Мыслемокот. Рассказы-фантасмагории

Видимо, такая дилемма стояла перед Богом в начале сотворения мира, и он с успехом справился с ней. Но потом, решив показать всю сложность строительства, взял ластик и стёр проект ненадолго, понарошку, в мозгу выбранного индивида. Затем вытер руки грязной замасленной тряпкой и, посмотрев на меня со своей обычной игривой многозначительной улыбкой, сказал:

– А теперь попробуй ты… – и, развернувшись, ушёл шаркающей походкой всезнающего деда.

Оставшись один, я услышал шум. Нечто, топоча ножками, стучась в закрытую дверь, просилось внутрь меня, стремясь заполнить освободившееся пространство. Впустить его значило перечеркнуть всё то, что с такими усилиями строил Бог. Склонясь над чертёжным столом, он по ночам скрупулёзно вычерчивал мелкие детали окружающего мира, чтобы порадовать людей, нарисованных в самом центре белого листа. Но, с другой стороны, честная конкуренция всегда приводила к хорошим последствиям, стимулируя тех, кто решил затормозить развитие и присесть отдохнуть на завалинке.

Сдвинув засов, я открыл скрипучую дверь и впустил Нечто, дав ему шанс покуролесить в этом балагане беззакония и отсутствия всяких правил. Успокаивало меня лишь то, что эта вакханалия будет твориться недолго. И я скоро вернусь в свой обычный тёплый и пушистый мир, с привычным Богом, с рождением и смертью, с чувствами и эмоциями, согревающими нас, людей, а заодно и наши души.

Нечто тем временем, почувствовав мою нерешительность, начало делать то, чего я никак не предполагал. Оно принялось рвать на мелкие кусочки ватман. Клочки бумаги разных форм и размеров разлетались во все стороны. Они убегали друг от друга, словно ужаленные, будто с самого рождения мечтали о свободе.

– Мы теперь будем делать всё, что захотим! – кричали огрызки листа. – Мы вольные птицы, куда пожелаем, туда и полетим. Нам не нужно единое и неделимое. Каждый из нас может построить свой мир и назначить в нём своего Бога!

Видя этот разгул независимости, Нечто начало с сатанинским упоением хохотать, глядя мне прямо в глаза.

– Свершилось, свершилось, я наконец-то разрушу этот мир, с его ненавистью и злобой, со смертью и горем, – слышалось от него, – зачем он нам такой нужен? Впитав столько крови, мироздание только с виду остаётся таким белоснежным. На самом деле оно чернее сажи и пахнет гнилостью сточных вод.

Видимо, в Нечто сидела большая обида, что на том ватмане, который весь был расчерчен линиями со стрелочками, треугольниками и кружочками, Бог не нашёл места для него. Тем временем кусочки бумаги всё падали и падали вниз, колыхаясь в разные стороны. Оркестр, до этого игравший «Венский вальс», закончил концерт. Музыканты встали со стульев и начали укладывать инструменты в большие чемоданы.

Нечто, озлобленное, но преисполненное чувством удовлетворённости от реализованной мести, начало постепенно превращаться из Нечто в Ничто. И когда превращение почти произошло, Нечто ужаснулось пустоте, которая посмотрела на него бесцветными глазами несуществующей Вселенной. Это было намного ужаснее того, пусть и несовершенного, проекта, который был нанесён на белый лист.

Нечто, опомнившись, быстро развернулось и, поймав за рукав уходящего деда, потянуло его обратно.

– Деда, деда, не уходи, останься, мне страшно…

Бог улыбнулся. Он и не собирался никуда уходить. Кивнув мне головой, дедушка показал на ватман, который уже восстановил свою былую монументальность. Я понял пожилого умудрённого опытом Господа и, взяв в руки карандаш, пририсовал в самом углу листа маленькую звёздочку, обозначающую Нечто, так и не успевшее превратиться в Ничто.

Боль

Мы обращаемся к Богу только тогда, когда нам плохо.Он не в обиде.Всевышний придумал нас такими, какие мы есть,Не желая после переделывать своё творение.

Боль в ноге то подкатывала, то отпускала Эдуарда. Проникая в его тело через левую ногу, она вплеталась в нервные окончания и постепенно достигала мозга. В черепушке на приёме у высокого начальника Боль была вне очереди. Войдя в кабинет, она увидела длинный стол, тянувшийся, словно плоская змея, к хозяину апартаментов. На мягком кожаном кресле, вертящемся в разные стороны, восседал сам Эдик или его представитель, издалека ей было не разобрать. Зрение было никчёмное, а очки она забыла у большого пальца ноги. Над головой руководителя тела висел, как положено, портрет того, кто, по идее, должен был быть выше Эдуарда и по положению, и по сути. Проводнице страданий, в силу недалёкого ума и, опять же, близорукости, было не понять, располагалась там икона или это было большое фото президента компании, в которой уже десять лет трудился мужчина.

Проходя мимо рядов стульев, расставленных по обе стороны стола, Боль видела таблички, указывающие на порядок рассадки в момент большого совещания. «Удовольствие», «Злость», «Любовь» – читала посетительница. Наконец она достигла своего стула с потёртым шершавым седалищем и, кряхтя, уселась. В кабинете, кроме начальника, никого не было. Так было заведено – когда Боль приходила, остальные визитёры оставались за дверью. В знак гостеприимства молоденькая секретарша с обольстительным именем Муза принесла чашечку кофе эспрессо с двумя кубиками белоснежного сахара. Насладившись вежливым отношением, немного помявшись, гостья начала свой долгий монолог о проблемах, творящихся в организме.

По мере рассказа настроение начальника всё ухудшалось и ухудшалось. Он постепенно сдвигал брови на переносице. В какой-то момент мохнатые дуги над глазами начали постанывать от неудобной позы. Взяв толстую шариковую ручку, хозяин кабинета стал записывать за посетительницей…

«Подагра, опять эта чёртова подагра, будь она неладна», – с раздражением подумал Эдуард. Боль в который раз надиктовывала ему типичные признаки болезни. «Будто я сам этого не знаю», – с чувством брезгливости прошептал начальник. Чтобы прекратить неурочный приём, ему захотелось встать со своего пригретого кресла, подойти к выключателю и потушить свет. Тогда, по замыслу Эдика, исчезла бы противная Боль, растворился во мраке кабинет, и он наконец-то смог бы заснуть.

Таблетки не помогали. Даже листья капусты, с любовью приложенные женой к ноге, не могли убрать неприятные ощущения. Чертовка-Боль ни за что не хотела уходить, а всё ныла и ныла.

Странно, но царь природы – Человек – не мог справиться с такими, казалось бы, плёвыми болезнями, к которым Эдуард причислял подагру. Он решил просто помолиться. Но высокий начальник то верил в Бога, то ощущение присутствия Всевышнего от него в какой-то момент напрочь ускользало. Его одолевали сомнения, как девочку перед первым свиданием. Молиться или не молиться? Поможет или не поможет? Он всё же решился. Но как? Ни одной молитвы Эдик не знал. Сказать своими словами? А вдруг не поможет? Там, наверху, Господь, видимо, тоже имеет свой язык, на котором принято к нему обращаться. В полиглота-Бога он не особенно верил. Что же делать?

– Боль, отступи, Боль, отступи, Христом Богом прошу! – так незатейливо выдавил из себя бедолага.

Была ночь, домашние уже давно уснули. Дом, погруженный в тишину, не издавал ни единого звука. Эдуард сквозь непрекращающийся писк в ушах, видимо, ещё и от пришедшего в гости Давления, почувствовал небольшой озноб. Прокатывающийся по его телу трактор, притормозив, немного забуксовал. Врезаясь всё глубже и глубже гусеницами в распростёртое тело мужчины, он потряхивал его на постели. В углу комнаты Эдуард неожиданно услышал странный шорох и скрип… Неужели Бог снизошёл до больного?

– Да, это я, а кто же ещё, – сказал недовольно Всевышний, потревоженный в столь поздний час.

– То верит, то не верит – замучил уже. Как только жизнь даёт ему пинок под зад, так сразу верит, в остальном – тихоня тихоней. Хоть бы иногда захаживал ко мне в церковь. Все некогда, работа, дела. А сейчас лежишь один-одинёшенек, только мне и нужен. Не отказываться же от тебя. Уж так просишь.

Эдуард притих. Хоть Бог и сказал эту речь про себя, мужчина всё услышал. Его бросило в пот, глаза в очках забегали, пытаясь выскользнуть из орбит. Он вспомнил, как несколько дней назад проходил возле кладбища, в центре которого располагалась небольшая церквушка. Там он в тридцать три года крестился. Изредка наведывался, когда заболевали его родные. Но в тот раз не зашёл, хотя ноги сами тянули его в белое здание с золотыми куполами. Вот незадача. Клубок нитей связал события в одну цепочку, выдавая неприятный для организма Эдуарда результат. Бог с укором посмотрел на мужчину и, подняв указательный палец, хмуро пригрозил ему.

Эдик открыл глаза – то ли от испуга, то ли от неожиданности. Он понял, что ненароком заснул, а сейчас проснулся, выгребаясь из лап Морфея. Шорох прекратился. Может, его и не было? И не было всего того, что он услышал… И только пёс за окном начал как-то странно, поскуливая, лаять. Превозмогая боль, Эдуард, поднявшись с постели, доковылял до окна и выглянул вниз. Улица была пуста. Непонятно, зачем собака начала лаять? И только Библия, купленная год назад на распродаже, оказалась чуть сдвинута на полке. Мужчина, обладающий маниакальным стремлением к порядку, сразу обратил на это внимание. Кто это сделал? Неужели явившийся ему Бог? Тем временем Боль, несколько часов не дававшая ему спать, поутихла…

Всё, приём на сегодня был окончен. Хозяин кабинета встал со своего кресла и поправил неровно висевшую икону. Сейчас именно она почётно располагалась над его головой. Потушив свет, взяв под мышку кожаный портфель, набитый документами, Эдуард или тот, кто сидел в кресле вместо него, устало побрёл к выходу. Завтра на аудиенцию к высокому начальству по плану были записаны Блаженство и Радость…

Колесо времени

Бог дал человеку память и воображение,Чтобы он при жизни тренировал их,Насколько хватит сил…Ибо, когда человек уйдёт за горизонтИ приблизится к Всевышнему,Он должен показать Ему свои способности.

– Вот, посмотри, всё до гениальности просто, – воскликнул четырнадцатилетний прыщавый Гордей, заметив недоверчивый и ухмыляющийся взгляд одноклассницы Дианы. Она сидела в купальнике на берегу моря на сером пледе в цветочек, расстеленном на тёплом жёлтом песке. Казалось, её чёрные смоляные волосы притягивали лучи света, часть из которых, скользнув по чёлке, погружалась в зелёные глаза девочки. Она разглядывала, щурясь, силуэт своего друга, закрывающий почти половину огненного солнечного блюдца.

Небесное светило в это время своим краем уже касалось горизонта. Устав находиться на работе целый день, оно торопилось побыстрее убежать с пьедестала. Гордей, развернувшись спиной к живописной красоте, творящейся на небосводе, возбуждённо размахивал перед Дианой руками. Жестикулируя и подпрыгивая от захлёстывающих его потоков мыслей, он пытался объяснить своей девушке недавно придуманную им теорию перемещения во времени и пространстве. Диане иногда казалось, что рядом стоит маленький сумасшедший учёный с взлохмаченными волосами. Непонятый и отвергнутый своими коллегами из-за, как виделось им, абсурдности его изобретения, в который раз пытающийся разжевать свою логику.

– Смотри, смотри, – продолжал концентрировать внимание на себе парень, – закрываешь глаза, сосредоточиваешься и с помощью силы одной только мысли уносишься во времени, куда захочешь.

Для подтверждения своих слов он, взяв в руки длинную, несколько изогнутую корягу, начертил возле самой кромки воды метровый круг. Вдавленные крупицы песка вперемешку с мелкими ракушками чуть пискнули, но подчинились воле человека. Тем более что тема разговора им тоже была как никогда интересна.

– Представь, мы стоим в центре круга, – в подтверждение своих слов Гордей нарисовал две фигурки человечков, – а наши мысли движутся по периметру окружности.

Мальчишка, сжав посильнее палку, вонзил её туда, где должна была гипотетически располагаться цифра двенадцать. Он до смерти испугал проползающего мимо краба, который быстро ретировался, напоследок пригрозив парочке клешнёй.

– Если наши мысли будут двигаться по часовой стрелке, – Гордей вынул палку из песка, начав аккуратно вести ею по контуру круга, – то мы, словно на машине времени, переместимся вперёд, в будущее.

В этом месте презентации мальчика Диана снисходительно улыбнулась, и на лице её образовались две обаятельные ямочки, которые втянули в себя немного тени. Заразившись игривым настроением девушки и немного порезвившись, тёмные пятнышки, не задерживаясь, со смехом поскакали дальше. Гордей, абсолютно не реагируя на шутливый вид подружки, оставался как никогда серьёзным и продолжил:

– Если ты будешь мыслить в обратном направлении, против часовой стрелки, то устремишься назад, в прошлое.

Кончик палки увлечённого лектора, развернувшись, пополз по окружности справа налево.

– Здесь же времени не существует, его попросту нет.

Теперь уже довольно раздражённая палка, резко взлетев, очутилась в самом центре круга, где ручки человечков в виде двух чёрточек соединялись.

– Ну хватит, я устала, – взмолилась Диана, – пошли лучше окунёмся.

Сцепив свои ладони с ладонями Гордея так, что их пальцы перемешались друг с другом, она практически силком потянула его в море. Парень сразу размяк, оставив в один миг роль беспокойного учёного и превратившись в обычного мальчишку, опьянённого первой любовью. Искры из его глаз брызнули в море, прямо перед длинными ногами Дианы, которая уверенно разрезала ими набегающие волны. Всего лишь через несколько секунд двое влюблённых перевоплотились в весёлых дельфинов, которые ныряли в морскую глубину и взлетали с криками ввысь, пугая пролетающих мимо бакланов.

С берега на беззаботных проказников грустно смотрели расчерченный на песке круг и два несуразных человечка. В какой-то момент времени им наскучило быть простыми каракулями на этом празднике молодости, и они тоже поднялись с песка. Круг преобразился в колесо, и двое человечков начали гонять его по пляжу, улюлюкая во весь голос.

Самая идеальная, замкнутая со всех сторон форма, не имеющая ни начала, ни конца, увлёкшись, как малый ребёнок, не переставая, катилась по часовой стрелке. Круг и не предполагал, что тем самым раскручивает потоки времени, которые втягивают в воронку две беззащитные фигурки, бегущие возле. Фантасмагория превращений коснулась этих тонких палочек, обозначающих туловище, ручки и ножки. Случайным образом в них вселились души Гордея и Дианы. Видимо, эфирные облачка, потеряв на мгновение ориентацию, не поняли, где на самом деле находятся их хозяева. Может, это была плескающаяся в волнах любви парочка, похожая на дельфинов, а может, две веселящихся и бегающих взад-вперёд фигурки, графически напоминающие людей.

Всё встало на свои места, когда Гордей и Диана вышли из моря и, уставшие, легли на песок загорать. Они закрыли глаза и погрузились в сладостную дрёму под бархатными лучами солнца, наполовину скрывшегося на другом конце земли… Их разбудил громкий детский возглас:

– Бабушка, дедушка, а море сегодня холодное? – они не поняли, к кому обращается этот ребёнок с противным голоском.

– Бабушка, дедушка, вы что, не слышите? – большие круглые глаза прямо в упор смотрели на них.

– Кто здесь бабушка и дедушка, мальчик? – раздражённо ответила Диана, нехотя приподнимаясь на локте. Перед собой она увидела веснушчатого ребёнка и действительно лежащего рядом морщинистого дедушку…

Вдруг она узнала в этом пожилом человеке Гордея. Словно его намеренно состарили, наложив килограммы грима. Он так же удивлённо смотрел на свою подругу, пытаясь понять, на каком свете находится… Начерченный на песке круг лишь только теперь понял, что натворил…

Море тем временем постепенно слизывало рисунок парня из видимости в материальном мире. Переливающиеся на солнечном свете золотистые крупинки и мелкие ракушки были готовы принять на себя творения новых художников и послушать другие причудливые идеи. И только Гордей и Диана, которые недавно отпраздновали топазовую годовщину свадьбы, не могли понять одного – на самом деле они прожили эти сорок четыре года или, может быть, когда влюблённые купались, произошло перемещение во времени? И им разом вживили память обо всех событиях и переживаниях за этот период…

В поисках Истины

Господь создал ИстинуИ сотворил её многоликой,Чтобы каждый узревший еёДумал, что Истина смотрит ему прямо в глаза,И лишь некоторые видели,Что она скромно потупила взгляд.

Белоснежные паруса с жадностью заглатывали дующие с берега потоки воздуха и уверенно гнали деревянное судёнышко в открытое море. Опытные матросы с чувством глубокого достоинства деловито управляли кораблём, обходя скрытые под водой мели и пробираясь между остро выпирающими рифами.

Только моряки во главе со старым капитаном понимали всю сложность и опасность предстоящего путешествия. На берегу толпа, махая платками и вытирая ими выступающие слёзы, с уважением устремляла свой взор на палубу. С неё, словно с театральных подмостков, знатоки морского дела слаженно и бесстрашно поднимались по мачтам и реям, убирая концы и укладывая снасти.

Исключительно на этих смельчаков жители прибрежного города возлагали последнюю надежду в разгадке тайны, которая мучила их не одну сотню лет. Они надеялись, что, возможно, там, в далёких странах и землях, смогли бы найти ответы на свои вопросы. Откуда люди пришли в это место? Зачем Всевышний, у которого и так хлопот до самой поднебесной крыши, защищает и оберегает их поселение? Почему нависшее сверху Солнце светит уже столько времени, не давая хмурым тучам и холодным ветрам проникнуть за городские стены? Вечером, сменяясь на посту, светило сдавало вахту таинственной Луне, которая с такой же заботой укрывала людей одеялом тёплой и спокойной ночи. Что такого сделали жители, что природа, руководимая Божественными силами, была так благосклонна к ним?

Морские волки долго готовились к экспедиции. Горожане построили корабль и снабдили путешественников провизией. И наконец этот день настал. Пристань не смогла выдержать столько народа, который заполонил ещё и все окрестные улицы. Весь город собрался проводить избранных. Прощание было недолгим, и корабль поплыл, двинувшись с места то ли от попутного ветра, то ли от вопросительных взглядов людей, желающих узнать великую тайну.

Долго ли, коротко ли плавал в морях и океанах парусник и наконец причалил к незнакомому берегу. Золотой мягкий песок, ковром расстеленный у кромки суши, ярко осветил судёнышко. По-видимому, это был маленький остров, не отмеченный ни на одной карте. Воды захватывали его в кольцо, воздвигнув незримую стену, чтобы скрыть райский уголок от посторонних глаз. Остров был пологим, словно круглая сковородка. Не было ни гор, ни единого холмика, в которые мог упереться взгляд. Экипаж сошёл на берег и углубился в центр загадочной территории. С трудом пробираясь сквозь заросли деревьев и лиан, моряки вышли на поляну с ярко-зелёной травой. В самом центре, скрестив ноги, сидела Она – Истина…

Её белокурые волосы спадали на плечи. Локти были широко расставлены. Кисти упирались в колени. Большие и указательные пальцы касались друг друга, создавая ореол таинственности. Той таинственности, которая воспаряла над головой Истины и создавала своеобразный купол. Очертания её нагой фигуры были настолько изящны, что у матросов и капитана захватывало дух. Но вместо вожделения у грубых морских странников возникало ощущение святости происходящего.

Было ясно, что наконец путешественники исполнят наставление горожан и раскроют тайну мистического города. Но вместо слов из уст девушки полилась песня. Она была настолько мелодичной и щекочущей самое нутро, что морякам и самим захотелось подпевать незнакомке. Песня, тянувшаяся, казалось, целую вечность, подошла к концу, и они всё узнали…

Зачем Бог оберегал их родину? К чему Солнце и Луна, соединяясь вместе, защищали город? Моряки, получив разгадку тайны от чужестранки и завернув её в старую рваную мешковину, направились назад. Но странное дело – они, познав Истину, вдруг потеряли голос. Буквально никто на корабле не мог разговаривать, и только мычание можно было услышать от капитана, командующего судном.

Прошло время, они вернулись назад. Спустившись с трапа, путешественники развернули мешковину. Но вместо долгожданного подарка от Истины они увидели только тёмное мокрое пятно. Это было всё, что осталось от растаявшего по пути гостинца. Говорить экипаж не мог, а чтобы передать увиденное на острове жестами, им не хватало воображения. Так горожане и не узнали тайны, почему Бог выбрал именно их. Вздыхая и опуская головы, люди один за другим с грустью разбрелись по домам. Физически ощущая поцелуй Всевышнего в темечко, они до самых последних дней помнили о великой загадке, которая им так и не раскрылась…

«Михаил Сотников»

Лица, лица, лица…Уходящие от нас.И Бог, подаривший человеку память,возвращающую их обратно.***Посвящается морякам, служившим на гидрографическомсудне «Михаил Сотников».

В полудрёме погрузив днище и винты в воду, гидрографическое судно «Михаил Сотников» отдыхало у причала военно-морской базы Каспийской военной флотилии. Дислоцированный на Апшеронском полуострове в городе Баку, флот защищал южные морские рубежи Союза – государства, в котором даже такие небольшие суда, как «Сотников», были пронизаны идеями высшего порядка. И это было в то время настолько само собой разумеющимся состоянием, что превращалось в обыденность. Люди и окружающие их корабли, самолёты, заводы и фабрики, незримо наделённые разумной сущностью, знали, для чего они существуют, чего хотят и что будут делать завтра. И это было ни хорошо и ни плохо, это просто было…

Поэтому, не вдаваясь в глубокие рассуждения о правильности мироустройства, «Михаил Сотников», закрыв глаза, мирно посапывал во сне. Небольшие волны, накатывающиеся на корпус корабля, еле заметно качали его, словно ребёнка в люльке. Море возле причала было сплошь покрыто переливающимися коричнево-синими пятнами мазута. Они вальяжно, словно прогулочные лодки, то подплывали, то отплывали от борта судна, распространяя специфический запах. Но «Сотникова» это не особенно беспокоило, он привык осязать «ароматы» Каспия. Они ему даже в какой-то степени нравились…

Переведённый много лет назад из далёкой Польши на Кавказ, корабль никак не мог насладиться южным солнцем, щедро делящимся теплом с окружающим миром. По странному стечению обстоятельств, когда он только сходил с верфей Гданьска, его называли «Юг». Видимо, сам Господь Бог, зная наперёд судьбу странника морей, то ли в шутку, то ли всерьёз нарёк его по-простому.

Во сне корабль видел, как проплывают в розовой дымке картинки: высокий шпиль городской ратуши, выполненной в готическом стиле, средневековые красные и жёлтые дома с полукруглыми крышами, изящный аббатский дворец с огромным прудом, Оливский собор с доносящейся органной музыкой. Величавая мелодия спускалась на Землю откуда-то сверху, освящая её своими божественными проникновенными вибрациями. На самой высокой ноте, когда мурашки по железному телу пронеслись, словно рыцари Тевтонского ордена на конях вороной масти, «Сотников» приоткрыл глаза.

Возвратившись в знойный Баку, он улыбнулся. Перед глазами моментально возникли широкие просторные проспекты, старая крепость с серыми стенами и загадочная Девичья башня, возвышающаяся прямо возле бульвара. Балтийское дождливое детство было далеко. И «Сотников», глубоко выдохнув, уютно прижавшись к пристани, продолжил сладкий сон. Последующие грёзы отражали происходящее уже в Союзе, когда высшее начальство решило, что как-то неприлично такому солидному судну иметь имя, состоящее всего лишь из двух букв.

Ему дали новое – «Михаил Сотников». В честь Героя Советского Союза, гидрографа Каспия, старшины второй статьи Сотникова Михаила Трифоновича, геройски погибшего в сорок пятом году. Жена командира полуглиссера с пронзающим номером 111 не так давно посещала судно, названное в честь её мужа. На этом моменте кадры сна корабля начали путаться и обрываться. Он окончательно проснулся…

В это время солнечные лучи беспардонно нагревали его вытянутый корпус, проникая в самые потаённые места. «Им можно», – подумал про себя «Сотников», не боясь снизить свою секретность. Гидрографический трудяга был задействован для исследовательских нужд, а также участвовал в военных действиях в качестве боевой единицы. Вот и сейчас корабль ожидал начала морских учений, которые всё откладывались. «Сотникову» не терпелось вонзить задранный нос в самое сердце Каспийского моря и с честью выполнить поставленную перед ним боевую задачу. «Как же без меня? Без меня никак. Кто же будет ставить буи, прокладывать фарватеры, собирать сведения для корректировки морских карт, помогающих безопасному передвижению судов?» «Сотников» немного перевозбуждённо встрепенулся, но, вспомнив, что всё это будет завтра, опять улёгся на мягкие волны отдыхать и набираться сил.

На корабле из экипажа осталась только небольшая дежурная команда. Даже командир, капитан-лейтенант Виталий Айриян, сошёл на берег. Сквозь тишину, обласкивающую корабль, был слышен оживлённый разговор двоих людей, доносившийся из каюты радиста. Это был сам начальник радиостанции Юрий Крикун и я, семнадцатилетний пацан, его шурин. Юра взял меня на экскурсию, чтобы я воочию увидел морские военные учения. Мы решили не возвращаться на ночь домой, как сделала большая часть экипажа, а переночевать на корабле.

А что принято делать в приятной мужской компании, особенно когда ветерок с моря весело влетает в каюту через открытый иллюминатор? Рядом слышны крики чаек, летающих в поисках добычи, и всё приправляется плеском игривых волн. Конечно, тогда на сцену под бурные аплодисменты публики должны выходить армянский коньяк, бутерброды с докторской колбасой, два красных сладких азербайджанских помидора, грузинское «Боржоми» и плитка шоколада. Вся эта царская пища красочно легла на маленький пластиковый стол в уютной каюте. Разговор шёл обо всём, и неважно, на какую тему конкретно велись дискуссии и рассуждения. Главное, что нам было интересно и комфортно.

Иногда беседа прерывалась голосом Высоцкого, который вырывался наружу из кассетного магнитофона. Разрывая воздух вокруг в клочья, Владимир Семёнович, любимый нами бард, в песнях по-своему склеивал оборванные лоскутки. Через его стихи мы видели мир, в котором жили, несколько иным. Увешанный красными флажками, отчасти карикатурный, он был насыщен хриплым голосом поэта. Казалось, слова из его песен подхватывали пузырьки из открытой бутылки «Боржоми» и поднимали их стремительно вверх. И там, у самого горлышка, воздушные бусинки с шипением лопались, как лопнет через пять лет Союз, разнося судьбы людей в разные стороны…

Юра из рубки радиста пересядет на трактор и будет бороздить не море, а кубанскую степь. Я по окончании института не стану инженером, пойдя по отцовской колее, а превращусь в обычного бизнесмена. «Михаил Сотников» снимет флаг морских сил СССР с большой алой звездой и поднимет стяг с пересекающимися синими линиями на белом фоне. Стол в каюте с кавказскими яствами, напоминающий фонтан дружбы народов на ВДНХ, превратится в поле конфликтов. Золотые статуи сойдут с овальной чаши фонтана, оставив стоять на ней свои жалкие фантомы.

Так закончится эпоха, длившаяся семьдесят лет. И будет казаться, что только для «Михаила Сотникова» ничего не поменялось. Останется то же голубое небо, то же солнце будет светить над головой, то же море будет плескаться за его бортом. Изменится только порт приписки: Баку на Астрахань. Но это лишь будет ему казаться. На самом деле Время, словно гигантская акула, заглотит корабль и перемелет в своих жерновах. В девяносто восьмом году корабль «Михаил Сотников» спишут и разрежут на металлолом. Так закончится славная служба гидрографического судна. И только круглые морские часы с корабля, подаренные Юре командиром Айрияном, будут жить и перебирать время, словно отсчитывать косточки на чётках.

Пройдёт немного лет, и разудалый кубанский казак, вскочив на коня, взмахнёт на прощанье шашкой и тоже навсегда ускачет в рассветную степь. В ту степь, заросшую полынью, с пробивающимися по весне фиалками, откуда возврата нет. Преодолев её, чтобы не скучать, под песни Высоцкого, Розенбаума и Боки, он окажется на родном Каспии. Видимо, вконец устав от сухопутной жизни, начальник радиостанции гидрографического судна «Михаил Сотников» направится в свою радиорубку принимать и отправлять радиограммы в вечность.

Рано или поздно и мы вслед за ним побредём на свои посты, отведённые Богом. Но пока идут те командирские часы, наши души будут развеваться, как флаги на тёплом бакинском ветру. И неважно, кто и где сейчас находится – на корабле или пока ожидает своего часа на суше…

Закономерности и случайности

Я спрячу закономерности в случайности.И замаскирую случайности в закономерности.Чтобы человек не скучал при жизни,Ища смыслы и бессмыслицы там, где их найти невозможно.

Валентин лежал между ванной комнатой и спальней без Сознания, Сознание при этом считало совершенно по-другому. Оно не переставало работать, словно машиностроительный завод, получивший недавно госзаказ, производя за единицу времени запланированное количество мыслей. Наблюдая за Валентином со стороны, Сознание одновременно анализировало нестандартную ситуацию и прикидывало дальнейшее развитие событий.

Минуту назад случилось то, чего не случиться просто не могло. Всё дело было в воде, в этой обычной с первого взгляда жидкости с небольшой примесью хлорки, текущей из крана. Она бежала-бежала по трубам по всему городу и наконец достигла квартиры Валентина. Вода впопыхах влетела в жилище одинокого мужчины, как будто заканчивая последний круг в многокилометровом забеге. Немного отдышавшись, живительная влага сразу метнулась в серебристый шланг душа, чтобы через малюсенькие дырочки Ниагарским водопадом низвергнуться на голое тело Валентина Ивановича. Обдав белую кожу, лишённую даже тени загара, вода проникала в складки, в выпуклые и впалые места сорокапятилетнего мужчины, даря ему приятную тёплую свежесть. Сделав своё доброе дело и не дождавшись благодарности, вода улизнула в дырку ванны, оставляя на теле капли – множественные следы своего недавнего присутствия.

Решив, что уже пора закончить водные процедуры и приступить к просмотру телевизора, Валентин развернул своё упитанное пузико, пытаясь дотянуться до вешалки с полотенцем. Но рука, вскинутая вверх, так и застыла в виде всем известного приветствия. Вместо «хай-хай» у Валентина вырвалось «хи-хи», а затем что-то связанное с гипотетической матерью, которая, видимо, должна была материализоваться и принести, чем вытереться. Но мужчина не был экстрасенсом или магом, материальный мир был близок ему, как никакой другой. Искупавшемуся гражданину пришлось самому перешагнуть борта ванны и пуститься в дорогу – в спальню, за полотенцем.

Капли с волос на вытянутой чуть вперёд голове предательски капали перед Валентином, окропляя ему путь. Шутливо разбиваясь о жёлтый линолеум в клеточку, они успели образовать впереди лужу, соединившись друг с другом в склизкое месиво. Шаг, другой. Левая нога мужчины с пронзительном визгом взлетела вверх, отрываясь от поверхности. Увидев это, правая нога, чтобы не отстать от друга, устремилась вслед, разрезая, словно ножом, пространство коридора. Сознание, до этого пребывавшее в Валентине в нежном распаренном настроении, на мгновение замерло. Оно понимало, что состояние умиления безвозвратно закончилось и наступает череда неуправляемых событий, в которых принять участие можно лишь в роли зрителя.