Шашлык из ворон

Мы постелились, и жена долго любовалась ковром, не давая выключить свет. Ночью ковер упал, похоронив нас заживо. Спросонья мы долго не могли сообразить, что случилось. Было темно. Не хватало воздуха. Неизвестное чудовище сдавливало грудь.

— Кто здесь? — спросила жена, уколовшись о мой локоть.

— По-моему, это я, — ответил я. — И по-моему, мне плохо. Не по себе как-то. Возможно, я умираю.

— И со мной не все в порядке, — сказала жена. — Мутит. И не могу встать, мешает что-то.

— Наверное, отравились, — сообразил я. — Что мы ели на ночь?

— Ничего, — ответила жена. — Мы не успели поужинать, так как вешали ковер.

Тут мы вспомнили о ковре и поняли, что за чудище навалилось на нас. Я выполз из-под ковра и выпустил на свободу жену.

Было три часа ночи. Мы подогрели чайник, расстелили ковер на полу и, усевшись на нем по-турецки, принялись чаевничать.

— Не ковер, а чудо, — жмурясь от удовольствия, сказала жена. — Хочешь на стенку вешай, хочешь на пол стели. Как ты считаешь?

— Лучше на пол, — ответил я. — Все-таки приятнее, когда ты на ковре, а не он на тебе.

ПУТЕШЕСТВИЕ НА ЛИФТЕ

В моем подъезде два лифта — грузовой и пассажирский. За три года — таков возраст нашего дома — не было дня, чтобы один из них не стоял на приколе. Причем всякий раз ремонтом занималась целая бригада. Механики залезали в шахту, гремели там железяками, сидели верхом на лифте, поглядывая через полуоткрытую дверь на жильцов, перекрикивались друг с другом.

В тот день жена послала меня за хлебом. Вхожу в подъезд, смотрю, супруги Авазовы диван-кровать в грузовой лифт запихивают. Его только что отремонтировали, а пассажирский на ремонт поставили. Надо же что-то ремонтировать. Поэтому перед лифтом томятся в ожидании посадки еще два человека — дядя Костя, которого еще никто не видел трезвым, и Марья Семеновна с собачкой Розой. Марья Семеновна, как всегда, с ведерком в руках. А в ведерке веник и совочек. Это, чтобы за собачкой убирать. На редкость культурная старушка.

Наконец Авазовы погрузились, а за ними и все остальные.

Но Авазова говорит:

— С собакой выйдите. Все-таки ценную вещь транспортируем.

А Марья Семеновна, несмотря на высокую санитарную культуру, отвечает ей с издевкой:

— А где вы только размещаете мебель! Недели не проходит, чтобы не везли чего-нибудь!

И не вышла из лифта.

Авазова глянула на меня и на дядю Костю, ища поддержки, но не нашла ее — мы тоже не понимали, куда люди девают мебель. Авазова со злостью вдавила кнопку пятого этажа. Лифт пошел. Супруги ухватились за кресло с разных сторон, и так стояли, полусогнувшись, в ожидании остановки. Но лифт почему-то не останавливался.

— Кажется, мы проехали свой этаж, — сказала Авазова, выпрямившись.

— И мой тоже, — вставил дядя Костя.

— Смешно, но у меня такое ощущение, что мы и мой, последний этаж проскочили, — сказал я.

Роза заскулила. Марья Семеновна воспользовалась веничком и совочком.

— Что за шутки? — номенклатурным голосом пробасил Авазов. — Сейчас же остановите лифт!

Бросив кресло, он нажал на кнопку «Стоп». Лифт не остановился.

— Все, кто был в лифте, недоуменно переглянулись.

Дядя Костя надавил на кнопку вызова диспетчера.

— Слушаю вас, — сказали из динамика.

— Кажется, мы не на тот номер сели! — заорал дядя Костя.

— Пить надо меньше, — посоветовала диспетчер.

Тогда кнопку нажал я:

— Послушайте, мы едем на лифте уже минут десять. За это время можно до сотого этажа добраться. А в нашем доме всего шестнадцать.

И тут в динамике кто-то восторженно заговорил:

— Внимание! Говорит техник Стеклов из лифтремонта. Лифт в космическом пространстве! Лифт в космическом пространстве! Я только хотел испытать двигатель собственной конструкции. На реактивном топливе. Поставил его на лифт — ведь три года ремонтируем и все без толку. А он улетел.

— Что он такое бормочет! — пробасил Авазов. — Валерий… э-э-э… не знаю, Как вас по батюшке. Вы самый спортивный из нас. Наверху отдушины — встаньте на кресло и загляните в них.

По батюшке меня зовут Федорович. Я взгромоздился на кресло и прильнул к вентиляционным отдушинам.

— Темно, как ночью, — прокомментировал я увиденное. — Вообще-то на космос похоже.

— Какой еще космос! — возмутилась Марья Семеновна. — Я только обедать собралась. У меня суп на маленьком огне варится.

— Товарищи космонавты! — донеслось из динамика. — У микрофона изобретатель космического лифта Стеклов. Поздравляю вас с выходом на орбиту!

Дядя Костя загоготал:

— И мы тебя, Стеклов, поздравляем. Впервые в космос запущено кресло-кровать. И пол-литра «Стрелецкой».

Он извлек из пиджака бутылку, но она выпорхнула у него из рук и повисла в воздухе. Вслед за ней оторвался от пола и дядя Костя. Все остальные тоже взмыли в воздух. Авазов, номенклатурный работник министерства, несолидно дрыгая ногами у потолка, ударом головы отпасовал кресло-кровать в сторону супруги, и та прижалась к нему всем телом.

— Береги полированные части! — скомандовал Авазов, упершись ботинком в мое ухо.

Роза плавно спланировала на Авазову.

— Высадите собаку! — закричала Авазова. — Она щекочет меня хвостом.

— Еще не остановка, — сказал дядя Костя, изловив «Стрелецкую».

— А будет остановка? — спросила Марья Семеновна с надеждой.

— Товарищи космонавты! — снова заговорил в динамике изобретатель Стеклов. — Возвращение на Землю я предусмотреть не успел. Мне очень жаль, но вы превратитесь в спутник нашей планеты. Через некоторое время вы войдете в плотные слои атмосферы и сгорите.

— У нас очередь на гарнитур подходит! — забарабанила Авазова в стены лифта.

— А у меня завтра совещание, — боднул динамик Авазов.

— А я суп на плите оставила, — сказала Марья Семеновна. — Картофельный. С красным перчиком.

— А я собирался пить бросить, — загрустил дядя Костя.

— А меня жена запилила: мало денег ношу. Поэтому мне все равно куда. Хоть на околоземную орбиту, хоть в «черную дыру», — радостно сообщил я.

— В какую дыру? — испугалась Марья Семеновна.

— В черную. Есть такие звезды. Они сужаются и затягивают в себя все, что им попадется под руку. Друзья! — обратился я к присутствующим. — Самое время выбрать командира нашего космического лифта. Какие будут кандидатуры?

— Кроме вас, некого избрать, — сказал мне дядя Костя. — У Авазовых — кресло, у Марьи Семеновны — Роза, у меня — «Стрелецкая».

— Если других предложений нет, прошу голосовать, — сказал я.

Меня выбрали единогласно, и я решительно взял бразды правления в свои руки:

— Наша задача продержаться подольше. Возможно, какой-нибудь космический корабль и возьмет нас на буксир. Наша провизия — хлеб, который я только что купил в булочной. Хуже с водой — вместо воды у нас бутылка «Стрелецкой».

— Не у нас, а у меня, — поправил дядя Костя.

— Слово командира закон! — отрезал я. — Прошу сдать бутылку Марье Семеновне, которую назначаю главным хранителем хлеба и воды.

— А не скормит она хлеб своей ненаглядной Розе? — засомневалась Авазова.

— И еще, — продолжал я сурово. — Всяческие недружелюбные намеки, подковырки и грубые выпады в космосе отменяются. У кого несовместимость, будьте добры преодолеть ее. Товарищи Авазовы, как вас зовут?

— Тихон Христофорович и Софья Андреевна, — представился сразу за двоих Авазов.

— Очень рад! — сказал я, горячо пожав руки супругам. — Хорошо еще, что нас забросили в космос, а то и не познакомились бы. Софья Андреевна! Прошу любить и жаловать собачку Розу. Она полноправный член нашего экипажа.

— Роза, дай лапку Софье Андреевне, — сказала Марья Семеновна.

— А вы, Марья Семеновна, — распорядился я, — дайте лапку… вернее, руку Тихону Христофоровичу. И, кстати, если люди питают слабость к хорошей мебели, — это вовсе не порок. Одни любят собачек, другие — мебель.

— Уже начинает жажда мучить, — прохрипел дядя Костя.

— Сначала перекусим, — сказал я.

— Вообще-то полагается наоборот, — оживился дядя Костя.

— Никаких наоборот, товарищ дядя Костя, — охладил я его. — Здесь «Стрелецкая» не для веселья, а для того чтобы запивать пищу. Представьте, что это не водка, а «Нарзан».

Марья Семеновна выдала каждому по маленькому кусочку хлеба.

— К сожалению, нас забросили в космос без стакана, — посетовал я, распечатывая бутылку. — Пить будем из горлышка. По одному глотку.

Бутылка пошла по кругу. Авазовы, хлебнув «Стрелецкой», преобразились. Софья Андреевна разрумянилась и заулыбалась.

— Удивительно симпатичная собачка! — влюбленно уставившись на Розу, восторгалась она. — И как я этого раньше не замечала!

Тихон Христофорович, обняв дядю Костю, затянул:

— Валенки, валенки…

Мы все дружно подхватили эту не совсем космическую песню:

— Эх, не подшиты, стареньки…

И вдруг двери лифта открылись, и Марья Семеновна, стоявшая у дверей, вывалилась наружу.

— Человек в открытом космосе! — заголосил дядя Костя.

— Человек на пятом этаже, — сказал кто-то мрачно из космоса.

Мы осторожно выглянули из лифта. И первым делом увидели какого-то паренька в спецовке. Потом бросились в глаза обитые дерматином двери квартир.

— Стеклов я, — представился паренек.

Высыпавшись из лифта, мы стали обнимать Стеклова.

— Товарищ изобретатель! Разрешите доложить! — торжественно отчеканил я. — Первый в мире космический лифт благополучно совершил мягкую посадку в заданном районе второго подъезда.

— Вольно, — поморщился Стеклов. — К сожалению, я ошибся — вы никуда не летали. А мотались безостановочно, как челнок, между пятым и шестым этажами. Мой двигатель не смог вывести лифт на космическую орбиту. Хотя и создал, судя по вашим репликам, эффект невесомости.

— Обидно: мы только начали находить общий язык и уже посадка, — огорчился Тихон Христофорович.

— Приглашаю всех на картофельный суп, — сказала Марья Семеновна, первая в мире женщина, побывавшая в открытом космосе.

Весь экипаж космического лифта, водворив кресло-кровать в квартиру Авазовых, дружно отправился к Марье Семеновне на суп.

ШАШЛЫК ИЗ ВОРОН

Если бы я был царем, я пообещал бы полцарства тому, кто сможет вызвать удивление на лице моей пятилетней дочери Ксюши. Чтобы удивить ее, надо быть сказочным Иванушкой-дурачком или хотя бы академиком. Мне, рядовому отцу, это не под силу.

В три года я повез ее на море. Увидев впервые море и горы из окна автобуса, Ксюша скользнула по ним взглядом и принялась разворачивать карамель.

— Ксюша, ты не думай, это не наша дачная речка Лебедянка, — засюсюкал я. — Это и есть море.

— Вижу, что море, — хрустя конфетой, сказала Ксюша. — Я знаю: у моря нет второго берега.

— А горы-то! Посмотри только на них, дочка! Огромные, как великаны! — лез я из кожи.

— Великаны огромнее, — с уверенностью сказала Ксения. — В одной сказке великан выше неба.