Гексаграмма: Колодец времени

Куда большим парадоксом и иронией судьбы выглядело то, что Кватрон был здесь рядом с отцом. Его известили, что Старатос тоже приглашён, и Ишка, признаться, не сомневалась, что он избежит любого повода пересечься с человеком, которого ненавидел… но то ли прошло достаточно времени, чтобы эмоции улеглись, либо Кватрон поставил дело превыше чувств. Он пришёл – и даже не выказывал ни малейшего негатива от того, что кресло Старатоса расположено сразу по правую руку от него.

Ишка в очередной раз подивилась тому, насколько оба непохожи, хотя и каждый отличался изысканной и нестандартной красотой. В ней не было ничего классического, и по отдельности каждая черта могла бы даже показаться уродливой, но в сочетании они оставляли неизгладимое впечатление.

Гигантский круглый стол с широким отверстием в центре. Дюжина зелёных, синих и красных вертикальных флагов, украшающих светлые стены. Куполообразный потолок. Стрельчатые витражные окна, цветная мозаика стёкол которых складывалась в алхимические символы. Помещение было буквально создано для того, чтобы поражать размахом и пленять воображение. И, вопреки сказкам о собраниях тайных сообществ, его заливал солнечный свет.

Ишке было крайне неуютно от того, что они всего лишь поместили Глэдию под стражу, заточив туда же, где прежде сидел Ричард, разве что в другую камеру. С другой стороны, Ишка никогда не выступила бы в роли человека, настаивающего на смертной казни. Она не судья и не тем более не палач. Ишка не ощущала себя достаточно чистой, чтобы выносить такие суждения о других. Те, кого она пыталась вычеркнуть из своей жизни, кого клеймила, будто преступников, оказались в чём-то благороднее и возвышеннее, чем она. Ишка запуталась и больше не могла определить, где чёрное, а где белое, даже в тех вещах, что прежде казались ей очевидными. Впрочем, Ишку вполне точно подмывало отправиться туда, выпросив позволение войти в камеру Глэдии, и вытрясти из мерзавки всю душу за то, как она поступила с Ванни. Увы, насилие к заключённым король отнюдь не одобрял. Обвинять его в мягкотелости и попустительстве не имело смысла, да, вдобавок, потянуло бы на оскорбление величества, пусть бы он и вряд ли привлёк её к ответственности.

Сутью сегодняшнего обсуждения, конечно же, было не это. Они рассуждали о том, как поступить с информацией Глэдии. Стоит ли им продолжать отрицать истину, или предпочтительнее всё же заглянуть туда, в разверзнувшуюся в их святая святых молчаливую бездну. Некоторые пытались навещать Глэдию и спрашивать её, но она лишь ухмылялась да отшучивалась – весьма едко и колюче. Разумеется, у неё не было ни капли мотивации идти навстречу тем, кто заточил её, но, даже если она не солгала и обладала уникальными сведениями, Его Величество не был готов подписать приказ о её освобождении и распахнуть двери тюрьмы для такой тяжкой преступницы.

Быдо бы проще списать все её речи на горячечный бред сумасшедшей, но, если Глэдия пребывала в здравом уме и знала, о чём говорила – они, Анклав, проявили непростительное легкомыслие и невежество. И тогда кровь на их руках, ту, что пролил философский камень, ничем не оправдать и не смыть – они подвели горожан.

– Может, хватит уже нам настолько осторожничать? Наша пассивность начинает казаться издевательством. Если это однажды выплывет наружу – все нас проклянут, – высказалась Ганиш.

– Она права. Все дурные слухи, что ходят вокруг нас, подтвердятся, и мы станем козлами отпущения, – согласился Старатос.

– Что же, раз наш самый тёмный секрет выплыл на поверхность… – вздохнул самый старый адепт Анклава.

– Так вы знали? – Ганиш всплеснула руками.

Седой алхимик кивнул, не скрывая стыда. Он был настолько открыт, вопиюще беспомощен и слаб, что это вызывало отвращение пополам с жалостью.

– Есть тайный спуск туда, но им давно не пользуются, а десять лет назад и вовсе запечатали. Принято считать, что в нашем поколении нет достойных прикоснуться к Истоку… Но, раз об этом удалось разузнать Глэдии – появление следующих лишь дело времени. И нам следует сделать это самим, пока нас не опередили.

– Вы молчали об этом, даже когда Эсканолл погибал?! – не поверила своим ушам Ишка. Она даже вскочила.

Ганиш и Старатос – и те невольно вздрогнули от того, с какой силой Ишка хлопнула по столу обеими ладонями. Таких несдержанных импульсов гнева от неё и Ричард-то отродясь не видел. Даже в тот злосчастный день, когда его процесс разбирали в суде, и она, глядя ему прямо в лицо, прокляла – вслух и при всём народе. Даже та её вспышка не шла ни в малейшее сравнение с нынешней. Казалось, Ишка готова рвать и метать тут, беспощадно громя всех и вся.

– Что нам было делать. Оплошность лишь ухудшила бы ситуацию, – старику сделалось неуютно под ее прожигающим взглядом. – Мы, возможно, потеряли бы и те остатки горожан, которые успели каким-то чудом спастись.

– Вы действительно думаете, что могло стать хуже? – саркастично осведомился Старатос. – Если бы меня не осенила вовремя идея, весь город всё равно уже лежал бы в руинах, и невесть где бы мы были и чем бы занимались сейчас.

– Мне интересно, каким местом вы обычно думаете, когда выносите вердикты, – в тон отцу прибавил Кватрон.

– Мы побоялись…

– Перестраховщики, – фыркнул Кватрон.

– Трусливые бесхребетные мешки с отрубями, – без обиняков поправила его Ишка.

– Да, всё так, – старик опустил голову, не выказывая ни малейшего желания спорить.

***

Ступени винтовой лестницы, ведущие вниз, казались нескончаемыми – великая спираль, похожая на само время. Ганиш и следующий сразу за ней Старатос спускались, и спускались, и спускались. Кажется, проектировщики дворца установили лучшую защиту из возможных – решили взять нескромных личностей, сующихся, куда их не звали, измором. Казалось, они насмехались над незадачливыми визитёрами сквозь время и пространство, словно бы ничуть и не истлели, не сгинули за века.

И вот впереди показалась дверь из чёрной стали. Подход к ней преграждало каменное изваяние закованного в латы рыцаря, голова его почти упиралась в потолок. Сдвинуть нечто настолько массивное не представлялось возможным, и группа замерла, гадая, как же им теперь быть… но тут статуя вдруг заговорила. Её губы, впрочем, не шевелились – гулкий и торжественный голос раздавался прямо у них в головах, отзываясь эхом в ушах.

– Что темнее беззвёздной ночи и светлее полуденных лучей? Оно имеет на всё ответ, и ключей от него нет, за обманом идёт обман, и секретов хранит океан?

– Человеческое сердце, – твёрдо ответил Старатос, не размышляя ни секунды.

Памятник неизвестному гордому воителю древности рассыпался в прах перед ними. Обломки всё ещё лежали на пути, но уже не мешали настолько, чтобы вовсе нельзя было пройти.

На этот раз статуи были золотыми, две женщины в роскошных одеяниях принцессы и королевы. Та, что выглядела моложе, держала в руках стебель гигантской розы, у второй в ладонях лежал наполненный фруктами рог изобилия. Обе женщины казались исполненными благости и доброты, но и некоторой строгости. А одежды такие, как им подарил резец скульптора, уже много сотен лет никто не носил.

– Что такое справедливость? – точно так же, телепатически, в унисон спросили они.

– Баланс стихий, приводящий к гармонии вселенной, – первой отозвалась Ганиш.

Золотая девушка рассыпалась на мелкие обломки, но вторая по-прежнему стояла. И тут Ричарда осенила догадка, что, возможно, ответов надо давать столько же, сколько стражей встречается на пути.

– Справедливость – бесстрастная способность оценивать все достоинства и недостатки как ситуаций, так и людей, – сказал он.

Фигура женщины с грохотом обрушилась. В бесформенных кусках даже не угадывались прежние очертания. Неизвестно почему, но у Ричарда вдруг сложилось ощущение, будто их авторство принадлежало тому же загадочному и явно мрачному гению, что наполнил королевский двор странными существами.

В полу между фигурами отъехала тяжёлая плита. Она так плотно прилегала к остальным, что совершенно ничем внешне от них не отличалась, и распознать скрытый колодец под ней не представлялось возможным. Ричард подошёл к самому краю и заглянул во тьму. Подобрал небольшой булыжник, отколовшийся от "королевы", впрочем, настолько утративший сходство с прежним своим видом, что было совершенно невозможно определить, чем он был раньше. Взвесив снаряд на ладони, Ричард отпустил его так, чтобы тот полетел вниз строго вертикально.

Звука столкновения с дном не было.

– Поскольку это явно не конец, а иного прохода я не вижу, то, кажется, нам нужно туда прыгнуть, – констатировал Ричард. – Это проверка на выносливость и владение алхимией. Стихия воздуха поможет.

– Да, – кивнул Старатос.

И, вызвав вихрь вокруг своего тела, шагнул в провал первым.

То ли полёт и впрямь был долгим, то ли казался таковым – Ишке показалось, будто они летели час. Мимо проносились полосы сплошь из драгоценных камней – зелёные, синие, белые, фиолетовые, красные, жёлтые. Порой возникали те же цвета, которые уже появлялись, из чего следовало, что архитектор вряд ли ставил себе целью ни разу не повториться. О том, что полосы имеют рукотворное происхождение, свидетельствовала их одинаковая ширина, ровные и правильные линии краёв и то, как изящно осуществлялись переходы от одного оттенка к другому. Но вот, наконец, внизу показалось что-то иное. Туннель завершился, и они, очутившись в просторнейшей пещере – нет, зале, его тоже очевидно создали искусственно, – приземлились точно по центру круглой площадки, источающей слабый белый свет. Это было опасно – если бы у алхимиков силы закончились раньше, чем группа спустилась, то они бы упали и разбились. Ни слева, ни справа от площадки, ни даже под ней ничего не было – она попросту парила. Присмотревшись, Старатос первым распознал бледный настолько, что в не слишком-то хорошем освещении залы становился почти незаметным, символ во всю платформу. Этот символ они все прекрасно знали, даже относительно далёкая от алхимических премудростей Ишка – точно такой же там, наверху, всегда позволял рельсам зависать над пропастями и пустотой, свободно и безопасно пропуская поезда, везущие сколь угодно тяжёлый груз.

На равном расстоянии от центра и друг от друга располагались три статуи монахов в длинных рясах и капюшонах. Каждый держал перед собой свечу, но эти свечи были только частью композиции – тоже выточенные из камня, а вместо пламени – рубины, которым придали определённую форму.

– Что такое вера? – одновременно спросили они.

Их голоса рокотали в сознании смертных, будто горный обвал. Даже просто терпеть это давалось тяжело, Ишке казалось, что её голова раскалывается, как гнилая тыква, по которой ударили ребром ладони.

Ишка замялась, Ричард тоже. Судя по внешности стражей – их проверяли на религиозное рвение, но ведь и подвох здесь тоже мог скрываться. Видимо, рассудив так же, Ганиш решила рассматривать ответ шире:

– Вера – это внутреннее убеждение, что следуешь правильным путём, не предаёшь себя и поступаешь по совести.

Едва лишь она договорила – как одна из статуй развалилась.

– Вера – это понимание, что внутри тебя и вообще каждого человека есть свет, как бы личность ни отказывалась от этого и ни скрывала его, и что будущее всегда имеет смысл, каким бы унылым и безнадёжным ни казалось сейчас, – продолжила Ишка.

– Вера – твой собственный внутренний судья, – тихо закончил Ричард.

Статуи грохнули об пол так же, как и все предыдущие. Прямо из ниоткуда за пределами круглой платформы одна за другой появились ступени огромной лестницы, каждая – со странным шелестящим звуком. На сей раз они вели не вниз, а вверх, впрочем, не очень высоко. Колоссальные ворота были видны даже оттуда, где стояла четвёрка испытуемых. Они источали такое сияние, как если бы вели прямиком в Рай. Но никто из тех, кто посетил сегодня это место, ни в какой Рай не хотел, их вполне устраивала банальная и грешная жизнь на земле.

Они шагали так осторожно, словно боялись, что вполне твёрдая и настоящая лестница внезапно пропадёт. Впрочем, осторожность им бы ничем не помогла – ухватиться было бы не за что, а допрыгнуть обратно до площадки они бы не смогли. Алхимический же обряд, позволяющий левитировать, как тот, благодаря которому они спустились, требовал некоторого времени и глубокого сосредоточения, его нельзя было осуществить, падая. Не просто так многие алхимики заранее припасали и компоненты, и руны, и энергию накапливали, чтобы можно было моментально использовать, но тащить на себе чрезмерный груз в бой было неразумно, а чрезмерное изобилие символов на теле и одежде приводило к тому, что они начинали путаться. Также неудобно было и то, что каждый алхимический знак, чем его ни рисуй, хоть клеймом на коже выжги, после одной, редко – двух активаций бесследно исчезал и больше не откликался на призыв.

Сияющие ангельски белые створки не открылись, когда Старатос их толкнул. Пришлось на них налечь – двоим на одну и двоим на вторую, чтобы они начали медленно и со скрипом подаваться. Им почудилось, что они провозились с неожиданной помехой вечность, а ведь она, вполне вероятно, вовсе и не была запланирована как одно из официальных препятствий, всего-навсего прелюдия к таковому.

Внутри оказалось темно, хоть глаз выколи, и только когда первый из четвёрки переступил порог, на стенах багровым пламенем зажглись факелы. Вся обстановка выглядела так, словно предназначалась для призыва кого-то могущественного, но нечистого и проклятого, невесть из какого запределья мироздания. Кого-то, кто мог проглотить всю известную им реальность одним махом и не поперхнуться.

– Внушительно, ничего не скажешь, хоть бал-маскарад в честь Ночи Усопших объявляй, – Старатос придавал своему голосу всю возможную беспечность, но было заметно, что он встревожен и напряжён.

Во время Ночи Усопших все одевались либо в разного рода мертвецов – утопленников, удавленников, отравленных, встретивших как естественную, так и насильственную смерть. Кроме того, праздник допускал обличья всевозможной нечистой силы из мифов и легенд.

Но тут-то Ричард вздрогнул и нервно обернулся. Даже Старатос и стоическая Ганиш не удержали на лицах маску спокойствия и сосредоточенности. Огромные створки за их спинами, те самые, что они с таким трудом открыли, на удивление быстро захлопнулись.

Сами собой.

Пол заходил ходуном, так, словно там шевелилось нечто громоздкое и неповоротливое. В нескольких метрах перед ними, проламывая чёрный мрамор, вынырнула необъятная пасть, вкруговую щетинясь длинными и острыми зубами. Ишка, на которую был направлен первый удар существа, кинувшегося словно бы совсем вслепую, едва успела увернуться.

Глава 13

Кто бы сомневался, что экзамен на боевую мощь им тоже придётся выдержать. Ричард швырял в монстра огненными бумерангами, Ганиш манипулировала гигантскими призрачными зелёными лапами, а Старатос выпускал странные фиолетовые спирали. Ишка раз в несколько секунд стреляла ослепительно белоснежными лучами. И всё это даже не царапало тварь, она легко ныряла обратно в пол, который тут же сходился вновь и становился гладким, словно и не вылезала из него чудовищная злобная махина, или же принимала их атаки на броню, на которой даже пятен копоти в тех местах, где в неё врезались удары, не оставалось. Возникало впечатление, что она издевается над ними, потому что её странное утробное рычание напоминало своеобразный звериный хохот. Кроме того, поливать бестию беспрерывно не получалось ещё и потому, что она то и дело бросалась на них прыжком, и приходилось уворачиваться, хотя Старатос и Ганиш чаще поднимали защитные барьеры, об которые монстр ударялся и не причинял им никакого вреда, хотя и отталкивал всякий раз назад. Вторым сюрпризом, преподнесённым тварью, оказался её шипастый хвост, от которого сотрясалось, кажется, всё подземелье. Непонятно было, имелся ли у бестии разум. Впрочем, вряд ли – ею двигал, скорее, инстинкт, нежели понимание, и металась она слишком беспорядочно для существа, умеющего мыслить.

Старатос выхватил из голенища сапога маленький кинжал и чуть-чуть надрезал себе ладонь. Кровью он начертил на полу круг, а в круге два равнобедренных треугольника, сходящиеся наподобие звезды. Обряды, связанные с использованием крови, как своей, так и чужой, не были популярны, чаще всего государственные алхимики осуждали их, хоть и не запрещали напрямую, но в подобных условиях чем уж богаты, тем и рады. Из пола, сначала как некая лишённая конкретных очертаний масса, но с каждым мигом обретая безупречную точёную форму, поднялся угловатый четырёхрукий безголовый голем и, следуя безмолвному приказу Старатоса, такому же отчётливому для него, словно был начертан на скрижалях, прыгнул на монстра, беспорядочно молотя тяжёлыми кулаками. Он несколько раз попал, оставив незначительные вмятины, но прежде, чем нанёс серьёзный урон, тварь разинула голодный рот и проглотила его целиком. После этого она исторгла волну рёва в сторону Старатоса, едва не заставив его ничком распластаться на полу.

– Посмотрите на его затылок! – закричала Ишка.

– Где ты нашла у него затылок? – отдуваясь, осведомился всклокоченный, словно ведьма из страшной истории, Старатос.

– Задняя сторона туловища, сразу за пастью! Я не разбираюсь, но, может, вы поймёте!

– Да как ты успела вообще хоть что-то разглядеть? – удивился Ричард.

– Успела, пока оно отвлеклось на вас со Старатосом!

И впрямь, там что-то рдело и переливалось, но, пока Ишка не упомянула, нельзя было сказать, что оно как-то по-особенному выделяется. Монстр весь казался фантасмагорически странным, чуть ли не потусторонним. Он был настолько длинным, и тело его перемещалось так быстро, что порой мерещилось, будто он занимает всё свободное пространство, что у него нет ни начала, ни конца. Освещение же падало так, чтобы подчеркнуть его неестественность, иномирность, величие. Да, этот колосс был велик в лучшем смысле слова, за счёт этой дикости, неуместности, сокрушительности. Он был как древнее божество из-за невообразимо далёких пределов, из того пространства, в сравнении с которым их мир был похож на новорождённого младенца.

– Это руна неразрушаемости, – опознал сочетание рыжих линий на тёмной шкуре Старатос. – Давно известно, как такие портить! Ричард, осилишь?

Молодой алхимик коротко кивнул и бросился вперёд, обходя бестию по широкой дуге, приноравливаясь к ней. Его захватил азарт – он давно не получал таких крепких и стойких оппонентов, так что ситуацию воспринимал как достойный себя вызов, а не повод развернуться и сбежать, поджав хвост.

Наличие символа немного развенчало для всех окутывающий тварь мистический ореол, спустило её с недосягаемых жутких высот – или подняло из глубин, тут уж как рассуждать. Она рукотворная – частично уж точно, а то и целиком. Это разительно перевернуло всё изначальное впечатление.

– Не давайте чудовищу схватить его! Пусть оно мечется и не знает, с кого начать и что вообще происходит! – крикнула Ганиш, оттеснённая на противоположную сторону подземелья.

Она тут же подала пример, швыряя ослепительно яркую багряную вспышку прямо в морду чудища, и разряд полыхнул, как бы взорвался, сталкиваясь с целью, рассыпался миллиардом брызг. То отшатнулось и заверещало. Ага, значит, глаза или какой-то другой чувствительный орган у него-таки есть. Может быть, не глаза, но что-то, отличное от покрывающей всю омерзительную тушу брони, уязвимое хотя бы к чему-то. Это роднило тварь со всеми живыми существами этого мира, делало её менее непостижимой и неодолимой. Испытывает боль – значит, наделён плотью и может умереть.

Видимость поплыла, как при мороке в пустыне. Ганиш даже не сразу сообразила, то ли Старатос повлиял на воздух вокруг них, то ли как-то искривил саму ткань пространства. Высокое мастерство, которым он владел, позволило бы даже сочетать то и другое. Это настолько дезориентировало тварь, что она затрепыхалась, будто вытащенная из воды рыба… или, учитывая внешность, полураздавленный, но ещё живой и сопротивляющийся давлению каблука червь. Повреждений оно всё так же не получало, но, судя по всему, дурно ему сделалось. Это подбодрило Ишку и алхимиков.

Прозрачные белые цепи отовсюду протянулись к твари, оплели её, растянули. У Ишки от попытки контроля такого количества духовной энергии одновременно, из правой ноздри потекла тоненькая струйка крови, а в глазах потемнело. И всё же она не отпустила, чтобы дать Ричарду шанс. Позволь она оковам хоть на секунду утратить осязаемость и форму – и монстр бы вырвался. Одно дело – продлить концентрацию на время, пока целишься из лука, а потом летит стрела, и другое – когда сосредотачиваться надо так долго. Кроме того, каждая попытка пленника цепей пошевелиться увеличивала затраты сил. Так, словно Ишка сдерживала тварь с помощью мускулов, а не дара.

Они не сговаривались, но когда-то работали в дуэте, и теперь всё получилось так же слаженно, как прежде. Им не нужно было слов, чтобы подхватывать друг за другом и понимать, чего не хватает партнёру. Когда знаешь характер и все приёмы того, кто дерётся бок о бок с тобой – такое получается спонтанно. Нравилось им это признавать или нет – но они идеально дополняли каждый второго, как детали одной мозаики.

Ричарду позарез требовалось либо возвышение, откуда будет хорошо видно и удобно целиться, но пол пещеры всюду имел одинаковую высоту, либо зафиксировать позицию твари хоть на пару минут. И вот со вторым-то Ишка успешно справилась.

Огромный межпространственный меч, способный, кажется, рассечь всё на свете, вонзился в центр метки, поддерживающей в монстре жизнь. Призрачный клинок пронзил туловище врага насквозь и снова растворился в пустоте, из которой возник. Ричард выдохся на этом, и, если бы его лучшего приёма не хватило, он бы не смог продолжать сражение.

Прямо на глазах у изумлённого и невольно восхищённого грандиозностью и необратимостью происходящего сборища свирепый гигант рассыпался невесомым прахом.

Подземелье начало меняться. Стало шире, а потолок – выше, пол покрылся мрамором, вдоль стен поднялись витые колонны, повсюду проступила изысканная лепнина, пусть и старинная, но явно того сорта красоты, который не выходит из моды со временем. Тёмные факелы изменились на золотые канделябры. Правда, в половине свечи уже прогорели, а то и вовсе отсутствовали. Но и того, что осталось, хватало, чтобы рассмотреть убранство чертога.

А под каждым из присутствующих загорелась пунцовая руна – у каждого своя. От руны вверх поднялось тёплое, ласкающее сияние, затапливая целиком, отдавая что-то без остатка. Никто из них не знал, что им вручили за странный подарок, но никто не дерзнул пытаться отвергнуть. Каждому из них отчётливо казалось, что именно так и надо. Что их жизненные тропы как раз сюда и вели, чем бы любой из них ни занимался прежде.

***

События катились чересчур стремительно, ошарашивая, сшибая с ног и увлекая за собой. Только привыкаешь к чему-то одному – как этого уже и в помине нет. Но сейчас, положив голову на плечо Ричарду и расслабляясь в его объятиях, Ишка чувствовала себя на удивление правильно. Наученная горьким опытом, она не строила никаких долгосрочных планов, не питала лишних надежд и не обнадёживала сама, всего-навсего наслаждалась минутой покоя и чуть ли не сверхъестественного, но на самом деле нормального для людей, знакомых так долго, взаимопонимания без единой реплики.

Когда они выдержали весь цикл препятствий и полностью впитали загадочную ауру, от которой Ишка не знала, как остальных, а лично её бросило в жар – распахнулся янтарный овал пульсирующего света, как бы соблазнительно приглашая коснуться его. Первым отважился Ричард – и исчез. Тёплое сияние поглотило его без остатка, никто и ахнуть не успел. Признаться, Ишка даже перепугалась, но тут Старатос понял природу явления. Сияние всего лишь обеспечивало им моментальное перемещение наверх. В тот самый зал, где они впервые повстречались с Глэдией – похоже, он выступал как точка силы, недаром эта бешеная ведьма пробовала взаимодействовать с Источником оттуда. Дай они ей хоть час – и всё могло бы получиться. Как замечательно, что они подоспели в самый раз. Глэдия, конечно, с высоты своей самоуверенности, видимо, не воспринимая их как противников совсем, предупредила о планах, но они всё равно выбирали – остаться в Анклаве и поджидать её там, или же кинуться в королевский дворец и защищать Его Величество. Король сказал, что они поступили верно – он прекрасно постоял бы за себя, и, кроме того, уже тогда они не нашли бы его на месте.

– Тебе нравится? – спросил Ричард, показывая на цветущий сад перед ними.

– Я ещё не определилась. Всё появилось так быстро… Отсутствие снега кажется дикостью.

Вторым сюрпризом было исчезновение вечной зимы. Словно бы заодно с решением загадки Сердца Анклава они отперли засов на той мистической двери, за которой томилось изгнанное на многие годы лето. В честь этого Ишка впервые сменила доспехи на лёгкое платье и переплела косу лентой понаряднее. Ричард, наоборот, распустил волосы, и они рыжим каскадом спадали по спине. Их настроение пока ещё не вполне соответствовало прекрасной солнечной погоде, лёгкому ветерку и доносящимся отовсюду упоительным ароматом цветов. Они так давно выживали в тяжёлых обстоятельствах, что теперешний отдых казался им каким-то подвохом. Как будто роскошный пейзаж им лишь мерещился, а на самом деле они сошли с ума, не выдержав ужасов того подземелья. Или тварь их всё-таки сожрала, и теперь они наслаждаются загробным бытием, не сознавая того.

Они сидели на двойных качелях в парке королевского дворца. Том самом, где раньше стояли только гротескные, больше пугающие, чем вдохновляющие скульптуры. Эти изваяния, кстати, снесли – на их месте и располагались качели. Ричард так привык к этим существам, что был уверен – без сожалений не обойдётся. Но он, наоборот, чувствовал облегчение и странное, как если бы избавился от лишнего груза и помолодел на десяток лет. Их и впрямь давно пора было снести, они подавляли, угнетали и вызывали странные, больные ассоциации.

– Ты думаешь, проклятие вечной зимы наложил кто-то из создателей Анклава? – спросила Ишка.

– Вполне возможно. Я рассматриваю это как одну из допустимых причин, по которой Источник был так глубоко и тщательно спрятан. Такая власть расхолаживает, приучает ко вседозволенности, и, скорее всего, после предательства одного из них они потеряли веру в человеческую честность и способность разумно распорядиться подобным сокровище. Это лишь предположение… и всё же оно не хуже, чем все остальные.

Маленькая голубая бабочка пролетела, забавно взмахивая хрупкими полупрозрачными крылышками, прямо перед его лицом. Ричард поднял перед собой правую руку, выставив указательный палец, и бабочка, видимо, без особой цели летая по округе, сочла его светлую кожу достойной того, чтобы коснуться её лапками. Казалось, дуновения хватит, чтобы погубить это волшебное чудо… Ричард замер. Он видел бабочку впервые и боялся пошевелиться, издать хоть звук, чтобы ненароком не прогнать ей. Только когда пленительно нежное насекомое вновь вспорхнуло, он выдохнул – не без укола сожаления, хотя и понимал, что присвоить её не получится, и коснуться тоже нельзя. Этот мир, свидетелями рождения которого они с Ишкой стали, обещал быть гораздо более нежным и хрупким, чем тот, покрытый вечными снегами и льдами, суровый и требующий такой же суровости от своих жителей. Любая неловкость или неосторожность безвозвратно повредит что-то из бесчисленных маленьких сюрпризов и тайн, наполняющих его.

– Всё изменится до неузнаваемости. Мы попали на слом эпох. Тебя это захватывает так же, как меня?

– Мир уже изменился, когда Эсканолл начали отстраивать после проклятия философского камня, – философски произнесла Ишка. – Я давно уже наблюдаю, как вся известная мне реальность катится в бездну, и пока не могу понять, чем она сделается после этого, и нравится ли мне новая версия. Дома уже не те. Люди уже не те. Мы сами уже не те.

Ишка говорила как женщина, интуитивно чуящая, что её поколение, современники, вскормленные и воспитанные так же, как она, постепенно уходят, потому что не состоянии угнаться в ногу с теми, кто родился после них, им не хватает задора продолжать седлать волну. Ишка лишь надеялась, что привыкнет, и это настроение отпустит её, как отпускает тяжёлая хворь. Хоть бери себя же за шиворот и встряхивай как следует.

– Я молюсь о том, чтобы всё завершилось хорошо, – признался алхимик

– Эх, Ричард, дорогой, если бы только здесь было, кому молиться.

Как и все ди Гранели, Ишка отнюдь не отличалась религиозностью, но сейчас она вздохнула с неподдельной тоской и горечью. Она уже порядочно устала быть творцом собственной судьбы, и ей действительно хотелось хоть немного милости свыше, да откуда угодно, только чтобы это позволило ей взять перерыв от забот и тревог, выдохнуть. Но, по крайней мере, она была благодарна Ричарду за то, что он не пытался утешать её пустыми общими словами вроде "всё наладится" и "не вешай нос". Именно за такую чуткость в понимании её настроения Ишка когда-то и полюбила Ричарда. И теперь она вдруг поймала себя на том, что всерьёз раздумывает, что, возможно, ей это удастся снова. Говорят, после разочарования не бывает уже ничего. Ишка почитала это за святую истину, но ха, когда бы в мире всё обстояло так понятно и элементарно.

Послесловие

Если книга вам понравилась настолько, что вы хотите материально поощрить её автора, вы можете отправить любую сумму на номер: [phone].

Собранная на счету определённая сумма будет означать также, что вы бы хотели продолжение этого цикла.

Анонимные звонки автор не принимает, и на сообщения от неизвестных номеров не отвечает.