― Где ты с ней встретишься? ― спросил Дил.
Голубоглазый брат с черными как смоль волосами отодвинул стул и сел за стол. Каждые несколько минут у него подергивалась голова — знак того, что он боролся со своим внутренним убийцей. С той его частью, что норовила убивать всех без разбора. У него загудел ошейник, явный признак того, что Гавриил переключил его на автоматический режим. Как только Дил начинал двигаться слишком быстро, у него учащался пульс, а ноги переключались с ходьбы на бег, ошейник активизировался и, ударив его разрядом свыше пятидесяти тысяч вольт, вмиг ставил на колени.
Рафаил хотел ему ответить, но его прервали.
— Ее кровь наверняка полный отстой.
Все посмотрели на Михаила, который практически всегда оставался безмолвным. Если он и заговаривал когда-нибудь, то в основном только с Рафаилом. По какой-то причине Михаила всегда тянуло к нему больше, чем к остальным. Светло-голубые глаза Михаила не выражали ничего, кроме отвращения к потенциальным жертвам. Он откинул со лба свои черные волосы.
— Из-за всего этого ботокса и прочей херни вкус теряет свою утонченность, — Михаил провел языком по своим заостренным зубам — нарощенным клыкам, которые теперь крепились к его деснам.
Он пожал плечами, а затем, встретившись взглядом с Рафаилом, сказал:
— Если придушишь ее посильней, то всегда сможешь сделать так, чтобы у нее из глаз полилась кровь.
У Михаила раздулись ноздри.
— Вот это было бы зрелище.
Дил повернул папку к себе.
— Секс-подземелья, — посмеиваясь, сказал он. — Раф, да это твое любимое обиталище. Не считая ее волос, это нравится тебе в ней больше всего, ведь так?
Рафаил кивнул.
— И она частенько наведывается в мой любимый клуб, — Рафаил улыбнулся и встретился взглядом с каждым из братьев. — Играет в самые экстремальные и извращенные игры.
— Зашибись, — ответил Дил, тоже холодно улыбнувшись.
— Ее нужно убивать медленно, — Уриил придвинулся к Рафаилу, чтобы получше рассмотреть фото. Его голос упал до рычания. — Шлюха просто обожает себя. Вся эта дерьмовая пластика…
Его рот скривился от отвращения.
— Мучай суку несколько часов. Заставь эту тварь кричать, пока не сорвет голос.
Уриил потер грудь, прямо над клеймом Падших, которое все они носили с гордостью.
Все тело Уриила, за исключением шеи и лица, было усеяно пирсингом и татуировками. Он провел рукой по самому большому из множества начертанных у него на коже слов. По слову «УРОД». Весьма парадоксально, ведь Уриил был кем угодно, только не уродом. Его серые глаза поймали взгляд Рафаила.
— Как покончишь с этим, приходи и расскажи мне, как громко она орала. Как ты заставил ее заплатить за все. Мне нужно это знать. Знать о каждой секунде ее страданий, иначе я не смогу заснуть.
— Все как всегда, — ответил Рафаил.
И он сделает это. Одним из самых больших удовольствий, которым они делились друг с другом, был пересказ их убийств. Упоминалась каждая деталь, каждое вспыхнувшее в процессе чувство… и то, как их жертвы рыдали и молили о пощаде и милосердии.
Вот только, Падшие никогда никого не щадили. И никого не жалели.
В их душах не было добра. Все слезы и крики скатывались с них подобно каплям дождя, а протесты и мольбы вызывали лишь улыбку.
Рафаил закрыл папку.
— Увидимся позже.
Мужчина прошел по огромному особняку и поднялся в свою комнату. Он пересек спальню и, открыв оклеенную старинными обоями потайную дверь, оказался в своем личном кабинете. Раф направился прямо к огромной стене, увешенной фотографиями. Фотографиями его убитых жертв, что были запечатлены через несколько минут после их смерти, с широко распахнутыми глазами и застывшими в вечном покое лицами. Красные и черные граффити сообщали о том, что сделала каждая жертва.
Как же все они кричали… как царапали его кожу… и давились последними вдохами…
Его взгляд скользнул влево. К стене с золотой рамкой и столом с незажженными свечами и пустой вазой, ожидающей свою единственную розу, которой предназначалось занять центральное место.
Рафаила пронзила острая боль разочарования. Он с силой сжал кулак.
Прикрепив фотографию своей следующей жертвы к северной стене комнаты, которая была отведена для планирования, он начал продумывать свои дальнейшие действия. Чем больше Рафаил смотрел на Энжелу Бэнкфут, тем темнее становились его желания относительно ее смерти. Она оказалась не той, кого он ждал. И заплатит за это. Рафаил сосредоточился на тактике своего соблазнения: когда, как и какими способами он заманит ее в смертельную ловушку.
Через некоторое время в комнату вошел Михаил. Как и каждый вечер, он держал в руках рюмку с кровью. Рафаил знал, что эту кровь Михаил слил из собственной вены всего несколько минут назад. У него на запястье еще виднелся кровавый след — черная рубашка едва ли прикрывала рану. Михаил сел в углу на стул и, обмакивая в рюмку палец, обвел им губы, пока те не стали темно-красными. Пока он слизывал жидкость, его палец снова и снова скользил по губам, пачкая кожу вокруг рта.
— Когда? — не отрывая глаз от крови, спросил Михаил.
Как всегда, его рубашка была расстегнута до пупка, а поверх выжженного у него на груди символа Падших висел пузырек, который он никогда не снимал. С тех пор, как они поселились в этом поместье, Михаил каждый вечер приходил к Рафаилу в комнату. Он никогда не оставался на ночь, просто сидел в компании своего названного брата, пока тот не ложился спать. Они не всегда разговаривали, Михаил вообще редко это делал. Но все время объявлялся.
Они долгие годы прожили в Чистилище. Годы пыток, за время которых можно было положиться только друг на друга. Когда они вырвались из лап отца Куинна, и Гавриил предоставил каждому по комнате, это оказалось для них слишком непривычным. Первый год они спали все вместе в одном помещении, на каменном полу Склепа.
Сырость, отсутствие окон и света, застоявшийся воздух, холод… они очень долго не знали ничего другого. К ним присоединился даже Гавриил, который сам никак не мог заснуть. С годами они постепенно начали обретать независимость. Но собирались каждый вечер за ужином и, как правило, еще много раз за день. Это было самое сильное проявление их братства. Они не знали, как жить друг без друга, и не хотели этого знать.
Михаил был самым младшим из Падших. Их двоих как-то естественным образом тянуло друг к другу. Даже десять лет спустя это нисколько не изменилось.
— Начну завтра, — сказал Рафаил, отвечая на вопрос.
Он отступил назад и уставился на фото Бэнкфут. Женщина смотрела на него, ее раздутые красные губы резали ему глаза. Рафаил ослабил затянутый у него на пальце шнур и, почувствовав кратковременное облегчение, снова намотал его на основание, затем на костяшки и так до ногтя… снова и снова.
— Сначала я установлю с ней контакт, привлеку ее внимание. А потом заманю в ловушку.
Представив себе это зрелище, Рафаил почувствовал, как у него участилось дыхание. Он вспомнил клуб, темноту и дым, окутывавшие каждый уголок этого заведения. Запах секса и спермы, и выставленные у всех на виду хитроумные деревянные устройства.
Рафаил посмотрел на лицо женщины и ухмыльнулся.
Завтра станет началом ее смерти.
Он не мог дождаться этого.
Глава 2
Это место было логовом греха.
Осматриваясь по сторонам, отец Мюррей с трудом сдерживал гнев. Он стоял в углу комнаты, одетый в черные брюки и рубашку. Рясу и красный пасторский воротник он снял, но четки, символ его веры, по-прежнему висели у него на шее. Он буквально чувствовал, как крест обжигает ему кожу, когда смотрел на эту запертую в металлической клетке женщину. Ноги блудницы были раздвинуты, а ее греховный любовник заталкивал в нее то одну секс-игрушку, то другую. Ей в соски впивались зажимы, а вниз от них тянулась цепочка, сдавливающая ее клитор.
Отец Мюррей попытался отвести глаза от ее лица, когда женщина в экстазе вскрикнула, устраивая из этого представление, чтобы все видели и слышали ее. Но тут она откинула назад голову, обнажив свою длинную, тонкую шею, и священник вновь впился в нее взглядом. Он почувствовал знакомое волнение в паху. Зарычав от отвращения к себе, он стиснул зубы от собственной слабости, от тьмы, что затаилась у него в душе, готовясь нанести удар.
Повернувшись назад, к выкрашенной в черный цвет стене, он шагнул в тень, сжал пальцы и ударил кулаком по члену. Позвоночник тут же пронзила волна нестерпимой боли, и он крепко зажмурил глаза. Мучительная агония вывела его из строя. Он дышал, прижавшись рукой к стене и превозмогая жжение и боль. Он едва держался на ногах. Отец Мюррей представил себе, как когда-то властвующее над ним зло снова вырывается наружу. Он не мог этого допустить. Только не это. Назад дороги нет. Только не теперь, когда его вывели на свет, на путь братства.
Священник раз за разом бил себя между ног, пока от боли чуть не рухнул на колени. Табачный дым обжигал ему ноздри, а пропитавший воздух запах секса и распутства наполнял злобой легкие. Каждую клеточку его тела охватило презрение и отвращение к тем, кто осквернял мир своим пороком. Лишь когда его затвердевший пенис, наконец, обмяк под тяжелым кулаком, он повернулся, чтобы бросить вызов тошнотворному разврату. Его эрекция, может, и ослабла, но гнев и злость на подобные нечестивые поступки остались такими же сильными.
И даже стали еще сильнее.
Глаза отца Мюррея снова остановились на той женщине. Теперь ее выпустили из металлической клетки, и она оказалась в объятьях своего любовника. Мужчина впился своими губами в ее и засунул пальцы в измученное лоно. Они оба были одеты в постыдные кожаные костюмы, практически не скрывающие их тел. Отец Мюррея скривился от отвращения. Нечестивец отстранился и направился к бару. Щеки его шлюхи раскраснелись, а губы припухли от требовательного поцелуя. Ее тело усеивали красные отметины, как у ведьмы, которой она и была. Синяки и раны от хлыстов, цепей и всего остального, чем мужчина терзал ее плоть.
Плоть, которая принадлежала не ей, а Господу. Плоть, которую она оскверняла, выставляя себя на потребу.
Потягивая воду, отец Мюррей заметил, что шлюха направилась в уборную. Он проводил ее взглядом, а затем осмотрел клуб, пытаясь определить, не пойдет ли за ней кто-нибудь. Но язычники были слишком заняты блудом, чтобы обращать на это внимание. Его сердце забилось быстрее. Она была в уборной одна. Священник сжимал в руке бутылку с водой, пока не раздавил.
Отец Мюррей взглянул на дверь ванной, и его кожа запылала. Его мышцы напряглись так сильно, что казалось, вот-вот лопнут. Глаза заволокло красной пеленой… и он двинулся вперед. Впустив Господа в свое сердце и предавшись Его святой воле.
Быстро, подобно тени, отец Мюррей повернул ручку двери и вошел внутрь. Шлюха стояла перед зеркалом, вытирая куском ткани свое мерзкое лоно. Она взглянула в его сторону. То, что сначала показалось шоком от внезапного вторжения, переросло в горячий интерес.
— Чем могу помочь? — ее голос был полон соблазна.
От этого ее очищение станет только сильнее.
Отец Мюррей облизнул губы и откинул с глаз ниспадающие до подбородка темные волосы. Он увидел, как у шлюхи загорелись глаза. Вот почему его выбрали для этих миссий. Отец Куинн сказал ему, что именно для этого Бог дал ему такое тело и внешность. Чтобы заманивать в ловушку нечистых шлюх и отправлять их на веки вечные в глубины ада, где им было самое место.
Служитель церкви молча повернулся и слегка кивнул головой, дав ей знак следовать за ним. Он не оглянулся и из-за грохочущей из клубных динамиков музыки не слышал стука ее высоких каблуков. Но священник знал, что она пойдет за ним. На то была Божья воля.
Именно в этих миссиях и заключалась основная причина существования Бретренов.
Отец Мюррей вышел через черный ход и спустился по винтовой пожарной лестнице. Миновав металлическую дверь, он погрузился в темноту переулка. Затем остановился у стены и стал ждать. Мужчина ухмыльнулся, когда пожарная дверь открылась и оттуда показалась шлюха. Священник видел, как она щурится, выискивая его в темноте. Заметив его пристальный, устремленный на нее взгляд, шлюха улыбнулась.
— Предпочитаешь уединение, да? — спросила она и, подойдя ближе, встала перед ним. — Не любишь выступлений на публике?
Женщина улыбнулась.
— Тебе стоит попробовать. Нет ничего лучше, чем кончить, когда все взгляды устремлены на тебя.
Шлюха провела длинным ногтем по груди отца Мюррея. Ее прикосновение не произвело на него никакого эффекта. Ни малейшей активности в его члене, никакого удовольствия от ее внимания. Эта сука понятия не имела, что его возбуждало.
Но скоро узнает.
Она опустила руки на ширинку его брюк и расстегнула молнию. Затем облизала свои излишне белые зубы. Шлюха была демоном, облаченным в привлекательную женскую плоть.
Но этого божьего человека ей во грех не ввести.
Отец Мюррей схватил шлюху за плечи и, развернув, ударил ее спиной о стену. Невинная душа почувствовала бы страх, воспротивилась бы грубости. Но только не эта дрянь. Она улыбнулась, наслаждаясь болью, вызванной агрессивной хваткой отца Мюррея.
— Так ты трахнешь меня или как? — прошептала она ему на ухо.
Шлюха откинула волосы за плечи, стремясь казаться соблазнительнее. Отец Мюррей знал, что это движение было знаком от Господа. Призывом к действию, к осуществлению миссии по избавлению мира от грешников.
Отец Мюррей улыбнулся, шлюха растянула свои губы в ответ. Он даже не потрудился убрать в штаны свой член. Вместо этого под громкие шлюшьи стоны провел руками по ее дьявольским изгибам. Его пальцы скользнули по ее тонкой талии и большой груди. Наконец, обхватил ее шею. Отец Мюррей заглянул шлюхе прямо в глаза.
— Ты отравляешь мир, ― прошептал он, наклонившись к ней. ― Тебе нет места на этой земле… и я стану тем святым воином, что отправит тебя на второй круг ада.
Лишь на секунду в ее глазах вспыхнул страх, а затем отец Мюррей начал сдавливать ей шею. Широко распахнув рот, шлюха тут же начала задыхаться.
Прикосновения этой падшей женщины нисколько не возбудили отца Мюррея. Но теперь, когда он собственными руками лишал ее жизни, его член напрягся и запульсировал от желания разрядки. Когда шлюха начала сопротивляться, священник тяжело задышал. Но она была слишком слаба, а он ― слишком силен. Прижавшись своей широкой грудью к ее сиськам, он сильно придавил женщину к стене. Прикосновение ее кожи к его эрекции лишь усилило возбуждение. Отец Мюррей потерся об ее обнаженную киску, все сжимая и сжимая руки, пока глаза шлюхи не начали вылезать из орбит. Она вцепилась ему в грудь. Но от этого сопротивления, от боли, которую она пыталась причинить его чистой душе, хватка священника лишь усилилась.
— Богородица Дева, радуйся, благодатная Мария, Господь с тобою…
Отец Мюррей почувствовал, что на шее у шлюхи начал замедляться пульс. Священник прижался к ней еще сильнее, от трения по его позвоночнику стали проноситься стрелы удовольствия.
— Благословенна Ты в женах и благословен плод чрева Твоего, — близилось завершение, и голос отца Мюррея стал хриплым. — Пресвятая Мария, Матерь Божья, молись о нас, грешных, ныне и в час смерти нашей.
Тело шлюхи начало слабеть, и ее глаза заволокло плотной пеленой смерти. От этого зрелища, от удушающей хватки у нее на шее, он громко застонал. Крепче сдавив ей шею, мужчина услышал и почувствовал под пальцами резкий хруст ее костей. Из горла священника вырвался рев высвобождения, святое семя очистило ее оскверненную кожу. У него перехватило дыхание. Член пульсировал после бурной разрядки.
Отец Мюррей прижался потным лбом к груди шлюхи и прошептал: «Аминь».
Когда он откинул голову назад, то заметил на груди у шлюхи отпечаток висевшего у него на шее распятия. Поняв, что Господь им доволен, отец Мюррей улыбнулся.
Еще одна дьявольская душа низвергнута в ад.
Он не стал любоваться своей работой. В жизни Бретренов не было места для гордости. В считанные минуты отец Мюррей натянул брюки, поправил одежду и положил тело шлюхи в свой фургон, который ждал его в темном углу переулка. Взглянув на часы, он увидел, что у него осталось время на то, чтобы очистить еще одну душу. Подпольные секс-клубы Бостона кишели еретиками и врагами веры. Все они должны были умереть. Этот клуб считался самым худшим. Там обитали только отъявленные грешники.
Отец Мюррей быстро поднялся по лестнице и снова занял свое место в тени. Он уставился своими темными глазами на мужчину, ублажавшего ту шлюху, чей труп теперь лежал в его фургоне. Распутник уже связывал другую блудницу, которая свисала с потолка с резиновым кляпом во рту. Наслаждаясь пытками, она закатила глаза от удовольствия.
Священник уже собирался выйти из тени, чтобы соблазнить этого грешника, но тут вдруг что-то в баре привлекло его внимание. Он замер, ноги приросли к полу. Едва мог вздохнуть. Отец Мюррей не мог оторвать взгляда от одетого в черное мужчины, болтавшего с блондинкой с силиконовой грудью. Обводя пальцем свой бокал, он обольстительно улыбнулся какой-то ее фразе. Священник увидел, как женщина, легко поддавшись соблазну, заерзала на стуле. Что бы ни сказал ей этот парень, его слова произвели на нее сильный эффект. Он мог делать с ней все, что захочет. Хотя с таким-то подбородком и телосложением… отец Мюррей вовсе этому не удивлялся. Но если его собственная красота была призвана служить добру, то этот мужчина определенно был создан для греха.
— Подними глаза, — прошептал отец Мюррей, и слетевший с его губ звук утонул в гремящей из клубных динамиков музыке. — Подними. Глаза.
И словно Бог вознаградил его и удостоил своей милости, мужчина, наконец, поднял глаза, и отец Мюррей оцепенел от шока. Настолько сильного, что ему пришлось опереться о стену, чтобы устоять на ногах. Золотистые глаза. Эти глаза дурманили, а чувственные губы были сложены в ухмылку, от которой женщина покраснела и захлопала ресницами.
— Рафаил, — прошептал отец Мюррей.
От одного этого имени его глаза сами собой закрылись, и в голову хлынули воспоминания.
Поделиться книгой: