Помоги проекту - поделись книгой:
Первая серьезная современная геополитическая концепция, учитывающая реалии ракетно-ядерного века, была разработана французским генералом П. Галлуа. Он показал, что не менее важным геополитическим фактором, чем пространственно-территориальные характеристики страны, стал ее ракетно-ядерный потенциал. Им было также указано на значение средств массовой информации и телекоммуникации и растущей политизации широких народных масс. Но, главное, им вслед за советскими учеными к важнейшим геополитическим факторам была отнесена степень освоения космического пространства.
Мы уже отмечали выше: тот, кто будет первым в космосе в XXI веке, тот будет первым и на Земле. Именно в такой современной реалистической геополитической парадигме и следует работать в следующем веке. Вместе с тем в геополитических изысканиях нельзя пренебрегать использованием государствами пространственных факторов при определении и достижении политических целей. В этой связи заслуживает внимания попытка К. Э. Сорокина подразделить геополитику на «фундаментальную» и «прикладную». Первая изучает развитие геополитического пространства планеты, а вторая вырабатывает принципиальные рекомендации относительно генеральной линии поведения государств или группы государств на мировой арене – «геостратегическая геополитика». Хотя эти дефиниции не получили достаточной разработки, следует приветствовать стремление Сорокина обновить геополитику, представить ее в виде многоуровневой глобальной политики. Его положение о том, что геополитика должна заниматься решением проблем на региональном, субрегиональном и даже внутригосударственном уровнях, не вызывает возражений.
Во многом подобных же взглядов придерживается и К. С. Гаджиев. Он пишет: «В современном мире сами географические и пространственно-территориальные параметры мирового сообщества и, соответственно, отдельно взятых стран, наций и этносов в их отношениях друг с другом подверглись существенной трансформации. Особенно важно, что традиционная геополитика, при всех расхождениях между ее адептами, была разработана в рамках евроцентристской парадигмы, исходя из реальностей евроцентристского мира и в его интересах». Отметим, однако, что в России геополитические исследования не носили евроцентристского характера. Традиционно России отводятся четыре геополитических особенности:
1) по территории, населению и природным ресурсам Россия превосходит любое европейское государство;
2) на протяжении всей истории Россия не имела четких границ как на западе, так и на востоке, что способствовало ее экспансии для стабилизации положения в этих неспокойных регионах;
3) между Россией и государствами Запада всегда существовали слабые буферные государства;
4) не только географически, но и в культурном и политическом аспектах Россия находится как в Европе, так и в Азии.
Поэтому и сегодня российская геополитическая концепция ни в коей мере не будет нести евроцентристскую парадигму. Ниже мы изложим различные геополитические концепции, в том числе и наше видение геополитического положения России.
В конце XIX – начале XX века господствовали и конкурировали между собой три основные политические идеологии. Одна из них – империалистическая – провозглашала право сильных стран процветать за счет остальных. Как известно, она привела к двум мировым войнам и огромным жертвам. Другая, либеральная модель, основывалась на принципе свободной торговли. В соответствии с ней каждая страна процветает благодаря своему относительному преимуществу производить определенные товары на экспорт. Свободная торговля была бы невозможна в условиях глобальных военных конфликтов и политической напряженности. Орудием либеральной идеологии стала Лига Наций, а затем ООН – этот международный клуб для поддержания мира. Наконец, третья, социалистическая, идеология ставила во главу угла интересы рабочего класса. Она же выдвинула принцип интернационализма – как один из примеров утопического мирового подхода к международным отношениям.
Многие теории рассматривают современное положение в мире через стадии его развития. На этом построена теория И. Валлерстайна (I. Wallerstain, 1979), который выдвинул концепцию «исторических систем». Историческими они являются в том смысле, что развиваются в течение некоторого исторического периода, а с наступлением нового заменяются другими системами. Валлерстайн признает существование сегодня одной такой исторической системы – «мира-экономики».
Несмотря на то, что каждой исторической системе присущи свои характерные черты (она уникальна), по мнению Валлерстайна, их можно объединить в три большие группы. Каждой из них соответствует свой тип производства, который, в свою очередь, ассоциируется с определенной системой изменений.
Так называемая «мини-система» основывается на эквивалентном обмене. Задачи и формы ее весьма ограничены – охота, собирательство или зачаточное сельское хозяйство. В организационном плане мини-системы представляют собой сравнительно небольшие семьи или родовые группы, а положение их отдельного члена определяется его возрастом и принадлежностью к определенному роду. Мини-системы никогда не охватывают больших территорий и существуют лишь в течение жизни нескольких поколений. Таких мини-систем некогда насчитывалось великое множество. Однако все они либо трансформировались в другие системы, либо были поглощены на поздней стадии более развитыми.
Под термином «мир-система» Валлерстайн имеет в виду не какую-то глобальную структуру, а лишь ту, функционирование которой не ограничено повседневными заботами отдельных членов. В соответствии с типом производства Валлерстайн выделяет две разновидности миров-систем. Так называемая «мир-империя» основывается на перераспределении материальных благ путем фактического грабежа. В рамках мира-империи существует многочисленный класс непосредственных производителей в сельском хозяйстве. Их технология производства позволяет получать излишек, достаточный для развития других сфер, – ремесла и государственного управления. Если между крестьянами и ремесленниками обмен эквивалентен, то государственные чиновники, образующие военно-бюрократический правящий класс, часть излишка присваивают себе. Появляется целая иерархия материального неравенства, которое отсутствует в мини-системах.
Такое перераспределение имело место как в рамках унитарных государств – таких, как Римская империя, – так и в раздробленных политических образованиях – например, в феодальной Европе примерно до 1450 года. Несмотря на политические контрасты, Валлерстайн считает, что все подобные цивилизации, начиная с бронзового века и кончая недавним прошлым, имели одну и ту же материальную основу – они были мирами-империями. Вообще на земном шаре существовали десятки миров-империй со времени неолита.
В основе «мира-экономики» лежит капиталистический способ производства, т. е. рынок. В капиталистическом рынке критерием эффективности производства является его выгодность, а основной целью – получение и накопление капитала. Соревнование между отдельными производителями контролируются в конечном итоге только рыночными механизмами. В такой системе более эффективными производителями считаются те, которые процветают и разоряют менее эффективных, снижая цены на свою продукцию.
Европейский мир-экономика, развивающийся приблизительно с 1450 года, сумел устоять против попыток миров-империй подчинить его своим интересам (остальные подобные системы оказались поглощенными еще на начальном этапе своего существования). Ключевым моментом в становлении европейского мира-экономики стал 1557 год, когда провалилась последняя попытка испано-австрийских Габсбургов и их конкурентов из династии Валуа установить свое господство над нарождавшимся капиталистическим рыночным хозяйством. В дальнейшем европейский мир-экономика расширил сферу своей деятельности, поглотив большинство мини-систем и миров-империй, и, наконец, около 1900 года стал действительно глобальным.
В рамках единого мира-экономики существует множество независимых государств. Такое разнообразие является определяющим, так как если отдельное государство сумеет установить контроль над всей системой, мир-экономика станет политически контролируемым, конкуренция исчезнет и система превратится в мир-империю.
По Валлерстайну, первоначально мир-экономика включал в себя Западную и Восточную Европу и латиноамериканские колонии Испании и Португалии. Весь остальной мир представлял собой внешнее пространство, которое вовлекалось в европоцентрическую систему мирового хозяйства несколькими путями. Простейший являлся фактическим грабежом. Он не мог затянуться на длительный период и сменился основанием европейских поселений в Америке и Австралии. Аборигенные системы там были разрушены, но было создано новое хозяйство. Другие общества (или страны) вовлекались в сферу периферии, т. е. их экономики переориентировались на нужды европейского мира-экономики в ущерб собственным. Это сопровождалось либо установлением европейского политического контроля, как в Индии, либо рыночные силы «открывали» страну, как это произошло с Китаем. Конечным результатом этих процессов стало последовательное сокращение внешнего пространства, не вовлеченного в мир-экономику.
В мире-экономике существуют ядро и периферия. К ядру Валлерстайн относит Северную Америку, Западную Европу и Японию, к периферии – страны «третьего мира». Для ядра характерны относительно высокая заработная плата рабочих, передовая технология и сложная отраслевая структура хозяйства. Для периферии же наоборот – низкие зарплаты, отсталые технологии и простой набор отраслей. Однако характеристики как периферии, так и ядра изменяются в процессе эволюции мира-экономики. Кроме этого, на них большое влияние оказывают социальные отношения, которые нередко и определяют, к какому типу – ядру или периферии – эти страны относятся. Франк (1978) приводит следующий пример. Индия в XIX веке производила хлопок для Ланкашира, шерсть для Йоркшира поставляла Австралия. Обе страны, казалось бы, были сырьевыми базами британской текстильной промышленности. Однако благодаря различиям в социальной структуре Индия стала типичной периферийной державой, а Австралия вошла в ядро. Другой пример зависимости конечных результатов в сходных отраслях от производственных отношений – сочетание производства дорогостоящей твердой древесины и дешевой рабочей силы в Центральной Африке и, наоборот, дешевой мягкой древесины и дорогой рабочей силы в Северной Америке и Скандинавии.
Кроме ядра и периферии, Валлерстайн выделяет промежуточную категорию полупериферии, где сочетаются как ядровые, так и периферийные процессы. Полупериферия – наиболее динамичная составляющая трехъярусной структуры мира-экономики. Через нее зоны проходят во время перестройки производства либо в категорию ядра, либо на периферию. Валлерстайн считает, что понятие «полупериферия» имеет скорее политический характер, нежели экономический.
Россия вошла в мир-экономику в конце XVIII века. Как считает Валлерстайн, заслугой Петра I явилось создание мощной современной армии, которая позволила России стать важной составной частью европейской политической системы. Однако, по его мнению, заслуги Петра в создании административной системы явно преувеличены. Он лишь сделал обязательной службу дворян в армии, которой придал административную функцию. Екатерина Великая освободила дворян и позволила им заняться товарным сельским хозяйством. Реорганизовав внутреннюю жизнь страны (при усилении эксплуатации крестьян) и заручившись поддержкой Англии (с помощью торгового договора 1766 г.), она повела агрессивную политику по отношению к Турции и Польше. Однако несмотря на лавирование между Англией и Францией в течение правления Екатерины II и Павла I, России был жизненно необходим нейтралитет хотя бы одной великой европейской державы на Ближнем Востоке, куда она рвалась.
Стремление Российской империи к экономическому и политическому господству в этом регионе было по существу стремлением приобрести роль полупериферийного государства. Но для того, чтобы расширить экспансию, ей пришлось пожертвовать более сильным положением по отношению к Западной Европе. Таким образом, Россия оказалась вовлеченной в мир-экономику, заняв положение на заднем плане. Это отразилось на ее неспособности предотвратить революцию.
Россия хотя и вступила в мир-экономику раньше Японии, испытала упадок, который был приостановлен реорганизацией Русского государства в Советский Союз – важнейшую военную державу, оставшуюся на экономической полупериферии.
Наконец, Китай, вступив в мир-экономику в качестве периферии, успешно перешел после двух попыток в разряд полупериферии (уже в виде КНР).
Все эти примеры показывают, насколько важны для достижения успеха в мире-экономике политические преобразования. В этом смысле постоянные политические изменения, особенно на полупериферии, являются, по сути, поиском путей к экономическому процветанию.
Из этих примеров Валлерстайн делает следующий вывод: страна, чья экономика основана на производственных отношениях, характерных для ядра, устанавливает свое влияние над страной с формально более сильной экономикой, но основанной на другом типе производственных отношений.
Рассмотрим эти перемены в наше время. Распад Советского Союза привел к нарушению равновесия в мире, который входит в однополярную стадию. Эта однополярность предопределяет мировую гегемонию США, что уже обернулось операцией «Буря в пустыне» против Ирака.
Америку и Израиль военная мощь Ирака беспокоила всерьез. Поэтому, как теперь уже совершенно очевидно, первоочередной целью операции «Буря в пустыне» было не освобождение Кувейта, а уничтожение иракских жизненных структур с целью вызвать народные волнения в стране и последующее свержение Саддама Хусейна, чтобы в конечном счете расширить контроль США за нефтью на Ближнем Востоке. Этот план не был доведен до конца, и вот по какой причине. Саудовская Аравия сочла необходимым обратить внимание США на то, что режим Саддама Хусейна служит единственным барьером на пути распространения, в том числе по всему Аравийскому полуострову, исламского фундаментализма из Ирана. Турция тоже заявила в НАТО: «Поосторожней! Мы боимся возникновения Курдистана. У нас более миллиона курдов, и мы вовсе не заинтересованы в том, чтобы они создали свой Курдистан вместе с иракскими курдами». А единственным, кто мог справиться с курдами, был Саддам Хусейн. Учтя все эти соображения, генералу Шварцкопфу было приказано остановить наступление.
Эта война показала произвол мощной сверхдержавы, которую более не уравновешивает другая сверхдержава. Другим важным выводом из этой войны было то, что в результате сочетания технических и социальных факторов современные державы во главе с США более не намерены во время ведения войны допускать значительных людских потерь со своей стороны – теперь это удел исключительно их противников. Общественное мнение тех самых западных государств, которые вели войну с Гитлером и теряли в этой войне миллионы людей, более не считает допустимым в войнах никаких потерь своих граждан, кроме как чисто символических. «Недопустимые» потери, в частности, заставили США и Францию уйти из Ливана, а США – из Сомали.
Сейчас в недрах «Большой семерки» разработана «доктрина гуманитарного вмешательства». Эта доктрина сегодня – своего рода повторение теорий Хаусхофера с той лишь разницей, что понятие «сильная раса» употребляется во множественном числе: «большая семерка», «высокоразвитые страны».
Классическим воплощением этой доктрины и была операция в Сомали. Никаких потерь не предполагалось. Американцы превосходили своего возможного противника в сорок раз. И тем не менее они просчитались. Народ остается таким, какой он есть. И сомалийцы не пожелали признать за западными странами право на вмешательство в их дела – то самое право, которое эти страны сами себе даровали на том основании, что полагали, будто их экономическая, политическая и моральная системы – наилучшие в мире и поэтому их можно навязывать всем. А оказалось, что нельзя. Потому что у каждого народа, включая сомалийцев, свои особенности (даже Гаити – под самым носом у США – и то сопротивлялась американскому вмешательству). Сомалийцы вопреки ожиданиям Клинтона, начали сопротивляться и нанесли американцам те самые «недопустимые потери», которые заставили Клинтона вывести свои войска. Таким образом, сомалийская экспедиция обернулась для США поражением со всем их превосходством и провозглашенным ими правом на вмешательство в гуманитарных и прочих «благородных» целях.
Тем не менее сомалийский урок не пошел впрок, и то же самое «право на вмешательство» по-прежнему остается на вооружении стран Запада. Причем в том числе и по отношению к России, другим государствам, входящим в СНГ. Запад обусловил сотрудничество со странами СНГ темпами ускорения процесса рыночных реформ в этих странах. А это оказалось совершенно нереальным. Русский народ, в частности, оказался не готовым к тому, чтобы изменить свой образ жизни столь коренным образом и принять образ жизни, который хотел навязать ему Запад. Западу понадобилось два-три века, за которые он познал и голод, и холод, и забастовки, и мятежи, и войны, и безысходную нищету, прежде чем он пришел к нынешнему результату. При этом в социальном плане он так и не достиг совершенства, и его «демократия» – это не земной рай. В тех же США 1/3 населения живет ниже уровня бедности. А во Франции только безработных свыше трех миллионов.
Будущее политическое развитие связано с тем, что технические достижения радикально трансформируют мир. Они трансформируют и человеческое общество. Информатизация и роботизация производства все меньше оставляют возможностей для создания рабочих мест. Напротив, они уничтожаются. Западный мир идет к обществу с 40–50-процентной безработицей. Последствия этого могут быть ужасны. Поэтому, по мнению крупного французского специалиста по геополитике Галлуа, можно предвидеть весьма серьезные потрясения и в XXI веке.
В гонке производительности труда развитые страны будут стремиться к тому, чтобы опередить страны с дешевой рабочей силой. Но стоимость роботизации вряд ли скомпенсирует ту дешевизну труда, которая существует, например, в странах Азии. В результате произойдет относительное уменьшение благосостояния богатых стран, в первую очередь стран «большой семерки», ибо они уже не смогут обеспечивать социальную защиту резервной армии труда и одновременно выдерживать расходы на оплату труда рабочих. Одновременно несколько возрастет уровень жизни стран «третьего мира». Это вполне возможная картина XXI века.
Это будет иметь соответствующие последствия: геополитические, социальные и экономические. Когда премьер-министр Франции ездил в Тулузу открывать линию метро, по которой пассажиров перевозят автоматические поезда без водителей, он не задумывался о ликвидации безработицы. Выходит, он предпочитает платить человеку, который работал в этом метро, пособие по безработице, а не зарплату. Рост производительности труда будет сопровождаться ростом безработицы, и такое положение сохранится примерно до середины следующего века.
И еще одна опасность – военная. Но, скорее всего, ее удастся отвести. В обычной, так называемой классической, войне правительство посылает войска на войну на то или иное заданное расстояние, при этом стремится к тому, чтобы по крайней мере центральная часть своей страны оставалась вне конфликта. В случае ведения ядерной войны современными средствами, особенно оружием массового поражения дальнего действия, тыл и фронт поменяются местами. Военные подвергаются меньшему риску смерти, чем гражданские лица. Так, например, экипаж атомной подводной лодки, которая практически неуязвима, может уничтожить целый город. Вот эта новая ситуация заставляет правительства воздерживаться от игры с огнем. В первую очередь это касается ядерных держав. Уже тот факт, что победителей в такой войне не будет, делает эту войну бессмысленной, идиотской.
Китайский маршал Чэнь И сказал агентству Рейтер в 1958 году: «Чем больше будет ядерных держав, тем осуществимее будет задача достижения мира. Мир наступит, потому что они все будут бояться войны».
Несмотря на это, мир накапливал ракетно-ядерное оружие. Совершалось самое крупное мотовство в истории, что особенно наглядно показала гонка вооружений между СССР и США. Гонка шла по принципу – кто сколько раз может уничтожить друг друга. Раз вы меня можете уничтожить пять раз, то я вас – десять. Вы меня – десять, я вас – пятнадцать. Сейчас стало ясно, что можно на 80 процентов сократить накопленные ядерные арсеналы без какого-либо риска для безопасности ядерных держав, стало очевидным, что это действительно было разбазаривание денег. Ядерные стратеги, увы, обладали мышлением стратегов прошлых классических войн, в которых выигрывала та страна, у которой было больше оружия. А в ядерной войне это не так. Даже тот, у кого немного ядерного оружия, может сделать обладателя огромного ядерного арсенала уязвимым. СССР и США, особенно СССР, небывало истощили свои ресурсы в гонке вооружений. Но вот китайцы поняли эту мудрость. Они могли произвести больше ядерного оружия, но не стали этого делать. А сейчас имеют самые высокие темпы экономического развития в мире.
В зарубежной науке сложились два основных направления в теории международных отношений: «реализм» и «идеализм». Концепция «реализма» является доминирующей, ее истоки идут из классических работ по искусству управления государством и межгосударственному соперничеству. Работы XVI столетия Макиавелли и XIX столетия Клаузевица – наиболее известные классические труды по международным отношениям. Во всех подобных исследованиях подчеркивается необходимость политики с «позиции силы». Это фактически означает, что сильное государство должно навязывать свою волю более слабому. Война или по крайней мере угроза войны являются основой «реалистических» рекомендаций для международных отношений. Именно из-за этого «идеалисты» обвиняют «реалистов» в аморальности.
Многие обозреватели интерпретировали Первую мировую войну как неизбежную кульминацию реалистического мышления в международных отношениях. «Реализм» выражал отношение Старого света к ведению международных дел. Вступление США в войну произошло под прикрытием концепции «идеализма» в международных отношениях. «Идеализм» выступил как способ Нового света вести государственные дела. Соответственно президент Вильсон оправдывал вступление США в войну с точки зрения абстрактных моральных принципов ведения международных дел. Если «реализм» позволял сильным государствам брать на себя ответственность за международные отношения, то новый «идеализм» потребовал установления контроля за международной жизнью с помощью коллективной деятельности всех государств. Это выразилось в создании Лиги Наций по окончании Первой мировой войны. Если «реализм» в основном рассматривается как консервативный за его предпочтение позиции силы, то «идеализм» считается либеральной доктриной, которая пытается поставить международные отношения на прочную «законную» основу.
Старая геополитика в основном была частью «реалистической» традиции в международных отношениях.
Отправным пунктом многих теоретических изысканий о геополитике является «Сердцевинная теория» сэра Хэлфорда Маккиндера. В географии она остается, вероятно, наиболее хорошо известной геополитической моделью всего мира. Первоначально его концепция была представлена в 1904 году в работе «Географический стержень истории». Затем его идеи были развиты в работе «Демократические идеалы и реальность» (1919 г.), где термин «стержень» был заменен на «Хартленд» – «Сердцевинная Земля». В 1943 году Маккиндер в возрасте 82 лет представил окончательную версию своей концепции.
Первая модель Маккиндера определяла Центральную Азию как «стержневую область» истории, из которой монголы распространили свое влияние на азиатскую и европейскую историю благодаря их преимуществу в подвижности.
Начиная с эры Колумба баланс сил решительно переместился в сторону приокеанических стран, в основном Англии. Маккиндер считал, что в начале XX века эта эра подошла к концу. Транспортная технология, особенно железные дороги, изменили баланс снова в пользу сухопутных государств. Стержневой район был определен в зоне, не доступной морской державе, и был очерчен внутренним полумесяцем в Европе и Азии и внешним полумесяцем островов и континентов за пределами Евразии.
Какое это имело отношение к тогдашней государственной политике? Эта модель могла быть интерпретирована как корректировка традиционной британской политики поддержания баланса сил в Европе, в соответствии с которой ни одно континентальное государство не могло угрожать Британии, Германия в союзе с Россией не смогла бы контролировать стержневую область и угрожать Британской империи.
В своей ревизии этой модели мира в 1919 году Маккиндер подтвердил положение Центральной Азии как «Сердцевинной», которая стала больше по размеру, чем первоначальная стержневая область. Это основывалось на переоценке проникающих способностей морских держав. Тем не менее те же самые основные структуры остаются, остается и страх перед контролем Германии над сердцевинной зоной.
Ревизия, которой Маккиндер подверг свою модель в 1943 году, отражала временный краткосрочный союз России, Англии и Америки и определяла их вместе как Сердцевинную область и «Средний океан» (Северную Атлантику) для контроля и подавления германской мощи.
Германская геополитика осуждается, поскольку занималась оправданием агрессивной внешней политики Третьего Рейха. Германская геополитика того периода основывалась на работах Карла Хаусхофера (1869–1946). Он был профессором географии в Мюнхенском университете в 1921–1939 годах и издавал ведущий журнал по геополитике «Цайтшрифт фюр Геополитик».
В потерпевшей поражение в Первой мировой войне Германии идеализм был дискредитирован, так как он ассоциировался с несправедливым Версальским договором. Именно в этом должны мы видеть причины взлета геополитики в Германии. Краткосрочная цель этого направления геополитики заключалась в пересмотре Версальского договора. Ключевым понятием для этого подхода было опубликованное Ф. Ратцелем понятие «Лебенсраум» («жизненное пространство»), которое предлагало ответы на проблемы Германии, вызванные несправедливыми и тесными границами. Решение проблемы было в экспансии. Легко видеть, почему такая геополитика отвечала взглядам нацистских политиков до и после создания третьего рейха.
Вопрос о влиянии Хаусхофера на нацистскую политику противоречив. Сейчас общепризнано, что он имел значительно меньшее влияние, чем об этом сообщалось во время Второй мировой войны. Хаусхофер был хорошо известен в правом крыле политических кругов за его «реалистические» политические рецепты (прогнозы). Он сотрудничал с заместителем Гитлера – Рудольфом Гессом (с 1919 г.), встречаясь с ним для обстоятельных дискуссий. У него также были контакты с другими лидерами третьего рейха (Риббентропом, Геббельсом, Гимлером), но значительно реже с самим Гитлером. В 1930-х годах основные контакты Хаусхофера с политической элитой осуществлялись через его сына Альбрехта. Однако после неудавшейся мирной миссии Гесса в Англию в 1941 году Хаусхофер потерял то влияние, которое он имел на заправил нацистского режима, а его сын Альбрехт был казнен за участие в провалившейся попытке убийства Гитлера.
С крушением поддерживавшейся Англией свободной торговой системы середины XIX века мир постепенно перешел к системе экономических блоков, отгородившихся тарифными барьерами. В Британской империи как экономическом блоке проводилась политика «имперских преференций». Основным результатом такого мышления стало стремление к автаркии, или экономической изолированности. В результате возник панрегионализм как интерпретация понятия о глобальных экономических регионах.
Но панрегионы были больше, чем просто экономические блоки. Они были основаны на «панидеях», которые обеспечивали идеологический базис для региона. Пан-американизм, отраженный в «доктрине Монро», стал классической панидеей, связанной с панрегионом, воплощенной во внешнеполитической программе правительства США.
В германской геополитике в конечном итоге определились три большие панрегиона с опорой на Германию, Японию и США. Эта географическая структура интересна тем, что она включала огромные функциональные регионы вокруг каждого центрального государства, богатые природными ресурсами. Вместе с тем каждый такой регион включал часть арктического пространства, зоны с умеренным и тропическим климатом. Это были политико-экономические подразделения с высоким потенциалом для автаркии (экономической замкнутости). Если бы такое развитие завершилось, то такая модель мира привела бы к созданию трех сепаратных мировых систем, каждую с ее собственными центрами – Европа, Япония и Англо-Америка – и периферией – Африка и Индия, Восточная и Юго-Восточная Азия и Латинская Америка соответственно.
Рост влияния США в мировой экономике после Второй мировой войны положил предел политике экономических блоков и сделал понятие панрегионов временно несостоятельным. Но с окончанием в настоящее время эпохи доминирования США в мировой экономике вновь возрождаются экономические блоки и даже панрегионы.
После поражения Германии, США стали самой сильной мировой державой, и их интересы стали простираться на весь мир. Америка нуждалась в мировой стратегии и новой модели мира, заложенной в основу этой стратегии.
Это наиболее полно выразил Николас Спайкмэн (1944), который увидел послевоенные потребности Америки в нейтрализации власти «Сердцевинной области». В противоположность маккиндеровскому тезису, он утверждал, что ключевой областью является «внутренний полумесяц», который он переименовал в «Римленд»; контроль над последним мог нейтрализовать влияние «Хартленда» («Сердцевинной области»). Следовательно, не все было потеряно для морской державы в геополитике XX столетия. К концу войны стало ясно, что в действительности «Хартленд» может быть приравнен к СССР. Поражение Германии в войне с Россией усилило репутацию Маккиндера. С этого момента и далее существовала общая модель мира, которую мы можем называть «Хартленд-Римленд», ставившая материковую державу (СССР) против морской державы (США), разделенных зоной соприкосновения (Римленд).
С началом «холодной войны» мир сократился до двух супердержав и тезис «Хартленд-Римленд» предоставил легкую возможность объяснения новой ситуации. Первоначальный «островной» базис «Стержневой области» и озабоченность Маккиндера германской экспансией были быстро забыты, и нам оставили модель, в которой враг (СССР) контролировал «крепость» – «Хартленд» («Сердцевинную область»).
Если СССР – это крепость, тогда для того, чтобы бороться с крепостью, ее надо окружить и изолировать. На политическом жаргоне это известно как сдерживание с помощью кольца послевоенных антисоветских союзов на территории «Римленда», а в качестве «изоляторов» – НАТО в Европе, СЕНТО в Западной Азии и СЕАТО в Восточной Азии. Где изоляция разрушалась, была необходима интервенция, и на территории «Римленда» произошло большинство больших и малых конфликтов в годы после 1945 года – Берлин, Ближний Восток, Вьетнам были основными районами конфликтов. Вся эта деятельность имела целью предотвращение советского доминирования в «мире-острове». Политика сдерживания привела к созданию ограниченных, но простых пространственных моделей, с помощью которых приходилось иметь дело с отдельными секторами «Римленда». Классическая аналогия этого – теория «домино», когда «падение» одной страны неизбежно приведет к ущербу интересов США в соседних странах: потеря Камбоджи привела к усилению риска в Таиланде и Малайзии и т. д.
Для Западной Европы была выдвинута теория «финляндизации». Допускалось, что СССР не будет осуществлять захват власти военным путем, но тем не менее советское влияние будет распространено с помощью навязанного контроля над вовлеченными в сферу влияния СССР странами. Считалось, что Финляндия является «образцом» такого процесса. Такие идеи использовались во внешней политике США, и не раз применялись в Центральной Америке.
Возможно, политика ядерного устрашения никогда бы не появилась, если бы не было теории «Хартленда». Коль скоро эта теория допустила, что СССР придерживается позиции геополитического превосходства, тогда ядерное оружие становилось необходимым спасением для Запада. Ядерный арсенал должен выступать в качестве противовеса стратегическому геополитическому преимуществу России.
Американец Саул Коэн – единственный географ, который попытался осуществить полную ревизию тезиса «Хартленд-Римленд». Его основная цель – поставить под вопрос политику сдерживания. Допустив, что все Евроазиатское побережье является потенциальным полем сражения, он вскрывает недостатки теории «Хартленд-Римленд». Когда материковая держава выступает против морской державы, политика сдерживания может быть воспринята как запирание дверей конюшни, когда лошадь уже сбежала, поскольку все океаны уже бороздят советские военно-морские силы. Его ревизия стратегической мысли заключается в разработке значительно более гибкой с военной точки зрения и географически точной модели. В работе «География и политика в разобщенном мире» Коэн (1973 г.) предлагает иерархическую и региональную модели мира.
Согласно Коэну, не существует стратегического единства пространства, а есть лишь самостоятельные арены в фундаментально разделенном мире. Он выдвигает традиционно географическое понятие региона, чтобы описать это разделение. Иерархии двух типов регионов устанавливаются в зависимости от того, являются ли они глобальными или региональными по масштабу.
Геостратегические регионы охватывают большую часть мира. Геополитические регионы являются подразделами указанных выше регионов и имеют склонность быть сравнительно однородными по культуре, экономике и политике. Коэн определяет только два геостратегических региона, в каждом из которых доминирует одна из двух главных держав, и называет их: «Зависимый от торговли мир морских держав» и «Мир Евроазиатского континента» (континентальный Евроазиатский мир).
Каждый геостратегический регион он делит на пять и два геополитических региона соответственно. В дополнение, Южная Азия рассматривается как потенциальный геостратегический регион.
Между двумя существующими геостратегическими регионами расположены еще два геополитических региона, которые названы «разделительными поясами», – это Ближний Восток и Юго-Восточная Азия. В отличие от других геополитических регионов, эти два характеризуются отсутствием политического единства; они фрагментарно соединены с обоими геостратегическими регионами, которые имеют опорные пункты в этих регионах. Последние имеют стратегическое значение для обеих сверхдержав и именно в них должна осуществляться политика сдерживания. По существу, Коэн говорит, что не все части «Римленда» одинаково важны, и политика должна учитывать этот факт. По его мнению, избирательное, а не всеобщее «сдерживание» является политикой, отвечающей географическим реалиям.
В 1982 году Коэн уточнил свою модель. Три геополитических региона определяют новые мировые державы – Япония, Китай и Западная Европа. Другие геополитические регионы определяют государства второго порядка, которые доминируют в своих регионах, такие как Индия, Бразилия и Нигерия. Коэн рассматривает 27 государств в качестве второразрядных, а за ними – государства третьего, четвертого и пятого порядков. Определения этих государств основываются главным образом на размере сферы их влияния за пределами их границ. Конечный результат заключается в многосторонних пересечениях земного шара многими частично совпадающими районами влияния, которые значительно более динамично меняются, чем двухполярная модель. В одном важном аспекте Коэн, однако, придерживался взглядов сторонников тезиса «Хартленд-Римленд». Подобно им он пытается оправдать внешнюю политику своей собственной страны. Скорректированная модель Коэна определенно предназначена противодействовать требованиям обновления «политики сдерживания» после избирательной кампании, которая привела на пост президента США республиканца Рональда Рейгана. Взгляды Коэна в значительной мере соответствуют традиционному американскому видению мира.
Глобальные геополитические изменения в эру после окончания «холодной войны» нашли отражение в модели Коэна. В последнее десятилетие XX века вновь слышно требование создания нового мирового порядка. Распад социалистической системы, окончание «холодной войны» и распад централизованного советского государства возродили надежды, что новый порядок прояснится и следует предпринять новое международное переустройство. Варшавский договор стал историей, НАТО пересматривает свою структуру и назначение, и Запад ищет пути, позволяющие Центрально-Восточной Европе и СНГ перестроиться экономически и политически. Американская экономическая зависимость от поддержки других государств в войне в Персидском заливе продемонстрировала неспособность навязывания концепции панамериканизма в большинстве районов мира.
Несмотря на значительные изменения, которые произошли в последние годы в мире, основная структура двух геостратегических областей остается – зависимый от торговли Морской мир и Континентальный Евроазиатский мир. Из пяти основных мировых центров только одна страна в военном и экономическом отношении является сверхдержавой – это США. Две другие мощные в военном отношении державы, но сравнительно слабые экономически – это СССР и Китай. Две доминирующие экономические силы, но не такие же сильные в военном отношении – Япония и Европейское сообщество.
Континентальный Евроазиатский мир более изолирован, более ориентирован внутрь и более обеспечен сырьевыми ресурсами, чем его морской контрпартнер. Россия и некоторые союзные с ней или зависимые от нее республики составляют Евроазиатскую сердцевинную область. Она будет оставаться огромной, хорошо обеспеченной и технически передовой державой, способной влиять на события во всем мире. Китай также принадлежит к этой области. Он не является частью Морского мира, как утверждал Маккиндер.
Южная Азия не принадлежит ни к какой геостратегической области. Она имеет самостоятельный геополитический региональный статус. Южная Америка и Африка южнее Сахары не являются отдельными геополитическими регионами, если брать за критерий торговые отношения, так как они очень часто связаны с отдельными частями Морской области, особенно с США и Европой.
Поясами раздела называются стратегически ориентированные регионы, которые являются политически отдельными районами в соперничестве между Морской и Континентальной областями. К концу 1940-х годов было два таких региона – Ближний Восток и Юго-Восточная Азия. Во время 70-х и 80-х годов Африка южнее Сахары также стала поясом раздела. С уходом СССР и его союзников из Африки африканский регион снова сместился к Морской области. Другим значительным изменением на геополитической карте в последнее время является то, что Юго-Восточная Азия также потеряла статус пояса раздела. Таким образом, в настоящее время остается только один пояс раздела – Ближний Восток. Россия может играть стабилизирующую роль между Европой и Америкой при проведении своей собственной политики.
Наиболее обещающим геополитическим механизмом для восстановления равновесия между двумя областями является становление Центральной и Восточной Европы в качестве «региона-ворот». Такой регион мог бы способствовать перемещению новой энергии в шатающуюся евроазиатскую сердцевину. Европейский регион-ворота будет полностью открыт для экономических сил с Востока и Запада. Его национальные, политические и экономические структуры соответствуют западноевропейским моделям, но он должен будет найти военное состояние, которое не будет угрожать российской безопасности. Этот регион состоит из государств, расположенных между Германией и Россией, чью независимость и стабильность Маккиндер (1919) считал решающей для евроазиатской и мировой стабильности. Этот регион имеет потенциал для развития в качестве основного источника высокоэффективного производства для своего рынка и рынка СНГ.
Другой регион-ворота, который может возникнуть, хотя в настоящее время он геополитически связан с англо-американским регионом, – это Карибский бассейн и Центральная Америка. Он был и остается в орбите интересов национальной безопасности США. Что делает этот регион-ворота особенно важным для США, так это его роль источника иммиграции в США.
В политическом и культурном отношении государства-ворота являются самостоятельными историческими центрами с отдельными языками, часто самостоятельными религиями или национальными церквами, сравнительно высокой степенью образования и благоприятным доступом во внутренние области по воде или по суше. В экономическом отношении государства-ворота имеют склонность быть более высоко развиты, чем центральные районы. Небольшие по площади и по численности населения и часто расположенные поперек основных транспортных и торговых маршрутов, эти государства имеют ценность в военном отношении для господствующих государств, интересы безопасности которых требуют гарантий защиты в случае, если государства-ворота приобретут политическую независимость.
Расположенные в основном вдоль границ мировых геостратегических областей и их геополитических регионов или внутри интегрированной Европы, государства-ворота удобно расположены для специализированных производств, торговли, туризма, финансовых услуг, стимулируя мировые экономические, социальные и политические связи. С приобретением независимости они ускоряют тенденцию перехода от зон конфликта к зонам сотрудничества.
Они не представляют никакой военной угрозы для своих соседей. Государства-ворота могут также быть островными, которые проводят такую ограниченную политику в области обороны и внешних сношений, что не могут оставаться под военной защитой стран, к которым они сейчас принадлежат. Острова Мадейра в нескольких сотнях миль от Португалии являются потенциальным государством-воротами. Провинция Квебек в Канаде также является кандидатом на государство-ворота.
Важность выделения этих двух форм геополитики состоит в том, чтобы понять отношение между ними. Как хорошо известно, официальная геополитика оказывает влияние на практическую; в равной степени ясно, что практическая форма геополитики также влияет на официальную. Так О. Туатхейл (1986) подчеркнул, что большинство ученых, имеющих труды в области геополитики, желают заниматься практической геополитикой. В этом причина, почему геополитика имела такую драматичную историю. Решение очень простое. Надо сделать практическую геополитическую аргументацию объектом анализа в официальной геополитической аргументации. Эта новая геополитика попытается извлечь разумное из прошлого и представить геополитическую аргументацию государственным стратегам. Таким путем можно надеяться реально преодолеть предубеждения, которые до сих пор, кажется, свойственны региональным геополитикам.
Геополитическая практическая аргументация создает, как назвал Гаддис (1982), «геополитические кодексы». Это оперативные своды, состоящие из набора политико-географических уложений, которые лежат в основе внешней политики страны. Такой кодекс должен включать: определение государственных интересов, идентификацию внешних угроз этим интересам, планируемое реагирование на такие угрозы и обоснование такого реагирования. Конечно, будет столько геополитических кодексов, сколько существует государств.
Хотя каждый кодекс будет уникальным для конкретной страны, такая практическая аргументация осуществляется не в вакууме. Создание геополитических кодексов находится в зависимости один от другого. В самом деле, всегда существует иерархия влияния внутри межгосударственной системы, посредством которой более сильные навязывают свою волю слабым. «Великие державы» оказывали повышенное влияние на геополитические кодексы других членов системы. В пределах любого исторического периода большинство геополитических кодексов имели склонность приспосабливаться к форме единой всеобщей доминирующей модели. Таковы геополитические мировые порядки.
В 1945 году США посчитали себя гегемоном. Германия, Япония и Италия были побеждены, Франция была оккупирована, Россия – разорена, а Англия стала банкротом. Экономика США за время войны выросла. К 1945 году американская экономика составляла более 50 процентов мирового производства. Могло казаться, что гегемония США была даже более впечатляющей, чем прошлая гегемония Британской империи. Однако в геополитическом отношении гегемония США ни в коей мере не была столь успешной, какой была гегемония Англии веком раньше. Гегемония США «омрачилась» наличием значительного идеологического и военного вызова (угрозы) со стороны СССР. В свое время английская политика баланса сил предусматривала, оставаясь в стороне, дипломатическими путями манипулировать другими великими державами; США же являются составной частью новой ситуации баланса сил и постоянно вовлечены в массовую и опасную гонку вооружений.
Внешняя политика США после Второй мировой войны определяется термином «сдерживание». Конечно, можно использовать это понятие как общий термин, чтобы описывать современную геополитику США, но по мере того, как мы переходим на уровень оперативных кодексов, мы обнаруживаем, что сдерживание означает довольно разные вещи в разное время. Не существует единого «сдерживающего кодекса», а есть набор геополитических кодексов, для которых применим общий термин «сдерживание». Эти кодексы очень отличаются один от другого и имеют различные применения во внешней политике.
Кодекс сдерживания Кеннана был первым в семье таких кодексов. Гаддис (1982) выделяет четыре различных геополитических кодекса между 1949 и 1979 годами. Хотя каждый новый кодекс признавал общее положение о великом соперничестве между США и СССР, они имели различные предположения о природе этого конфликта и, следовательно, предполагали различные политические рецепты. Геополитически они расходились с кеннановской моделью «баланса сил», предлагая изоляцию врага, когда противник либо окружается, либо преследуется.
После 1949 года центр мировой политики в определенной степени сместился из Европы в Азию. Кодекс сдерживания Кеннана не выдерживал «падения» Китая и начала Корейской войны. Это вызвало переосмысление политики безопасности, что породило известный документ СНБ-68 (доктрина Совета национальной безопасности США). Фундаментальное отличие от идеи Кеннана состояло в том, что если он видел пользу для интересов США в разнообразии, то СНБ-68 отдавал предпочтение единообразию, чтобы создать более предсказуемый мир. Более того, так как СССР представлялся как всемирная угроза, возникла необходимость для всемирной реакции. Результатом стала модель всеобщего сдерживания, дабы окружить противника. Геополитические отличия были ясны: СНБ-68 предлагал «оборону периметра» с признанием одинаково важными всех пунктов вдоль периметра. Вместо защиты выбранных опорных пунктов доктрина СНБ-68 утверждала, что «поражение свободных институтов в любом месте является поражением везде».
Концепция «сдерживание периметра» допускала возможность оставить одну треть населения Земли в руках коммунистов. В антикоммунистической лихорадке в США в 1950 годах это было неприемлемо для многих политиков правого крыла. Они требовали более смелой внешней политики, в которой инициатива была бы в руках США. В политический словарь (лексикон) вошло понятие «отбрасывание». Новая республиканская администрация в 1953 году обвинила предыдущее демократическое правительство в том, что оно «оставило» миллионы людей в руках коммунистов. Государственный секретарь США Джон Фостер Даллес (1953–1959 гг.) провозгласил «новый взгляд» на внешнюю политику, который предусматривал положения, совершенно отличные от предыдущего кодекса сдерживания. Советская угроза интерпретировалась идеологически как великая всемирная коммунистическая угроза.
Геополитически ключевым пунктом стало массированное расширение тайной деятельности ЦРУ под руководством Аллена Даллеса, брата государственного секретаря. Такая деятельность включала прямое вмешательство во внутренние дела других государств. Операции, получившие огласку, включали свержение двух иностранных правительств (Иран в 1953 г. и Гватемала в 1954 г.), заговоры с целью убийства недружественных иностранных лидеров (например, Чжоу Эньлай и Фидель Кастро), полувоенные операции внутри Китая и Северном Вьетнаме и инфильтрация подрывных элементов в Восточную Европу для провоцирования беспорядков. Такая агрессивная направленность была прямо противоположна тезису Кеннана о том, что интересам США больше соответствует разнообразие режимов по всему миру.
После поражения во Вьетнаме советники по внешней политике США были готовы повернуть назад от кодексов грубого отбрасывания. Главным стратегом в администрации Никсона после 1969 года стал Генри Киссинджер, историк, специализировавшийся на политике европейских государств XIX столетия. При нем моральный «крестовый поход против коммунизма» был заменен прагматической практикой силовой политики. Основное понимание такого подхода состояло в том, что коммунизм не является монолитной угрозой и может быть раздроблен. Прецедент с расколом между титовской Югославией и СССР в 1948 году был дополнен соглашением США с Китаем в ущерб интересам СССР. Политика сдерживания завершила полный цикл от Кеннана до Киссинджера и проявилась в «детанте» (разрядке напряженности) в «холодной войне».
В 1980 годы политика «сдерживания» возрождается в форме сдерживания «империи зла». Доктрина Рейгана предусматривала поддержку повстанческих групп, воюющих с коммунистическими режимами на трех континентах, особенно в Анголе, Афганистане и Центральной Америке. Последний регион был наиболее важен для США.
Голлистский геополитический кодекс Франции. Из того, что США стали державой-гегемоном в период геополитического порядка «холодной войны», следует, что операционные кодексы Америки оказывали доминирующее влияние на мировую политику. Геополитические кодексы других стран, естественно, вынуждены были приспосабливаться к взглядам США на мир. Даже СССР, например, постепенно вынужден был учитывать геополитические кодексы, которые являются составной частью кодексов США.
Однако в двух ключевых странах геополитические кодексы пошли вразрез с геополитическими кодексами США. Во Франции правительство де Голля руководствовалось своеобразным «европейским» кодексом, а в Индии правительство Неру разработало своеобразный кодекс стран «третьего мира». Оба эти геополитических кодекса, разные по направленности, были антиамериканскими.
Поделиться книгой: