Превратности культуры

Тебя он вскинет на дыбы!

Не хочу, чтобы меня поняли превратно – я не ретроград, но всему должна быть мера. Помнится, я был в восторге от спектаклей, которые студент выпускного курса Лёша Левинский ставил в школе-студии МХАТ, используя в классической драме элементы пантомимы. «Мизантроп» Мольера и «Мещанская свадьба» Брехта словно бы засияли новыми красками, но эти краски не заслонили то, что хотел сказать художник.

После спектакля Левинского по пьесе Брехта я записал свои впечатления – это был поток сознания или что-то в этом роде:

«Отчуждением распят на пороге непреходящего. Разлука и сытое жлобство. Удел и уделики. Последним выдохом выдохнуть смех… Занавес поднят. Лица терпеливы, склонились и ждут. Бессмысленная толпа располосовала прожитыми взглядами комнату. В ожидании священнодействия. Муки радости. Бессилие нищего, возведённого на престол. Голод будней. Тщетность нетерпения у порога ничтожности».

Поговаривали, что лёшиной маме, актрисе и поэтессе Ганне Грановской, мой «белый стих» весьма понравился. Но дальше этого не пошло, и только через много лет я всерьёз занялся литературным творчеством. Впрочем, есть ещё «крик души» из заметок прежних лет:

«Куда всё подевалось? Во что превратился тот театр, который я боготворил когда-то, в благословенные, канувшие в лету времена? Цирк, балаган? Или услада для эстетов? Вот так бездарный неудачник, мечтающий прославиться, может раздеться догола и пробежаться по Тверской. Внимание публики будет обеспечено… Перегорело, ничего больше не хочу! Пусть "Гамлета" ставят с хэппи-эндом, пусть "Трёх сестёр" превратят в гулящих баб, пусть представляют на сцене лишь "перфомансы". Мне по боку всё это, мне это ни к чему. Не надо мне вашего театра!»

Глава 8. Киберловушка

Сразу признаюсь: если бы не интернет, я не написал бы эту книгу. Кто-то скажет: может быть, оно и к лучшему, не велика утрата для человечества. Вот если бы часами протирал штаны в библиотеке, добывая по крупицам информацию, тогда из уважения к подвижническому труду признали бы, что годы потрачены не зря. А тут, видите ли, за неделю нащипал цитат и теперь воображает себя автором.

Как бы то ни было, но без интернета «ни туды и ни сюды» – это слова из фильма «Весёлые ребята». На самом деле, мне теперь не до веселья – задача, за которую взялся, столь сложна, что, не имея доступа к всемирной сети, пришлось бы ограничиться общими словами и сожалением по поводу того, что происходит с российской и западной культурой.

Так что же, слава интернету? Или совсем наоборот: закрыть и не пущать? Такая мысль возникает у многих, кто побывал в той части интернета, которую можно сравнить разве что с клоакой. В качестве примера привожу фрагмент беседы, которую мне удалось «подслушать» на одном из интернет-форумов несколько лет назад:

Томочка: Кларисса, милая! А отчего же ты не участвуешь в конкурсах красоты? Среди Мастино Наполетано первое место заняла бы.

Кларисса: Назначай свидание, я подправлю и твою уродливую харю. Драться, так драться, к чему этот словесный идиотизм.

Томочка: Ты не можешь ничего! Ты спившаяся, подлая, завистливая баба. И твои угрозы мне просто фиолетовы…

Кларисса: Завистливая? И кому же это я завидую? Старой, глупой, горбатой каракатице? Ты наверно шутишь? Я не завидую уродам!

Томочка: Ох, и жалко мне тебя. Вежливую, умную, красивую… богиню помойки. Давай заканчивай!

Кларисса: С какой стати мне заканчивать, мурло ты волосатое? Давай решим твои проблемы в реале, зачем же форум напрягать своим присутствием?

Томочка: То, что ты подлая тварь, уже всем ясно. Но ты ещё и смешна!

Кларисса: Я же говорю – ты дура!

Томочка: Ослепительная идиотка!

Мастино Наполетано – это порода сторожевых собак, но в остальном позволю себе обойтись без комментариев.

Ну что поделаешь – в семье не без урода! К счастью, на тех форумах, где мне приходилось бывать, теперь действует довольно строгая модерация, и потому общение обходится без мата и откровенных оскорблений. Однако кто-нибудь из «юзеров» нет-нет да и сорвётся, за что непременно попадает в «бан», но это ещё полбеды, поскольку уровень общения за редким исключением таков, что просто уши вянут. Если же наткнусь на интересный «пост», то он заимствован у кого-то без ссылки на реального автора – подтверждение этому несложно найти, поскольку многие создатели сайтов в погоне за популярностью копируют один и тот же текст. Но самое удивительное не в том, что плагиат – это обычное дело для всемирной сети. Оказалось, что то же самое происходило за двести лет до появления интернета. Вот что писал Вольтер в очерке под названием «Автор, или творец»:

«Сотни авторов грабят чужие сочинения для куска хлеба, а десятки журналистов делают из них извлечения, пишут критики, апологии, сатиры на эти жалкие бредни, имея также в виду достать себе пропитание, потому что они сидят без дела. Все эти люди ходят по пятницам к Парижскому полицмейстеру просить позволения продавать микстуры свои: их выслушивают тотчас после красавиц, торгующих своими прелестями, которые не удостаивают их и взгляда, зная, что тут нечем поживиться… Несчастие этих людей происходит от того, что отцы не научили их никакому ремеслу… Он, не имея пропитания, делается издателем листков, обогащает своими бреднями низкую литературу, и возбуждает к себе презрение в самых презренных людях. И эти люди называют себя авторами!»

Ну, тут досталось всем – в нынешние времена под категорию квазиавторов попадают, помимо журналистов, авторы «постов» на форумах и в соцсетях, а также блоггеры из ютуба, зарабатывающие себе на бутерброд с паюсной икрой распространением всем опостылевшей рекламы.

Как бы то ни было, несмотря на упомянутые недостатки, есть очевидные преимущества общения через интернет – мне, например, удалось пообщаться с американской роднёй княгини Киры Козловской, в которую был влюблён Михаил Булгаков ещё до знакомства с Еленой Сергеевной Нюренберг, и тому были представлены убедительные доказательства. Если же нет аргументов, чтобы возразить собеседнику, можно с интернет-форума уйти по-английски, и никто не сможет упрекнуть вас в трусости – мало ли может быть причин: интернет отключили за неуплату или уронил компьютер, да так, что теперь «костей не соберёшь». Если не понравился стиль обсуждения какой-то темы или на форуме «распоясались» идеологические противники, можно форум попросту закрыть – так поступил Алексей Венедиктов в 2006 году, ликвидировав сразу несколько площадок для общения, в том числе и форум Пархоменко, где и я не раз сходился в схватке с защитниками «американских ценностей». Но есть у интернета одно достоинство, которым не может похвастать даже телевидение – человека можно ославить на весь мир, приложив для этого минимум усилий!

В апреле 2009 года на одном из интернет-сайтов появилось сообщение:

«Осенью 2006-го мне позвонил Дмитрий Быков и попросил текст моей диссертации "Раннее творчество Окуджавы (опыт реконструкции биографии) "… Диссертацию афишировать, широко давать читать мне не хотелось: друзьям, строгим критикам – пожалуйста, но на мой вкус она была слишком "фактологична": …реконструкция биографии с сопоставлением источников – архивных материалов, автобиографической прозы Окуджавы, его интервью, интервью, которые я взяла у тех, кто мог рассказать о нём в 1940-1950-е годы».

Далее автор, кандидат филологических наук Ольга Розенблюм, рассказывает, как отдала диссертацию Быкову, причём согласно его просьбе, всего на две недели, а получила её… через два года. Всё бы ничего, дело житейское – ну кто сможет отказать известному литератору и обладателю литературных премий? Тут следует иметь в виду не только уважение к авторитету, но и кое-какие конъюнктурные соображения – с влиятельными людьми не стоит ссориться, себе дороже станет.

Но вот что пишет Ольга Розенблюм:

«Мне очень жаль, что приходится говорить об этой истории, я не стала бы этого делать, если б не досадная забывчивость Дмитрия Быкова при оформлении списка литературы».

На основе диссертации сама Ольга Розенблюм писала в это время книгу, так что логичнее было бы вовсе Быкову отказать, но видимо, духу не хватило. И вот теперь возникает сожаление. Приходится надеяться, что всё ещё не безнадёжно, можно как-нибудь исправить.

Там же, в интернете, Быков отвечает:

«Дорогая Оля, в моей книге ровно 10 (десять) ссылок на вашу диссертацию. Вы полагаете, что этого недостаточно?.. Если всё упирается в то, что в списке литературы указан автореферат вместо самой диссертации, это не драма».

Как ни старался, ссылок на диссертацию в тексте книги я не обнаружил – есть только восемь упоминаний Ольги Розенблюм, ну а девятое содержится в списке литературы о Булате Окуджаве, при этом речь идёт всего лишь об автореферате, а не о диссертации, вопреки договорённости.

Именно об этом Ольга Розенблюм напоминает Быкову:

«Речь только о том, что, если бы Вы это сделали, я не оказалась бы в неловкой, странной для меня ситуации и мне вообще не нужно было бы об этом говорить».

Быков такой претензией крайне удивлён, если не сказать, обижен. Вот странная дама! Вроде бы сама дала карт-бланш, и вдруг через три года на попятную. Так порядочные женщины не поступают, тем более что Ольга не кто-нибудь, а дипломированный специалист по филологии.

И вот что Быков отвечает:

«Вы прямо или косвенно, деликатно или неделикатно, но обвиняете меня в неоговоренном использовании вашей работы, что есть деяние уголовно наказуемое или, по крайней мере, общественно презираемое. В таких случаях необходимы конкретные ссылки: где, что и как я взял у вас, не сославшись на ваш приоритет».

Если речь заходит о конкретном обвинении, это уже похоже на донос. То ли Дмитрий обвиняет Ольгу в клевете, то ли Ольга сигнализирует общественности о неблаговидном поступке известного писателя. В подобных обстоятельствах дело может дойти и до рукоприкладства – достаточно припомнить реакцию Осипа Мандельштама на решение третейского суда по жалобе поэта на своего соседа по писательскому дому. Суд жалобу не удовлетворил, и Мандельштам был вынужден смириться, но затаил обиду на председательствующего, обязанности которого исполнял Алексей Толстой. Потребовалось два года, чтобы представился подходящий случай, и Мандельштам закатил графу звонкую пощёчину. Впрочем, свидетели упорно утверждают, что поэт лишь погладил Толстого по щеке. Восемьдесят лет назад поводом стал житейский спор, а тут речь и вовсе об исследовании, на которое потрачено два года жизни. И всё же хотелось бы надеяться, что общими усилиями будет найден взаимоприемлемый выход из неловкой ситуации.

Насколько я могу понять, предложение Быкова сводится к тому, что Ольге Розенблюм надо бы проштудировать его восьмисотстраничный труд с карандашом в руке, выявить явные или неявные заимствования, а после этого засвидетельствовать их у нотариуса. Только тогда возможен предметный разговор. Могла ли предположить бедная женщина, в какой ужасный переплёт она попала? Приходится популярно объяснять ситуацию маститому писателю, не сведущему в вопросах интеллектуальных прав:

«Мне нужно теперь через каждые несколько строчек ссылаться на Быкова, даже говоря о том, что я сама уже когда-то писала в диссертации. Мне не нужно этого делать в двух случаях – если Вы сами обозначили, что читали мой текст (именно для этого – "дисс.") или если я в каком-то публичном пространстве обозначила, что Вы его читали. Поскольку скандалов и публикаций категорически не хочу и больше эту тему надеюсь не поднимать, я решила, что высказывания в ЖЖ мне будет достаточно».

Однако Быков упорно настаивал на своей правоте, словно бы не видя разницы между авторефератом и самой диссертацией. Да это и понятно – человек он пишущий, но к научному сообществу никогда не принадлежал.

На самом деле, всё гораздо хуже, чем может показаться вам вначале. Если биограф знал, что его коллега тоже пишет книгу о Булате Окуджаве, он не имел морального права просить у неё оригинальные материалы. Нужно было дождаться выхода книги Ольги Розенблюм, а вот уже затем с чистой совестью, даже без намёка на скандал использовать её наработки с соответствующими ссылками. Опять же не знаю, как принято у литераторов, но в науке использовать материалы чужого незавершённого открытия – это не то что моветон, это категорически недопустимо!

Ну вот, ославили популярного писателя, он это проглотил, а поклонники постарались скандала не заметить. На то и существует интернет, чтобы использовать его в личных интересах: если не хватает своих мыслей, можешь у кого-то позаимствовать, если уличён в нечистоплотности, можешь «отбрехаться», если же нет ни сил, ни аргументов, чтобы доказать свою правоту, имеешь полное право закрыть свой сайт для оппонентов, как сделали это Ксения Ларина и Алексей Венедиктов.

А ведь как замечательно всё начиналось! В 1996 году Джон Перри Барлоу опубликовал текст воззвания, в котором есть такие слова:

«Мы создаём мир, где любой и везде может выражать его или её убеждения, независимо от того, насколько он необычен, без страха быть принужденным к молчанию или конформизму».

И далее, обращаясь к тем, кто правит на Земле:

«Ваши правовые концепции собственности, выражения, индивидуальности, перемещения и контекста неприменимы к нам. Мы создадим цивилизацию Мысли в киберпространстве. Может, она будет более гуманной и честной, нежели ваши правительства создали прежде».

Как водится, благими намерениями была выстлана дорога… нет, не в ад, а на коммунальную кухню, где за приготовлением стряпни обмениваются новостями, выясняют отношения и, если есть такая возможность, занимаются пропагандой политических взглядов – то ли своих, то ли кем-нибудь навязанных. И тут возникает опасение, что скоро люди могут разучиться говорить – даже находясь друг от друга на расстоянии вытянутой руки будут обмениваться сообщениями через соцсеть, и всё только для того, чтобы набрать побольше «лайков». И голоса, и мысли, если они есть, уйдут в киберпространство – там и будет жизнь, а всё остальное постепенно отомрёт за ненадобностью. Иными словами, нас уже не будет, но наши «ники» обречены на вечное блуждание по всемирной сети, и Томочка с Клариссой продолжат свою склоку, будучи погребены на ближайшем кладбище…

Архимед когда-то сказал: «Дайте мне точку опоры, и я переверну мир». С тех пор прошло более двух тысяч лет, и эта точка наконец-то найдена. Вот-вот перевернётся…

Глава 9. Ученье – свет?

«Ученье – свет, а неученье – тьма». Авторство этой поговорки приписывают генералиссимусу Суворову. Казалось бы, в справедливости его слов не стоит сомневаться, однако многое зависит от качества учения. Что же писали по этому поводу видные философы?

Для начала обратимся к книге Ницше «Человеческое, слишком человеческое»:

«Значение гимназии редко видят в вещах, которым там действительно научаются и которые выносятся оттуда навсегда, а в тех, которые преподаются, но которые школьник усваивает лишь с отвращением, чтобы стряхнуть их с себя, как только это станет возможным. Чтение классиков – в этом согласны все образованные люди – в том виде, как оно всюду ведется, есть чудовищная процедура, осуществляемая перед молодыми людьми, которые ни в каком отношении не созрели для этого, учителями, которые каждым своим словом, часто самим своим видом покрывают плесенью хорошего автора».

Ну, это ещё полбеды, если возникнет отвращение к «Войне и миру» Льва Толстого – он и сам был не в восторге от «эпопеи», о чём и написал в письме Афанасию Фету:

«Как я счастлив… что писать дребедени многословной вроде "Войны" я больше никогда не стану».

Куда опаснее, если учитель напрочь отобьёт у своего ученика желание время от времени обращаться к классике. Однако и это дело поправимое – к примеру, замечательная экранизация романа «Идиот» с Юрием Яковлевым в главной роли может пробудить интерес к чтению произведений Достоевского.

Как бы то ни было, кое-какое представление о культурных достижениях ученик приобретает, но вот способен ли он будет по окончанию школы или гимназии вынести своё суждение не только о произведениях искусства, но и о том, что происходит в обществе. Сомнения на этот счёт высказывает Йохан Хейзинга в книге «В тени завтрашнего дня»:

“Средний житель в странах Запада сегодня информирован обо всём понемногу. Рядом с завтраком на столе у него лежит утренняя газета, и достаточно протянуть руку, чтобы включить радиоприемник. Вечером его ждёт синематограф, карточная игра или компания, и это после того, как он целый день провёл в конторе или на заводе, ничему существенному его не научивших… Там, где его воодушевляет искреннее стремление к знанию или красоте, из-за назойливого действующего аппарата культуры ему грозит реальная опасность приобрести свои понятия и суждения извне, в абсолютно готовом виде. Такое пёстрое и в то же время поверхностное знание, такой духовный горизонт, слишком широкий для глаз, не вооруженных критической оптикой, должны неминуемо привести к упадку способности суждения”.

Ключевое словосочетание здесь – «в готовом виде». Словно бы человек покупает блюдо быстрого приготовления в супермаркете – только сунь в микроволновку, и можно подавать на стол. То же происходит и с навязанными мыслями – со временем человек привыкает к тому, что растолкуют, «разжуют», и не видит необходимости в том, чтобы самостоятельно всё проанализировать. Ну а причина в том, что его этому толком не научили ни в школе, не в институте – только напихали в голову кучу разных сведений, многие из которых никогда не пригодятся.

Тут мы и подходим к самому главному, что вызывало озабоченность философа почти сто лет назад:

«В обществе с обязательным народным образованием, всеобщей и немедленной гласностью событий повседневной жизни и широко проведённым разделением труда средний индивидуум всё реже и реже оказывается в условиях, где от него требуются собственное мышление и самопроявление… Там, где его воодушевляет искреннее стремление к знанию или красоте, из–за назойливого действующего аппарата культуры ему грозит реальная опасность приобрести свои понятия и суждения извне, в абсолютно готовом виде. Такое пёстрое и в то же время поверхностное знание, такой духовный горизонт, слишком широкий для глаз, не вооруженных критической оптикой, должны неминуемо привести к упадку способности суждения».

Это не совсем так, поскольку развитие способности суждения даже поощряется, иначе неминуем кризис и в экономике, и в науке, и в политике. Однако самостоятельность суждения допускается лишь в определённых рамках, установленных неписанным регламентом, согласно которому кандидат наук не должен подвергать сомнению слова академика, ну а министр обязан беспрекословно выполнять распоряжения главы правительства, даже если считает их ошибочными. Такие нормы поведения вбиваются в голову ещё во время учёбы, и уже поздно что-либо менять, если продвигаешься по карьерной лестнице вполне успешно.

Впрочем, Хейзинга смотрит гораздо шире:

«Навязывание и безропотное приятие знания и оценок не ограничиваются интеллектуальной сферой в узком смысле. Современный средний индивидуум очень сильно подвержен напору дешёвого массового продукта и в области эстетической. Избыточное предложение тривиальных продуктов фантазии внушает ему дурную и фальшивую cxему, чреватую вырождением эстетического чувства и вкуса».

Примеры тому мы видели в предыдущих главах, когда речь заходила о вкусах современной публики. В итоге Хейзинга приходит к следующему выводу:

«Наша эпоха, таким образом, стоит перед лицом тревожного факта: два больших завоевания культуры, о которых как раз и шла тут речь, – всеобщее образование и современная гласность – вместо того, чтобы неуклонно поднимать культурный уровень, напротив, несут в своём развитии определённые симптомы вырождения и упадка”.

С мнением философа нельзя не согласиться, но тут многое зависит от того, как распределены приоритеты в деятельности правительства страны – если власть предержащие озабочены лишь послушанием поднадзорного населения, тогда дела наши плохи. Если же культурный уровень начальства недостаточен, чтобы находить оптимальные решения в сфере образования и культуры, тогда надежда остаётся, но для этого следует подобрать толковых людей, способных провести необходимые реформы. Вот с этим и возникают проблемы, чему свидетельством пертурбации в сфере образования, конца которым до сих пор не видно.

Всё начиналось со слов министра образования и науки Андрея Фурсенко:

«Мы неожиданно для себя и для всего мира вступили на арену жёсткого геополитического соревнования. Россию уже все похоронили. А мы опять на этой арене, где нас никто не ждёт. У нас нет времени – 10-15-ти лет на то, чтобы изменить систему высшего образования плавно, эволюционным путём».

В чём же состоял смысл нововведений Фурсенко? Во-первых, это унификация системы образования с тем, что есть в Европе – речь идёт о бакалаврах и магистрах, которых в России прежде не было. Цель вроде бы благая – появится надежда, что дипломы выпускников российских вузов будут котироваться на Западе. Однако есть пример – выпускников МФТИ в прежние, дореформенные времена, с удовольствие принимали на работу и в Европе, и даже в США. Так что дело не в мантиях и шапочках, а в качестве образования.

В качестве аргумента в пользу проведения реформы высказывалось следующее соображение:

«Недостатком советской системы образования была попытка формировать человека-творца, а сейчас задача заключается в том, чтобы взрастить квалифицированного потребителя, способного квалифицированно пользоваться результатами творчества других».

Фурсенко настаивал на своём, заявляя, что не каждый выпускник школы способен сразу найти свой интерес, но поработав на производстве после окончания бакалавриата, он сможет сориентироваться и тогда прийти в магистратуру. Однако, если к этому прибавить годы службы в армии, то по прошествии нескольких лет даже талантливому абитуриенту будет очень сложно выдержать экзамены.

Ещё одним коньком нового министра стал пресловутый ЕГЭ. Возникло подозрение, что скоро мамы начнут пугать им своих детей: «Смотри, вот придёт ЕГЭ!» Поначалу, это «пугало» преподносилось как элемент модернизации страны. Анализировать знания школьников и ставить им оценки отныне будет компьютер, а не учитель, склонный принимать решение в зависимости от состояния кошелька родителей. Чего здесь было больше – наивности или глупости? Скорее всего, превалировало желание во что бы то ни стало провести ещё одну реформу. Но ученики и учителя оказались куда изобретательнее рядовых чиновников, готовивших нововведение. Школьники пользовались на экзамене шпаргалками, подсказками учителей, получали советы по мобильным телефонам, а самые «продвинутые» каким-то образом заранее узнавали правильные ответы на вопросы, которые задавал компьютер. Однако и реформаторы упорно не сдавались – аудитории, где проходили экзамены, стали оборудовать видеокамерами, кое-где применили «глушилки» для мобильной связи. Следующим этапом, скорее всего, станет экранирование помещений от проникновения электромагнитных волн, несущих двоечникам чудесное спасение в виде верного ответа на вопрос ЕГЭ. И верно, нельзя экономить деньги, когда речь идёт о будущем детей.

Экономией бюджетных средств было продиктовано и желание Фурсенко перевести деятельность институтов Российской академии наук (РАН) на коммерческую основу. Если речь идёт о целевом финансировании исследований, то против этого трудно возразить. В советское время, по моим субъективным ощущениям, две трети научных работников Академии наук занимались «удовлетворением собственного любопытства за счёт бюджета государства», плодили никому не нужные научные статьи и на их основе защищали диссертации. Какое-то время и меня увлекала эта интересная игра. Исследования, которыми я занимался в составе коллектива небольшой научной школы, не имели никакого практического выхода, однако эта деятельность оправдывалась тем, что мы якобы служим делу воспитания научных кадров. И оставалась надежда, что когда-нибудь эти самые кадры сделают научные открытия, которые обеспечат нашему народу процветание. После защиты кандидатской диссертации я ушёл в НИИ, а бывшие коллеги продолжили своё неискоренимое подвижничество, и некоторые из них после получения степени доктора наук нашли себе тёплое местечко в Европе или в США. Что же касается реформы РАН, то во времена Фурсенко эта идея ещё только созревала в умах потенциальных реформаторов, ну а потом чего только не пробовали, но оптимального решения так и не нашли.

Возвращаясь к теме бакалавриатов и магистратов, замечу, что пионером по внедрению двухуровневой системы образования стал МИСиС. Видимо, поэтому вместо не оправдавшего доверия Андрея Фурсенко доведение реформ в образовании до логического завершения было поручено выпускнику этого института Дмитрию Ливанову. К чести нового министра, нужно признать, что проблема несовершенства системы сдачи ЕГЭ его серьёзно беспокоила:

«Основная часть отклонений от объективных результатов школьников связана с тем, что на пунктах приема ЕГЭ организаторы экзамена и участники экзамена нарушают правила. Организаторы дают участникам, т.е. детям, списывать, дают пользоваться мобильными телефонами, дают выходить в туалет, где разложены шпаргалки. Поэтому самая главная проблема – это честность или нечестность».

Что же это получается? Прежняя система министерство не устраивала, поскольку бесчестные учителя завышали оценки своим ученикам, ну а теперь выяснилось, что проблема та же самая. Тогда зачем нужно было вводить ЕГЭ?

Увы, справиться с ЕГЭ Ливанову не удалось, но через несколько лет он оказался в кресле директора МФТИ – возможно, ему удастся возродить былую славу крупнейшей кузницы научных кадров? Но вот читаем в пресс-релизе Минобрнауки:

«В ближайшее время должна быть разработана и обсуждена программа развития университета, определён круг задач и направлений развития, подготовлен проект для участия в программе стратегического академического лидерства «Приоритет-2030».

Опять проекты, программы и прочие плоды многодневного труда чиновников, но вряд ли эта «макулатура» будет способствовать появлению талантливых учёных? Вот мнение генетика В.П. Эфроимсона:

«Секрет "вспышки гениальности" целиком и полностью заключался именно в стимулирующей среде… Карл Великий специально рассылал людей во все концы своей империи, чтобы они выискивали даровитых юношей. Результат – Каролингское возрождение. В Царскосельский лицей отобрали способных мальчиков, дали им возможность развиваться с хорошими видами на последующую реализацию – и возникло то, что мы называем теперь "эффект лицея"».

Пожалуй, этого «эффекта» недостаточно – вряд ли рост количества элитных учебных заведений приведёт к пропорциональному увеличению числа гениев. Одна из причин состоит в том, что в такие заведения нередко попадают по знакомству, по блату – по крайней мере, если речь идёт об обучении гуманитарным дисциплинам. С естественнонаучными куда сложнее – никакой блат не поможет решать дифференциальные уравнения в частных производных. Но тут подстерегает другая трудность – недостаток хороших педагогов. Об этом писал и Альберт Эйнштейн:

«Умственные унижения и угнетение со стороны невежественных и эгоистичных учителей производят в юной душе опустошения, которые нельзя загладить и которые оказывают роковое влияние в зрелом возрасте… В сущности, почти чудо, что современные методы обучения ещё не совсем удушили святую любознательность; это нежное растение требует, наряду с поощрением, прежде всего свободы – без неё оно неизбежно погибает».

Казалось бы, есть другой, весьма убедительный пример – Григорий Перельман закончил физматшколу, а в возрасте тридцати семи лет доказал справедливость гипотезы Пуанкаре, согласно которой всякое односвязное компактное трёхмерное многообразие без края должно быть гомеоморфно трёхмерной сфере. Сформулированная в 1904 году математиком Анри Пуанкаре гипотеза так и оставалась таковой на протяжении почти ста лет, теперь же она стала единственной на данный момент решённой задачей тысячелетия – к числу математических задач, нерешённых за много лет, принадлежат также гипотезы Ходжа и Римана. В 2006 году Перельману присудили Филдсовскую премию за вклад в геометрию, но он отказался её получать, как и «Премию тысячелетия» размером в миллион долларов. Более того, Перельман ушёл из института, где проработал пятнадцать лет. Судя по всему, его не устроила обстановка в математическом сообществе, использование некоторыми коллегами нечистоплотных методов в науке:

«Люди подобные мне – вот кто оказывается в изоляции… Разумеется, существует масса более или менее честных математиков. Но практически все они – конформисты. Сами они честны, но они терпят тех, кто таковыми не являются… Вот почему я был вынужден уйти».

Что же позволило Перельману претендовать на титул «гения»? Мать – учитель математики, вот и дети увлеклись этой наукой. Но этого явно недостаточно. Видимо, многое зависит от характера – нередко грандиозные открытия в науке совершают люди, как бы ушедшие в себя, живущие в своём замкнутом мире, мире идей и образов, куда посторонним вход воспрещён. Отчасти поэтому Перельман работал над доказательством гипотезы Пуанкаре в одиночку, не посвящая в своё увлечение коллег – только в этом вынужденном затворничестве он обрёл свободу от авторитетных мнений, от головотяпства чиновников и от недобросовестных коллег.

Этот пример позволяет сделать вывод, что у Минобрнауки работы непочатый край и нет уверенности в том, что оно справится с поставленными перед ним задачами.

Глава 10. Загадочная личность

Если бы культура росла на грядке, всё было бы довольно просто – поливай и выпалывай сорняки. Если бы это было вещество, синтезированное в пробирке, экспериментатор мог бы скорректировать химический процесс, и так до тех пора, пока не получит нужный результат. Но культура не огородное растение и не какой-то ангидрит – она возникает стараниями множества людей, нередко помимо их желания, и тут всё зависит от личности творцов, тех немногих интеллектуалов, что вносят наибольший вклад в процесс улучшения жизни человечества. Проблема в том, что каждый понимает это улучшение по-своему, как правило следуя каким-то личным предпочтениям.

У каждого борца за светлое будущее – свои методы и средства. У пролетариата, как мы знаем из истории, – булыжник. У парламентариев – законотворчество. У непримиримой оппозиции – митинги и прочие акции протеста. А у писателя – стол, бумага, авторучка, а в последние десятилетия их заменил компьютер. Если политик борется за власть, которая позволит ему воплотить в жизнь мечты о более совершенном общественном устройстве, то у писателя другая задача – способствовать повышению нравственности, воспитанию умного и честного человека. Ту же цель обязан ставить перед собой художник, театральный или кинорежиссёр, но, как мы убедились, это далеко не так. В чём причина?

Казалось бы, роль созидателей в науке, в технике, в искусстве должна принадлежать интеллигенции, однако ещё в советские времена мне приходилось слышать такое определение: интеллигент – это человек, способный оценить культурные ценности. То есть одни будут их создавать, а другие выступят в роли популяризаторов и оценщиков, что мы нередко наблюдаем в современной жизни. Вот что писал об этом Дмитрий Лихачёв в книге «О русской интеллигенции», опубликованной в 1993 году:

«Меня лично смущает распространенное выражение "творческая интеллигенция", – точно какая-то часть интеллигенции вообще может быть "нетворческой". Все интеллигенты в той или иной мере "творят", а с другой стороны, человек пишущий, преподающий, творящий произведения искусства, но делающий это по заказу, по заданию в духе требований партии, государства или какого-либо заказчика с "идеологическим уклоном", с моей точки зрения, никак не интеллигент, а наёмник… Достоевский называл такие убеждения "мундирами", а людей с "убеждениями по должности" – людьми в мундирах».

Тут самое время припомнить отрывок из статьи в парижской газете – в начале 30-х годов прошлого столетия её написал русский эмигрант, сын адмирала Макарова. Согласно его мнению, есть две интеллигенции:

«Под словом "интеллигенция" мы, русские, обычно подразумеваем два понятия: 1) интеллигенция в широком смысле, т.е. умственно-культурный слой, занимающий передовые посты каждого народа, его интеллектуальная верхушка – и 2) специфически-русское понимание этого слова, распространявшееся обычно на всех граждан, в той или иной степени а) прикосновенных к высшему образованию и б) вместе с тем оппозиционно по отношению к правительству настроенных… Но если взять слово "интеллигенция" во втором, чисто русском смысле – к сожалению, придется признать, что за редчайшими исключениями, она действительно была оторвана от народа – и, вследствие сего, непригодна для руководства им – как культурного, так и политического».

За девяносто лет мало что изменилось. К примеру, среди российских учёных есть подлинные интеллигенты, которые совершают фундаментальные открытия и разрабатывают новые технологии. Но есть и другие люди, лишь причастные к науке, их основная цель – публикация статей, защита диссертации и продвижение по карьерной лестнице.

Примерно то же у писателей. Кто-то пишет развлекательное чтиво, которое приносит ему вполне приличный гонорар. Кто-то раз в два года производит по 700-страничному роману, рассчитывая на получение литературной премии – среди членов жюри всегда найдётся немало ценителей-оценщиков, которые разделяют его идеологические взгляды. Но в этой борьбе за кусок вкусного пирога нередко забывают о главном предназначении писателя, о чём я написал чуть выше. Такой забывчивости есть объяснение – гораздо проще обвинять в невежестве народ, чем признаваться в умственном бессилии, и требовать ничем не ограниченной свободы, которой некие «злыдни» обделили «самодостаточную» личность.

Вот что писал о свободе и о личности Николай Бердяев в трактате «О либералах», опубликованном в 1923 году:

«Поистине, в свободе есть скорее что-то аристократическое, чем демократическое. Это ценность – более дорогая человеческому меньшинству, чем человеческому большинству, обращённая прежде всего к личности, к индивидуальности».