Окололесье

Элла Волобуева

Окололесье

Ночью завыли волки. Они всегда выли, когда подходили к границе поселка. На их вой всполошились помоечные коты и кинулись врассыпную прятаться в подвальные окошки.

Наш поселок городского типа располагается далеко от города, очень далеко. Он стоит вплотную к лесу, который тянется на десятки тысяч километров. Я выглянула в окно. Луна шла на убыль. Некоторые окна соседних домов светились приветливым желтым светом. Вдали, за домами, виднелись отдельные домики с дымком из труб. А дальше — силуэт леса. Летом мы с мамой собираем там ягоды и грибы, а осенью отец иногда выбирается подстрелить тетерева или зайца. Далеко он не заходит, никто не заходит. Лес дикий и опасный. Охотники, осмелившиеся зайти в глубину леса, редко возвращаются обратно.

Утром, едва прозвонил будильник, я вскочила и рывком раздвинула шторы. Было уже почти светло. Сегодня был счастливый день. День, которого я давно ждала — день моей свадьбы. Я открыла шкаф и прижалась носом к кружевному свадебному платью. Мне неделю назад исполнилось девятнадцать, и, заглянув в зеркало, я с удовольствием посмотрела на свое свежее, слегка курносое личико. С кухни позвала мама завтракать.

— Волнуешься? — спросила она, поцеловав меня в щеку.

Я кивнула и откусила оладушек, обмакнув в яблочное варенье.

На кухню притопал отец, бережно поддерживая бабушку за локоть. Вся семья расселась за столом.

— Вениамин еще не вернулся, — озабоченно сказал папа.

— Сожрали, — шамкая, с убеждением сказала бабушка, — ночью выли-то как! У!

— Мама, ну что ты такое говоришь? — упрекнула мама, — никто его не сожрал, вернется. Наверное, с какой-нибудь кошечкой загулял.

Вениамин был староват для загулов с кошечкой. Мне подарили его еще котенком на седьмой день рождения. Я с тревогой посмотрела на папу.

— Вернется, — подтвердил он, перехватив мой взгляд.

И в тот же миг мы услышали мяуканье за дверью. Я с облегчением выдохнула и первая кинулась открывать, едва не сбив с ног шестилетнего братика, который завтракал раньше всех и теперь ковылял на кухню в надежде на второй завтрак. Вениамин вернулся злой и голодный, сразу кинулся к миске с едой, даже не дав мне его погладить.

Мы пригласили визажиста на десять. Она пришла вовремя, ловко наложила мне свадебный макияж и уложила волосы волнами. Мама охнула и прослезилась, увидев меня после того, как визажист со мной закончила. Мне помогли надеть платье и прикололи фату. Визажиста пригласили к столу угоститься оставшимися оладушками. Пока она с удовольствием ела, прихлебывая чай из кружки, мама присела посудачить.

— Не рано замуж-то? — спросила визажист.

— Так а чего тянуть-то? Они со второго класса вместе. Вон, дверь напротив.

— А, так напротив жених? Я к ним тоже приглашена, к одиннадцати.

— Неужто жениху будете макияж накладывать? — сострила мама.

— Нет, — прыснув, махнула рукой визажист, — мать его будет прихорашиваться.

— Слыхал? — повернулась мама к отцу, зашедшему на кухню попить водички.

— И так уже потратились, — ответил отец, — почти вся свадьба на нас.

— Его мать почти не вложилась, зато на прическу деньги нашла, — негодовала мама.

Следом на кухне все говорили разом, ничего было не разобрать, но, похоже, мама победила, потому что визажист зашла в комнату и забрала свою косметичку.

Она управилась быстро, накрашенная мама с заколотыми вверх волосами заглянула покрасоваться. Я сидела в кресле с книгой у окна, задрав ноги на подоконник и, обернувшись, изобразила крайнюю степень восхищения. До одиннадцати оставалось пятнадцать минут, и из второй комнаты на кухню привели протестующую бабушку. Визажист комментировала бабушкино преображение:

— Так, затемним бровки. Теперь подчеркнем скулы.

Мать хохотала и уговаривала бабушку посидеть спокойно. Послышался хлопок: отец открыл бутылку шампанского. Вениамин, царапая паркет когтями, с заносом ворвался в мою комнату и спрятался под кровать.

— Нам тоже налей, — попросила мама.

Послышался звон бокалов.

— Ника, шампанское будешь? — заглянул отец и ко мне.

Я покачала головой, не отрываясь от книги. Мой смартфон завибрировал. Я открыла сообщение: «Уже скоро».

Вадим набрал на телефоне сообщение: «Уже скоро» и отправил Нике. Скоро. Скоро они уедут из этого гиблого места. Нику ни за что не отпустили бы с ним в город с неопределенным статусом. Свадьба была решением. Жену с собой он заберет, как бы ни протестовали родители. А протесты будут, в этом Вадим не сомневался. Мать, как обычно, начнет манипулировать, сетовать, что осталась одна после смерти отца, и всячески винить Вадима в том, что бросает мать одну. Родители Ники, скорее всего, устроят истерику. Мать Ники уж точно. Вадим накопил достаточную сумму, должно хватить на пару месяцев, пока не найдет работу. А затем поступит в медицинскую академию. Вадим получил среднее медицинское образование, отучился в местном колледже на фельдшера, но планировал получить врачебный диплом.

В дверь позвонили. Мать заворковала в прихожей, приглашая визажиста в зал. Пришлось смывать и заново накладывать макияж два раза, прежде чем мать, наконец, осталась довольна. Время поджимало. Внизу посигналили. Вадим выглянул с балкона.

Из трех наряженных лентами машин повылезали их с Никой бывшие одноклассники. Они были уже пьяны. Девушки поминутно взрывались хохотом. Свидетель со стороны Вадима, Кирилл, выходя из машины, зацепился ногой за подножку и едва не шлепнулся в сугроб. Это вызвало такое веселье, что девушки наклонялись от смеха, держась за животы. Вся эта гомонящая толпа поднялась на их третий этаж, подхватила Вадима с матерью, не разобравшись, прихватила визажиста, и ввалилась в квартиру невесты. Традиция обязывала провести несколько конкурсов для выкупа невесты.

К гостям вышла нарумяненная мать Ники и с задором первой подала реплику.

Ника мужественно перенесла эту разнузданную вакханалию, все расселись в машины и отправились в ЗАГС. Пока Ника с Вадимом обменивались кольцами, их фотографировали со всех сторон.

Потом был ужин в кафетерии. Официально проносить спиртное в кафетерий было запрещено, поэтому первые несколько бутылок были выкуплены и стояли на столе с закусками. Гости смели всё со столов в первые же полчаса. Тамаде дали знак, и пока тамада отвлекал гостей конкурсами, отец Ники разлил по стаканам тайком принесенный самогон.

Через пару часов уже не стеснялись. Бутыли с самогоном стояли на столе, разгоряченные гости, съев горячее, затеяли танцы, отодвинув пару столов к стене.

Нику и Вадима целовали сальными губами и желали счастья, а также давали пьяные напутствия и наставления.

Когда мы наконец остались одни, было уже начало третьего ночи. Мать Вадима украсила комнату электрическими фонариками. Вадим помог мне стянуть платье и отколоть фату. Я устроилась рядом с ним, прижавшись всем телом и закинув ногу.

— Завтра? — спросила я.

— Послезавтра, — ответил Вадим, — завтра выспимся и соберем вещи. Я нашел квартиру в аренду, не так уж и дорого. Можно будет сразу заселиться, не перекантовываться в гостинице.

— Нужно завтра утром сообщить родителям.

— Это испытание похуже свадьбы.

— Это испытание — последнее.

— Да. Они вряд ли поймут. Но выбора нет. Я здесь сопьюсь, как отец.

— А я буду тебя пилить, как мама папу.

— Они так и не заметили?

— Сделали вид, что не заметили. Тихонько предупреждают окружающих, чтобы не обращали внимание.

Четыре месяца назад я перестала говорить. Мы с Вадимом поспорили, как отреагируют мои родители. Я говорила: повезут в город показывать врачам. Вадим говорил: сделают вид, что ничего не произошло. Вадим оказался прав. Они пытались меня разговорить около недели, затем махнули рукой и предупредили всех знакомых и родственников, чтобы не ждали от меня ответов.

Люди привыкают ко всему. У поколения наших с Вадимом родителей, которые притворялись хозяевами жизни, очень высокая адаптивность. Если что-то случается, они быстро свыкаются. И пьют. Если завтра волки из леса зайдут в поселок и заговорят на человеческом языке, удивление жителей поселка продлится не более часа. Привыкнут и воспримут как должное. Непробиваемые. Ничем их не проймешь. Но скандала завтра не избежать. Переезд в город расценивается местными чуть ли не как предательство.

Мать Вадима ударилась в слезы:

— Оставишь мать одну? Это в мои-то годы?

— Я буду навещать.

— Навестишь могилку, уж наплачешься. Когда сердце матери не вынесет горя, которое ты причинил. Наплачешься! Да поздно будет!

Она уронила голову на руки и долго что-то еще говорила сквозь всхлипывания.

Мать Ники застыла с поварешкой в руках:

— Слыхал! — крикнула она на всю квартиру, призывая отца.

Тот притопал на кухню без промедления, уловив в голосе жены панические нотки.

— Увозит в город, — плаксиво кивнула на Вадима мать Ники, — завтра собрались.

— Ну ты чего хоть? — с недоумением посмотрел на Вадима отец Ники, — здесь выросли, здесь и помирать. А в городе чего?

Мать Вадима, увязавшаяся за Вадимом с Никой, снова уронила голову на руки и неудержимо разрыдалась.

— Я останусь, — сказала я Вадиму, когда мы вышли прогуляться и дать родителям немного поостыть, — пока. Надо дождаться подходящего момента.

— Подходящий момент никогда не наступит. Они утянут нас в свой быт, в свой образ жизни. Надо валить, пока не стало поздно.

— Не так уж тут и плохо.

— Так уж, ты сама знаешь. Просто родителей стало жалко.

— А тебе мать — нет?

— Привыкнет.

Я вздохнула. Мы дошли до леса и повернули обратно.

— Уже к вечеру они свыкнутся, увидишь, — сказал Вадим.

Навстречу нам шла молодежь. Они окружили нас с Вадимом и затеяли хоровод.

— Куда это молодожены направляются?

— Пойдем с нами, посидим в сквере, у нас гитара и пиво.

— Будет весело! Попоем. Денис захватил семечки и конфеты.

Мы с трудом вырвались из их круга и помахали рукой на прощанье.

— Придурки, — сказал Вадим.

— Нормальные ребята, веселые. — возразила я.

Мы вернулись с прогулки спустя два часа. Мои родители с мамой Вадима пили на кухне.

— Садитесь, налью, — предложил отец.

— Расскажете, что делать в городе собираетесь, — добавила мама.

Мы уселись за стол, Вадим пить отказался, я позволила отцу налить мне немного наливки, показала большим и указательным пальцем «немножечко». Мама налила нам борща и пододвинула сметану и тарелку с салом, хлебом и луком.

Она подперла рукой щеку и запела «Кровинушка моя». Мать Вадима уронила голову на руки и принялась подвывать сквозь всхлипывания.

Я поймала Вениамина и усадила к себе на колени. Он пару раз попытался спрыгнуть, но я удерживала, пока Вениамин не успокоился, развалившись на моих коленях и прижавшись боком к животу.

Вениамин ушел гулять и не вернулся вечером. Утром следующего дня Вадим с Никой должны были сесть на автобус до города, но вместо этого с отцом Ники пошли искать кота.

Они дошли почти до леса, выкрикивая «кис-кис».

Ника от волнения решила забыть про свой обет молчания и орала: «Вениамин!», пока не село горло. Отец Ники усмехнулся.

— Заговорила? — удовлетворенно отметил он.

На снегу были видны следы людей, птиц, волков, но нигде не было видно следов кошачьих лапок. Они шли, внимательно оглядываясь и зовя кота.

— Вот тут, — показал рукой отец Ники, когда они подходили к лесу, — тут землю купил. Думал, дом отстроить. С банькой. В квартире будет тесновато, когда детки пойдут.

— Детки?

— Ну да, вы детей заводить не собирались, что ли?

— Да нам еще рано, — ответил Вадим, — может, лет через пять. Когда в городе обживемся.

— В городе, — с досадой выплюнул отец Ники, — и где вы там будете их растить? В арендованной квартире, что ли?

Они искали Вениамина до сумерек, три раза обошли поселок, расспрашивая прохожих, и вечером вернулись домой ни с чем. Ника надеялась, что кот за время их отсутствия уже вернулся домой, и когда убедилась, что дома его нет, уселась на подоконник и расплакалась.

Мать Ники захлопотала на кухне и поставила томиться голубцы, любимое кушанье Ники. Затем зашла в комнату, мягко приобняла Нику и привела ее, заплаканную, на кухню ужинать.