Убеди Меня Жить

Автору стоит приметить, что люди были не простыми митингующими, или персонажами, объявляющими забастовку. Наоборот, если можно было бы представить себе что-нибудь более организованного, чем это, любой прямой наблюдатель этих событий назвал бы только какую-либо из административных структур. Люди были в специальной атрибутике, масках, некоторые, как будто бы заранее предвидев всю ситуацию, выходили с плакатами, обрисованными различными иероглифами, из которых наш читатель мог бы проглядеть лишь одно внятное для восприятия неподготовленным взором слово: «Мессер».

Люди толпами заходили внутрь приезжающих электричек, и, не обращая внимания, в каком направлении она едет, занимали места, а, если мест не было, присаживались прямо на пол.

В одной из такой электричек, в которой столпотворение превысило все возможные границы, и, с полным, забитым тамбуром, выезжая в сторону Москвы, сидели три знакомых нам лица.

Одно, худощавое и длинное, распостерлось, выдвигая свои массивные в неимоверной длине ноги. Второе, более пухлое, и, можно сказать, – стеснительное, сидело неловко поджав ноги, казалось бы, побаиваясь всех стоящих вокруг него людей, будто бы попав в совершенно уникальную и ненормальную для него обстановку, которая, соразмерно с количеством людей, находившимися в тамбуре, давило на него.

Герои нашего рассказа смотрели друг на друга в немом вопрошании. Казалось бы, они хотели перемолвиться друг с другом хоть одним словом, сказать друг другу хоть одну появшившуюся у них мысль, но каждый раз, как кто-либо из наших действующих персонажей пытался было молвить хоть один отклик, так сразу тамбур, можно подумать, назло, восполнялся неисполнимым гомоном, каждый пытался поговорить со своими знакомыми, и, создавая такой вселенский, можно себе представить, довольно массивный грохот, тамбур, будто бы обладая единым разумом, быстро утихал, и каждый, казалось бы, ощущал на себе алые краски стеснения, которые так резко выступали на лицах невинных и молодых душ, когда они попадали в неловкую для их достоинства ситуацию.

В таком положении они ехали два часа.

Каждый раз, как электричка останавливалась, внутрь тамбура пытались пробраться большие активисты, можно подумать, что даже более резвые, чем из города их отправления. Но, как только те, ощутив давление со стороны других тел, проваливались в своей задаче, отступали, солидарно кивая, как будто бы условным знаком, понимающе прощались.

Как только поезд ступил своим сутулым носом на станцию «Окружная», герои нашего рассказа, внегласно скоординировавшись, и, можно подумать, проводя ментальную и когнитивную регруппировку, пробивались к выходу из вагона.

– Это возмутимо! – взрычал Семен, и, по праву самого массивного, и, самого сильного, что внутри толпотворения служил своего рода кнутом, двумя руками которого разгонялись стоящие люди, первопроходцем ступал на платформу, и, приземлившись на обе ноги, обернувшись к своим компаньонам, продолжил – Что происходит?! Это не нормально!

– Либо нас преследуют несчастные совпадения, – вздыхая, присоединялся к Семену Кирилл, – либо мы огромные везунчики.

– Скорее всего и то, – кончил за всех троих Владимир, – и то.

Затем, уже физически, гласно перегрупировавшись на платформе, что, на удивление всех троих, была пустынна, они спустились к метро.

Совсем скоро они оказались на Китай-Городе.

Хотя, автору стоит подметить, что это «скоро» не может корректно вписаться в привычные для читателя рамки. Отнюдь, в условиях, в которых находились персонажи нашего рассказа, совсем скоро, как привыкли бы наши читатели, добраться туда было бы невозможно. В метро была ужасная давка. Ряд станций, казалось бы. устроит себе ценз на проход вглубь, отсекая от прохода внутрь людей в масках или с плакатами, скандирующих лозунги. А в самих вестибюлях, и, на удивление наших героев, которые как раз таки и подметили столь удивительный факт, количество патрулей было удвоено, и, можно было подумать, что в определенные вагоны, будто бы специально, заглядывают сотрудники правопорядка.

В общем, как бы люди не пытались в себе это скрыть, была настоящая паника.

Чем ближе они приближались к обетованной станции, тем больше у них оказывалось попутчиков. Совсем скоро у них почти не было возможности даже оказаться внутри вагона.

В один момент, когда они наконец дождались на «Ботанических Садах» тот самый вагон, в который, казалось бы, можно пропихнуться, их подвел Семен. Тот, в силу своей природной пухлости и скромности, совсем не желал входить внутрь уже переполненного вагона. Только после нескольких минут споров, двух пропущенных поездов, и трех поджопников от Кирилла, он все-таки согласился, что в их ситуации, когда на кону стоит что-то более великое, что-то, к чему они приближены одновременно больше и так далеко от всех учавствующих в непонятной для них организованной деятельности, задумываться о приличиях – дело последнее.

Каким-то непонятным чудом они выбились на станцию Китай Город. Толкаясь, и, заранее взявшись за руки, ибо в таком столпотворении немудрено было потеряться, или, что еще хуже, упасть, и уже никогда не подняться, они протискивались вглубь.

Совсем вдруг они услышали близкий и к ним визг. Визг был необычный: было очевидно, что издает его мужская гортань, но для любого неопытного слушателя, не находящегося в положении подобному каждому, кто был в том столпотворении, он бы показался настолько женским, настолько визгливым, что тот, в силу своего благородства, – а автор уверен, что его читатель уж точно благороден, – ринулся бы его, или, правильно в данном случае сказать, ее спасать. Неожиданно Семен накренился в сторону Кирилла. Обернувшись, Володя заметил, как он подскользнулся, и, смертельно побледнев, как уже имел честь автор описать, визжал.

Но было в его визге что-то необычное. Казалось бы, что Кирилл чувствовал себя не просто в шаге от смерти. В его визге, визге столь тонким для такого тонкого существа, как он, резким, для такого резкого человека, как он, и протяжным, для такого непротяжного мужчины, как он, было нечто звериное. Нет, это было нечто худшее, чем смерть. Это был страх.

Семен, казалось бы, отреагировал совершенно спокойно, и, с чудовищной силой, которую Владимир никак не мог ожидать в таком тонком теле, поднял своего брата, и, поставив его на ноги, выслушивал странный лепет, тонкое блеяние, похожее на бормотание, которое он говорил скорее себе под нос, чем своему брату.

– Потом сочтемся, – угадав его мысли, заявил Семен, – на то мы и братья.

Дальнейших происшествий на их пути не было.

– Можете не доставать карту, – мечтательно, совсем не всматриваясь в своих компаньонов, но, наоборот, стоя спиной к ним на элеваторе, но высказывая достаточно громко, чтобы они могли слышать, заявил Владимир, – Мне кажется, что вся эта толпа идет как раз туда, куда нужно нам.

Ребята одобрительно кивнули.

Оставим наших героев подниматься по элеватору метро и вознесемся на крыльях, которые автор с радостью дарует своему читателю, и перенесемся на Старую Площадь, прямо к зданию Администрации президента, в толпу, которая, сначала ставшая осаждающими, но, как только из здания начали показываться силуэты служителей правоохранительных структур, мгновенно стали осажденными.

В центре этих действиях, прямо в небольшой пространстве, которое бравые служители закона смогли отвоевать в тяжелой битве, стояло два избранных человека. Один, держащий на своем плече камеру, устремлял взор на другого – женщину, которая, придерживая в руках микрофон, что так удачно подсоединен прямо к великому оружию двадцать первого века, говорила:

– Сегодня наша съемочная группа стала свидетелями оху… – она остановилась, и, опустив голову вниз, так, чтобы оператор не мог видеть ни ее улыбки, ни ее корящего себя огорчения, продолжила, – Стоп! Прости! Да, я понимаю, это не профессионально, но, правда, такого опыта у меня в жизни не было! Ну вырвалось и вырвалось, не вини меня!

Оператору, казалось бы, было совершенно все равно на то, что говорила его напарница. Та оправдывалась перед статуей, и, можно было подумать, что ее слова были в первую очередь направлены самой себе, чем безмолвной темной линзе камеры.

– Сегодня мы стали очевидцами удивительного события! Посмотрите на происходящее, – она немного отошла, позволив оператору заснять группы протестующий, сдерживаемыми бравыми солдатами правоохранительных органов, – Сегодня, близь Китай Города, на улице Старая Площадь около Аппарата Президента собралась толпа, численность которую белый счетчик предоставить пока не смог, но все они скандируют одно и то же. Спасите нашего Мессера! Напоминаем, что до этого Владимир Путин в рамках рабочего визита совершил инспекцию в одно из образовательных учреждений подмосковья. Кто такой Мессер? Что ему угрожает? Смотрите в дальнейших экстренных репортажей на телеканале Руссия двадцать пять!

Не позволив дослушать репортаж нашего необычного корреспондента, мы увлекаем читателя в передние ряды протестующих, где уже давно показались три знакомые нам головы.

– Это невозможно! – стараясь перекричать весь гомон, заявлял Семен

– Это невозможно… – задумчиво, утвердительно высказывал Кирилл, втыкая руки в карманы и опуская взгляд на землю

Владимир промолчал. Он, подставив кулак под челюсть, стоял, раздумывая. На его лице, что озарилось необычайным проблеском мышления, все еще виднелось чувство азарта. Казалось бы, сейчас он представлял себе, как пробегает сквозь эту толпу, размахивая ОМОНовцами, и, продвигаясь прямо в резиденцию президента, и, судя по его забавной ухмылке, ему казалось, что те, восхищенные им, уже были готовы рукоплескать ему за смелость и усердие, наградить великие звания, и все в подобном роде. В общем – Володя продолжал быть в своем вкусе.

Кирилл смотрел прямо на него. Казалось бы, что в его блестящих, пламенных глазах он находил вдохновение, силы. Он будто бы видел в этом юношеском, азартном пламене смысл жизни. Это пламя, вскоре, прямо как в самом начале нашего произведения, когда этим необычайным когнитивным, идеологическим вирусом заразился Владимир, перешло в сердце, нет, можно сказать, что прямо в его болезненную душу. Кирилл, в своей импульсивности, можно сказать, горел. Он дрожал, он хотел действовать.

В один момент, будто бы по зову провидения, протестующие расступились. Из концов рядов выходила маленькая группа. Казалось бы, что в ней нет ничего примечательного, пока наблюдатель не подверг бы их силуэты тщательной инспекции. В их руках были мутные бутылки, с в чем-то обмоченной торчащей изнутри тряпкой. В их руках были Коктейли Молотова.

Совсем скоро их подожгли. Первая рука, первая и самая близкая, которая была не только рядом с Кириллом, но и со строем ОМОНа, была самой твердой из всех. Именно она начала пожар.

Кирилл, находящийся в экстазе, побежал прямо на строй ОМОНа. Двумя прыжками он уже оказался под щитами правоохранительных органов, и, хватаясь за них, пытался подставить служителей правопорядка прямо под объятые праведным пламенем коктейли.

И у него это получалось.

Семен, наблюдающий эту картину, и отреагировавший на происходящее только тогда, когда, как обычно, было уже поздно, закричал:

– И-Д-И-О-Т!

На его глазах проступили слезы. Он подбежал к группе ОМОНовцев, которые избивали бедного Кирилла. Тот, если мы позволим читателю взглянуть сквозь подпорки щитов, казалось бы, не чувствовал боли. Его лицо, казалось бы, начало гореть ровно так же, как горит его пламя. Его алые, пламенные краски, проступающие на лице, которых, возможно, создал именно резкий всплеск идеализма, а, возможно, именно норадреналин, оказались под затмением дубинок и щитов солдат.

Семен, орудуя своими толстыми кулаками, начал откидывать от своего брата бравых служителей закона. Но безуспешно. Совсем скоро, он, просто закричав, закричав от глубокой душевной боли, от того, что въелось прямо к нему в душу, от того, от чего он уже не избавится в своей жизни, загорелся, загорелся, оказавшись в объятиях ОМОНовца, в тело которого попал прямой удар Коктейля Молотова.

Владимир смотрел на это действие, будто бы на сон. На его глазах сгорали два его друга, самых верных компаньонов, которых он мог бы только представить. Но он уже не верил в реальность происходящего. Подсознательно он до сих пор оставался в своих мальчишечьих мечтаниях, в своем азарте. Поэтому, хотя где-то в глубине души его сердце переживало эти моменты самым худшим для человека горем, он, не обращая внимания на крики своих друзей, выбежал во внезапно открывшуюся выемку в сонме ОМОНа.

Он пробегал прямо мимо корреспондентши. Та, что-то мямля в свой микрофон, наблюдая за происходящим, уже не могла что-то говорить, когда Владимир бежал ко входу в Аппарат Президента. Оператор, который был более хладнокровен, ловил момент. Он, орудуя своим чернозеркальным оружием, снимал происходящее.

Владимир бежал. Время для него замедлилось, он, казалось бы, бежал так медленно, как бежать может только хромой инвалид. Но, по сравнению с другими людьми, которые, совсем медленно шевеля челюстью, совсем медленно оборачиваясь в его сторону, и, совсем медленно орудуя своими ногами, устремлялись в его сторону, он был настоящей молнией. Вот он уже преодолел половину пути к зданию, когда из-за его стеклянных дверей показался темный силуэт.

Он мог видеть, как силуэт поднимал странный предмет, очертаниями похожий на пистолет. Он мог видеть, своим необычайно навостренным в этот момент, как у орла, зрением, как необычайная тень спускает курок. Он мог видеть, как пуля, летящая в разы быстрее ОМОНовцев, пытавшихся его догнать, летящая в разы быстрее, чем он убегал от них в сторону входа, летела прямо на него.

Прямо в его сердце.

Через пару секунд он остановился.

Он вздрогнул, чувствуя, как инородное тело, пуля, проходила навылет, пробивая сердце, вытаскивая его огромное, но совсем детское сердце наружу.

Он недолго стоял, всматриваясь в силуэт. Собрав последние силы, он слегка приподнял руку, и, указав на тень, совсем ослабевшим голосом скорее провел губами, чем пробормотал:

– Он убил меня.

И, высказав свои последние слова, подкосил колени, и свалился наземь, позволяя своей благословенной юношеской, можно сказать, героической крови растекаться по грязи, которая оказалась совсем недостойна носить на своей земле нового Оддисея.

Глава девятая, или финал, в котором один дьявол говорит с другим

Долго Антону ждать своего приезда не пришлось.

Мигалки, особый кортеж, перекрытые улицы, – все было сделано для того, чтобы уже через полчаса, если не раньше, наш герой оказался в Ново-Огарево.