Ковид, как доктор прописал

Анатолий (Анри) Шварц

Ковид, как доктор прописал

Он сидит напротив меня и не спеша что-то потягивает из своего бокала. Культурно, не причмокивая от наслаждения, но явно получая от напитка удовольствие.

– Чай? – интересуюсь я.

–Не-а, – качает в ответ седая голова.

– Кофе? – не унимаюсь я.

– Не-а,– мямлит он.

– Неужели вам позволено на рабочем месте, -картинно удивляюсь я, – причащаться, да еще тем…

–Тем чем?

–Чем тем?

Игра слов при желании может продолжаться бесконечно.

– Но-но-но, – грозит мне его указатильный палец. – Меру знай, а о пьянстве забудь, как о страшном сне. – При этом губы его сами собой причмокивают, видимо в такт его фривольным мыслям. Страшные сны не для его желаний. А вот возможности… Возможностей у него, я думаю, даже больше чем желаний.

– Нектар, – возвращает он меня в реальность, пристально глядя в свой бокал и почесывая левой рукой свою правую босую пятку. Пятка скрипит как новая десятидолларовая купюра. Очень знакомый мне хруст.

0н сидит напротив меня в белом балахоне. Очки его скатились на самый кончик длинного носа, он смотрит задумчиво поверх них, да, пожалуй, и поверх меня.Затем, нехотя обмакнув свой палец в блюдце с дурно пахнующей жидкостью, похожей на урин, да именно так, из песни, как говорится, слов не выкинешь, начинает переворачивать страницы моего дела.

– Итак, папка номер десять тысяч такая-то, – говорит он мне. То есть моя папка, то есть вся моя прошедшая драма, трагедия, комедия от начала и до конца. Балахон невозмутимо читает вслух.

– Фамилия, – делает он многозначительную паузу.

Ну и голос у него! Как мерзкий скрежет по стеклу.

– Это ты? – спрашивает он меня.

– Это я, – признаюсь я.

– Правильно, – говорит он. – Это еще ты.

– Это еще я, – покладисто соглашаюсь я и помогаю на всякий случай. –Хорош, привлекателен и…

–Это еще чем привлекателен? – перебивает он меня.

– Не знаю, – отвечаю я. Я и на самом деле не знаю, чем. – Вам лучше знать, – ехидничаю я. – Просто я чувствую именно так: хорош и все.

Он смотрит на меня как снайпер, нашедший мишень, и молчит.

– Понимаю, – соглашаюсь я с его молчанием. Но не совсем… – А если я хорош тем, что все у меня еще впереди? – иду я на компромисс.

–Впереди видится очень туманно, – произносит он, сдувая пылинку с края стола в мою старону.

–За перед я как-то был всегда спокоен, – возмущаюсь я.

– Постепенно курвишься, – более утверждает он, чем спрашивает.

– Постепенно? – переспрашиваю я.

– Постепенно, – продолжает он игру, перебрасывая мне мое же слово. Пинг-понг в общем.

– Как это?

– Так это, – ухмыляется он.

– Сучка, – мысленно парирую я.

– Еще какая, – произносит телепат, перелистывая страницы в папке.

Я жду с нетерпением. Каждый хочет о себе знать больше, чем знает сам.

–Так, – говорит он. – расслабься. В университете у тебя более менее. В общем, – вздыхает он, – могло быть и хуже. Я даже рад за твой университет.

Я расслабляюсь. – Я тоже рад за мой университет.

–Далее, – читает он. – Жил, учился, пил как все, трахался больше, чем надо, – он цокнул языком. – Но в общем, – теперь он сдул пылинку со своего рукава в мою сторону, – в общем, это не помешало тебе стать доктором.

Да, – соглашаюсь я с ним, – стал, – и добавляю, чтобы побаловать его слух, – к удивлению.– И без паузы проказливо спрашиваю. – А вот если бы я…, – но концовка фразы застревает у меня в горле.

– Ну,– понукает он меня как лошадь. – Если бы ты что?

– Вот если бы я больше.. – Я снова замолкаю.

Пауза.

– Больше чего? – нетерпеливо спрашивает он. – Конкретно, больше чего?

– Ну, – решаюсь я, – конкретно гак конкретно. Трахался если бы больше, потянул бы на академика?

– Смолкни, животное, – брезгливо кривит он рот. – Положение не зависит от количества. Положение зависит от качества.

– Но кажется, все были довольны…

– Вопрос качества заключается не в том, кто доволен и не в том, чем.

– А в чем? – настораживаюсь я.

– А с кем. Понимаешь, с кем?– вещает он мне с улыбкой мудреца.

–Жаль, не доработал, – печалюсь я. – Не та карта выпала.

–Ну, ну, ну, – успокаивает он меня. – Доработаешь мысленно в воспоминаниях о днях минувших.

– Я не теоретик.

– Но к сажалению уже и не практик,– мягко улыбается он.

«Ему бы к зубному сходить, бормашина по его улыбке плачет Да и хорошо бы, без наркоза», – мечтаю я

– Кстати о картах, – возвращает он меня в действительность. – Много играл?

– Играл.

– Во что? – интересуется он.

– Сами же сказали. В очко.

– Карты у нас не в почете.

– Жаль. Жаль, – повторяю я. – А где в почете?

– Где, где? Нигде, – резюмирует он и после паузы глубокомысленно добавляет. – Вижу, ты в картинках не простак.

– Не простак, – соглашаюсь я.

–Проверим. – Он с шумом перелистывает страницы и шепотом спрашивает. – Когда после третьей карты недобор, стоит ли брать еще одну?

– Как повезет.

– В том-то и дело, – вздыхает он. – Не везет.– Ладно , -чешет он за ухом. -Пойдем дальше.

– Пойдем, – киваю я согласно.

– Женился. Скурвился, – продолжает он листать мое дело.

– Скурвился, потому что женился? – спрашиваю я.

– Нет, – возражает он. – Сначала женился, а затем скурвился.

– И так бывает, – соглашаюсь я.

– А дальше, – продолжает он листать страницы моей папки, страницы разнных цветов, от самых белых, блестящих, как в жизни, до самых черных, траурных как в жизни, и укоризненно качает головой. – Ужас! Ужас! Ужас!

– Я? – спрашиваю я с тревожно. – Это еще я?

Он смотрит на меня безнадежно, качая своей седой головой, и молчит.

–Это еще я? чуть ли не кричу я.

– Не кричи, – говорит он. – Ты – зто ты. Но ты уже и не ты.

– Я не понимаю, – удивляюсь я и развожу руками. – Неужели скурвившийся я -это не я?

– Понимаешь, – объясняет он мне, – если бы ты оставался самим собой, то у тебя был бы шанс стать членом нашего коллектива и поболтаться здесь наверху. Но так как ты прятался за обстаятельства и возводил это в свое оправдание, то умножая это на степень содеянного, сам понимаешь, дорога тебе вниз, в самую что ни на есть Жосминду.

– В самую что ни на есть? – ужасаюсь я.

– Еще глубже, чем ты думаешь, – подтверждает он.

И тут я замечаю, что свою-то жосминду он аккуратно опускает на три подушки. А ноги свои пристраивает поудобнее в тазик с водой, чтобы грибки на ногтях не подсыхали. Я хихикаю.

–Накувыркаешься здесь с вами, – реагирует он на мой смех. – Не то что голова в вареную репу превращается, но и ноги начинают ходуном ходить. Ведь не каждый из вас от нас по своей воле уходит. Кто-то для ускорения и в хорошем пинке под зад нуждается. Заметь, служу-то я не в театре,– вздыхает он тяжело.

Так и быть это я замечаю, а еще замечаю, как дверь отворяется и в помещение входит непонятная мне личность, облаченная в такой же белый балахон. Личность подходит к столу и о чем-то долго и нудно перешептывается с моим визави. Затем поворачивается ко мне тем, что называлось лицом и я понимаю, что дела мои пропащие, потому что передо мною стоит знакомый мне до боли следователь Василий Васильевич.

А ты что здесь делаешь? – удивляется он и тут же захлебывается от смеха.-

Твое место в самом что ни на есть низу. Внизу! Внизу! Внизу! Правда, если тебя там примут, дружок.

– А ежели нет? – жалобно вопрошаю я.

– А если нет, тогда распилят,– обнадеживает меня Василий Васильевич.

«Сказать ему, кто он есть?» – думаю я: «Так не поверит. Правду все принимают в штыки. Заныть? Не услышит. Себе в жилетку поплакаться? А если..? А вдруг он захочет еще больше меня унизить? Жертву жалеют, чтобы еще больше унизить. Может все-таки похныкать?»

И я хнычу. – Мне что, вообще места нигде нет? Я хочу здесь быть.

– Выходит, нет, – отвечает он мне. – Все места заняты.

– Как заняты? -возмущаюсь я. Ну откуда во мне живет эта ересь? Но надо же обязательно спросить.– Неужто оплачены?

– Не юродствуй, – отрезает он и поворачивается к своему коллеге. Полагаете, он хочет узнать о каком-нибудь мало-мальском месте для меня? Так нет, видите ли, я для него мордой не вышел.

–Почему этот юноша здесь? Не ржавеет железный Феликс?

– Да вот бумага из ада прилетела, – отвечает тот нехотя.

– Читайте вслух, – приказывает Василий Васильевич.

– Вслух так вслух, – седая голова декламирует с выражением и с выражениями. А в заключении зачитывает резюме: «Ад не резиновый».

– Подпись? – интересуется Василий Васильевич.

– Вот, – показывает тот бумагу .

– От кого? -интересуется дотошный следователь.

– От того, кто по водной глади рая на яхте гоняет.