– А вторая от кого? – интересуется Василий Васильевич.
– От того, кто в аду жар в жаровню поддает.
– От него самого? – недоверчиво перепрашивает следователь.
– От него самого.
Василий Васильевич вертит бумагу в руках. – Шутки шутками, но на самом деле места все вышли. Нет как нет. Все забронировано. – И повернувшись ко мне, задает риторический вопрос. – А ты что считаешь, что у нас есть? Есть?!
– Есть! – бодро отвечаю я. – И для меня, надеюсь, тоже..
– А ты считаешь, что если демократия, – возмущается Василий Васильевич, – то значит…
– Обязаны, – подсказываю я.
– Обязаны,– ловит он автоматически мою подсказку, – обязаны подбирать все, что плохо лежит – острова, идеи, людишек? И мы берем! -Василий Васильевич громко хлопает ладонью по столу.
Его коллега от неожиданности вскакивает с места. Вода из тазика выплескивается на пол.
– Только не жмите на красную кнопку! – умоляюще просит он.– Еще не время, еще не час! Он падает на стул и вытирает рукавом пот со лба. – А вот по существу данного вопроса. Как полагаете
– Обязаны, – грустно повторяет Василий Васильевич. -Не оставаться же ему нигде и ни в чем. Распилят.
– А нам что? Снова санкции? Как всегда неработающие?
– А хрен его знает. Может, на этот раз будут и работающие.
– Я не хочу, – подаю я голос, – чтобы по-живому пилили. Больно.
– Да ты уже не живой.
– Все равно больно, – говорю я. – И маму жалко.
– Раньше надо было думать о маме.
– Сначала о Родине, – возражаю я, – а потом о себе. Нас так в школе учили.
– Сволочь? – спрашивает Василий Васильевич у своего коллеги, указывая на меня пальцем.
–Сволочь, – соглашается тот. – Да еще какая!
Какая? – мне становится даже интересно. – Назовите, пожалуйста, степень.
– Степень свою ищи в таблицах Брадиса.
– А это кто такой? – не унимаюсь я. – Прокурор из Челси или…?
– Каких-то пять минут назад в академики кто-то метил, – ехидно замечает белая голова.
– Брадис – в академики? – удивляюсь я. – Не знаю. Не был. Не привлекался.
– Родственников за границей тоже нет, – дополняет список Василий Васильевич, качая головой.
– Да, – киваю я.– И шмыгнув носом, плаксиво ною. – Я хороший. А они там не берут, здесь не берут. Видите ли, мест у них нет. Распилить каждый может.– Сказал и замолчал.
– Воняет? спрашивает Василий Васильевич своего коллегу.
– Еще как.
– А еще будет?
– Еще как, – отвечает тот.
– В том-то и дело, – резюмирует следователь. – А мы обязаны дать ему срок.
– Не хочу срок, – перебиваю его я. – Пусть уж лучше пилят.
– Не спеши, – останавливает меня коллега Василия Васильевича и успокаивающе добавляет. – После срока распилят.
– Демократия, – продолжает следоватиль, – должна предоставлять индивидууму все возможности и давать ему возможность нести ответственность за последствия их реализации, иначе…
В помещении повисает глубокая пауза.
– Иначе распилят тех, кто принимал решения?– делает предположение седая голова..
– То бишь нас, – ставит точку Василий Васильевич. –А если посмотреть на это дело под другим углом? Убийств за этим типом нет? Нет. Грабежей нет? Нет.
– Нет, – подтверждает его коллега.
– На протесты он не способен?
– Не способен. Подличал по мелочи. На сдачу. Так, мелкая подлость, одна, другая, безобидная. С кем не бывает?
– Совершенно трезвый взгляд на вещи, – вклиниваюсь я.
– Но мест в аду все равно нет, а нам он категорически не подходит. Тем более, что у нас мест тоже нет, – морщит лоб Василий Васильевич.
– Неужели бронь? – испуганно спрашивает его коллега.
– Вот те на! – возмущаюсь я. – Конституция гарантирует нам права и обязаности…
– Твои права остались на Земле, забудь о них, – перебивает мою речь белоголовый.
– На Земле это закреплено тем строем, который является гарантом Конституции, – пытаюсь я им помочь решить мой вопрос на законных основаниях.
– Ваши права умирают вместе с вами, – парирует он.
– Нет, – говорит Василий Васильевич, – это не нам решать. Не компетентны. Но заморочиться с кипой бумаг нам придется. Не хотелось бы, но…
–Как это «не хотелось бы»? – снова вклиниваюсь я. – Делайте свою работу!
– А это что такое? – интересуется следователь у своего коллеги, не замечая моих реплик и указывая, видимо, на новое распоряжение, спущенное сверху.
– А, отвечает тот. – Так, распоряжение для проформы. На нашу работу никак не влияет.
– Да, – соглашается с ним Василий Васильевич, прочтя написанное и возвращая бумагу белоголовому.– Уже не актуально. Дураков больше нет.
Но тем не менее выполнять распоряжение придется.
– Горе ты мое, – обращается он ко мне после некоторой паузы. – Прививки от коронавируса есть? Ну, там Пфайзера, Модерны, АстраЗенека, Спутника?
– Нет, – решительно возражаю я.
– Нет? – удивленно, а затем радостно переглядываются они и еще раз спрашивают меня чуть ли не хором.– Нет?
– Нет, – отвечаю я. – Дураков нет.
– Папку с его делом в сейф! – не слушая меня, весело приказывает Василий Васильевич. – А тебе, – обращается он ко мне, – тесты во все доступные места. Затем карантин. Карантин – обязательно, а потом прививки и Пфайзера, и АстраЗенеки, и Вектора и всех существующих на на сегодняшный день вакцин. И моли бога, чтобы к этому времени их, то бишь вакцин, не стало еще больше.
– Но, – пытаюсь я прервать его бесчеловечный монолог.
– Никаких «но»! Тебе положены все зарегистрированные и все незарегистрированные вакцины. Заразишь здесь всех наверху. И что?! Катастрофа! Внизу ковид – это как доктор прописал. Внизу – это можно Это даже приветствуется. На то он и ад. Но наверху – ни-ни!– Василий Васильевич шаловливо грозит пальцем и хохочет, как гром в майскую грозу. – Есть все -таки свои прелести у пандемии, – не унимается он.
Отсмеявшись положенное время, он интересуется у меня. – Вопросы есть?
– Вопросы есть, -отвечаю я. – Что пьет ваш коллега? – и как бы оправдывая свой бестактный вопрос, мямлю. – Извините, в горле пересохло.
– Правильно, что пересохло. Подожди, скоро на горшок спокойно не сходишь, – утешает он меня и, обращаясь к коллеге, приказывает. – Дай ему глоток!
После второго глотка я ощущаю, что впадаю в нирвану.
– Что это? – спрашиваю я.
– Это нектар из желаний, – долетает до меня издалека голос седой головы.
– Какая прелесть, – думаю я, – этот нектар из желаний. А может быть…?
«Все равно распилят», – проносятся чьи-то слова вдогонку моим мыслям.