Помоги проекту - поделись книгой:
К разрыву. Отношения Тура Хейердала с итальянской массажисткой Лилианой Сальво привели к разводу с Ивонн
Мариан и Беттина навещали отца в другом владении, иногда оставаясь на ужин у Тура и Лилианы. На этих ужинах поначалу появлялась и Ивонн. Она хотела, чтобы дочери сохранили контакт с отцом, и делала все возможное для этого. Аннетте, напротив, никогда не появлялась в новом доме отца[23], и со временем там перестала бывать и Ивонн.
Ивонн была таким человеком, который всегда ищет примирения в случае конфликта. Чтобы сделать все возможное в то время, когда она стала мачехой для двух сыновей Тура, ей удалось установить доверительные отношения с Лив. Вероятно, что-то подобное она имела в виду, когда решила пригласить Лилиану на ужин в Коллу. Но Аннетте решительно возражала. Она ясно дала понять отцу, что если он хочет поддерживать контакт, то должен прийти один. Но это не понравилось Туру — из уважения к Лилиане. Если он уничижает ее, то тем самым уничижает себя, а это по своей гордости он потерпеть не может[24]. Так между отцом и дочерью возникла вражда, и они не разговаривали в течение многих лет.
Тур никогда не мог простить Ивонн, что она промолчала о ситуации с Аннетте. В то же время это молчание стало соломинкой, с помощью которой он оправдал отношения с Лилианой. У него появился повод для обвинения такой прежде лояльной и ответственной Ивонн. За это молчание он мог оставить ее с чистой совестью, сохранив свое лицо.
Это Ивонн поступила дурно. Не он.
Граница роста
«Океан так же грязен, как канализация большого города. Вы знаете, что случилось с озером Эри. То же самое происходит сейчас с океаном».
Всемирно известный норвежец, «господин "Кон-Тики"», как его полюбили называть в США, окинул взглядом небольшое, но эксклюзивное собрание. Затем он усилил хватку:
«Как вы наверняка понимаете — мы, люди, скоро убьем в океане все живое».
Это был один из ноябрьских дней 1971 года, когда Тур Хейердал находился в Вашингтоне, округ Колумбия. За несколько недель до этого он получил телеграмму от американского генерального консула в Генуе, господина Томаса Мёрфина, который спрашивал, не согласится ли он принять участие в одном из слушаний в Конгрессе. Драматическое развитие экологической ситуации с озером Эри подтолкнуло политиков во главе с сенатором-демократом Эдмундом Маски к пониманию насущной необходимости принятия закона о защите от загрязнения не только рек и озер, но также и океана.
Озеро Эри — четвертое по величине из Великих озер, находящихся между США и Канадой. В 1960-е гг. это озеро так пострадало от загрязнения промышленными и канализационными стоками, что его объявили мертвым. Интенсивный рост водорослей вытеснил все живое. Рыба исчезла, пляжи и береговая линия утратили свою ценность в качестве зоны отдыха.
Томас Мёрфин рассказал, что избранники народа на Капитолийском холме готовили наиболее далеко идущий проект закона в истории страны. Поэтому было бы «крайне важно», если бы Хейердал смог приехать и выступить с докладом о путешествиях на «Кон-Тики» и «Ра», а также сказать что-нибудь о том, к каким, по его мнению, последствиям приведет все возрастающее загрязнение мирового океана[25].
Практически ежедневно Тур Хейердал получал обращения от организаций, институтов или отдельных лиц, которые желали пригласить его на то или иное мероприятие. Практически так же часто он был вынужден отказываться, поскольку не располагал временем. Но здесь не было места сомнениям. За таким предложением стояло только признание! Он почувствовал себя польщенным и тут же ответил, что приедет на слушания[26].
В юго-западной части озера Эри находится город Кливленд, основой благополучия которого были уголь и сталь. Через город протекает речка Кайахога. Местные власти никогда не беспокоились о том, что металлургические заводы сливают в реку, и в 1960 году она настолько заполнилась химическими отходами, что уже не текла, а превратилась в подобие киселя. На поверхности плавала какая-то коричневая пленка, то тут, то там появлялись жирные нефтяные пятна. Кайахога стала известна как самая грязная река США.
Двадцать второго июня 1969 года река начала гореть. Пламя угрожало мостам и фасадам на берегу. Однако река горела и раньше, и в этом районе все спасательные службы Кливленда находились в полной готовности, пожарные быстро все потушили. Этот случай не вызвал никакой реакции, в местных газетах о нем едва упомянули.
Но затем, спустя почти месяц, авторитетный журнал «Таймс» заинтересовался этим делом. Журнал в красках описал зловонную клоаку, которая протекала по городу. В репортаже процитировали местную горькую шутку: если кто-то упадет в реку, он не утонет, а растворится.
То, что делом заинтересовался именно «Таймс», послужило катализатором. Дамба, которая сдерживала недовольство загрязнением, прорвалась, и вдруг «все» в США заговорили о необходимости чистой окружающей среды. Родилось экологическое движение. Оно быстро приобрело размах, и политики в Вашингтоне уже не могли его игнорировать, несмотря на войну во Вьетнаме и растущий дефицит бюджета.
Во время двух экспедиций на «Ра» в 1969 и 1970 гг. Тур Хейердал испытал шок, увидев, насколько грязен Атлантический океан. С палубы тростниковых судов он разглядел огромное количество смоляных пятен, и последующие исследования показали, что они образовались из нефти. Вода была настолько грязной, что иногда команде не удавалось помыться. Контраст по сравнению с тем, что он видел во время плавания на «Кон-Тики» двадцать лет назад, был настолько велик, что и представить себе невозможно. Тогда между бальзовыми бревнами сверкала кристально чистая вода, нетронутая деятельностью человека.
Те донесения, которые Хейердал отправил в ООН о состоянии Атлантического океана, вызвали международный отклик. Мир и раньше переживал отдельные катастрофы, например, когда супертанкер «Торри Каньон» в 1968 году сел на мель у Корнуэлла и выбросил 120 тысяч тонн нефти в пролив Ла-Манш, или когда американцы год спустя пережили взрыв на нефтяном месторождении под Санта-Барбарой в Калифорнии. И хотя эти инциденты потрясли тех, кого это коснулось, ущерб не был длительным.
То, чему Хейердал стал свидетелем в Атлантике, это было загрязнение длительного характера и таких масштабов, которые трудно себе даже представить, если этого не видеть. Теперь он стоял перед американским Конгрессом, первое слушание проходило в комитете Сената, отвечающего за морские вопросы. То, что он в качестве отправного пункта взял озеро Эри, неслучайно. Будучи оратором высокого уровня, он знал, что нужно говорить, чтобы найти отклик у слушателей.
«Мы говорим не об эстетике, — сказал он тихо. — Мы говорим о возможности выживания для человечества. Озеро Эри умерло, потому что полдюжины крупных городов сливали в него свои отходы. Но когда все города мира, все поля, все реки и все суда сливают свои отходы в океан, разве стоит удивляться, что и в океане это загрязнение становится все более заметным? Мы рискуем нанести себе необратимый ущерб, если не покончим со средневековым представлением о том, что океан бесконечен, теперь, когда мы знаем, что это не что иное, как большое соленое озеро, такое же уязвимое, как и все другие озера».
Хейердал напомнил комитету о том, что понятие «территориальные воды» не имеет смысла. Поскольку, как и воздух, океан находится в постоянном движении. Вода в океане не признает границ, так же, как и атмосфера над странами. И если все моря связаны друг с другом, то, мы, люди, приговорены к тому, чтобы делиться водой, «которая перемещается, как суп в кастрюле». И он добавил: «Те специи, которые одна из наций добавляет в этот суп, придется ощутить на вкус остальным».
В завершение Хейердал призвал правительства всего мира поставить вопрос о загрязнении мирового океана на повестку дня. Но он предостерег против убеждения, что отдельная нация сможет справиться с этим в одиночку. Это в высшей степени международная проблема, стоящая перед всем миром, поэтому решение необходимо искать через международное сотрудничество.
Он считал, что эту проблему нужно решать именно под эгидой ООН, которой Хейердал очень верил[27].
Хейердал был не единственной «экологической знаменитостью», к кому обратился Конгресс. Политики также хотели услышать свидетельства таких авторитетов, как американский биолог Барри Коммонер и французский исследователь подводного мира Жак Кусто.
Барри Коммонер был известен своим протестом против ядерных испытаний в 1950-е гг., в первую очередь его волновали экологические последствия таких взрывов. Примерно в то же время, когда Конгресс начал работу над законом о загрязнении вод, Коммонер выпустил книгу «Замыкающийся круг». Экология все еще была молодой наукой, и ей не хватало такой опоры, как законы физики в этой области знаний. Однако экологические исследования продвинулись настолько, считал он, что уже есть основания для формулировки того, что он называл «неофициальным комплексом экологических законов». Первый из этих законов попросту гласит: «Все взаимосвязано». Это следует понимать так: малейшее изменение в одном месте экологической системы может иметь обширные и продолжительные последствия в других местах.
Другой такой закон гласит: «Всё в конце концов куда-то попадет». Этим Коммонер хотел сказать, что в природе нет ничего, что просто исчезает, нет такого места, куда мы просто можем выкидывать вещи и думать, что они исчезнут. Выступая перед американскими законодателями, он пришел к такому же заключению, как и Тур Хейердал: «Океан — это место, куда попадают почти все загрязняющие отходы, которые производятся на суше. В конце концов все загрязнение, происходящее на суше, ведет к загрязнению океана»[28].
Жак Кусто свидетельствовал перед Конгрессом еще раньше. За неделю до слушаний с участием Хейердала и Коммонера он обратился к широкой публике через статью в «Нью-Йорк таймс» с откровенным заголовком «Наши океаны умирают». Кусто к тому времени уже тридцать лет вел исследования подводного мира и мог, как немногие другие, рассказать о том, как загрязнение влияет на жизнь морских глубин. Он утверждал, что в течение последнего двадцатилетия от 30 до 50 процентов мирового океана пострадало от загрязнения. Ущерб распространяется так быстро, что даже огромный Тихий океан уже не застрахован от него.
«Можно задать себе вопрос, почему мы так мало заботились об океане», — писал Кусто. Как Хейердал и Коммонер, он считал, что виной всему этому — представление о том, что океану с его «легендарными расстояниями» деятельность человека не повредит.
Кусто также предостерегал от того, чтобы разделять загрязнение воздуха, суши и моря, как это было принято в то время. Для него, как и для Хейердала и Коммонера, речь шла об одной форме загрязнения — о загрязнении океана. Поскольку рано или поздно любая, даже малейшая химическая частица, независимо от того, находится она на суше или в воздухе, попадет туда[29].
Хейердал и Кусто не жалели красок на встрече с народными избранниками на Капитолийском холме, и нет никаких сомнений, что их рассказы, основанные на собственном опыте, произвели впечатление на слушателей. Хейердал впоследствии получил благодарственное письмо, в котором секретарь комитета расхвалил его доклад[30]. Но, привлекая внимание к наивным представлениям людей о том, что океан вечно может служить помойной ямой, ни Хейердал, ни Кусто не углубились в анализ тех сил общества, которые занимались этим загрязнением. Они призывали международное сообщество к решению экологических проблем, но не знали, как расставлять приоритеты в этой работе. Оба совершенно откровенно не хотели стать актерами на сцене, которая, они знали, быстро станет политической, как только люди осознают, каких затрат потребует восстановление загрязненных районов.
Такой подход был типичным для Тура Хейердала. Если он загорался каким-либо делом, он с удовольствием им занимался, но при условии сохранения политического нейтралитета.
Вклад Тура Хейердала и Жака Кусто в предупреждение о грядущей катастрофе тем не менее заслуживает большого уважения. Каждый из них по-своему сумел стать пионером в том, чтобы привлечь внимание мировой общественности к распространяющемуся загрязнению океана. Для Хейердала эта деятельность оказалась началом новой эпохи в жизни.
С Барри Коммонером вышло по-другому. Он не был в морских экспедициях — ни в надводных, ни в подводных. Поэтому у него не было собственного опыта, на который он мог бы ссылаться. Взамен он предоставил анализ, который привел к политическим действиям. За отправную точку ученый взял американское общество, где он родился и вырос. Представ перед членами комитета Сената, он утверждал, что американцы руководствовались скорее экономическими, чем экологическими соображениями, и поэтому между экологической и экономической системой существуют фундаментальные противоречия. В своей борьбе за рост экономическая система использует «экологический капитал» в качестве исходных условий. Но экономическая система, живущая за счет экологической системы, частью которой она является, рано или поздно рухнет. Если океан, а вместе с ним и все человечество выживет, то общество должно вкладывать больше в экологию, чем в биржевые инвестиции. Единственно возможный путь — это изменение экономической системы таким образом, чтобы она держалась в рамках экологических условий.
Это была непривычная для слуха речь в комитете американского Конгресса, и Коммонер не питал иллюзий о том, что политики прислушаются к нему в это время. Недавние выступления президента Ричарда Никсона убедили его в том, что правительство скорее было готово принести окружающую среду в жертву на так называемом догматизированном алтаре экономики, чем принять необходимые меры[31].
Книга Коммонера «Замыкающийся круг» получила восторженные рецензии в ведущем издании — в «Нью-Йорк таймс»[32]. Но если политический истеблишмент привлек к себе Хейердала и Кусто, то Коммонера он оттолкнул. До рядовых американцев ему также не удалось достучаться. Когда Коммонер выдвинул свою кандидатуру на выборах президента в 1980 году, он получил только четверть процента голосов.
Но вместе с Хейердалом и Кусто, Коммонер также должен получить свою часть славы за то, что мир в 1970-е гг. всерьез задумался о том, что океан имеет границы. Как ведущий ученый в новой дисциплине он внес свой вклад в понимание глобальных экологических связей в природе, утверждая, что «всё взаимосвязано». Если политикам не нравилось «лекарство» Коммонера, которое, по их мнению, сильно уклонялось влево, они все же взяли на заметку его предупреждения.
От признания до действия тем не менее может пройти много времени. Если два президента — Джон Кеннеди и Линдон Джонсон — в целом недооценивали вопросы охраны окружающей среды, то президент Никсон удивил своим значительным интересом к этой проблеме. Хотя в начале 1970-х гг. научных доказательств тому, что сбрасывание мусора может нанести вред океану, было еще мало, он считал, что нужно что-то делать. В качестве первого шага Никсон поддержал разработку законов, которые по крайней мере стремились защитить национальные запасы свежей воды от дальнейшего загрязнения. Однако Коммонер оказался прав. После того как обе палаты значительным большинством приняли «Билль о чистой воде» осенью 1972 года, президент наложил на этот закон вето. Никсон заявил, что он слишком дорогой, взорвет бюджет и приведет к новым обременительным налогам.
Спорщик. Тур Хейердал часто имел разногласия с другими учеными. Но ему нравилось спорить, и он вызывал своих противников на дуэль, если они выступали с открытым забралом
Получается, вся работа над законом была напрасной? Неужели с таким трудом завоеванное осознание, что нужно что-то делать для предотвращения катастрофы, будет разрушено экономическими соображениями? Конгресс отказался подчиниться. Новое голосование показало, что голосов законодателей достаточно, чтобы обойти вето президента. Закон был принят.
Путешествие Тура Хейердала на тростниковых судах «Ра» и «Ра-II», вместе с его свидетельством перед американским Конгрессом, принесло свои плоды.
Параллельно с законодательной работой в американском Конгрессе созревали и другие плоды. В феврале 1972 года по
сланцы двенадцати европейских береговых государств встретились в Осло для подписания конвенции против сброса промышленных отходов в Северную Атлантику. Через Конвенцию Осло, как ее стали потом называть, страны признали, что океану все сильнее угрожает загрязнение, и необходимы национальные, региональные и глобальные меры, чтобы решить эту проблему. Во главе со страной-организатором Норвегией державы-подписанты взяли на себя обязательства делать все от них зависящее, чтобы предотвратить загрязнение океана.
Конвенции оказали поддержку действия норвежского правительства. Конвенция появилась после длительных обсуждений, и на церемонии подписания министр иностранных дел Андреас Каппелен надеялся, что она проложит путь глобальному единству на международной конференции по вопросам охраны окружающей среды, которую ООН планировала организовать через несколько месяцев в Стокгольме. С этой конференцией связывались большие ожидания.
Если так называемая Стокгольмская конференция была не первой в своем роде, то самой крупной ее вполне можно назвать. Когда конференция открылась в шведской столице 5 июня 1972 года, она собрала участников из 114 стран. Здесь были политики, ученые, журналисты, а также и демонстранты. Подготовка конференции, чье проведение было шведской инициативой, заняла довольно долгое время. Цель ее, как писала газета «Даг-бладет» на передовой полосе, состояла в том, чтобы «обсудить главные проблемы нашего времени: растущее загрязнение и отравление природы и перспективу истощения наших важнейших природных ресурсов в течение всего лишь нескольких поколений»[33].
Тура Хейердала привлекли к этому рано. Он принимал участие в подготовительных конференциях, давал интервью и подписывал петиции, в которых ученые призывали сохранить жизнь на Земле. Где бы он ни появлялся в связи с экологическими вопросами, везде он выступал с единственным посланием: «Берегите океан, иначе будет поздно!»
Он с удовольствием воспринял известие от постоянной делегации Норвегии в ООН, что его отчет о нефтяных пятнах, виденных им во время путешествий на «Ра», будет представлен на международной конференции в Стокгольме[34]. Хейердал очень надеялся, что «Стокгольмская конференция разбудит ответственные органы власти»[35].
В Стокгольме Хейердал и сам внес свой вклад, чтобы пробудить ответственных лиц. В третий день конференции он горячо выступил с докладом о взаимосвязях в природе, и теперь это говорил уже не просто руководитель морских экспедиций. Опираясь на мысли, которые Тур вынашивал еще с 1930-х гг., когда изучал зоологию в Университете Осло, он нарисовал более масштабную картину.
«Мы, живущие в двадцатом веке, не стали, несмотря на все наши супермаркеты и реактивные самолеты, суперлюдьми, которые способны перерезать пуповину с природой и выжить как самостоятельный вид. Мы никогда не должны забывать, что являемся частью крайне сложной системы, многообразия биологических видов — от морского планктона, производящего кислород, до лесов на суше, до плодородной почвы и воды, которые единственные могут производить питательные вещества с помощью насекомых, червей и бактерий — невидимых созданий, обычно недооцениваемых и даже презираемых людьми в своем невежестве. Даже невидимый создатель — назовите его Богом или Силой эволюции — не смог поместить человека на поверхность Земли, пока не были созданы все другие виды, чтобы человеку было чем жить».
Он опасался, что рост населения в мире увеличит нагрузку на ресурсы океана. «Если мы убьем планктон, то наполовину снизим количество кислорода, необходимого для людей и животных, и это в то время, когда леса вырубаются быстрее, чем когда бы то ни было. Люди могут ходить полуголодными, но без воздуха они жить не могут. Чтобы умереть с голоду, требуются недели, чтобы умереть от жажды — несколько дней, но нехватка воздуха может убить за несколько секунд».
Прежде чем сойти с кафедры, он повторил свое послание, использованное в речи перед американским Конгрессом: «Поскольку жизнь на Земле в такой значительной степени зависит от жизни в океане, мы с уверенностью можем сделать вывод о том, что мертвый океан — это мертвая планета»[36].
И на этот раз Тур Хейердал не коснулся причин безответственного поведения человечества. Как и во время слушаний в Конгрессе, он избежал возможных политических и экономических объяснений, хотя становилось все понятнее и понятнее, что правительства должны сделать политический выбор, если они хотят что-то изменить. В этом он был не одинок. Участники конференции отправились домой без плана действий по решению насущных экологических проблем.
Барри Коммонер также приехал в Стокгольм. Он участвовал в параллельно организованной протестной конференции и не стеснялся в выражениях. Во Вьетнаме до сих пор ядовитые дожди поливали страну как следствие от бомбардировок напалмом, и Коммонер охарактеризовал эту войну как «первый экологический геноцид, который США устроили с тех пор, как были уничтожены индейцы». Он указал на растущую нищету в мире — проблему, которую можно было бы решить, если бы стала лучше человеческая среда. Он также предупреждал против катастрофических последствий ядерной войны для окружающей среды. «Чтобы Стокгольмская конференция имела смысл, на ней нужно обсуждать и такие вопросы, хотя по ним нет политического единства», — сказал Коммонер.
Но хотя Стокгольмская конференция отбросила все спорные вопросы, тем не менее «все» были едины в том, что она была полезной. Опираясь на Декларацию прав человека, все страны объединились вокруг заключительного документа под названием «Среда людей». Документ, или новая всемирная экологическая конституция, как некоторые ее называли, заявляла, что люди имеют основополагающее право жить в среде, которая обеспечивает жизнь «в достоинстве, благополучии, свободе и равенстве». Издание «Арбейдербладет» в Осло опубликовало на передовой странице квинтэссенцию того, что чувствовали тогда многие: «Конференция удачным образом ввела вопросы охраны окружающей среды в международную политику. Никто больше не сможет от них отмахиваться. Одно это является выдающимся событием»[37].
Некоторые критики тем не менее восприняли как проблему тот факт, что конференция не рассмотрела такие крайне актуальные политические вопросы, как использование напалма во Вьетнамской войне или конфликты между развитыми и развивающимися странами. Они считали, что это трогательное согласие могло создать впечатление наличия научного консенсуса по вопросам, где никакою единства на самом деле не было[38]. По одному из острых вопросов конференции все-таки удалось выработать заявление, которое на бюрократическом языке звучит следующим образом: «Невозобновляемые сырьевые ресурсы Земли должны использоваться таким образом, чтобы предотвратить угрозу их полного истощения». Разумеется, это так, но что скрывается за фразой «чтобы предотвратить угрозу их полного истощения»? Что страны мира должны снизить экономический рост? Или приготовиться к отсутствию роста, к так называемому «нулевому росту»?
Вскоре после Стокгольмской конференции вышла книга «Пределы роста», одним из четырех авторов был норвежец Йорген Рандерс. Она взорвала общественное мнение, как метеор, и дала толчок общемировой дискуссии о том, где следует установить границы роста. Книга продавалась миллионными тиражами и была переведена почти на тридцать языков. Ее посыл был простым, но драматичным. Экономический рост на планете с ограниченными ресурсами не может продолжаться вечно. Население Земли растет гораздо быстрее, чем возможности обеспечения доступа к необходимым для жизни людей продуктам. Если эта тенденция продолжит развиваться, то пройдет не более 50-100 лет, как возникнет острая нехватка ресурсов. Единственным путем решения проблемы является приведение мирового сообщества в равновесие. Чтобы достичь этого, человечеству необходимо притормозить. Если развитие продолжится такими же темпами, то глобальная катастрофа не заставит себя ждать.
Авторы книги все же слабо верили в способность человечества сойти с вредоносного пути и смотрели в будущее без оптимизма. Они боялись, что избыточное потребление продолжится и завершится всеобщим коллапсом.
Стокгольмская конференция не рассматривала рост населения, поскольку большинство делегатов считали, что он не влияет на окружающую среду. Один из них сказал: «Контроль над рождаемостью не приведет к благополучию — это благополучие ведет к контролю численности населения»[39]. Иначе говоря, экономический рост должен продолжаться, пока все не достигнут определенного уровня благосостояния, а затем число родившихся будет контролироваться естественным образом. По этому пункту авторы «Пределов роста» пришли к совершенно противоположному заключению: главной проблемой является колоссальный рост численности населения.
У некоторых книга создала впечатление, что уже поздно, и что человеческая глупость способна посадить мать-Землю на мель. Среди других, особенно среди экономистов, предпринимателей и политиков правого крыла, книгу восприняли как глупость. Но среди экологов, лиц, придерживающихся левых взглядов, и в немалой степени — в прессе книгу встретили с распростертыми объятиями.
За «Пределами роста» стояла неизвестная экологическая организация, которая называла себя «Римский клуб». Она была создана в 1968 году и состояла из сотни членов, которых объединяло то, что все они занимали ведущие позиции в дипломатии, промышленности и научной среде. Во главе этих общественных сил стоял итальянский промышленный магнат Аурелио Печчеи. С помощью таких компаний, как «Фиат», «Оливетти» и «Эйр Италия» он наживался на растущем технологическом развитии в XX веке. Это развитие заставило его задуматься о том, к чему приведет неограниченное потребление в мире, где люди все более и более зависят друг от друга. Магнат восстал против того, что он называл «человеческой самоубийственной неразумностью», потому что люди не хотят видеть, куда их заведет ничем не ограниченное потребление. Печчеи считал, что можно изменить курс посредством облечения этой революции сознания в определенную форму,
Книга «Пределы роста» была попыткой, сделанной в этом направлении, а ее влияние превзошло самые смелые ожидания Римского клуба[40]. Она основывалась на результатах 18-месячного исследования, проведенного авторитетным Массачусетским технологическим институтом.
За несколько недель до презентации книги Тур Хейердал получил сигнальный экземпляр, направленный ему вице-президентом клуба, с приглашением принять участие в семинаре в Вашингтоне, в котором принимали участие представители ведущих американских и международных институтов[41]. Тур поблагодарил за книгу, которую счел очень важной, но извинился, что из-за других поездок не сможет принять участие в семинаре[42].
Вскоре Тур Хейердал познакомился с Аурелио Печчеи на одном из аналогичных семинаров в Лондоне. Из письма, полученного Хейердалом от Печчеи после Стокгольмской конференции, следовало, что Римский клуб поставил себе приоритетную цель — привлечь в свои ряды известного норвежца. В письме Печчеи пригласил его стать членом маленького, но эксклюзивного клуба, который заседал в одной из укромных вилл итальянской столицы.
Тур Хейердал был польщен и написал ответ. Он с удовольствием принимает приглашение стать членом клуба. Он давно восхищался Печчеи за его вклад и хотел снова встретиться с ним. Поскольку Печчеи много путешествовал между родным городом Турином и Римом, Хейердал надеялся, что он найдет возможность навестить его в Колла-Микьери[43].
Для Тура Хейердала тут было чем поживиться. Прежде всего, он хорошо знал проблему, которую Римский клуб поднял с помощью книги «Пределы роста», и с нетерпением ждал участия в будущих обсуждениях книги за круглым столом. По правде творя, еще в гимназии он начал переживать по поводу отношения человека к природе. Все творят о прогрессе, думал он, но не является ли это скорее регрессом, когда цивилизация достигает очередной ступени развития? Все эти технические средства: радио, телефон и автомобиль — для чего они нужны? Разве они не способствуют отдалению человека от взрастившей его природы, делая его тупее? И теперь, сорок лет спустя, разве прогресс заключается в том, чтобы загрязнять океан? Неужели для населения Кливленда это прогресс, когда их река гниет от мусора? И что олицетворяют супермаркеты, помимо культивирования принципа «пользуйся и выбрасывай» и роста потребления? Есть ли в этом прогресс?
Членство в Римском клубе имело также привлекательную социальную сторону. Это не была экологическая организация, обходящаяся выпуском брошюр и наклейкой марок. Это объединение имело прочное экономическое обеспечение, и когда Хейердал принимал участие в их мероприятиях, все его расходы оплачивались. Он встречался с людьми, которые в силу своего положения вращались в высших кругах общества, и, будучи тщеславным человеком и франтом, позволял себе флиртовать с ними. Активно участвовать в повседневной деятельности клуба он так и не стал, но к этому он и не стремился. Хейердал хотел внести в свой послужной список название «Римский клуб» наряду с такими объединениями, как «Всемирный фонд дикой природы» и «Один мир», в которых он также был почетным членом. Через «Всемирный фонд дикой природы», имевший высокую социальную репутацию, он завязал знакомство с известными людьми и время от времени вступал в переписку с принцем Филиппом, герцогом Эдинбургским и принцем Нидерландским Бернардом, которые заботились об охране мировой фауны.
Хейердал также имел связи с американской благотворительной организацией «Сьерра-клуб». Сам он тем не менее не стал волонтером. Стоять на стенде или участвовать в демонстрациях было ему чуждо. Когда он рос в промышленном городе Ларвике, эму удалось увидеть разве что первомайскую демонстрацию, так как его воспитывал отец, придерживавшийся строгих буржуазных взглядов. И что Тур Хейердал будет делать с ящиком мыла — он, который имеет прямой доступ к таким аудиториям, как ООН и американский Конгресс?
Липкая грязь. В течение нескольких суток «Тигрис» плыл сквозь пояс мертвых водорослей и мелких частиц, образовавшихся в результате добычи нефти в Персидском заливе
Впоследствии выяснилось, что Стокгольмская конференция привела к конкретным результатам в определенной области. Оправдав ожидания министра иностранных дел Андреаса Каппелена, страны-участницы последовали намерениям Конвенции Осло и побуждали друг друга к мерам по сохранению чистоты океана. Осенью 1972 года в Лондоне собрались 250 делегатов от 91 нации, среди них — крупные морские державы. После 14 дней переговоров 13 ноября они смогли поставить свои печати на конвенции, которая запрещала выбрасывать ядовитые отходы в море. В списке запрещенных веществ стояли нефть, радиоактивные отходы, пестициды, остатки биологического и химического оружия, а также неразлагаемый пластик. Тем не менее делегаты не достигли полного понимания относительно того, что море нельзя использовать в качестве мусорного бака. Так называемые менее опасные вещества, например, мышьяк, свинец, медь, металлолом и фториды по-прежнему можно было сбрасывать в океан при наличии специального разрешения.
Через несколько дней «Нью-Йорк таймс» прокомментировала конвенцию на своей передовице под заголовком «Спасение морей». Хотя отдельный надзорный аппарат, следивший за тем, чтобы судовладельцы и капитаны соблюдали запрет, так и не был создан, газета считала, что конвенция представляет собой исторический шаг в правильном направлении. Редакция также поместила медаль там, где сочла нужным — на груди Тура Хейердала. Именно эмоциональные рассказы норвежского путешественника о том, что нефтяные пятна покрывают Атлантический океан от побережья до побережья, заставили нас понять, насколько серьезно обстоят дела с океаном, писала уважаемая газета[44].
Со времен путешествия на «Кон-Тики» в 1947 году Тур Хейердал боролся за признание в качестве ученого, и эта борьба только частично увенчалась успехом. После того как он забил тревогу по поводу нефтяных пятен в Атлантическом океане, он не успел перевести дух, как был признан одним из известнейших в мире борцов за охрану окружающей среды.
Большую часть своей взрослой жизни Тур Хейердал потратил на проникновение в глубины истории, к древним культурам и цивилизациям. Теперь тревожные тенденции в развитии общества, частью которого являлся он сам, открывали широкие возможности для новых достижений. В интервью британскому научному журналу он сказал, что сейчас его больше волнует будущее человечества, чем поиск ответов на вопросы из его прошлого[45].
Звучит как смена убеждений. Как бы не так!
ТИГРИС
Экипаж. Тур Хейердал стремился налаживать связи между нациями. Поэтому он хотел взять на «Тигрис» международный экипаж.
Операция "Каспер"
В Начале был сад Эдема. Именно в этом саду жили первые люди, и там они съели плод с древа познания. Там Тур Хейердал хотел построить «Тигрис» — ковчег, который он хотел спустить на воду в погоне за тем, что называл «Началом» — последним кусочком мозаики, связанным не с Библией, но с тем, откуда произошли первые люди. Пять тысяч лет назад они приплыли в страну, получившую название «Шумер», и которую современные исследователи считают колыбелью цивилизации.
О происхождении шумеров ведутся споры: пришли ли они по суше или, может быть, по морю? Хейердал не сомневался, для него история человечества начиналась в море, как продолжение «чего-то, что исчезло за далекими берегами». А, может быть, колыбель культур по-прежнему скрывается в песках пустыни и совсем не в Шумере, а где-то там, за горизонтом? Чтобы найти ответ на эти вопросы, ему нужно было больше узнать об используемых ими судах, которые, как он считал, строили из берди — вида тростника, растущего в стране «болотных арабов». Как долго эти суда могут держаться на плаву, сколько груза они могут брать, и как далеко они способны плавать?[46]
«Болотными» назывались арабы, жившие в затапливаемых низинах, где соединялись Тигр и Евфрат. Именно на оконечности суши, разделявшей две эти реки, как считали, находился Эдем. Однако уверенности в этом не было, поскольку как долго ученые и другие любопытные искали затонувшую Атлантиду, так же долго они пытались найти место, где находился Эдемский сад. У археологов имелись сомнения: все следы такого сада, если бы он даже и существовал на самом деле, уже давно унесла река времени. Верующие, напротив, уверены, что именно в этом районе Адам и Ева испытали райскую жизнь. Там, в древнем городе Ур на другом берегу Евфрата жил и пас свои стада Авраам — прародитель евреев, христиан и мусульман, оттуда он забрал свою семью и отправился в Ханаан.
В стране «болотных арабов». Тур хотел построить тростниковую лодку «Тигрис» там, где встречаются реки Евфрат и Тигр. Во время визита в Ирак он узнал, что плавучесть «Тигриса» будет самой лучшей, если тростник
Поделиться книгой: