Помоги проекту - поделись книгой:
Андрей МОЛЧАНОВ
НОЧНАЯ ТРЕВОГА
Рисунки Г. ОГОРОДНИКОВА
© Издательство ЦК КПСС «Правда».
Библиотека Крокодила, 1988.
Предпочитаю писать о том, о чем все знают, но не все задумываются. Иногда, пытаясь создать портрет персонажа, получаю карикатуру, причем она и есть самый верный портрет. «Серьезную» прозу никогда не отделяю от юмора— да и возможно ли, описывая жизнь, пренебречь тем, без чего она немыслима?..
ИЗ ЖИЗНИ ДЕЛОВОГО ЧЕЛОВЕКА
ИГОРЯ ЕГОРОВА
Нужны деньги. Много денег. Понимаю это сегодня, в знаменательный день своего двадцатипятилетия, как истину истин и задачу задач. Хватит! Жить с родителями и на зарплату — извините! Но с чего начать? Брать билет и отправляться в неосвоенные районы Дальнего Востока и Сибири? Нет, я — патриот своего города-героя и вообще цивилизации. Итак, ясно одно: надо оставлять одну работу и искать другую. Сегодняшнее место службы в принципе ничего: тружусь в КБ, в лаборатории, проектирующей запоминающие устройства, то есть магнитофоны. Но, конечно, не те — для «Йес, сэр, ай кэн бугги-вугги» и монологов комиков, а для записи цифровой информации. Тружусь как инженер. Начальник у нас демократ, коллектив дружный. Но!.. Бесперспективность. Папаня мой праведный выдал по этому поводу: пиши диссертацию. Ну да, совет слепого дальтонику. Во всем КБ — а это пятьсот человек — только семь кандидатов и один доктор. Доктор — директор. Остальные тоже шишки. Нет, безусловно, это можно: поставить себе цель стать шишкой, напялить шоры — и вперед сквозь грозы и препоны к исполнению престижного желания. Но мне такое дело не по душе, хотя ничего не имею против целеустремленности, но считаю, все должно быть естественно. Без фанатизма и потуг. Короче, в настоящий момент я хотел интересной работы. Но где ее искать, не знал. И пошел в ванную.
Долго стоял под теплым душем, балдея. И думая: на ударных стройках с таким удобством, кажется, напряженно.
Подумав еще, напялил на себя теплые шерстяные кальсоны, и это был грамотный поступок — зима прямо озверела: ртуть в градуснике за окном ежилась в районе цифры 40.
Пошел в гараж. Сегодня там у меня деловое свидание. Я вообще-то подрабатываю частными авторемонтами. Гараж — наследство от деда. Дед мой был жуткий автомобилист. Страстишкой своей он заразил и меня. Раньше мы вместе жили: дед, папаша, мамаша и я. Папаша и мамаша к автомобилям относились индифферентно — так, как к средству передвижения в пространстве без давки, и не более, а я и дед ковырялись с машиной по полной программе. Да и отслужил
Я перелез через железнодорожную насыпь, вдоль нее гуляла поземка, и, проваливаясь по щиколотку в сухой, как порошок, снег, спустился к воротам гаражной зоны.
У бокса меня уже ожидал Эдуард — сторож нашего кооператива, человек с прекрасно развитой грудной клеткой и бицепсами, скуластым, цыганистым лицом деревенского красавца, с наглыми, всезнающими глазами. Мелкий, изрядно битый судьбой и жизнью, но неунывающий жулик. Сидевший. Одет в ватник, замасленные расклешенные брюки; кавказская мохнатая кепка сдвинута на нос.
Эдик олицетворяет у нас прием любых заказов: спереть, достать, продать; надо — машину покрасит, надо — движок перебьет… Все умеет, и все чужими руками. Живет на комиссионных. В общем бездельник, но человек деловой. Порой мы с ним слесарим на пару. Ну, и жестянкой не брезгуем, и маляркой…
— Есть «Москвич», — произносит Эдуард, закуривая и опуская лапу на пыльный капот моей «Победы». — Крыло битое. Смена, покраска… Работа — полтинник. Хозяину я объявил. Мишка вот-вот приедет, обещал крылышко.
Мишка — мой старый приятель. Раньше работал шофером в нашем КБ, сейчас крутит баранку в «Интуристе» — денежнее… В нашем трио он — служба снабжения.
Вскоре, юзя облепленными снегом колесами, его казенная «Волга» разворачивается на пятачке между гаражами. В оконце конопатая Мишкина физиономия (он рыжий, как бульдог).
Эдуард забирает долгожданное крыло и вразвалочку, загребая снег штанинами, уходит в каптерку. Я же, удобно располагаясь в тепле садо-на на велюровом сиденье, веду с Михаилом беседу «за жизнь». Проблемы у нас удручающе одинаковы — хроническая финансовая недостаточность.
— Что налево сшибешь, все на базе оставишь, — привычно ноет Михаил. — Вчера помпу меняли — пятерку отдал… А тут жениться задумал… Ну, сразу куча проблем. Во-первых, с жильем…
(Михаил живет за городом, в деревне.)
— С жильем у меня тоже, — вздыхаю я.
— Слушай, ты… по-английски волок ведь…
— Ну… так.
— Я тут к бабке наведался… Под Архангельск. В тьмутаракань. Короче, пособирал на досуге иконки. Шастал по всей округе. Туда мало кто из коллекционеров загребал. Чердаки, избы заколоченные. Итог: имеется два мешка, а что с ними делать… Доски трухлявые, ни фига не разобрать — одна чернота… И…
— И дерзкий замысел родился в твоей бедовой голове, — закончил я, — Смотри… Бедовые головы, их, знаешь, наголо любят стричь.
— Дык ведь… такова се ля ви, как говорят французы, изучающие русский язык, — грустно отшутился Михаил. — Дом надо строить…
— Ну, и чего думаешь? — спросил я, проникаясь идеей.
— Я думаю! — сказал Михаил с тоской. — Толку! Доски расчищать надо, а это реставратор… где он? Потом язык — ни хрена же не соображаю, как глухонемой…
Я поразмыслил. Один художник, впрочем, может, не художник, а как раз реставратор — в тонкости его специализации я не вникал, был мне известен. Олег. Школьный дружок. До армии мы с ним встречались в его мастерской: пили водку среди скульптур и живописи. Но возьмется ли он за иконы?
— С реставратором уладим, — сказал я. — Язык тоже… подвешен. А вот клиент — это уж…
— Клиент что? — вздохнул Мишка. — Вон сегодня один кадр… Оттуда. По-русски соображает. Ну, везу его, значит. Разговор. Я и вклеил: как вы, мол, к русской старине? Положительно, говорит. Ну, короче, без обиняков… Я, говорит, математик, сюда приехал надолго, так что какие предложения — плиз, не стесняйся…
— С иностранцами… — выразил я сомнение.
— А с кем еще?! С нашими, отечественными? — завелся Михаил. — Да они или рвань, или Рублева им подавай. Да и надуют тебя наши-то, так надуют — шариком будешь. Один мне тут заломил цену: за мешок четвертной. Ха-ха! Да в этом мешке моих трудов… там уже стольник торчит! А мне дом нужен. До-ом! — Он выразительно потряс руками. — Телевизор. Холодильник. Элементарные вещи, понял? Что предлагаешь — вкалывать, копить, недоедать? Это, знаешь, скорбная жизнь. А потом чего тебе объяснять, у тебя то же самое. На замене крылышек капитала не заколотишь, вот оно что. Больше наломаешься. Усек, инженер?
— Точно, — согласился я. — И с работой ты меня уколол в самый нерв. Думать надо. И действовать!
На стоящую работенку я устроился. По-моему, удачно, хотя специфику моей службы родители горячо не одобрили. Как же! Инженер, все такое и вдруг — в госстрахе! Впрочем, в госстрах я устроился инженером. Оценивать, насколько та или иная машина пострадала в аварии. Чем я руководствовался в своем выборе? Естественно, соображениями меркантильными. Доходы мои высчитывались таким образом: зарплата — но это муть — и все остальное, что приносило умелое обнаружение повреждений скрытого характера. Обнаружение обусловливалось субъективным фактором взаимопонимания между клиентом и мной, но так как взаимопонимание существовало постоянно, возможность заработать еще несколько зарплат без особенных нервных и физических перегрузок у меня определенно была. В душе же новой своей профессией я был не удовлетворен. Виделась мне в ней ущербность и суетность, но тем не менее ничего иного делать не оставалось. Мне, как и Михаилу, жаждалось пошлого, мещанского, но остро необходимого: квартиры, машины и разного барахла.
До упора набив чемодан трухлявыми произведениями живописи, позаимствованными у Михаила, и уложив между ними бутылку «Пшенич-ной», я отправился к Олегу. В мастерскую. Дверь мне открыл бородатый мужи-к с помятой, тоскливой физиономией, в драной рубахе навыпуск; тренировочные штаны с лампасами, красная повязка на лбу… Узнать в этом типе того мальчика-брюнетика с полными щечками, кто лет десять назад сидел со мной за партой, было затруднительно.
Расположились за столом, заляпанным высохшими кляксами краски. Я извлек бутылку. По тому, как оживились глаза давнего моего товарища, открылось, что на вопрос полечиться-отравиться ответ у него неизменно положительный. Рядом с «Пшеничной» тут же возникли пук черемши, огромная сиреневая луковица, хлеб и плавленые сырки. Слепые глаза каких-то бюстов с классическими носами безучастно следили изо всех углов за нашими приготовлениями.
— Ну, доволен ли ты своим пребыванием… в мире? — вытягивая зубами серединку из стебля черемши, спросил Олег низким, простуженным голосом. На полном серьезе спросил.
— Устроился вот на работу, — поделился я. — В госстрах. По автомобилям. Оценивать…
— Суета эти машины, — отозвался мой друг и крепче затянул узел странной своей повязки на затылке. Пояснил: — Насморк.
При чем тут насморк и эта тряпка на голове, я не понял, но промолчал. Выпили. Затем приступили к осмотру досок.
— Иконы старые, — монотонно констатировал Олег. — Кажется, интересные. Но надо чистить. — Он вытащил из заднего кармана штанов очки, надел их, выжидающе уставившись на меня. Оба стекла в очках были треснуты.
— Старик, — задушевно начал я. — Ты — единственная надежда.
— Питать надежды… — произнес он пусто. — суетно и опасно. — И снял очки.
Я насторожился, не узнавая своего друга. Были в нем некие ощутимые отклонения. Чувствовалось это в манерах, в интонации, в неподвижном взгляде глаз с бешено-спокойными зрачками…
— Ну так… вот. — продолжил я обтекаемо. — И сколько же… тут будет… с меня?
Олег задумался. Глубоко, аж лицо отвердело В итоге сказал так:
— Работы много. Но мы друзья. Поставишь мне символическую бутылку…
— Символический ящик поставлю!
— Двойной ковчег, — взяв одну из икон, озадачился он. И умолк, всматриваясь в черноту доски. Потом заявил: — Религия слабых.
Во всяких церковных вопросах я разбираюсь не так, чтобы очень, но ради поддержания беседы и вообще в силу зарождающегося профессионального интереса полюбопытствовал: дескать, почему же слабых?
— А что Христос? — прозвучал горький ответ. — Прекрасная сказка для измученного человечества. Нет, вера в Мессию — вера изверившихся. Отчаявшихся. Лично мне ближе буддизм. Собственно, и тут есть, — он прищурился, кривя губу и закрыв глаз, — элемент непротивления, но секта дзен… Ну, давай… это… — указал на бутылку.
Мы вновь приложились и вновь закусили.
— Йога и дзен-буддизм! — провозгласил Олег. — Вот философия, вот мудрость. Представь океан. Что наша жизнь, а? Волны, его постоянно меняющаяся поверхность. А над нами и под нами две бездны. Понимаешь? — Он встал, выпятив живот в расстегнутой рубахе без половины полагающихся на ней пуговиц и зашагал вокруг меня, погруженный в раздумье. — Совершенно нет денег, — сказал неожиданно.
— А… — Я указал на скульптуры и занавешенные мешковиной мольберты.
— Жизнь во имя искусства, — сразу понял вопрос товарищ. — Авангард мой не ценится, а реализм у меня… да и не хочу!
— Разве покрасить машину, — развел я руками. — Но пульверизатором, как понимаю, ты не владеешь…
И мы стали думать, как заработать деньги. Но предварительно я сходил в магазин за новой бутылкой.
— А если эту машину застраховать и… в столб? — мрачно вопросил приятель.
Я тут же объяснил, по какой причине подобное нерентабельно.
— А если посылку на тысячу застраховать, — не унимался он, — и… ну… с сухим льдом ее… например?
Идея показалась мне красивой, но, так как предполагала официальное расследование, достаточно скользкой.
Думали еще, разно и долго. В отступлениях мне было поведано кое-что о дзен-буддизме, об авангардизме, о спиритизме и парапсихологии. Рассказы друга о парапсихологии меня потрясли. При этом он клялся, что лично видел мужика, умеющего двигать стаканы усилием воли и наложением рук избавляющего расслабленных от насморков, астм и головных болей. Тут-то ко мне и пришла мыслишка… Заработать на этой самой психологии!
— Надо заработать… на телепатии! — сказал я.
— На псевдо?.. — уточнил Олег.
— Ес-стественно!
— Надо думать, — сказал мой друг и прямо со стула сполз на пол; лег, раскинув ноги в драных шлепанцах. — Гимнастика йогов, — пояснил, закрывая глаза. — Поза трупа. Представляешь птицей себя… орлом… парящим в небе. Ты… сиди.
Я сидел, размышляя. Товарищ мой явно тронулся на своих авангардистских штучках и всяких японо-китайских богах и религиях. Но это, в общем, меня не смущало. Во мне он вызывал грустный, болезненный интерес, какой обычно и вызывают всякие чудики, но, надо отдать должное, что, помимо всех своих вывихнутостей, кое в чем он мыслил ясно, здраво, с учетом многих жизненных тонкостей, и дело с ним можно было иметь вполне.
Минут через пятнадцать Олег, сморкаясь и с хрустом разгибая суставы, встал.
— Полет закончен? — спросил я — не без интереса, впрочем.
— Вот что, — осоловело глядя в угол, сказал он. — Идея есть. Ты приходишь… куда-нибудь. Ну, ресторан… компания. Заводишь разговор. Парапсихология. Телепатия. Скептики, конечно. Ну, говоришь: есть знакомый, угадывает мысли на расстоянии. Не верят. Споришь. Сто рублей… Ну, вытаскиваешь колоду карт. Выбирайте. Тянут туза пик… к примеру. Ну, идешь к телефону, набираешь номер. Даешь трубку. Тот спрашивает: «Олега Сергеевича». Я говорю: «Да». Он: «У нас тут с вашим товарищем спор. Вы телепат…» Понимаешь? Я ломаюсь. Тот, естественно, настаивает: какую, мол, карту вытащил? Отвечаю: «Туз пик». Сто рублей. Ну, пополам.
— Ты чего? — не уяснил я. — В самом деле телепат? — И посмотрел растерянно на последнее полотно Олега — затоптанный окурок в масштабе один к пятидесяти. На полированном паркете.
— Я хочу достигнуть, — вдумчиво сказал Олег. — Йога дает много…
— Что-что?
— Путь к совершенству долог, но, когда он пройден, дух может стать свободным от тела…
— Это… когда помрешь, что ли? — спросил я, разбегаясь в мыслях.
— Да нет же, — расстроился Олег от моего непонимания. — Ты можешь покинуть свою оболочку… ну… на час, потом вернуться… Свобода, ясно? Дух твой неограничен в перемещениях по Вселенной. Звезды, луна… Космические корабли! Ха-ха… Как жалко и нелепо все! Есть два пути к познанию. Познание через моторы, бензин, лекарства, книги и углубление в себя, раскрытие в себе вселенской силы, чья мощь… Ракеты… хе! Что тело? — Он погладил себя по загорелому волосатому животу. — Кокон! А дух — это прекрасная бабочка, и, покидая тело, она делает нас свободными истинно! Тут есть неувязки с буддизмом…
— Ну так… насчет… — перебил я.
— А, — вспомнил Олег. — Значит, так. Олег Сергеевич — туз пик. Алексей Иванович — дама крестей. Короче, кого подзовешь к телефону. Отчество — масть, имя — карта.
В величайшем восхищении я потянулся к стакану, намереваясь произнести тост за светлую голову своего приятеля.
Но бутылка по каким-то мистическим причинам оказалась пуста.
С маман я договорился сердечно и четко: сто пятьдесят рублей в месяц на жратву я даю, остальное мое. Та, простодушно ориентируясь на мою зарплату, просила вдвое меньше, но я проявил благородство, так что родители остались довольны. И папаня, расчувствовавшись, что ли, сказал, что в состоянии купить списанную из такси «Волгу» и считает, что «Победу» мне пора сменить на более приличный и современный аппарат. Я не протестовал. Единственное, что родителей смущало: мой новый гардероб, приобретенный через порочные связи Михаила. Гардероб включал в себя три пары штанов «Ли», замшевый лапсердак, десяток рубах явно капиталистического производства и также сундук типа «президент». Откуда, и что, и на какие деньги, я отмалчивался, хотя честнейший папаша, опутанный подозрениями, порывался прочесть мне нотацию. Но не удавалось: я пребывал в режиме крайней занятости и домой прикатывал где-то за полночь. Деньги благодаря работе на доходном месте появились, но с каждым днем их требовалось все больше и больше. Проблема кооператива рождала проблему мебели, мечталось о видеоаппарате, телефоне с памятью и так далее до бесконечности. Я понимал: предстоит напряженный, изматывающий труд! Мастерство друга своего Олега (кстати, систему «туз бубей — Иван Иванович» мы разучили с ним, как таблицу умножения), итак, мастерство его я оценил по достоинству после реставрации религиозной живописи. Из ничего, из черной, в пыль рассыпавшейся древесной трухи он воссоздал крепенькие, выгнутые дугой доски, сиявшие красками, лаком — будто только с конвейера.
Доски, перебинтованные туалетной бумагой, легко уместились в просторном чреве портфеля «президент». Тайное свидание с иностранным представителем готовил Михаил. Встречу после некоторых колебаний решено было провести в гостинице, куда под шумок мы попали, примкнув к составу какой-то делегации. Скажу по-честному, когда я отправлялся на это рандеву, то предварительно обожрался валерьянки и от мыслей, что в любой момент нас могут застукать на этакой аферище, потел хуже, чем в бане, хотя морозище выдался зверский, а делегацию мы караулили час. В гостинице более-менее успокоился. Посмотрелся в зеркало, пока гардеробщица бегала за номерком, — ничего прибарахлился: замшевый пиджачок, бабочка, очки-капли с золотистыми стеклами…
— К лифту! — шепнул Мишка и стукнул меня «президентом» под зад. — Красавчик. — Изысканностью манер он, стервец, не отличался никогда.
Я стукнул в нужную дверь. Руки у меня были противно-влажные. Хотелось домой, хотелось выпить на кухне чайку вприкуску с папашиной проповедью… Дверь открылась. На меня уставился лысый очкастый тип лет сорока — маленький, верткий, в потертых джинсах с бахромой и в футболке; на босых ногах — тапочки типа турецких, с загнутыми мысками; бородища лопатой; вообще волос на его физиономии было значительно больше, чем на голове.
Поделиться книгой: