Томек на Черном континенте

Смуга и боцман боялись сделать малейшее движение, чтобы не ускорить прыжка взбешенного хищника. Ведь львица могла разорвать мальчика вместе с его храбрым защитником. Раненый зверь дрожал от нетерпения. Только благодаря появлению Месхерии львица не бросилась тотчас на Томека. Месхерия обратил внимание львицы на себя, а она уже знала вкус «черного мяса»… Едва львица повернула голову к масаи, Смуга не выдержал и крикнул:

— На дерево, Томек! На дерево!

— Прыгай на дерево! — зарычал боцман, словно раненый бизон.

Это был превосходный совет, потому что львица все свое внимание обратила на Месхерию, а Томек стоял рядом с высоким, раскидистым деревом. Однако Томек не двинулся с места, а только облизал внезапно пересохшие губы. На дерево? Да, его обуревало желание спрятаться на нем, но он не хотел вторично стать объектом насмешек. Кроме того, если не боится Месхерия…

Громкие голоса испуганных охотников, крик облавы, которая в этот момент высыпала на поляну, подстегнули львицу. Под ее шкурой заиграли мускулы, короткая толстая шея сжалась, огромное, палевого цвета туловище взвилось в воздух.

В это же мгновение Месхерия произвел правой рукой короткое, но сильное движение. Копье, словно молния, вылетело навстречу хищнице. Месхерия прыгнул в сторону, потянув Томека за собой, а львица рухнула на землю с глубоко вбитым в голову острием копья. Длинное древко копья сломалось, как спичка, но острие засело глубоко в черепе животного. Ослепленная кровью и ошеломленная ужасной болью, львица прыгнула на ствол дерева и когтями сорвала кусок коры, но это была уже агония, так как она сразу же упала на землю мертвой.

Смуга и боцман, бледные как полотно, подбежали к Томеку. Боцман обнял его и сказал:

— У меня дух захватило от ужаса! Я не удивляюсь, что у тебя не было силы влезть на дерево, потому что и мы от страха словно окаменели.

Томек обнял боцмана и ответил почти спокойно:

— Я… мог спрятаться на дереве, но… не хотел!

— Почему ты не хотел? — гневно спросил Смуга. — Ведь львица перестала интересоваться тобой. Сразу было видно, что она ненавидит негров. Ты мог легко взобраться на дерево. Ты очутился бы в безопасности, и нам не пришлось бы за тебя опасаться.

— А я совсем не хотел очутиться в безопасности, — заявил мальчик.

— Почему? Что случилось, Томек?

— Да потому, что потом боцман опять стал бы надо мной смеяться, мол, я от страха влез на дерево!

Смуга укоризненно взглянул на Новицкого.

— С этим упрямым пацаном даже пошутить нельзя, — пробормотал моряк, чувствуя свою вину.

— Я должен признать, Томек, что ты снова держался очень хладнокровно, — похвалил Смуга. — Однако следует тебе напомнить, что ты дал обещание вести себя разумно.

— Я помню об этом, но на дерево ни за что и никогда не полезу, — решительно ответил мальчик.

VII

Черное Око

Несколько часов тому назад охотники сели в поезд, идущий из Найроби в Кисуму, откуда намеревались верхом добраться до Уганды.

Томек уже устал смотреть из окна вагона на проносящиеся мимо пейзажи; воспользовавшись тем, что остальные участники путешествия задремали, он решил написать письмо Салли. Достав письменные приборы, он начал писать:

Найроби — Кисуму, 5 августа 1903 года

Дорогая Салли!

Ты, наверно, будешь удивлена, что всего лишь несколько дней после того, как я отослал тебе письмо из Найроби, — пишу опять. Дело в том, что теперь я не скоро смогу тебе написать, так как мы приближаемся к Уганде, стране джунглей. Сколько времени займет охота на горилл и окапи, сказать трудно. По всей вероятности, на это потребуется несколько недель, но кто в состоянии предвидеть все, что может случиться? По мнению Хантера, а он в этом специалист, нас ждет трудное дело. Таким образом, я напишу тебе опять лишь после окончания охоты на горилл и окапи.

В последнем письме я тебе поведал, как мы наняли превосходных масайских воинов для охраны нашей экспедиции. Ты уже знаешь и то, как мы охотились на львов, пожирающих людей. Прошу тебя, будь спокойна за Динго. Наш общий любимец превосходно пережил такое опасное приключение и весело машет хвостом, когда видит диких животных, которых мы время от времени наблюдаем из окна мчащегося поезда. Да, я совсем забыл упомянуть, что это письмо пишу тебе в вагоне, по дороге из Найроби в Кисуму. Но раз уж об этом зашла речь, то должен тебе сказать, что постройка железнодорожной линии в этой высокогорной стране совсем не легкое дело. Расстояние между Момбасой и Кисуму, то есть от берегов Индийского океана до озера Виктория, составляет почти пятьсот восемьдесят английских миль[45]. Начиная от Момбасы, поезд поднимается вверх на плоскогорье триста сорок шесть миль, достигая в конце рифтовой долины, расположенной на территории племени кикуйю, на высоте семи тысяч шестисот футов[46] над уровнем моря. Потом поезд спускается вниз по великолепным мостам, переброшенным через пропасти глубиной шесть тысяч футов. Теперь, однако, мы снова начали взбираться вверх и в этот момент проезжаем гору May и находимся на высоте восьми тысяч футов над уровнем моря, но вблизи Кисуму спустимся на высоту неполных четырех тысяч футов.

Не знаю, интересуют ли тебя эти данные, поэтому заканчиваю описание нашей дороги и перехожу к другому. В Кении масса различных животных. Может быть, ты подумаешь обо мне плохо, но должен признаться, что, стреляя в диких животных, я не чувствую большого удовлетворения. Дядя Смуга и папа довольны этим, но боцман Новицкий смеется надо мной и называет шляпой. Когда я первый раз сказал ему, что мне жалко убитых львов, он пожал плечами и произнес: «Ты, браток, помрешь с голоду, глядя на живую жирную курицу!» Месхерия, которого ты знаешь из моего прежнего письма, разделяет мнение боцмана. Он считает, что если я сам не убью и не съем дикое животное, то оно сожрет меня без всяких колебаний. Я, право, и сам не знаю, что обо всем этом думать. Во всяком случае, больше предпочитаю ловить живых зверей, чем лишать их жизни.

Должен тебе сказать, мы все очень полюбили Месхерию. Он командует нашим масайским конвоем. Месхерию ничто не может вывести из себя. Он никогда не расстается с оружием и постоянно повторяет: «Иметь винтовку — значит не бояться даже ниам-ниам»[47]. Ниам-ниам — это племя людоедов, которое живет в Центральной Африке. Когда думаю о каннибалах, мне становится жарко, но отец не считает их жестокими. Они будто бы верят: съедая убитого врага, не только его уничтожают, но приобретают также его отвагу. Я утешаю себя тем, что мы едем к ним с дружескими намерениями…

В этот момент боцман Новицкий сел на лавку рядом с Томеком. Взглянув на мальчика, аккуратно выводящего буквы на бумаге, он спросил:

— Что это ты так прилежно скрипишь пером, браток? Наверное, дневник пишешь, признайся!

Томек поднял голову.

— А кому нужен мой дневник, кто его будет читать? Просто пишу письмо, — пробурчал он в ответ.

— Наверное, в Варшаву, Карским!

— Нет, не Карским! К ним я послал письмо из Найроби.

— Значит, снова корпишь над посланием для своей милой голубушки из Австралии, — рассмеялся боцман.

— Почему вы называете Салли голубушкой?

— А ты мне зубы не заговаривай, браток! Ведь ты ей тоже писал письмо из Найроби!

— Ну и что же, что писал, Салли, наверное, беспокоится о Динго. И мне надо ее успокоить.

— А пиши себе, пиши, она очень милая голубушка. Ну-ка, что ты там ей нацарапал в своем письме?

— Прочитать вам?

— Читай, браток, только медленно, чтобы я хорошо понял, — согласился боцман, усаживаясь поудобнее. Он набил трубку табаком и, выпуская клубы голубого дыма, внимательно слушал, как Томек читает свое письмо.

— Ну-ну, совсем неплохо! Ты бы и в газету мог написать, — похвалил моряк, когда Томек закончил чтение.

— Вы и в самом деле считаете, что хорошо получилось?

— Здорово! Письмо как стихи.

— Рад слышать, потому что Салли читает мои письма подругам.

— Обещай ей какой-нибудь подарок. Знаешь что? Есть у меня идея. Подари ей шкуру того льва, которого мы вместе с тобой убили.

— Не знаю, можно ли дарить девушке сувенир такого рода!

— Конечно можно! Она эту шкуру повесит над койкой и как только на нее посмотрит, то сразу же подумает о тебе. Ведь нельзя же ей подарить такой браслет, какой носят женщины масаи. Как бы она выглядела, закованная в тяжелую трубу?

Томек расхохотался и воскликнул:

— У вас в самом деле множество великолепных идей!

— Эх, дружище! Я уже не одно письмо нацарапал своей милой. Привычка тоже кое-что значит! — похвастался боцман.

— Салли совсем не моя «милая», — возразил Томек.

— Ах ты, лицемер! А кого это ты, извиняюсь за выражение, называешь «Дорогая Салли»?

— Это только вежливое обращение, используемое во всех письмах, — защищался мальчик.

— Ну да, человек обращается и обращается, пока не попадет в сети, — смеялся Новицкий. — Ну что же, кончай свое письмо!

Томек стал писать, а моряк через его плечо читал про себя:

Я приготовил тебе сувенир. По совету моего друга и опекуна, боцмана Новицкого, я дарю тебе шкуру убитого нами льва. Ты сможешь повесить ее на стену над своей кроватью. Теперь масаи заняты ее выделкой. После возвращения в Найроби вышлю тебе этот подарок по почте. К сожалению, я уже должен кончать письмо, потому что поезд приближается к Кисуму. Шлю тебе привет от себя и Динго.

Томек Вильмовский

— Напиши Салли, что я тоже шлю ей привет, — добавил боцман.

— С удовольствием. Она очень обрадуется, — сказал Томек.

Он дописал несколько слов, заклеил письмо и спрятал конверт в карман.

— Через два часа мы будем в Кисуму, — сообщил Вильмовский, входя в купе. — Вы чувствуете дуновение влажного ветра?

— Чего бы стоил нос моряка, который бы не чувствовал близости воды, — ответил боцман.

— Папа, мы из Кисуму сразу же пускаемся в дальнейший путь? — спросил мальчик.

— Да, Томек. Мы должны как можно скорее очутиться в Буганде. В октябре здесь начинается период дождей, когда ухудшаются условия охоты.

Томек выглянул в окно. Вдоль пути тянулись цепи пологих холмов, поросших высокими, раскидистыми деревьями. Мальчик подумал, что скоро они поедут верхом в Уганду, но впервые с момента высадки в Африке не почувствовал радости. Вернее, его охватила неясная тревога. Он стал размышлять о том, что их ждет в глубине таинственного материка во время охоты на горилл и окапи. Хантер боялся этой охоты. Обвинять в трусости такого опытного охотника невозможно. Если он первоначально отказался участвовать в охоте на окапи, то лишь потому, что эта затея была связана со значительным риском. Томек вспомнил пигмеев с их отравленными стрелами, каннибалов и ужасных диких горилл, но сразу же отогнал от себя неприятные мысли, так как его оптимистический характер не позволял ему долго думать о подобных вещах.

«Хантер, несмотря на все, едет с нами, — подумал Томек. — Что значат все пигмеи, каннибалы и обезьяны, раз папа и наши друзья их не боятся! И мне нечего трястись от страха…»

Настроение его сразу же улучшилось. Томек погладил Динго по косматой голове и прошептал:

— И тебе не стоит поджимать хвост. Я о тебе помню, дружище. Как только мы сойдем с поезда, наденем защитную одежду против мух цеце, и с нами ничего не случится.

Поезд подъехал к перрону на станции Кисуму. В то время это был маленький городок, в котором обитали три европейца и полтора десятка индийцев и негров. Кроме ряда маленьких белых домиков, в городке стояло несколько негритянских хижин, построенных на берегу залива Кавирондо[48], на невысоких склонах зеленых холмов.

Сразу же после выгрузки пришлось получать с железнодорожного склада багаж, прибывший в Кисуму раньше, и поэтому у Томека совсем не было времени, чтобы присмотреться к разноцветным тропическим растениям. Хантер оказался чрезвычайно опытным человеком. Он нашел знакомого индийца, занимающегося перевозкой товаров на бычьих упряжках, и нанял его на два дня. После нескольких часов работы все тюки были погружены на фургоны. Томек не успел даже полюбоваться озером Виктория, потому что они очень спешили с отъездом. Во главе каравана ехали масаи под командованием Месхерии. Вот захлопали длинные бичи возниц, и хорошо отдохнувшие сильные быки охотно тронулись вперед. Звероловы ехали за фургонами шагом.

До границы Уганды было около ста километров. Индийцы подрядились довезти багаж охотников до реки Нзоя. По их уверениям, там можно было нанять негров-носильщиков.

Довольно широкая дорога вилась между холмами, поросшими буйной зеленью. В воздухе чувствовалась влага, хотя озера за холмами не было видно. Охотники удалились от его берегов, потому что дорога, идущая по диагонали через полуостров Кавирондо, давала возможность на один день раньше добраться до устья реки Нзоя. Вечером они задержались на короткий отдых. На рассвете следующего дня двинулись дальше. Желая приехать к цели еще до заката солнца, индийцы не жалели быков. Однако дорога становилась все хуже и хуже, так что измученные животные все время замедляли шаг. Поэтому экспедиция добралась до реки Нзоя, вблизи места, где она впадает в озеро Виктория, только на другой день около полудня.

По обоим берегам этой реки рос папирус. Местами растения образовали непроходимую чащу, среди которой блестели спокойные озера — убежища множества диких уток, гусей, ибисов, журавлей, пеликанов, лебедей и бекасов. Река прорезала обширное плоскогорье с несколькими островками буйной растительности. Невдалеке находился обрывистый берег озера. Кое-где виднелись купы больших деревьев. Кругом росли красивые цветы, издававшие легкий, приятный запах. Великолепная растительность отражалась в прозрачной воде, словно приглашая искупаться.

Как только подводы остановились в тени деревьев, масаи приступили к строительству бомы[49] из толстых, глубоко вбитых в землю свай, между которыми они устроили густой плетень из терновника, оставляя несколько бойниц для наблюдения или стрельбы. Внутри этой высокой колючей ограды путешественники разбили палатки и сложили багаж.

Томек с отцом занялся разбивкой их общей двойной палатки. Когда работа была закончена, мальчик, усталый и вспотевший от жары, вместе с Динго выбежал за ограду.

— Ну как, не желаешь ли посмотреть на озерцо? — спросил боцман Новицкий, вытирая клетчатым платком пот со лба.

— Ничего себе озерцо! Знаете ли вы, что его площадь составляет шестьдесят девять тысяч квадратных километров? Конечно, я хочу на него посмотреть, ведь в Кисуму на это не было времени.

— Ну так пошли! — предложил моряк.

Они побежали к озеру и, скатившись вниз с крутого обрыва, задержались у самого берега.

— Да ведь это настоящее море! — воскликнул Томек, увидев широкий простор воды.

— Море не море, но факт, что это вода, в которой можно выкупаться, — просипел боцман, снимая с плеч рубаху.

— Великолепная идея! — похвалил Томек.

Он быстро разделся и, довольный, что опередил Новицкого, остановился у воды. В месте, выбранном ими для купания, на берегу росли раскидистые мимозы; густая трава доходила почти до самой воды. Недолго думая, Томек вошел по пояс в озеро. Он вытянул руки, чтобы пуститься вплавь, как вдруг Динго, стоявший еще на берегу, неожиданно заворчал. Томек остановился. Он увидел какое-то огромное тело, похожее издали на бревно, которое пронеслось, как стрела, и задержалось как раз в том месте, куда он хотел плыть.

Томек молниеносно выскочил на берег и только благодаря этому спас свою жизнь. Это было не бревно, а колоссальный крокодил. Он некоторое время смотрел на испуганного мальчика глазами, похожими на перископы, после чего медленно, как бы нехотя, удалился.

— Смотрите, смотрите! Скорее! — крикнул Томек, оправившись от испуга.

— Кричишь, браток, будто увидел привидение, — начал было боцман, но сразу же умолк, заметив хребет удаляющегося крокодила.