Вчера терзала Петухова. Сегодня его нет пока. Крутилкин посылает её в партийную газету «Коммунар».
– Не пойду. Я пришла, где головы свежие и светлые. Я к умным пришла.
Появился Петух. Уговаривает пойти её к Северухиной:
– Заместитель редактора. Все эти законы знает. Идите к ней. За стеной.
– И-и! – скривила баба губы. – Когда я была ещё маленькой, так мне сказали чистую правду: корова не лошадь, баба не человек. Не пойду к бабе!
Наша бухгалтерша Вера Григорьевна, очень солидная дама, принесла свод пенсионных законов. Тычет в какую-то строчку:
– Правильно вам начислили. Сорок два пятьдесят.
– Иди ты! Ты ж баба. Что ты понимаешь? И слушать не стану!
Шеф:
– Что за шум? Мешаете работать.
Бабка:
– Я напишу в Москву самому главному. Кто главный? Был один защитник… Хрущёв… Так его съели… Там спрошу. И на тебя напишу, – кивнула указательным пальцем Петухову. – Хоть ты умный, а бабку дурачишь.
Прибежал с анекдотом искатель Витька Щеглов:
– Армянскому радио задали вопрос: «Как добиться, чтоб жена двойню родила?»
– Применяйте копирку.
Все рассмеялись. И старуха тоже.
Праздник
Я первым пришёл в редакцию.
Пусто. Нигде никого.
Следом за мной пробрызнул Шакалинис. Увидел меня в коридоре, радостно заорал попрошайка, выставив пустую ладошку гробиком:
– Толя, дуб!
И вскинул указательный палец:
– Всего-то один дублончик!
– Отзынь! – рыкнул я. – Сначала верни пять!
Я брезгливо отвернулся и ушёл в свой кабинет.
Шеф по дикому морозу прибежал в одном свитерочке, испачканном губной помадой. Оттиски губ ясно видны. Похоже, только что из горячих гостей. Товарищ приплавился прямо с корабля на бал. Павленко накинул ему на плечи свой пиджак.
Чувствуется приближение праздника.
К вечеру в кабинете шефа расшумелся бухенвальд.[11]
Местком расщедрился.
Шеф сказал всего пять слов:
– В общем, хорошо работали. Спасибо. Выпьем.
Хлопнули по две стопки.
Пришла матёрая одинокая корректорша Марья Васильевна.
Увидев на столах бутылки и закуску, Марья Васильевна разочарованно прошелестела:
– В объявлении было только про профсобрание. А что, профсобрание уже кончилось?
– Нет, – сказал шеф. – Ждали вашего выступления.
Она гордо роется в сумочке:
– Я сейчас выступлю с документами. Я буду, товарищи, обличать!
Хохот. Марья Васильевна смутилась.
Под хлопки ей вручают стопку:
– Потопите там свои обличения!
И шеф подсуетился:
– Здесь собрался весь наш цвет. Марья Васильевна – лучший корректор мира! Зоя Капкова – самая красивая женщина! Люся Носкова – самая коварная!..
После третьей стопки Люся подсела ко мне. Мы ахнули на брудершафт. Я поцеловал её ниже нижней губы.
– У-у-у!.. – сказала Люся.
Начались танцы.
Ко мне с лёгким грациозным поклоном лебёдушкой подплыла неотразимая красёнушка Зоя:
– Станцуем?
Глянул я на её декольте глубже Марианской впадины[12] и смутился. Я не умел танцевать и пропаще буркнул:
– Нет. Я не танцую.
Жизнь вразнопляску
Тула. Вокзал. Я кассирше:
– На проходящий один плацкартный до Ростова. Но через Воронеж!
– У нас нет такого маршрута. Только через Харьков.
Тут объявили по радио, что подходит скорый на Ереван.
На платформе я подбежал к армянину проводнику.
– Возьмём этого орла? – в поклоне приложил я руку к груди. – Всего-то до Орла-Орёлика!
– Что буду иметь?
– Рупь в новых.
Он молча отшагнул от подножки. Путь открыт! Прошу-с!
Ступил я на подножку.
Улыбаясь, он шепнул мне на ухо:
– Первый ты левый клиент в последнем году нашей дорогой семилетки.
– Очень приятно. Я буду этим гордиться весь год!
В Орле я взял билет до Ростова. Через Воронеж. Уж теперь я перед экзаменами точно с полнедельки пошикую у мамушки.
До поезда было время, и я посмотрел в кино «Мадемуазель Нитуш» за десять копеек. Вагон. Старуха рассказывает соседке:
– Потешно, вразнопляску крутится наша жизня… Злая нескладица ино так закружит человека, что и ума не сложить… Ага… Вот любила девка парня. На озере катались на ногах. Он потянул её за материн кожух. Звал в сторонку от людей поцеловаться. Похоже, уж больно сильно ему хотелось целоваться, что так крепко дёрнул и оторвал рукав.
Девка и закопытилась:
– Не пойду за него. Рукав оторвал.
Кто этих баб поймёт?
Вот и моя сноха ни с чего бах:
– Уйду к матери.
Сын:
– Не ходи. А пойдёшь – тогда не приходи.
– А с кем спать будешь?
– Пень обхвачу да пересплю.
Ушла.
Был парень ходовой. Водки не пил, со всеми при встрече раскланивался, карточка его на доске при правлении… А жена ушла. Теперь ей элементы плотит.
С неделю отбыла у матери. Пришла. И мне докладайствует:
– Согласна на край света с вашим Витей!
Я и говорю:
– Опозорила наш дом… Теперько беги сама при всём своём одиночестве на той край света иль в другую там какую сторону. А с Витей пойдёт другая, не такая бесстыжая, как ты. Разве на тебе белый свет клином сшит?
Конкурс невест
У меня два брата.
Николай и Ермолай.
Ермолаю, старшему, тридцать три.
Мне, самому юному, двадцать пять.
Я и Ермолай, сказал бы, парни выше средней руки.
А Николай – девичья мечта. Врубелев Демон!
Да толку…
И статистика – "на десять девчонок девять ребят" – нам, безнадёжным холостякам, не подружка.
Зато мы, правда, крестиком не вышиваем, но нежно любим нашу маму. Любовью неизменной, как вращение Земли вокруг персональной оси. Что не мешает маме вести политику вмешательства во внутренние дела каждого.
Поднимали сыновние бунты.
Грозили послать петицию холостяков куда надо.
Куда – не знали.
Может, вмешается общественность, повлияет на неё, и мы поженимся?