Шашлык из ворон

ЭДУАРД ПОЛЯНСКИЙ

ШАШЛЫК ИЗ ВОРОН

*

Рисунки Г. ОГОРОДНИКОВА

© Издательство «Правда».

Библиотека Крокодила. 1982 г.

Автошарж

Сатирико-юмористическая биография Эдуарда Полянского началась 16 лет назад, когда он поступил на службу в «Крокодил». О предшествующих 26 годах автор весьма сожалеет, так как они прошли вдали от веселого цеха. Хотя, надо сказать, что цеха, в которых ему довелось трудиться (токарный, наборный и др.), также не были лишены сатирико-юмористического начала. Порой и в этих цехах автор не чурался смеха. Что в конце концов и привело его в «Крокодил».

СЛАВНЫЕ РЕБЯТА

Сам я не пью, но изымите из продажи спиртные напитки, и жизнь моя сделается неполноценной. Без привычного окружения пьющих я быстро зачахну. Они всегда были рядом со мной, вселяли в меня бодрость и оптимизм.

Особенно это касается моих соседей. В последние пятнадцать лет я трижды менял место жительства, и всякий раз судьба одаривала меня соседом-выпивохой.

Сначала я жил в двухкомнатной квартире с подселением. Это наилучший вариант коммунальной квартиры, но многое зависит и от того, кого к вам подселят. Если это старушка или непьющий аспирант, то в пределах своей квартиры вы обречены на нудное существование, от которого у вас через годик-другой начнет звенеть в ушах, а от постоянного пересыпания вы всегда будете ощущать приподнятость духа, что не приведет к добру: вы либо женитесь, либо, что еще хуже, начнете сочинять стихи.

Мне с соседом повезло: его выгрузили из машины вместе с мебелью и, подняв на пятый этаж на руках, словно шкаф, швырнули на узлы.

Утром, протрезвев, он решил, что находится в вытрезвителе, и некоторое время называл меня гражданином начальником. А когда сообразил, где находится, схватился за узлы и первым делом извлек на свет божий бутылку водки.

— Выпустим джинна на свободу? — довольно образно спросил он.

Узнав, что я совсем не пью, он очень удивился и долго разглядывал меня, как реликтовое существо.

— Чем же мы будем заниматься по вечерам? — растерянно спросил он.

— Когда в шахматишки перекинемся, а когда и о последних научных достижениях поболтаем, — ответил я.

Насчет достижений я попал в точку. Новости науки моего соседа, которого звали Потапыч, крайне занимали. Правда, как выяснилось впоследствии, на определенной стадии опьянения.

В зависимости от количества выпитых условных рюмок — условных, потому что Потапыч пил только из стаканов, — интересы его менялись. Одна треть бутылки — это беседы о науке. Две трети — бренчание на гитаре, бутылка — педагогическая деятельность, направленная на мое перевоспитание, бутылка и одна треть — лирические воспоминания, бутылка и две трети — полив цветов.

Благодаря Потапычу кругозор мой заметно расширился. Где-то в полночь я получал любопытную информацию о явлениях, происходящих в созвездии Тельца после вспышки там сверхновой звезды, в час ночи прослушивал полную трагизма песню об одном воре-карманнике, который мечтает о встрече с возлюбленной, но встретиться им не суждено — когда на воле он, она в тюрьме, освобождается она — он снова садится. Около двух часов Потапыч вешал гитару на гвоздик и вел разговоры о коллективизме («не пить — это вызов обществу»). Мне было очень стыдно, всей душой хотелось восстановить утраченную связь с обществом, но, увы, индивидуалистические наклонности все-таки брали верх.

Убедившись, что я не поддаюсь перевоспитанию, Потапыч ударялся в лирику и с нежностью вспоминал своих бывших собутыльников, которых он потерял после переезда. А глотнув следующую порцию, впадал в сентиментальность и с умилением на лице поливал мои цветы (за неимением своих).

Как видите, до звона в ушах мне было далеко, пересыпание также не грозило.

Потом я получил однокомнатную квартиру. Веселый человек Антон, или Антик, как его звали многочисленные друзья, жил подо мной. Меня его друзья привыкли видеть в трусах, так как, путая этажи, частенько звонили в мою квартиру. А визиты Антику они предпочитали наносить ночью.

Через некоторое время я догадался повесить на свою дверь объявление: «Антик живет этажом ниже». Но и объявление не всегда срабатывало. Приятели Антика все равно вытаскивали меня из постели. Они понимали, как скучно мне одному, жалели меня и потому из врожденной деликатности делали вид, что не замечают записки.

В то время я писал диссертацию и был крайне признателен этим славным ребятам за бессонницу, которой они меня одарили. В результате, работая и по ночам, я защитился вдвое быстрее. На защите чуть ли не каждую фразу я завершал странным словосочетанием «где-где». Профессору сначала показалось, будто я от волнения потерял оппонента и спрашиваю, где он, но затем сообразил, что это я от переутомления заговариваюсь.

А гдегдекание мое объяснялось просто. Антик, как и Потапыч, любил музыку. Но услаждал он свой слух не щипковым инструментом, а проигрывателем. Любимая его пластинка с песней про Вологду и крутилась целые сутки. Помните? В этой песне певца как бы заедает на Вологде: то у него получается Вологда-гда, то Вологде-где. Ну, и я так полюбил эту песню, что, пока не переехал на новое место, при любом удобном случае гдакал и гдекал.

А переехал я в дом-новостройку, поселившись в нем одним из первых. Поселился и по ночам слушаю, где-где раздадутся дорогие сердцу звуки. Раздались сверху.

Зовут его дядя Костя. Он играет на гармошке и пляшет. Все пьющие люди музыкально одарены. Иногда дядя Костя приходит ко мне и просит рубль. Это несколько скрашивает мое существование. Я даю ему рубль насовсем и прошу разнообразить репертуар. По моим заявкам дядя Костя разучил несколько новых плясовых мелодий. Думаю, и докторскую напишу в рекордно короткий срок.

АНОНИМКА

Пока мне не стукнуло сорок, никто не удосужился написать на меня анонимку. Отчасти это было обидно: на других пишут, а я чем хуже? Ведь что-то анонимщиков привлекает в людях, хватает за живое, а я, очевидно, всю жизнь был для них пустым местом.

И на тебе — написали. Да так много и подробно, что у меня начисто обида прошла: недаром столько лет ждал. И облик у меня из этого документа вырисовывался колоритнейший.

Оказывается, я отлавливаю у себя дома тараканов, которых специально культивирую, скрещивая черных с рыжими для получения особо вредного вида, и, посадив их в спичечные коробки (по пять штук), подбрасываю в портфели сослуживцев. Именно этим и объясняется тот факт, что в домах наших работников в последнее время расплодились тараканы. Особенно активно я снабжаю насекомыми нашего директора.

Моя близкая родственница, а точнее двоюродная сестра моей первой жены, приобрела импортный унитаз голубого цвета, а поскольку данный прибор — моя давнишняя мечта, в чем я неоднократно признавался своим коллегам, не свидетельствует ли это о том, что я вот-вот брошу свою вторую жену и вернусь к первой?

Кроме того, недавно меня застукали с Клавдией Антоновной, нашей секретаршей. В надежном месте хранится магнитофонная запись нашего разговора. Дословно приводится записанный текст:

— Нет ли у вас, Клава, синего карандаша?

— Синего нет, есть красный (произнесено кокетливо).

— А нет ли у вас, Клава, дырокола?

— Дырокол есть, но он неисправен (произнесено с большим чувством).

— А не пойти ли нам, Клава, пообедать?

— С огромным удовольствием! (Произнесено со страстью.)

Из этого разговора само собой вытекает, что я соблазняю беззащитную женщину.

Далее. Месяц назад по соседству со мной ограблен хозяйственный магазин. В ту ночь мне звонили домой. Телефон не отвечал. Нет никакого сомнения, что шайка грабителей, состоящая из меня и моей жены, проникла в магазин и унесла ценностей на общую сумму 725 рублей 11 копеек. Уличают нас следующие обстоятельства: после ограбления магазина моя жена постоянно стирает (надо же изводить награбленный порошок!), сам я все время что-то заколачиваю (а иначе куда девать пятнадцать ящиков гвоздей, похищенных из магазина?).

И вообще я подпольный миллионер. На работе обедаю подозрительно скромно. Ем каши и паровые котлеты, чтобы подчеркнуть свою финансовую несостоятельность. Но иногда я не выдерживаю и, забыв о конспирации, беру роскошную закуску, цыпленка-табака и прожигаю трешник. Это и выдает меня как подпольного миллионера.

— Ну что скажешь? — спросил директор, ознакомив меня с письмом.

— Рад, что наконец-то обратили на мою скромную персону внимание, — признался я. — А то как вол вкалываешь и никто доброго слова не скажет. Вы, например, товарищ директор, больше двух лет не интересовались моей особой. Я крайне признателен автору анонимки — он организовал нашу встречу. Благодарю его и за высокую оценку моих деловых качеств.

— Не спятил ли ты, братец? — изумился директор. — Какой-то негодяй мажет тебя дегтем, а ты его благодаришь!

— Пусть мажет, — сказал я. — Но одновременно он аттестует меня как башковитого, энергичного человека. Чтобы обчистить магазин, нужно и план ограбления заранее набросать и продумать все детали, нужна смелость. Вы, товарищ директор, на одном собрании назвали меня робким, неинициативным. А я не робкий, я скромный. И не выставляю напоказ свою деловитость. Выходит, этот клеветник лучше разобрался во мне, чем вы, товарищ директор.

— Странная любовь к анонимщик? — вздохнул директор. — Лично я не намерен принимать всерьез эту пакость.

Он скомкал письмо и швырнул его в корзину. Я вскочил, достал из корзины письмо и, разгладив его, положил перед директором.

— А лично я требую дать ход этому сигналу, — решительно сказал я. — И выяснить, наконец, инициативный я или нет. Что-то мне до сих пор не встречались неинициативные миллионеры!

— Мне они тоже не встречались, — признался директор. — А скажи, братец, действительно у тебя таракашки водятся?

— Водятся, — подтвердил я. — Могу подбросить пяток. В спичечном коробке.

— У меня своя популяция, — сказал директор. — Более древняя. Ты здесь ни при чем. Не было у тебя и романа с Клавдией Антоновной — у нее второй год роман с другим сотрудником. Но это ее дело, тем более холостая она. Магазин ты не грабил — его вообще не грабили. Каждый имеет право на мечту. Ты мечтаешь о голубом унитазе — и на здоровье! На подпольный бизнес у тебя не остается времени, так как, по моим сведениям, ты все вечера репетируешь в нашем клубном оркестре. Так стоит ли выяснять, что и так ясно? Даже главк, откуда спустили анонимку, не настаивает на разбирательстве.

— Стоит, — сказал я. — И обязательно с ответом главку.

Я добился своего. Директор образовал комиссию по проверке анонимного сигнала. Был составлен ответ в главк. Чтобы показать, что анонимка насквозь лживая, авторы ответа всячески превозносили меня как ценного работника и образцового семьянина.

В главке получают ответ и недоумевают. Странно, говорят, директор треста на прошлой неделе в жилетку плакался: некого, дескать, на зава отдела выдвинуть. А тут такой ценный кадр пропадает. И опыт какой — двадцать лет на одной должности.

Так я стал руководителем отдела. С помощью анонима, который вовремя меня заметил.

Спасибо тебе, неизвестный друг!

ШТАМП НА ВОДОПАДЕ

Меня назначили директором дома отдыха. Вступив в должность, я распорядился:

— Принесите простыню!

Почему-то лица у всех вытянулись. Но приказание мое выполнили. Внимательно осмотрев простыню, я сказал:

— Все, больше так работать не будем. Иначе вы меня по миру пустите.

Присутствующие уставились на простыню, пытаясь понять, почему я сделал такое решительное заявление.

Я передал простыню кастелянше:

— Будьте любезны, отыщите опознавательный знак дома отдыха.

Кастелянша долго вертела простыню, пока не обнаружила в уголке маленький треугольный штампик. Я взял ножницы и отрезал его.

— Чик — и нету, — сказал я. — Современный отдыхающий вполне додумается.

И, потребовав штамп, я разукрасил простыню по диагонали треугольничками.

— Прошу немедленно проштамповать все постельное белье, — энергично сказал я. — А также одеяла, покрывала и шторы.

Со штампиком в руках я начал обход своих владений. В вестибюле мне бросился в глаза пейзаж в рамке.

— Не вижу, чья картина, — огорчился я.

— Саврасова, — подсказали мне. — «Водопад» называется.

— Догадываюсь, что не Монэ, — блеснул, я эрудицией. — А где штамп дома отдыха?

— На обратной стороне.

— Что за наивные люди! — удивился я. — Любой отдыхающий может смело вешать эту картину в своей квартире. И никто не догадается, что она ворованная.

И я поставил штамп непосредственно на водопад. Точно так же я поступил с произведениями Шишкина, Репина, Айвазовского и современных авторов.

В столовой мне радостно сказали:

— Ну, тут-то у нас все в порядке. На ложках, вилках и ножах, как видите, характерные дырки.

— Вот именно, характерные, — покачал я головой. — Такие дырки встречаются в любой столовой. Нам нужны свои, оригинальные дырки. Чтоб отдыхающий, уличенный в краже, не смог отпереться. И сказать, что украл не у нас.

Обследовав мебель, я велел перевесить инвентарные бирки на самые видные места.

— Впрочем, для мягкой мебели это не выход, — задумался я на минутку. — Обшивка на диванах все равно остается незащищенной. Ее надо метить особо.

И, подышав на штампик, я нашлепал несколько фирменных треугольничков на диванных подушках.

Но больше всего меня поразили ковры. Они лежали на полу без всякой страховки. Сворачивай и уноси.

— Безобразие! — возмутился я. — Никакого чувства ответственности. А пропади хоть один, нам за год не расплатиться. Записывайте: изготовить цепи и приковать ковры к радиаторам водяного отопления.

Когда обход здания подходил к концу, я сказал:

— Вроде бы чего-то не хватает. Да, между прочим, что-то я не вижу этих… как их… отдыхающих.

— Почти все сбежали на соседнюю турбазу, — объяснили мне. — Питание им, видите ли, не подходит. Изжога, говорят, от него и ночные кошмары. Развлечения, говорят, однообразные. Шашки и домино, домино и шашки. Культработник от пьянства опух.

— А это кто с чемоданом? — показал я на спускающегося по лестнице мужчину.

— Последний отдыхающий бежит, — ответили мне.

— Задержать! — приказал я.

Беглеца схватили и привели ко мне в кабинет.

Я опустил штамп на штемпельную подушку и затем неожиданно для всех припечатал его ко лбу отдыхающего.

— Теперь не сбежит, — уверенно сказал я. — Будем метить и клиентуру. А от турбазы категорически потребуем, чтоб с нашей меткой не брали. А то ишь до чего дошло! Уже и отдыхающих воруют!