Бронзовая Жница

— Угомоните её кто-нибудь, — проворчала Эйра Угрюмая, которая никак не могла достать соринку из глаза. Она крючилась перед напольным зеркалом и так, и эдак, и Эйра Трепетная подставляла ей плошку с водой то с одной, то с другой стороны, очень переживая за процесс.

— Большая часть солдат пойдёт всё равно в «Синицу», — вздохнула Эйра Рыжая, которая подбирала тафтяной халат такого же благородного холодного оттенка, как и её локоны. Рыжие ценились особо за сходство с легендарной Моргемоной, волосы которой барды называли «сотканным из пламени молодого дракона».

— В «Синице» девушкам вообще не платят, они там все за еду работают, — пробормотала Эйра Трепетная и всё-таки помогла подруге вытащить соринку. Та, ругаясь, прямо голышом пошла через остальных до своего будуара.

— Не все, а почти все, — поправила её Эйра Болтливая. Она остановилась у окон подле входных дверей и покрутилась у занавесок.

Людная улица грохотала повозками, свистела бичами и галдела множеством голосов. Мечей Мора было ещё не видно; их чёрные плащи любая узнала бы издалека.

Жестокие, но богатые головорезы маргота были желанными гостями в любом борделе.

— Потому что некоторые работают там с возможностью бывать у лорда в особняке, — продолжила Эйра Болтливая, накручивая жёсткие кудрявые локоны на палец. Русая, большеглазая, это была одна из самых молодых девушек «Дома», но уже казалась его неотъемлемой частью. — Это стоит дороже любых рьотов, бронзовых или даже серебряных.

— …сказала Болтливая, хотя за нас дают по золотому, — фыркнула Эйра Ехидная.

Из-под бархатного полога выскользнула Эйра Чёрная. Словно пантера, она аккуратно прошла половину гостиной, чтобы дойти до кухни, но остановилась, прислушиваясь к остальным.

— Маргот в этот раз придёт к нам, вот увидите! — заверяла Эйра Болтливая.

— И потом отдаст всех, кого выбрал, своим командирам, — сетовала Эйра Угрюмая — черноволосая, с удивительными раскосыми глазами, которые в народе называли лисьими. — Сам он предпочитает девок из «Синицы».

— Да почему!

— Он сам когда-то помогал тамошней маман набрать побольше куртизанок. Видимо, привык.

— Это дурная привычка!

— Скажи ему об этом, — усмехнулась Эйра Смешливая. — Жница, ты бывала у маргота — намекни Болтливой, что она от него без языка может вернуться с такими советами!

Эйру Чёрную в «Доме» называли Бронзовой Жницей. У каждой было красивое поэтическое прозвище, вроде Пылкой Пантеры или Сладкоязыкого Соловья. Но темнокожей девушке её кличка действительно подходила.

Это была чёрная женщина в чёрном, с чёрными волосами. Высокая и могучая, будто воительница со старинных гобеленов. В Брезе встречалось немало чернокожих беженцев из Цсолтиги: пустынная страна бедствовала от мечей лихих чужеземцев и заморозков, и многие приезжали в Рэйку. Но у них были характерные широкие носы и губы, а лицо Жницы было очень утончённое, можно даже сказать — аристократическое.

«Жница Схаала», — думали о ней те, кто видели её на улице. — «Жрица Бога Горя, идущая проводить погребальные ритуалы».

Эйра Чёрная была черна с ног до головы, но лучи солнца бурыми отблесками скользили и по волосам, и по коже. Она была целиком одного и того же оттенка, словно отлитая из бронзы статуя.

Только в тёмных глазах золотинка была ярче, чем везде.

— Маргот и разговорчивых к себе приглашает, — сказала Эйра Чёрная. — Под настроение. Но те, что в «Синице», куда больше нашего умеют — так он говорит.

— Я с одной из них подралась, — гордо сказала Эйра Злая и вздёрнула курносый нос. — Она убеждала меня, что можно раскрыть рот до такой степени широко, что…

— Хватит! — прервал их споры звучный голос хозяйки.

Эйра Почтенная вышла в гостиную. Это была женщина сорока лет, видавшая в своей жизни расцветы и упадки Брезы, но не утратившая любви к людям и к своим работницам. Она ласково называла их «дочками», не отдавала их мужчинам с дурной репутацией на дом и каждую пыталась к двадцати годам пристроить состоятельному покровителю.

Всех девушек называли Эйрами, потому что у большинства проституток не было имён; а Эйра было привычным сокращением имени любой простолюдинки, кое имело в себе букву «р». В своём роде Эйра переставала быть Эйрой лишь тогда, когда обретала некий статус или уважение. Так было и с Почтенной — всю жизнь она откликалась на «Эйру», но звали её на самом деле Грация. И вряд ли кто-то стал бы уважительно называть по имени бордель-маман.

Грация была действительно весьма изящна. Каждый её шаг походил на кошачий, а каждая улыбка озаряла её лицо светом и столь манящей многозначительностью, что годы стирались в один миг.

Грация коснулась веером края своих волос в сеточке и сказала назидательно:

— Я который раз говорю вам, дочки, не сравнивать «Дом» с «Синицей».

— Но они правда умеют больше, — вздохнула Эйра Печальная, тусклая романтичная девушка, что когда-то мечтала быть артисткой — как и многие здесь. — Мне от слухов про их трюки жутко делается.

— А в Гангрии в борделях дрессированных обезьян держат, — осадила её Грация. Девушки поубирали ноги с её пути, чтобы она могла спокойно пройти в центр гостиной. — И это ничего не значит. Мужчины вырастают. В восемнадцать маргот развлекался со всеми двумя дюжинами работниц «Синицы» и с парнями из «Сокола», после — стал довольствоваться четырьмя девушками, а теперь и к нам захаживает. Потому что…?

И она посмотрела на своих полураздетых воспитанниц внимательным зелёным взглядом. Но ни одна не ответила.

— …потому что — вспоминайте уже мои уроки! — взрослому мужчине ваше тело интересно куда меньше, чем на заре молодости. Мужчину надо, во-первых, пожалеть…

— Пожалеть, — оскалилась Эйра Печальная. — Его-то, маргота, пожалеть.

Морай угнал в рабство её единственных родичей из окрестностей Таффеита, родителей разорвала его свора, а она, спасаясь, прыгнула через канаву и напоролась на сук. У неё остался длинный шрам на внутренней стороне бедра. Она ненавидела лорда Тарцеваля всей душой.

— Жестокие люди заслуживают лишь одной жалости — что они не поняли, как жить в этом мире, — согласилась Эйра Чёрная рассудительно.

Эйра Ехидная развела руками и с усмешкой посмотрела на неё.

— Тш-ш! Жница сейчас прочитает нам проповедь!

Жница рассмеялась. Хотя и не слишком искренне.

Девушки попадали в «Дом» по-разному. Это сейчас сюда стремились, и женщины предлагали Грации своих дочерей ради их лучшей жизни. А раньше Грация не брезговала практиками любой маман: она заманивала к себе одиноких путниц, выкупала молодых девушек у торговцев людьми и даже, говорят, занималась шантажом.

Нельзя было судить со всей уверенностью, но сейчас, похоже, Грация раскаивалась за эти методы. Она не любила упоминать о том, что некоторых купила с рук — как и Жницу.

Первая хозяйка приобрела Жницу у настоятеля схаалитского приюта. Как часто бывало в Рэйке, сироты росли под присмотром церкви. Из всех трёх богов Схаал покровительствовал самым убогим, больным и ненужным. Поэтому их там не учили ни читать, ни писать; и после монастыря никому не нужные люди в чёрных обносках знали лишь несколько погребальных ритуалов — а также складно попрошайничали во имя Владыки Смерти. Обучение завершалось жреческой клятвой, которую давали примерно в возрасте пятнадцати лет.

Но со Жницей вышло иначе. Когда она подросла, её и её ровесниц от десяти до двенадцати лет настоятель распродал по борделям.

Жница долго ходила по рукам. За необычную красоту девушки платили сравнительно дорого, и ей удалось избежать падения на самое дно — она попадала в постели лишь весьма состоятельных ростовщиков, рыцарей или служащих. Но никто не хотел иметь с ней дело слишком долго.

«Схаал словно ходит за ней рогатой тенью», — подмечали её коллеги по искусству любви. — «Она говорит сама с собой по ночам и вечно лезет копать сырую землю».

Принеся прибыль одному публичному дому, она быстро оказывалась неинтересна из-за своей молчаливости. А после начинала смущать своих хозяек своими странными привычками. В конце концов они спрашивали её, откуда она, и девушка отвечала честно: «Из схаалитского монастыря».

Тогда маман бледнели и сбагривали её куда подальше. Среди них почему-то встречались крайне суеверные, набожные женщины, которые не хотели видеть у себя воспитанницу Бога Горя, что, по слухам, приманивало в дом смерть. И, в сущности, оскорбляло самого Бога Горя.

Но госпожа Грация не считала, что после стольких лет в работе Жница ещё может считаться жрицей Схаала. Она охотно купила девушку за пятнадцать золотых рьотов и очень гордилась ею. Она предложила её марготу в первый же лунар и даже получила за это определённое снисхождение с его стороны; но задумчивая чёрная куртизанка не заинтересовала лорда настолько, чтобы сделать её одной из своих фавориток. И Грация тоже стала задумываться о том, не задарма ли она держит Жницу.

Однако та придавала «Дому» некий шарм загадочности и сразу притягивала взгляд тех, кто приходил впервые. О «Чёрной Эйре из Дома» часто упоминали эстеты среди разбойников и вольные художники.

По крайней мере один раз она была интересна любому, кому была по карману ночь за один золотой рьот. Но её глубокий взгляд пробирал до жути, и гости в следующий раз предпочитали ей кого-нибудь поразговорчивее и повеселее.

«Не могла бы ты быть попроще с мужчинами?» — как бы невзначай спрашивала Грация у девушки. — «Они же пугливые, им кажется, ты смотришь им в душу. И они не хотят приходить за тобой повторно».

«Но по крайней мере первый раз они же приходят», — резонно возражала Жница.

Словом, она уже столько лет была в этом ремесле, что от проповедей в её памяти остались только бессмысленные обрывки. Лишь горьковатое напоминание о том, что боги даже собственных воспитанников не защищают от подобной судьбы.

— Мессы не будет, — она развела руками перед остальными Эйрами. — Вместо этого всем положено по сочному апельсину.

— Эй! — Грация стукнула её веером по лбу. Она была воспитаннице ростом по плечо, но её авторитет не позволял смотреть на неё свысока. — Ничего вам не положено. Уже час до открытия остался, а вы ещё все в неглиже и половина не причёсаны.

— Так что там после пожалеть-то было? — высунулась из своей комнаты Эйра Хитрая, чтобы потянуть время.

Грация попалась на крючок и пустилась во вдохновлённые наставления:

— После пожалеть — послушать их истории о том, как они воевали, сколько врагов победили… и не восхищаться, как учат в «Синице»! — строго добавила она. — Восхищение слишком наигранно. Сперва выслушайте как следует. Задавайте вопросы. Интерес — это лучший восторг. Откровенно говоря, парни из «Сокола» чуть ли не просят продемонстрировать приёмы, которыми гость побеждал своих врагов, и выводят шуточную дуэль на уровень должной близости… но вы, милочки, никогда так не делайте! Мне хватило той потасовки, что устроила Злая, когда гость попросил его отлупить, но не знал, на что она способна.

«Грация когда-то обреталась при дворе маргота Минорая», — вспомнила Эйра-Жница. — «Она знает придворные манеры. Леди учат развлекать мужчин разговорами, и она подсмотрела это у них».

— Слушайте, запоминайте и лишь потом выбирайте из всего услышанного то, чем мужчина бахвалился больше всего. Тогда напомните ему об этом — и похвалите.

— Очень умно! — обрадовалась Эйра Болтливая. — Я так и сделаю, когда попаду к марготу.

«Если он сюда вообще заглянет», — подумала Эйра-Жница.

Грация похлопала в ладоши. Девушки повставали с мест и замельтешили. Каждая заскакивала в свою комнату, находила там свои тафтяные мерцающие одежды, накидывала их — и выбегала снова, к зеркалу, чтобы примерить поверх пелерины, накидки или какие-нибудь тяжёлые украшения из речного жемчуга и пирита.

Эйра тоже собралась уходить, чтобы облачиться в слитное чёрное платье, что не имело глубокого декольте, но столь скульптурно облегало её высокую фигуру, что сидело на ней лучше всего. Но её тёмную руку схватила Печальная.

— Жница, — сказала она тихонько и повернулась к ней боком. — Серёжка зацепилась за ворот… поможешь?

Эйра молча кивнула и взяла край её серёжки с какой-то стекляшкой внутри. Мало кто из куртизанок, даже имея при себе настоящие золотые цепочки, надевал их ради клиентов. Мужчины имели свойство рвать на девушках украшения в порыве страсти.

Пока Эйра возилась, Печальная сказала ей тихо:

— У меня есть толстый браслет из пирита, «кошачьего золота»… но совершенно нет настроения его надевать. А тебе к чёрной коже пойдёт: у него холодный червонный оттенок, как и у тебя по вечерам. Хочешь?

— Хочу, — улыбнулась Эйра. Её белые зубы ярко сверкнули из-под кофейного цвета губ. — Люблю пирит. Он замещает кости в останках людей и животных. Превращает мертвецов в золото. Представляешь?

Печальная широко распахнула глаза. Посмотрела на неё с испугом. И спешно передала ей свой браслет. Тяжёлый и холодный, он прелестно сел на руку Эйры.

«Такое носят чёрные женщины Цсолтиги», — любовно подумала Эйра. — «Это немного роднит меня с родиной предков, пустынной и далёкой».

Не замечая впечатления, которое произвели на Печальную её слова, Эйра отправилась в свою комнату. После реставрации годовой давности та была сделана под неё. Окно перекрашено в витраж с песками и голубым небом над рыжими барханами. Ковёр под ногами был тоже привезён из Цсолтиги, а в качестве характерного для той страны украшения был подсвечник из человеческого черепа.

Разумеется, Эйра убедила госпожу Грацию, что это череп обезьяны, и она купила его на рынке.

Комната была небольшой, но здесь имелось всё, что могло потребоваться. Умывальник, кадка с тёплой и холодной водой. Широкий подоконник и фигурная решётка на окне. Маленькое зеркальце, чтобы быстро привести себя в порядок. И обширная постель, застеленная хлопковым бельём.

«Работа как работа», — подумала Эйра и принялась причёсывать свои блестящие тяжёлые локоны гребнем. Резной, красивый, он был подарен ей госпожой Грацией после того, как маргот впервые пригласил её к себе. — «Но удовлетворение чужих удовольствий до дивного банально. В поиске наслаждений люди одинаковы. Совсем другое — забота о чужих последних просьбах. У каждого своя…»

Деликатный стук прервал её мысли.

— Да? — неспешно откликнулась Эйра.

Внутрь вошла Грация. Она уже сменила наряд и теперь была в солнечно-рыжих цветах. Прикрыв за собой дверь, она подошла ближе и дежурно спросила, презентуя себя:

— Как тебе?

— Как всегда, великолепно, Почтенная.

— Был бы этот цвет чуть потемнее, получилась бы рыжина драконьего глаза со знамён маргота, — поправляя её пряди своей умелой рукой, заговорила хозяйка. — Но это уже неприлично. Вешать портреты знатных персон в таких заведениях, как наше, запрещено; а надевать их цвета и подавно…

Эйра подняла на неё глаза вопросительно. Она словно напоминала: она не мужчина, ей не нужны присказки и велеречивые беседы.

— Я помню, ты просила меня зайти насчёт личной просьбы, — Грация перешла к делу. — Куда ты опять собираешься на ночь глядя?

«На своё настоящее дело», — подумала Эйра, но лишь застенчиво улыбнулась в ответ.

— Вы же знаете, Почтенная, я ни к кому не захаживаю. Мне просто нужно бывать за городом, дышать свежим воздухом…

— С лопатой, которую ты забираешь с заднего двора.

Эйра потупила взгляд, а Грация сказала хмуро:

— Ладно, я и без того знаю, что ты никак не отступишься. Из монастыря тебя забрали до того, как ты принесла клятвы Богу Горя. Но ты словно рождена для него. Вся чёрная, тянет тебя куда-то на кладбища и в темноту…

— Но ведь вы довольны мной? Вы ведь позволяете другим уходить, если они не потребовались? Если я тоже не потребуюсь, отпустите и меня?

Грация склонилась к ней, и её напудренное лицо появилось рядом в зеркальце.

— Я не о том волнуюсь, душечка, — сказала она тихонько. — Схаал бережёт тебя. Ночь за ночью выходить живой с улиц Брезара — это поистине божье чудо… Но что с тобой будет вскоре, в ближайшие годы? Видишь?

Она показала девушке карточку. Та знала, что на ней написана её кличка и ещё что-то, но она не умела читать. Поэтому она вопросительно посмотрела на Грацию.

— Это твой возраст, деточка. Я клянусь добрым именем Грации каждому мужчине, что захаживает к нам, что все мои дочурки не старше двадцати. А тебе уже вот — двадцать три!…

«Меня продавали несколько раз и при каждой сделке списывали возраст. То, что у тебя там указано, и без того сильно приукрашено».

— …И хотя твоя кожа упруга и красива, тебе ещё долго можно будет списывать возраст, но ведь не вечно, — продолжала маман. — Кому ты станешь спутницей, кого очаруешь на всю жизнь? Неужели уйдёшь от меня не в руки мужчины, а на свои могилы?

— Я не пропаду, Почтенная.

— Я не позволю тебе потонуть в этом городе бешеных людей и злых собак. Я каждой подыскиваю достойного спонсора, а иногда даже и мужа. И тебя знаю уже четыре года — ты мне стала как родная. Тебя даже маргот у себя принимал. Тебе следует вернуться к этой мысли. У него при дворе люди не великой чести — бывшие каторжники и висельники — но среди них есть и достойные люди, вроде генерала Шабаки. Тебе бы вновь побывать в Покое, да хоть кого-нибудь заинтересовать собою, душечка, ведь годы-то уходят, а красота вянет, как цветок под палящим солнцем.

«Почтенная вроде неглупая женщина и понимает, что мужчины не горят желанием обо мне позаботиться. Я хоть и красива, но черна, и меня не выдать за приличного человека, ведь я никак не сойду за уроженку Рэйки. Она просто очищает свою совесть, вынося мне это наставление, как последнее предупреждение…»

Эйра поймала свой карий взгляд в зеркале.

«…хорошо бы все облегчали свою совесть перед тем, как умрут. Мне было бы легче работать».

— Я поняла вас, Почтенная. Я постараюсь… а если не получится, то всё равно не дам себя в обиду, я обещаю.