Помоги проекту - поделись книгой:
Большевизм как идеология — крайнее течение в социалистическом движении. Большевизм, победивший в 1917–1921 гг., сам по себе диктовал будущую модель общества и экономики, кто бы ни был у власти. Он нетерпим к частнику. Государство — абсолютный собственник на землю, ресурсы, ключевые производства и другие «командные высоты».
Мог в этой среде существовать частник, не как «временное отступление» в НЭПе? Да, мог, но в гораздо более узких границах, чем в моделях рыночной экономики, сложившихся в Европе под влиянием правой социал-демократии и конфликтов XX века («социальная рыночная экономика», континентальная/скандинавская модели, «экономика для всех» британских лейбористов).
Каким же тогда было российское будущее в начале 1920-х? Большевизм на горизонте в 20–30 лет объективно должен был усиливать вертикали в экономике и обществе. Иначе вся постройка рассыпалась бы. Давление из-за границы, память общества о «прежнем» подталкивали к тому же.
Следствие — неизбежность монополизма, прямого управления из центра, избыточной концентрации власти в руках немногих во всех областях жизни.
Сращивание партии и государства было неизбежно. Вертикали — неизбежны. Привязка населения к местам, к предприятиям, жесткий контроль за его движением — неизбежны. Минимизация доходов семей при переносе тяжести «социалки» на государство — не могло не быть. Бум бесплатного труда (армия, трудовые мобилизации, страна лагерей) — прямое следствие системы. Низкая цена жизни — неизбежна. Власть идеологии, пропаганды, мифов — неизбежна.
В этой реальности не мог не сложиться исключительный по силе институт личной власти. Неважно кто — Иванов, Петров, Сидоров. Не было бы Сталина — был бы кто-то другой. Со всеми прелестями личной борьбы за власть. С негативным кадровым отбором, потому что в жесточайших вертикалях те, кто думают, дают новые идеи и независимы, не выживают. Они не вырастают. Уходят во внутреннюю или внешнюю эмиграцию. Убираются системой. Вымываются с каждым поколением.
В такой системе власть — это замена собственности и денег. Личная власть — их эквивалент. Грызня, чистки, волны чисток, опричнина закономерны. Личные зависимости «сверху вниз» — как без них? Сильнейший репрессивный аппарат, без которого нет вертикалей. Разделяй и властвуй. Лес рубят, щепки летят. Массовые чистки и посадки. Все это случилось бы и без Сталина.
Что еще неизбежно
Модернизация только «сверху», большим скачком, сверхбыстрый рост жестким нажимом. За счет чего? Конечно же, за счет прямого, административного перераспределения средств. А у кого их взять? Ответ один — отъем у населения. У крестьянства. Реквизицией последних ценностей у горожан, экспортом хлеба в голодные годы. Принудительными займами. Торгсином, распродажей коллекций за рубеж. Все это абсолютно закономерно — разве что при ком-то другом, может быть, было бы чуть помягче.
Гулаговский труд как источник — должно это было случиться без Сталина? Конечно. Пусть даже не в самой жесткой, убийственной форме, как при нем. Пусть меньшими объемами, но по сути — то же, отражающее саму суть большевизма, его тоталитарной модели.
История не знает сослагательного наклонения. Но логика системы, идей, составляющих ее ядро, всего, что происходило в 1917-м — 1920-х, подсказывает: все было бы именно так! Закономерность насилия. Диктатура, имеющая форму личной, аппаратной, партийной, государственной и, конечно, тех, что ласково назывались «карательными органами».
С Россией только так?
А как же быть с всеобщей грамотностью? С лампочкой Ильича? С тем, что от темпов индустриализации в 1930-е «сносит голову»? С атомной бомбой, наконец, с которой Сталин оставил Россию?
Сталинская модернизация в России, как и ряд других в последние 300 лет, произошла в терроре, «железной рукой», с убылью и огромными бедами для населения (см. выше).
Да, победа в Великой Отечественной войне! Мы плачем, мы гордимся, мы встаем на колени. Но какой человеческой ценой — эти перемолотые миллионы жизней! На каждого немца погибли трое советских. По меньшей мере, трое.
Это закономерность? Были бы Иванов, Петров, Сидоров, не Сталин — это все равно случилось бы? Исторический закон «крайностей» действует в России (см. выше). Победы, великие победы — через великие утраты жизней.
Победы велики. Но с какой растратой людей, самых обычных, наших семей.
Кто наверху?
Тоталитаризм неизбежно приводит к тому, что наверх забирается тот, кто жестче и безжалостнее всех, кто больше стремится к власти, кто готов жертвовать массами, личностями, будучи не ограниченным моралью. Расстрелять? Вычистить? История диктатур не знает исключений. Социальный дарвинизм — наверх только «самые». Готовность пролить и попить чужой кровушки — да сколько угодно.
И в этом смысле неважно кто — Иванов, Петров, Сидоров. До власти должен был добраться тот, кто внутренне готов стать Им. Истории превращений в Отцы народов и в Великие вожди бесконечны. Когда тому, кто забрался наверх, сносит голову.
Быть внутри Сталина
Такой, как Сталин, закономерен. Но такой ли в конкретных чертах своей личности?
Россия Александра II — другая, чем Николая II или Александра III. Страна та же, ее базовые конструкции — те же, но мы все чувствуем разницу. СССР Хрущева, Брежнева и Горбачева — это во многом разные страны. Так же, как Америка Буша, Клинтона, Обамы и Трампа во многом несет черты личности каждого из них.
Образно говоря, мы — внутри того, кто находится у власти. Внутри его характера, талантов, комплексов, инстинктов, деформаций, если они есть.
Сталин, кто он? Сильнее других в организации? Да, конечно. Крайне изобретателен в хитрости, ожидании, в аппаратной борьбе? Безусловно. Тот, для кого другой человек, масса людей — расходный, биологический материал? Никаких сомнений. Актер и игрок? Да, агрессивный. Сколько силы, терпения, обдумывания нужно, чтобы в шахматной человеческой игре сбрасывать сильнейшие фигуры десятилетиями, одну за другой.
Был ли он человеком идеи, когда цель оправдывает средства? Или большевизм был только оболочкой для режима личной власти? Ответа на этот вопрос нет, хотя очевидно, как много личного, изощренного он вкладывал в репрессии. «Репрессии в области социалистического строительства являются необходимым элементом наступления».[245] Личная подпись Сталина на 357 известных расстрельных списках на более чем 40 тыс. чел.[246] «За расстрел всех 138 человек» — это резолюция рукой Сталина.[247]
Большая, общесоюзная машина репрессий. План, учет, контроль. Тысячи организаций. Десятки тысяч людей в них. Полный цикл расстрельного и лагерного производства. Тысячи нормативных актов, в т. ч. высшего уровня. Лимиты расстрелов, спускаемые сверху. Инфраструктура, охватывающая всю страну. Через это прошли от 3–4 млн человек и выше (данные разнятся). Все это документально подтверждено.
Такая машина строится только лично главой государства, под его прямым руководством и неизбежно несет на себе отпечаток его личности. Иного просто не может быть. Никто до Сталина не подошел в современности так близко к формуле «Государство — это я». Дальше — область деятельности тех, кто профессионально занимается психологией и болезнями личности. Психологическими травмами, полученными в детстве. Местью, удовольствием от унижения своих врагов, пристрастием к массовым убийствам. При скромности, внешней простоте и мелких проявлениях заботы о ближнем, о чем любили писать его бывшие охранники.
Что за эволюцию испытал этот человек? Еще в 1932 г. он запретил «Рассказы о детстве Сталина». Написал, что такая книжка может «вкоренить в сознание советских детей (и людей вообще) культ личностей, вождей, непогрешимых героев. Это опасно, вредно». И дал резолюцию: «Советую сжечь книжку».[248] А в 1943 г., правя гимн СССР, уже свободно пропустил, без всяких околичностей: «Нас вырастил Сталин», далее по тексту.[249] Нас вырастил?
Что делать всем нам?
Правда, что делать? С одной стороны, понимание того, какая гигантская работа была сделана народом при сталинизме. Большая индустриальная страна. Сколько добровольных жертв, энтузиазма. Победа в великой войне. Мы — живы. Мы лично — спасены. Как выжившие, дети выживших. И мы понимаем, что у всего этого были центры управления, без которых — никак. И главный центр был Сталин. Факт, факт, факт.
С другой — какой же это был мрачный, обработанный пропагандой, стенобитный мир. С какими бесчисленными несчастьями и гибелью людей, гибелью их времени, их жизней. Не управление — а кукловод. Не переплавка — а репрессии. Мир, в котором были наши родители. Да, мы понимаем, что они еще и смеялись, нас рожали, плавали в собственной юности. Им было счастье в своем бульоне, как нам — в своем. Но жизни их растрачивались. Они могли сделать гораздо больше.
Мы догадываемся, что экономическое чудо в СССР можно было сделать не уничтожением, а решимостью поощряемого народа. Его страстным желанием жить лучше. Именно об этом нам говорят истории 15–20 стран, совершивших экономическое чудо после Второй мировой войны. Об этом во все горло кричит российский НЭП.
Какой же все-таки это был Зверь по Апокалипсису. Не герой. Один из жесточайших диктаторов XX в. Так называемый «отец народов». «Великий вождь и учитель». «Вдохновитель и организатор» всего. «Безгранично доверие трудящихся нашей страны мудрому сталинскому руководству».[250]
Нам с ним жить и дальше в мучительной двойственности, когда победа и поражение — они величайшие — одно и то же.
И он еще здесь.
Он никуда не делся.
1991. Пытаться. Уроки на будущее. Горбачев
Сначала — отдать должное. Горбачев — человек, который дал России шанс взять новый старт, «вернуться» к февралю 1917 г. Сделал это, когда прошли три поколения, после 70 лет бытия в железобетонном государстве, в директивной экономике, под «сенью» тотальной обработки массового сознания. Он — крупный, особенный человек. Если не удержал, не смог, ошибся — судить не имеем права. Никто из нас не брал на себя такой тяжести и таких страданий, потому что без них «перестройку» было вынести нельзя.
Подробности катастрофы (1987–1991) см. ниже.
Но почему неудача? Почему вместо союзного государства — распад? Почему не удалось в союзе, всем вместе, создать развитую рыночную экономику и через 15–20 лет войти в «золотой миллиард»?
Любые реформы должны быть популярными
Это — главный урок. Начинать только с тех реформ, которые реально улучшают положение людей. Особенно если речь идет о полуголодной стране, зависящей от импорта зерна. Если реформы делают семьи состоятельнее, модели коллективного поведения меняются. В стране возникает центростремительное движение. Оно способно преодолеть любые конфликты интересов, любую деструкцию.
Главная проблема «перестройки» 1980-х в том, что рост благосостояния на деле не был целью № 1. Масса других целей — высвобождение, обновление, демократизация, новое мышление, гласность, конец холодной войны, ускорение, интенсификация, научно-технический прогресс, догнать в технологиях, самостоятельность, самоокупаемость и т. п.
Но во всем этом мало было — накормить, набить семьям карманы, дать им собственность. Хотя начинали правильно — разрешили индивидуальное предпринимательство, кооперативы.
Реформы должны не отнимать, а прибавлять
Жестокой ошибкой рубежа 1990-х было рассматривать сбережения населения не как заработанные «потом и кровью», а как «денежный навес», не обеспеченный товарами, который нужно убрать отъемом — денежной реформой. Такие удары никогда не забываются и не прощаются, особенно, когда экономика и реальные доходы населения падают.
Такой была денежная реформа января 1991 г. В апреле еще один отъем — рост розничных цен, регулируемых государством, в 2–3 раза.[251] А следствие? Усиление хаоса в экономике.
Трансформацию дирижистских обществ начинать с экономики
И не начинать с демонтажа вертикалей власти. Сначала высвобождение экономики, появление в ней рыночных начал, частных интересов, рост на этой основе товарной массы и состоятельности населения, ослабление принуждения в производстве, при сохранении жестких политических и административных вертикалей (с осторожными подвижками в идеологии).
Это сохраняет управляемость во время реформ.
А уже затем на основе все большей «сытости», роста, атмосферы подъема — начало осторожного демонтажа вертикалей, переход ко все большей свободе в политической сфере, демократизация, «высвобождение» населения.
«Поворачивая экономику к рынку, важно помнить — делается это ради человека».[252] С этим нельзя не согласиться. Обратное означает хаос и распад, как это и случилось в бывшем СССР.
Развитие должно опережать деструкцию
Смещение в сторону свободы против принуждения неизбежно вызывает взрыв энергии в обществе, множественности интересов. Растет энтропия системы, в ней возникают разрушения.
Они должны опережаться развитием (рост ресурсов, технологий, связанности общества, ослабление центробежных сил).
Если бы в конце 1990-х в СССР сформировался удачный экономический проект (быстрый рост, наполнение потребительского рынка, сокращение разрывов в технологиях с Западом, либерализация в двухсекторной экономике), то, с высокими шансами, распад Союза мог бы не случиться или же распад был бы не таким жестким, открывая дорогу для интеграции постсоветских государств (вместо, на практике, нарастающего десятилетиями раскола).
Когда произошел перелом? Когда деструкция, реакция распада в СССР опередила развитие? По оценке, время перелома — лето — осень 1988 г. (начало «парада суверенитетов»).
Личности
Заболтать, заговорить — и не успеть. Создать картинку говорения, а не делания, с неизбежной усталостью публики, с быстрой утратой доверия — «опять он»/«они». Отстать от темпов изменений, которые сами же вызвали. Быть оттесненными другими деятелями. Создать атмосферу «утраты ресурсов и контроля», «игры вдогонку» и, наконец, утраты власти. Повторяться на уровне общих концепций, без деталей. Утратить новизну.
Все это «слепок» с того, что случилось в 1917 г. и в конце 1980-х. Так проигрывают.
Золотая середина
Времена перемен — всегда поток крайностей, особенно в идеях. В конце 1980-х крайность «слева» — возврат директивной экономики, крайность «справа» — рыночный фундаментализм.
Во второй половине 1980-х напрашивалась, кричала о себе идея «золотой середины». Это двухсекторная экономика, в которой, опережая всех, нарастает частный сектор, прежде всего аграрный, больше товаров и услуг для населения («накормить и насытить»), а госпредприятия сбывают свою продукцию (ту, что сделана сверх плана) на рынке, потихоньку врастая в коммерцию и размывая госсобственность. Коммерческие банки возникали бы с отставанием от событий в реальном секторе (а не наоборот, как это было). Почему? Нужен какой-то остров стабильности (расчеты, кредиты, процент, валютный курс и т. п.) в изменяемой экономике.
Если бы линия «золотой середины» победила в 1986–1988 гг., политическая и экономическая реальность могла быть совершенно другой.
Крайности, как и раньше в истории России, взяли верх. Победил рыночный фундаментализм. Мы сбросили с обрыва большую универсальную экономику (вместо ее осторожного преобразования) и получили на выходе сырьевую, огосударствленную экономику, на 70–90 % зависящую от импортных технологий, с огромными пустыми продуктовыми нишами, заполненными импортом, настроенную на постоянный вывоз людей и капитала.
Треть века, из крайности в крайность — к экономике вертикалей. Ну что за жизнь!
Двоевластие
Нет ничего хуже во время реформ, чем возникновение параллельных центров силы. Это хорошо показали февраль и октябрь 1917 г. И это же подтверждено со всей очевидностью в 1988–1991 гг. Как только двоевластие начинает набирать силу — деструкция и распад неизбежны.
Выучить уроки
Все это легко говорить, будучи свидетелем, а не участником событий. Или же после 30-летнего пути трансформаций, когда набирается и свой, и чужой опыт. Поэтому учить эти «уроки» нужно с глубоким уважением к тем, кто во второй половине 1980-х, находясь во власти, ввязался в уникальное, новое дело — в попытку изменить дирижистское общество, административную экономику, имевшую 70-летнюю традицию. До этого Россия веками была жестко централизованным государством. Все это при тотальном отсутствии международного опыта (Китай был еще не в счет).
Те, кто вступил на путь реформ, сталкивались с неизвестностью. Они испытывали всю тяжесть личной, исторической ответственности (для большинства из нас она была бы невыносима). И еще — они конфликтовали с устоявшимися с детства догмами, страхом и непредсказуемостью, если речь идет о личной судьбе.
Мог ли выжить Советский Союз?
Ответ, пусть сто раз дискуссионный: да, конечно! Мог бы выжить и даже развиваться, если бы его трансформация началась с того, чтобы «накормить народ», резко повысить его благосостояние, осторожно высвобождая рыночные силы на земле и в отраслях, производящих предметы потребления. Если бы проводились только популярные реформы, повышающие качество жизни, а все изменения вертикалей (идеология, власть) шли бы с лагом во времени.
Мы этот урок выучили? Никто не знает. Время покажет.
Что еще почитать
У автора.
• Миркин Я. Правила неосторожного обращения с государством. М.: АСТ, 2020. С. 10–13, 80–99, 129, 130–133, 219–253.
• Миркин Я. Уроки перехода // Горбачев. Урок свободы. М.: Весь мир, 2021. С. 210–214.
Часть IV
Под стрессами. Личные истории
Предугадывай
Пророки, прорицатели, прогнозисты
Поделиться книгой: