Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Второй футуризм. Манифесты и программы итальянского футуризма. 1915-1933 - СБОРНИК на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

МЕТАЛЛИЧЕСКОЕ ЖИВОТНОЕ

Слияние искусство + наука. Химия, физика, постоянная и внезапная пиротехника нового существа, автоматически говорящего, кричащего, танцующего. Мы, футуристы Балла и Деперо, сконструируем миллионы металлических животных для самой большой войны (катастрофа всех творческих сил Европы, Азии, Африки и Америки, которая, несомненно, последует за нынешней удивительной малой человеческой катастрофой).

Изобретения, содержащиеся в этом манифесте, являются целиком и полностью творениями, рождёнными итальянским футуризмом. Ни один художник во Франции, России, Англии или Германии не предугадал раньше нас ничего подобного или аналогичного. Только итальянский гений, то есть гений конструктора и архитектора, мог предугадать абстрактный пластический комплекс. Этим футуризм определил свой Стиль, который неизбежно будет господствовать над многими веками чувствительности.

Милан, 11 марта 1915

Балла – Деперо футуристы-абстракционисты

III

Э. Прамполини

Футуристическая сценография и хореография

РЕФОРМИРУЕМ СЦЕНУ

Предполагать и верить, что до сегодняшнего дня существовала или сейчас существует сцена, было бы равнозначно утверждению абсолютной художественной слепоты человека.

Сцена не тождественна ни фотографическому увеличению прямоугольника реальности, ни реалистическому синтезу; она заменяет собой теоретико-материальную систему субъективной сценографии, противопоставляя ей возможную объективную сценографию сегодняшнего дня.

Речь не идет о том, чтобы реформировать только структуру оформления спектакля – необходимо создать абстрактную целостность, идентичную сценическому действию театрального произведения.

Ошибочно рассматривать сцену саму по себе как живописное явление: а) так мы выходим за рамки сценографии, возвращаясь к чистой живописи; б) так мы возвращаемся в прошлое (то есть в прошлое… существующее), когда сцена выражала одну тему, а театральное произведение развивало другую.

Эти две прежде расходившиеся силы (автор театрального произведения и сценограф), должны совпасть, чтобы театральное действие стало результатом их сложного синтеза.

Сцена сама должна проживать театральное действие в его динамическом синтезе, объединяться с ним, как актёр сливается и непосредственно живёт душой персонажа, придуманного автором.

Таким образом, чтобы реформировать сцену, необходимо:

1) Отказаться от точной реконструкции задуманного автором пьесы, решительно избавиться от всякого реалистического соответствия, всякого сопоставления объекта и субъекта (и наоборот) – от связей, ослабляющих прямую эмоцию косвенными ощущениями.

2) Заменить сценическое действие эмоциональной картиной, которая рождала бы все необходимые для театрального действия ощущения и создавала атмосферу, передающую внутреннюю среду произведения.

3) Абсолютный синтез материального выражения сцены, то есть не живописный синтез каждого элемента, но синтез тех элементов, которые составляют сценическую архитектуру, и их исключение, когда они станут неспособны производить новые ощущения.

4) Сценическая архитектура скорее должна будет отвечать интуиции публики, нежели быть плодом отработанного творческого сотрудничества.

5) Цвета и сцена должны будут вызывать в зрителе те эмоции, которые не смогут произвести ни слово поэта, ни жест художника.

Сегодня не хватает реформаторов сцены: во Франции – попытки Дреза и Руше с их наивной и инфантильной экспрессией, в России – Мейерхольд и Стравинский с их тошнотворным возвращением к классицизму (не считая ассиро-персо-египто-нордического плагиатора Бакста)[46]. В Германии – Адольф Аппиа, Фриц Эрлер, Иттман Фукс и Макс Рейнхард (организатор), инициаторы реформы в части богатой роскошной обработки холодных декоративных мотивов, однако не коснувшиеся самой сути – исполнительской реформы[47]. В Англии – Гравиль Баркер и Гордон Крэг с их частичными инновациями и объективными реалистичными синтезами[48]. Всё это – видимость, упрощение материала вместо восстания против прошлого, необходимой революции, которую я пытаюсь начать, потому что никто не обладает художественной строгостью, чтобы изменить понятие об исполнении как элементе художественного выражения.

Ужасна мысль о сценографии в Италии. Стерильные маляры, сегодняшние сценографы упорно бродят в зловонных пыльных закоулках классической архитектуры среди писсуаров из роскошных дворцов – хвастовство недалекого ума (смотри Биббиена, Гонзага и подобные развлечения, Пиранези), извергая из себя столетнюю, двухсотлетнюю давность[49].

Мы, сценографы, должны восстать, внушить к себе уважение, говорить друзьям, поэтам и музыкантам, какая именно сцена требуется для каждого конкретного действия.

В конце концов, и мы являемся художниками, и наша работа не сводится к простому исполнению. Мы создаём сцену, даём жизнь театральному произведению со всей заклинательной силой нашего искусства. Естественно, нужны театральные произведения, адекватные нашей чувствительности, настоятельно требующей всё более синтетичного и интенсивного представления в сценическом развитии и в трактовке тем.

ОБНОВИМ СЦЕНУ

Абсолютный характер моей инновации в области сцены обусловлен упразднением нарисованной сцены. Последняя уже не будет крашеным фоном, но станет бесцветной электротехнической архитектурой, оживляемой мощью цветных источников света, испускаемой электрическими прожекторами в разноцветные стёкла, согласно психике каждого сценического действия.

Светящееся излучение этих пучков и цветные плоскости света, динамичные комбинации этих хроматических фуг дадут удивительные результаты взаимных проникновений, наложений света и тени, создавая пустоты уныния и светящиеся выпуклости веселья. Эти наложения, ирреальные столкновения, изобилие ощущений, объединённых в динамичной архитектуре сцены, меняющейся, выдвигающей металлические крылья, поворачивающей плоскости с абсолютно новым, современным грохотом, увеличат интенсивность сценического действия. Освещённая таким образом сцена и актёры на ней получат в своё распоряжение неожиданные динамические эффекты, которыми пренебрегают сегодняшние театры, озабоченные лишь фальшивым древним понятием имитации, придания реалистичности.

Но зачем? Неужели эти сценографы верят в безусловную необходимость передачи этой реальности? Идиоты, вы не понимаете, что все ваши усилия, ваша бесполезная забота о реализме только уменьшают интенсивность, эмоциональное содержание, которое как раз через эквиваленты воплощения этой реальности, то есть через абстракции дано достичь и обрести?

СОЗДАДИМ СЦЕНУ

В предыдущем разделе я излагал и отстаивал концепцию динамичной сцены, противопоставляя её прежней статичной сцене. Здесь я намерен изложить фундаментальные принципы, которые не только принесут на сцену самую передовую выразительность, но сообщат ей собственные жизненные ценности, которых ей недоставало прежде и которые никто до сегодняшнего дня и не думал ей давать.

Поменяем местами части освещённой сцены, создадим светящуюся сцену, которая со всей своей эмоциональной силой будет излучать необходимые цвета театрального действия.

Материальным средством создания такой светящейся сцены станут электрохимические цвета, полученные с помощью флуоресцентных солей, обладающих химическими свойствами излучения под действием электрического тока цветного свечения любого тона благодаря соединению фтора с другими газами и солями. Систематическое использование этих солей в оформлении сцены, основанном на беспредельной театрально-динамической архитектуре, позволит добиться желаемого эффекта свечения, исходящего из электрических трубок на базе неона (ультрафиолета). Но и этим не должна ограничиться футуристическая эволюция сценографии и хореографии. В последнем синтезе невыносимы люди-актёры, сегодняшние инфантильные куклы, супер-марионетки, которых меркантильно нахваливают недавние реформаторы, но которые не в состоянии выразить многочисленные аспекты драматургического замысла.

В абсолютно достижимую футуристическую эпоху мы увидим светящуюся динамичную театральную архитектуру, излучающую хроматическое свечение, которая, трагически карабкаясь вверх или сладострастно показывая себя, несомненно, возбудит в зрителе новые ощущения и эмоции.

Вспышки, светящиеся формы (производные электрического тока и цветных газовых смесей) будут извиваться, динамично вращаясь – верные актёры-газы невиданного театра заменят живых актёров. Резким продолжительным свистом, шуршанием, самым странным шумом эти актёры-газы смогут отлично передать непривычные смыслы театрального исполнения, воплотить эмоциональные тотальные плюриформы, гораздо более эффектные, нежели то, чем может похвастаться самый знаменитый актёр. Эти веселящие, взрывчатые и т. п. газы наполнят весельем и страхом публику, которая и сама станет актёром, громко комментируя ироничные шутки бесплотного актёра-газа, тогда как тот будет источать неприятнейший запах и распространять неясного происхождения свист, угасая, чтобы заново родиться.

IV

Ф. Т. Маринетти

Динамическая и синоптическая декламация. Футуристический манифест

Ожидая чести-удовольствия вернуться на фронт, мы, футуристы, обновляем, ускоряем и омужествляем гений нашей расы[50].

Наша активность постоянно растёт. Большая футуристическая выставка Балла в Риме[51]. Публичная лекция Боччони о футуристической живописи в Институте изящных искусств Неаполя[52]. «Манифест художникам Юга» Боччони[53]. Публичная лекция Боччони о живописи в Мантуе[54]. Лекция с чтением слов на свободе Маринетти, Канджулло, Джаннелли и Бруно Корра в Институте изящных искусств Неаполя[55]. Футуристические страницы Франческо Канджулло в «Латинском парусе»[56]. Восемь футуристических представлений Искусства шумов и шумовых инструментов Луиджи Руссоло и Уго Пьятти в доме Маринетти[57].

Я предложил политикам уникальное решение финансовой проблемы – постепенная и мудрая продажа нашего художественного наследия ради стократного умножения нашей военной, промышленной, торговой и сельскохозяйственной мощи для окончательной победы над нашим вечным ненавистным врагом Австрией.

Вчера Сеттимелли, Бруно Корра, Ремо Кити, Франческо Канджулло, Боччони и я призывали флорентийскую публику к войне с помощью нашего синтетического театра, неистово патриотического, антинейтрального и антинемецкого. Сегодня я хочу освободить интеллектуальную среду от старой декламации, статической, пацифистской и ностальгической, и создать новую декламацию – динамическую, синоптическую и воинственную.

Моё неоспоримое мировое первенство в декламации верлибров и слов на свободе позволило мне установить недостатки декламации, как её понимали до сегодняшнего дня. Даже когда в её распоряжении – самые удивительные голосовые органы и самый сильный темперамент, эта пассеистская декламация всегда сводится к неизбежному монотонному чередованию высоких и низких, к повторяющимся жестам, которые разливаются тоской в скалистой глупости публики.

Долгое время я развлекался тем, чтобы соблазнять их, возбуждать их и уверенно, как никто из декламаторов Европы, вставлять в их тупые мозги самые поразительные образы, лаская их самым утончённым томлением голоса, бархатно мягкого или жестокого, пока, укрощённые моим взглядом и ослеплённые моей улыбкой, они не чувствовали женственную нужду аплодировать тому, чего они не понимали и не любили[58].

Я достаточно испытывал женоподобность толпы, слабость её коллективной девственности, покоряя её футуристической поэзией свободного стиха. Самые отточенные трюки лицевой мимики и жестов восхитительно служили первым формам футуристической лирики, которая, принимая все черты символизма и декадентства, до некоторой степени была самой острой и полной гуманизацией Вселенной.

Что отличает декламатора-пассеиста, так это неподвижность его ног, в то время как чрезмерное возбуждение верхней части его тела производит впечатление управляемой кукловодом марионетки в ярмарочном театре.

В новом футуристическом лиризме, выражении геометрического великолепия нашего литературного я горит и разрушается большая космическая вибрация, так что декламатор может даже каким-то образом исчезать в динамической и синоптической демонстрации слов на свободе.

Оратор-футурист должен декламировать ногами так же, как руками. Этот лирический спорт потребует от поэтов быть менее печальными, более активными и оптимистичными.

Руки декламатора должны управлять разными шумовыми инструментами. Мы уже не увидим их спазматически машущими в мутном сознании аудитории. У нас уже не будет ни жестикуляции дирижёра, который завершает фразу кадансом, ни жестикуляции трибуна, более или менее декоративной, ни томных жестов проститутки на теле усталого любовника. Руки, которые гладят, плетут кружева или умоляют, руки ностальгии и сентиментализма – всё это исчезнет в тотальной динамике декламатора.

Поэтому декламатор-футурист должен:

1. – Надевать анонимный костюм (по возможности вечерний смокинг), избегая одежды, диктующей определённое окружение. Никаких цветов в петлице, никаких перчаток.

2. – Полностью обесчеловечивать голос, систематически убирая из него какие-либо модуляции или оттенки.

3. – Полностью обесчеловечивать лицо, избегать любых гримас, любого движения глаз.

4. – Металлизировать, расплавлять, проращивать, окаменять и электризовать голос, наполняя его вибрациями самой материи, выраженными в словах на свободе.

5. – Владеть геометрической жестикуляцией, сообщая рукам режущую твёрдость светофоров и лучей маяков для указания направления сил или поршней и колёс – для выражения динамизма слов на свободе.

6. – Владеть рисующей и топографической жестикуляцией, которая синтетически создаёт в воздухе кубы, конусы, спирали, эллипсы и т. д.

7. – Пользоваться некоторым количеством простейших инструментов, как-то: молоточки, деревянные дощечки, автомобильные трубы, барабаны, бубны, пилы, электрические звонки, чтобы легко и точно воспроизводить простые и абстрактные звукоподражания, а также различные звукоподражательные аккорды.

Эти различные инструменты в определённых оркестровых скоплениях слов на свободе могут звучать как оркестр, в котором каждым управляет отдельный исполнитель.

8. – Задействовать других декламаторов, равных или второстепенных, смешивая или чередуя собственный голос с другими.

9. – Перемещаться между разными точками зала с большей или меньшей скоростью, перебегая или медленно переходя, так чтобы движение его тела содействовало бросанию слов на свободе. Так каждая часть поэмы обретает свой особый свет, а публика, следуя как намагниченная за фигурой декламатора, не статически переносит лирическую силу, а, обращаясь к разным точкам зала, содействует динамизму футуристической поэзии.

10. – Завершать декламацию на 2, 3 или 4 досках, расположенных в разных точках зала, на которых можно быстро начертить теоремы, уравнения и синоптические таблицы лирических значений[59].

11. – В декламации необходимо быть неутомимым создателем и изобретателем: а) в любой момент инстинктивно решая, в какой точке должны быть произнесены и повторены прилагательное-тон и прилагательное-атмосфера. В отсутствие в словах на свободе каких-либо точных указаний, он должен следовать только собственному чутью, заботясь о том, чтобы достичь максимального геометрического великолепия и максимальной числовой чувствительности. Так он будет сотрудничать с автором слов на свободе, интуитивно устанавливая новые законы и создавая новые непредвиденные горизонты слов на свободе, которые он читает.

б) поясняя и объясняя с холодностью инженера или механика синоптические таблицы и уравнения лирических значений, которые формируют зоны сияющей, почти географической очевидности (между более тёмными и более сложными частями слов на свободе) и моментальные уступки пониманию читателя. в) целиком имитируя моторы и их ритмы (не заботясь о понимании) в декламации самых непонятных и сложных частей и особенно всех звукоподражательных аккордов.

1-я Динамическая и синоптическая декламация состоялась 29 марта 1914 года в салоне постоянной Футуристической выставки в Риме (Виа дель Тритоне, 125).

ПЬЕДИГРОТТА

СЛОВА НА СВОБОДЕ словосвободного футуриста ФРАНЧЕСКО КАНДЖУЛЛО



Я начал объяснять публике художественное и символическое значение разных звукоподражательных инструментов. В тофе, большой раковине, из которой уличные мальчишки выдувают трагикомическую тёмно-синюю мелодию, я обнаружил жестокую сатиру на мифологию со всеми её сиренами, тритонами и морскими раковинами, которые населяют пассеистский Неаполитанский залив.

Путипу (оранжевый шум), называемый также глиняный горшок или пернаккьяторе, маленькая оловянная или глиняная банка, покрытая кожей и набитая камышом, которая по-шутовски шумит, если потереть её влажной рукой, – это неистовая ирония, с которой здоровый и молодой род атакует все ностальгические яды Лунного света.

Шетавайассе (розовый или зелёный шум), подобие деревянной лучковой пилы, покрытой бубенчиками или кусочками олова, представляет собой пародию на скрипку, это выражение внутренней жизни и сентиментальной тоски. Она остроумно высмеивает музыкальную виртуозность Паганини Кубелика, ангелов-скрипачей у Беноццо Гоццоли, классической музыки, залов Консерватории, полных тоски и угнетающего мрака[60].

Триккаббаллакке (красный шум) – это своеобразная деревянная лира, у которой вместо струн тонкие деревянные рейки, заканчивающиеся квадратными молотками, тоже деревянными. На ней играют как на тарелках, открывая и закрывая поднятые вверх руки, которые держат две стойки. Это – сатира на греко-романские жреческие шествия и пустую болтовню украшений пассеистской архитектуры.

Затем я динамично декламировал:

Пьедигротта, великолепные и стремительные слова на свободе, созданные самым весёлым и оригинальным гением Франческо Канджулло, великим словосвободным футуристом, первым писателем Неаполя и первым юмористом Италии. Сам автор, который чередовал со мной чтение своих слов на свободе, время от времени танцевал под аккомпанемент рояля. Зал был освещён красными лампочками, которые удваивали динамизм написанной Балла декорации. Публика приветствовала неистовыми аплодисментами появление шествия вышеназванной труппы гномов в фантастических шляпах из веленевой бумаги, которые обходили меня кругом, пока я декламировал. На голове художника Балла был изумительный пёстрый корабль. В углу выделялся натюрморт цвета зелёной желчи из трёх философов-крочеанцев, смачный погребальный диссонанс пламенной атмосфере футуризма[61]. Кто верит в радостное, оптимистичное и божественно легкомысленное искусство, увлекает сомневающихся. Голоса и жесты публики время от времени аккомпанировали великолепным гвалтом моей декламации, которая в действии со звукоподражательными инструментами оказалась самой очевидной и убедительной.

Вторая динамическая и синоптическая декламация была мною проведена в Лондоне 28 апреля 1914 года, в галерее Дорэ[62].

Я динамически и синоптически декламировал несколько отрывков из моей поэмы Zang tumb tumb («Осада Адрианополя»). На столе передо мной были расположены телефонный аппарат, рейки и молотки, с помощью которых я мог имитировать приказы турецкого генерала и шум ружейной перестрелки и пулемётов.

В трёх местах зала были подготовлены три доски, к которым я приближался поочерёдно, то подходя, то подбегая, чтобы быстро нарисовать на них мелом аналогию. Слушатели, постоянно поворачивающиеся, чтобы следовать за моими маневрами, участвовали всем телом, возбуждённые эмоциями под воздействием неистовой битвы, описанной в моих словах на свободе.

В дальнем зале были расположены два больших барабана, из которых помогавший мне художник Невинсон извлекал орудийный грохот, когда я подавал ему телефонные сигналы.

Растущий интерес английской публики превратился в исступленный восторг, когда я достиг максимального динамизма, чередуя болгарскую песню «Шуми марица» со вспышками моих образов и грохотом звукоподражательной артиллерии.

Милан, 11 марта 1916

V

Ф. Т. Маринетти, Б. Корра, Э. Сеттимелли, А. Джинна, Дж. Балла, Р. Кити

Футуристический кинематограф

Книга, абсолютно пассеистское средство сохранения и передачи мысли, была давно обречена на исчезновение, так же как соборы, башни, зубчатые стены, музеи и пацифистский идеал. Книга, статичный товарищ всех сидячих ностальгирующих нейтралистов, не может уже ни забавлять, ни вдохновлять новые футуристические поколения, упоённые революционным и воинственным динамизмом.

Пожар всё больше облегчает европейскую чувствительность[63]. Наша большая гигиеническая война, которая должна удовлетворить все чаяния нашей нации, стократно умножает новаторскую силу итальянского народа. Футуристический кинематограф, который мы замышляем, радостная деформация Вселенной, алогичный и неуловимый синтез мировой жизни, станет лучшей школой для молодёжи – школой радости, скорости, силы, смелости и героизма. Футуристический кинематограф обострит и разовьёт чувствительность, ускорит творческое воображение, даст уму чудесное чувство симультанности и вездесущности. Таким образом, футуристический кинематограф внесёт свой вклад в общее обновление, заменив журнал (всегда педантский), драму (всегда предсказуемую) и убив книгу (всегда тоскливую и гнетущую). Необходимости пропаганды вынуждают нас иногда публиковать книгу. Но мы предпочитаем выражаться посредством кинематографа, больших таблиц слов на свободе и движущихся светящихся надписей.

Нашим манифестом «Футуристический синтетический театр», победными турне театральных трупп Гуалтьеро Тумиати, Этторе Берти, Аннибале Нинки, Луиджи Зонкада, двухтомным сборником 80 театральных синтезов «Футуристический синтетический театр» мы начали в Италии революцию драматического театра[64]. Ещё раньше другой футуристический манифест реабилитировал, восхвалял и совершенствовал «Театр-варьете»[65]. Поэтому логично теперь перенести наше животворительное усилие на другую область театра – кинематограф.

На первый взгляд, недавно родившийся кинематограф может показаться уже футуристическим, то есть лишённым прошлого и свободным от традиции, но на самом деле, возникая как театр без слов, он наследует все самые традиционные отбросы литературного театра. Поэтому мы можем обратить на кинематограф всё, что мы уже говорили и делали в отношении драматического театра. Наше действие законно и необходимо, поскольку кинематограф до сегодняшнего дня был и пытается остаться глубоко пассеистским, в то время как мы видим в нем подлинно футуристические возможности и средства выражения, наиболее пригодные для плюричувствительности художника-футуриста.

Кроме интересных фильмов о путешествиях, погонях, войнах и т. д., нам стремятся навязать только самые пассеистские пьесы, пьески и пьесищи. Тот же сценарий, который по своей краткости и разнообразию может показаться передовым, в большинстве случаев оказывается ничем иным, как избитым и горестным анализом. Все необъятные художественные возможности кинематографа, следовательно, абсолютно нетронуты.

Кинематограф – это искусство само по себе. Значит, кинематограф никогда не должен копировать театральные подмостки. Будучи по сути своей визуальным, он должен прежде всего проделать эволюцию живописи – оторваться от реальности, от фотографии, от прелестного и торжественного. Стать антиграциозным, деформирующим, импрессионистским, синтетичным, динамичным и словосвободным.

Нужно освободить кинематограф как средство выражения, превратив его в идеальный инструмент нового искусства, бесконечно более широкий и гибкий, чем все ранее существовавшие. Мы убеждены, что только в нём можно будет достичь той поливыразительности, к которой стремятся все самые современные художественные поиски. Футуристический кинематограф именно сегодня создаёт поливыразительную симфонию, которую мы уже год назад предвещали в нашем манифесте «Вес, размеры и цены художественного гения»[66]. В футуристические фильмы в качестве выразительных средств войдут самые разные элементы – от фрагментов реальной жизни до цветных пятен, от линии до слов на свободе, от хроматической и пластической музыки до музыки предметов. В целом это будет живопись, архитектура, скульптура, слова на свободе, музыка цветов, линий и форм, смешение вещей и доведённой до хаоса реальности. Мы предложим новые вдохновения поискам живописцев, которые стремятся взломать ограничения картины. Мы приведём в движение слова на свободе, которые разламывают границы литературы, двигаясь в сторону живописи, музыки, искусства шумов и перекидывая великолепный мост между словом и реальной вещью.

Наши фильмы будут:

1. Кинематографом аналогий, использующих непосредственную реальность в качестве одного из двух элементов аналогии. Например, желая показать тревогу главного героя, вместо того, чтобы описывать все стадии его страдания, мы дадим эквивалентное выражение этой тревоги в зрелище изрезанных, кавернозных гор.

Горы, моря, леса, города, толпы, войска, отряды, аэропланы часто будут нашими словами, потрясающе выразительными, – весь мир станет нашим словарём.

Например, желая показать чудное веселье, мы изобразим небольшой отряд стульев, который игриво летает вокруг огромной вешалки, пока не решится, наконец, прицепиться к ней. Или хотим показать злость – вдребезги разобьём гнев на вихрь жёлтых шариков. Хотим показать томление героя, который утратил веру в былой нейтральный скептицизм – представим героя, воодушевлённо обращающегося к толпе, которому подбегающий вдруг Джованни Джолити исподтишка запихивает в рот вилку макарон, топя его крылатое слово в томатном соусе[67].

Украсим диалог быстрым и симультанным показом каждого образа, который возникает в уме персонажа. Например, представляя мужчину, который говорит женщине: «Ты прекрасна как лань», – покажем лань. Или, например, если герой говорит: «Твоя светлая и свежая улыбка подобна морю, к которому спустился, наконец, усталый путник с высоких гор» – покажем путника, море, горы.

Таким образом, наши персонажи будут абсолютно понятны, как если бы они говорили.

2. Кинематограф поэм, речей и поэзии. Покажем чередование на экране всех заключённых в поэзии образов.

Пример: «Песнь любви» Джозуэ Кардуччи[68]

С немецких скал, как соколы, присевших перед охотой…

Покажем скалы и притаившихся соколов.

Из церквей, воздевших к небу длинные мраморные руки в молитве Господу,

Из монастырей в городах и предместьях, под звуки колокола сидящих мрачно меж редких деревьев, как кукушки, поющие о тоске и странных радостях…

Покажем церкви, которые понемногу превращаются в молящихся женщин и Господа, который свысока одобряет их, покажем монастыри, кукушек и т. д.



Поделиться книгой:

На главную
Назад