозд каждую неделю мотивировал «Дряней», толкал речи, раздавал указания и советы. Они с Медузой ходили на свидания, и она, кажется, по уши в него влюбилась. Дрозд был идеальным во всем, единственное волнение, что одолевало Медузу, вызывалось постоянными звонками ему на телефон. Когда его мобильный звонил, Дрозд менялся в лице, а затем уходил в сторону, чтобы поговорить. На вопросы о том, кто ему звонит, он не отвечал. Но Медуза старалась не обращать внимания на эти странные звонки, потому что Дрозд был лидером кружка и все свое время посвящал правому делу. Они часто беседовали на темы справедливости, говорили о революции и том светлом будущем, которое ждет их после победы. Однажды Дрозд назначил общий сбор «Дряней», чтобы провести тактическую планерку и сообщить членам кружка какую-то важную новость. Это означало, что придут даже засекреченные члены, с которыми Маша за год своей деятельности в кружке ни разу не виделась. Сбор был назначен на ранее утро, и Медуза пришла на конспиративную квартиру за час до назначенного времени. Дрозд, конечно, уже был на месте. Остальные члены подтянулись в течение следующего часа. Троица секретных прибыла аккурат к назначенному времени. Дрозд познакомил каждого из них с Медузой. Чиполлино – высокий худой мужчина лет сорока, ответственный за интернет-активность кружка. Баба-Яга – полная девушка в татуировках, куратор по привлечению новобранцев. Доктор – совершенно пожилой сутуловатый мужичок, который писал нужные статьи в журналы и газеты. «Я пойду покурю, – сказал Дрозд Медузе, обуваясь. – Через пять минут начнем собрание». И он поцеловал ее в губы – как-то странно, резко и грубо. А потом еще и посмотрел на нее таким необыкновенным взглядом, что по коже Медузы прошел мороз. Через пять минут вместо Дрозда в квартиру ворвались волки.

ДОЖДЬ ПОШЕЛ

Дождь шел четвертые сутки. По сточным канавам текла коричневая жижа, разносящая дикую вонь по всей округе. Зонты не купить, дождевики в магазинах давно закончились, равно как и резиновые сапоги, как и насосы. Заканчивалась хлорка и респираторы в аптеках, и даже появились очереди за питьевой водой. В небе гремели военные вертолеты, по улицам носились микроавтобусы с мигалками, но ни в телевизоре, ни в Интернете ничего не говорили, и жители небольшого сибирского городка Арска так и коротали свои дни в полном неведении и невыносимой вони.