Помоги проекту - поделись книгой:
— Не открою, — вслух, чтобы было убедительней, говорю я.
Стук усиливается. И что за манера стучать? Будто звонка нет. Я сижу не шевелясь. Давайте, давайте стучите. Хоть выламывайте… Небось опять из домоуправления — за свет, за газ не уплачено. В сберкассу нужно бежать. А тут времени нет один абзац написать. Как там оно: «Не горюй. Ты, может быть, думаешь, лето кончилось?..»
Стук прекращается, и я слышу, как в замке поворачивается ключ. Воры, мелькает догадка. А хоть бы и воры, безразлично думаю я.
Но это не воры, это жена.
— Ты что, совсем сбрендил? — кричит она с порога. — У меня обе руки сумками заняты! Стучу, а ты пошевелиться боишься. В «Детском мире» стою ему за курткой, звоню отцу с матерью, чтоб деньги подвезли. Старики тащатся на другой конец города, а он сталкивается с ними нос к носу и даже не здоровается. Вот, обиделись, зайти не захотели.
Из всего потока слов я улавливаю лишь обидное напоминание о моем маленьком росте (куртка в «Детском мире»!). И это окончательно выводит меня из себя.
— Молчи! — дико кричу я. — Я работаю, ты понимаешь, работаю!
Лидка вдруг начинает плакать. Плечи ее жалко вздрагивают, она берет обе сумки и уносит их на кухню.
Я пытаюсь сосредоточиться. Но сердце отчаянно колотится, в ушах звенят обидные слова жены. Пойти помириться? Нет. Но и писать я тоже не в состоянии. На минуту в душу, словно холодная змея, вползает мысль: а может быть, я не писатель? Может быть, так всю жизнь и буду делать интервью с директорами и возить венки? Но я гоню эту мысль прочь, подальше…
В комнату входит Лидка и сухо объявляет:
— Ужин готов.
Я встаю и иду на кухню. Чай пьем молча. Ложка в стакане, когда Лида размешивает сахар, ужасно дребезжит. Я морщусь, но удерживаюсь от замечания, чтобы не начать новой ссоры.
— Давай посмотрим телевизор, — вдруг примирительно шепчет жена и даже пытается погладить меня по голове. Но я твердо говорю:
— Нет. Буду работать.
Я иду за стол, а она начинает ходить по комнате из конца, где стоит кровать, в другой конец, где в шкафу хранится постельное белье. Каждый раз она захватывает с «собой какую-нибудь одну вещь — подушку, простыню, одеяло, — и оттого количество ее проходов взад и вперед кажется бесконечным. Я бросаю ручку на стопку неисписанных листов и, демонстративно сложив руки на груди, выжидающе на нее смотрю. Она ловит мой взгляд, но продолжает так же неторопливо стелить постель. Тогда взглядом же я начинаю ее стыдить, и она, видимо, чтобы чувствовать себя уверенной, пытается что-то напевать. В душе я продолжаю бушевать, но в мыслях уже жалею Лидку. Ну, зачем я так, ведь она тоже человек, ей хочется отдохнуть, посмотреть телевизор. Я пытаюсь бороться с этими мыслями: ведь если она будет смотреть телевизор, я не смогу работать, я не напишу того, что должен написать. И опять — не будь эгоистом. Успеется. Тоже мне, подслушал: «Не горюй». «Кошка нашлась». Из-за какой-то ерунды столько неприятностей. Завтра напишешь. А сейчас помирись с женой. Она за курткой стояла.
Словно чувствуя такую мою растерянность, Лидка шепчет:
— Ну давай посмотрим телевизор. Фильм хороший.
— Ладно, — как можно мягче говорю я, — но завтра разбуди меня в семь. Работать буду…
В АПТЕКЕ
Утром я забежал в аптеку купить зубной пасты. Продавщица куда-то отлучилась, у прилавка скопилась небольшая очередь. Передо мной стояли две женщины: высокая, стройная блондинка лет тридцати и жгучая брюнетка такого же возраста, по-видимому, приятельницы. Во всяком случае, беседовали они, как люди, давно знающие друг друга.
— Первая мысль, когда я утром встаю: чего бы выпить? — сообщила брюнетка.
Я с любопытством на нее посмотрел.
— Ну и с чего начинаете? — нетерпеливо заглядывая ей в глаза, поинтересовалась блондинка.
— Обычный набор. Сперва принимаю элениум, чтобы целый день быть спокойной. Потом кофеин, чтоб не уснуть. Но от кофеина поднимается давление, так что приходится выпить раунатин, чтобы после этого чуть-чуть его понизить. Тогда оно в самый раз.
— Не говорите, — подхватила блондинка. — Давление совсем не давит, если его не подхлестнуть. У меня рацион почти такой же. Но я меняю его в зависимости от погоды. Когда идет дождь, я дополнительно кушаю немного димедрола и аспирина. А вообще у меня в последнее время что-то неважно с вестибулярным аппаратом.
— Какие симптомы? — живо спросила брюнетка.
— Как подумаю, что на работу идти надо, так сразу приступ. По утрам вставать с постели не хочется… Вот взяла бюллетень, проверяюсь.
— А что врачи?
— Рекомендует физзарядку.
— Много они понимают! Не физзарядка здесь нужна, а хорошая доза аскорбиновой кислоты, но-шпы и каких-нибудь витаминов. Все перемолоть в кофемолке и по столовой ложке, запивать кагором. Это, кстати, и для желудка полезно.
— Нет, что вы, я на диете. Алкоголь исключен.
— Ну, тогда каплями датского короля. Они тоже сладкие. А что касается алкоголя, я себе чуть-чуть позволяю. Но только под определенную закуску. К шампанскому, например, очень хорошо аллохол. К сухому — немного диэазола. А то, в особенности если холодное, могут сосуды сузиться.
— Простите, перебью, — сказала брюнетка. — Вы о каплях датского короля заговори, и. Ах, какая это прелесть!.. Но они совершенно исчезли. Где вы их достаете?
— Я запаслась. Могу уступить пару пузырьков.
— Ой, с удовольствием! А то у меня и с нервами не в порядке. Совершенно расшатались. А, говорят, нужно побольше сладкого, оно вроде бы успокаивает…
Тут пришла продавщица. Приятельницы прервали беседу и повернулись к ней.
— А это что у вас за таблетки за тридцать копеек? — спросила брюнетка. — Да нет, вон те. Да, они. Как вы сказали? Да, мудреное название. Такое и не запомнишь. Ну, заверните. И те, на которые вы сперва указали, — тоже. Попробую, что такое.
— А мне еще кальцекса пару упаковок, — попросила блондинка и пояснила: — Кальцекс очень хорошо добавлять в зеленые щи. Он такой необычный привкус создает… А в борщ — марганцовки, для цвета…
Довольные, нагруженные покупками, уходили они из аптеки.
— Так, значит, не прощаемся. До встречи в поликлинике после обеда…
ГВОЗДЬ
Едва войдя в гостиничный номер, он заприметил вбитый в стену гвоздь. Видно, раньше здесь висела картина или зеркало. Вряд ли зеркало… Он подошел и лишь пальцами поднятой вверх руки смог дотянуться до торчащего из обоев голого крючка. К чему такое высокое зеркало? Что же касается картины… Интересно, кому помешал натюрморт или пейзаж?..
Он как бы между прочим заглянул к администратору гостиницы, завел долгий разговор, в процессе которого ненароком полюбопытствовал, куда и почему исчезла из его номера картина.
Администратор не мог вспомнить. Это его насторожило.
Вернувшись к себе, он встал на стул и подробно осмотрел гвоздь. На шляпке явственно виднелись свежие царапинки — верный признак того, что гвоздь совсем недавно вколачивали или наоборот— пытались вытащить.
Он поинтересовался у горничной, которая принесла ему ужин. Она только пожала плечами. Деньги, предложенные за откровенность, не взяла. Она была смазливенькая, и это натолкнуло его на хитрость. Он ей соврал, что на самом-то деле она ему очень понравилась, но он про-не знал, как к ней подступиться, вот и затеял всю ерунду вокруг гвоздя.
На этот раз она ему поверила охотно и очень скоро оказалась у него в постели, хотя ничего столь далеко заходящего он предпринимать не собирался.
Ночь любви, во время которой он исподволь все же нет-нет, да и подбрасывал каверзные вопросики (якобы иронизируя над своим неумением заводить знакомства) о том, что за художник создал злополучное полотно и есть ли другие работы его кисти в соседних номерах, совершенно истощила его. Когда он проснулся, то не обнаружил горничной рядом, и это непонятно почему огорчило его. Сам он приписал дурное настроение тому, что так ничего и не выведал, да к тому же не мог точно вспомнить, приходила она к нему или нет.
Портье нехотя сообщил ее домашний адрес и, даже взяв и спрятав хрустящую купюру, все равно косо смотрел, как он записывает название улицы и номер дома. Этот косой взгляд его задел, но он не подал виду. Город был портовый, из пропахших мочой пивных вываливались на улицы компании пьяных матросов, иногда пытались задеть его хлестким словцом, он делал вид, что не слышит, и упрямо убеждал себя, что гуляет и дышит полезным соленым воздухом, хотя ощущение тревоги и неуюта не покидало.
Она жила в кирпичном трехэтажном доме, который выглядел украшением кривой грязной улицы. Он поднялся по лестнице с растрескавшимися каменными ступеньками и позвонил. Открыл мальчик неприятного вида, с кошачьими серыми глазами. Увидев незнакомого человека, ребенок убежал. Потом вышла она — непричесанная и заспанная. И дико на него уставилась. Он, не умея толком объяснить цель своего прихода, промямлил, что хочет пригласить ее на прогулку по набережной. Она все еще ничего не понимала. Вернулся мальчик и прижался к ее бедру. Она сказала, что это ее брат. Он сбивчиво повторил свое приглашение. Она усмехнулась и сказала, что занята.
Это означало, что они не увидятся до следующего ее дежурства, он стоял молча, не зная, что еще придумать. Она нетерпеливо поправила упавшую на лоб прядь и почесала плечо. Ее движение вызвало в нем прилив нежности.
— Может быть, увидимся вечером?
— Нет, — сказала она, начиная злиться.
Чтобы не сердить ее дальше, он виновато заулыбался и откланялся.
В ее дежурство он заказал ужин в номер, но с подносом явилась не она.
Тогда он спустился в ресторан и обнаружил ее в комнате для прислуги в обществе двух официантов. Все трое курили. Когда он вошел, она вскочила и опрокинула пепельницу из диковинной морской раковины. Такая же была у него дома, в библиотеке, и он подумал, что это совпадение не случайно. Подробности подавали свои, очень хорошо понятные ему знаки.
Он извинился и сказал, что должен с ней поговорить. Нехотя, поигрывая свернутой в трубочку салфеткой, она вышла за ним в холл. Официанты перемигнулись, это от него не ускользнуло.
Он спросил, может ли рассчитывать на ее приход ночью. Она сказала: нет! Почему? Да потому что у нее жених, который вернулся из рейса.
Он не показал вида, да и сам удивился, какую нестерпимую боль причинил ему отказ. Улыбнулся через силу и ушел.
Сидел в номере и не мог оторвать взгляда от злополучного гвоздя. Куда эта подробность затаскивала его из прежней жизни?
Спустя еще три дня он предпринял новую попытку. Купил букет роз и серебряное колечко. Подкараулил ее, когда она шла по этажу одна. Она вздрогнула, подарков не взяла и грубо рассмеялась.
Он не спал всю ночь. Утром поплелся к ней домой. На этот раз дверь ему, и точно, открыл молодой моряк, который чуть не спустил его с лестницы. А вдогонку крикнул, что проломит ему череп, если он явится еще раз.
Он вернулся в гостиницу, заперся в номере и провел сам с собой день или неделю, не бреясь и никого к себе не впуская. Не ел, лишь изредка пил воду из-под крана.
Внезапно он вспомнил, с чего все началось. И уставился на торчащий из стены гвоздь. Подошел, дотянулся пятерней, попробовал на прочность, зацепив указательным пальцем. Гвоздь хорошо, прочно держался в стене.
Жена встретила его слезами и сказала, что соскучилась. Они были хорошими друзьями и проговорили всю ночь: он поведал ей о странной истории с гвоздем. Она его поняла. И обещала, может быть, вскоре съездить в портовый город вместе с ним. Этого ему не хотелось, потому что про горничную он умолчал.
На службе его спросили, почему он так сильно задержался, а приятель, к которому он заглянул вечером, поздоровался с ним сухо, не так, как обычно.
Когда он вернулся домой, жена закричала:
— Что вам здесь нужно? Что вы делаете в моей квартире?
И опять заплакала. Или ему только показалось. Впрочем, значения это уже не имело. Он взял билет на поезд. Большого труда ему стоило попасть в тот же гостиничный номер.
Он вытащил из ботинок шнурки и связал их крохотным узелком. Подошел и еще раз примерился. Он знал, что ему будет не очень удобно проделать всю операцию, но другого выхода не было. Притащил и прислонил к стене под гвоздем стул.
На его счастье или несчастье, жена хозяина гостиницы видела, с каким лицом он поднимался на этаж, и слышала, как неистово скрежетал ключ в замке, который он хотел запереть навсегда.
Когда дверь сломали, он уже успел изобразить из связанных шнурков петельку. Его скрутили и повалили на кровать.
— История пренеприятная, — повторял владелец гостиницы. — Надо ее замять. Повесьте на этот гвоздь какую-нибудь картину. Чтоб никому и в голову не пришло… Вы меня поняли? Первую попавшуюся картину… Можно даже прежнюю.
СОВЕТ ДРУГА
Юрка позвонил мне среди дня и сказал, что нуждается в помощи.
— Чего стряслось? Свадьбу раздумали играть? — спросил я.
— Костюм надо купить, — мрачно сообщил он. — Жениху нельзя без костюма. У меня двести восемьдесят «рэ». Лена и ее родители хотят хороший, австрийский или финский, с жилетом… Такие как раз завезли в «Одежду», ну, рядом с пивзалом, ты знаешь…
Через час мы потягивали горьковатое пиво из высоких кружек, поглядывали в окно на магазин «Одежда» и обменивались впечатлениями.
— Костюм хороший, солидный, а главное, не гладко черный, в полоску, — говорил я. — И чистошерстяной, качественный…
— Хороший, — соглашался Юрка. — Буржуазный. Такой не пивом обмывать, а виски с содовой. Наденешь эту полоску — и уж точно пивком не побалуешься. Бренди все больше придется.
И Юрка загрустил:
— Пропала вольная жизнь… Чистошерстяной, надо же! Что хорошего? Они мнутся аж в гармошку. Лучше бы уж с синтетикой.
— Купи с примесью. Тебе ведь после свадьбы все равно брюки самому гладить, — поддел его я.
— Вот, — обрадовался он. — Для чего я тебя и позвал. Совет друга — самое дорогое, что может быть. Итак, останавливаемся на примеси, а это значит, у нас высвобождается аж тридцать целковых. Берем еще пива и креветок…
Мы взяли пива, креветок, но и после этого у нас осталось двадцать пять рублей. Поэтому мы перекочевали в соседнее кафе, где заказали шампанского и поесть: все-таки время было обеденное. Здесь Юрка снова впал в хандру.
— Ну почему все мне диктуют? Они, видите ли, хотят с жилетом. А на мое мнение — тьфу. А я считаю, с жилетом для нашего возраста чересчур. У них замшелые представления о том, как должен одеваться мужчина. А Ленка им подпевает. Я в нем лет на шестьдесят потяну…
— Да, в общем, так, — снова кивнул я. — В жизни не носил жилетов.
Юрка с горечью скользнул взглядом по моим брезентовым штанам и рубашке с закатанными рукавами.
— Погоди, женишься, узнаешь… — И вздохнул. — Если бы не свадьба, и костюм не понадобился бы. И еще жилет! На кой ляд он мне? Что я, банкир? Или лорд? Может, плюнем, купим обычный, без жилета?
— Муж имеет право на самостоятельный поступок, — заметил я. — Если сразу себя твердо поставить…
— Все, решено. Тем более это даст нам экономию еще в полсотни, — воодушевился Юрка. — Так что можем по случаю моей свадьбы и Покупки костюма погулять в более пристойном заведении.
Поделиться книгой: