Absoluta. Совесть и принципы

Когда Боги посылают нам Высшую Силу, они проверяют, на какой чаше весов стоит человечество. И, очевидно, в шестнадцатом веке добро ещё перевешивало. Теперь настало время проверить людей снова.

— И что будет, если чаша весов сместится? — тихим голосом спросила девушка.

— Ну, вряд ли Боги лишат людей того великого дара, которым нас наградили, — Генри пожал плечами. — Глупо было бы дать человеку свободу, а потом отнять её за плохое поведение, — он усмехнулся.

— Да, — покивал Бернард, не поднимая глаз. — Скорее всего, сметут всё подчистую, — безучастно добавил он.

Следующие несколько минут Деми сидела неподвижно, глядя в одну точку где-то на полу. В комнате воцарилась тишина. Генри дал девушке возможность принять новую информацию и обдумать её. Берн же нервно кусал губы.

Мысли метались в голове Уайт с бешеной скоростью: от страха за себя, свою жизнь и судьбу человечества до полного отрицания услышанного. Ей очень хотелось бы, чтобы сейчас пришёл кто-нибудь, взял её за руки и успокоил, утешил, сказал, что всё это ужасно глупая шутка. Но никто ничего не говорил. Поэтому Деми решила покинуть кабинет и побыть немного одной.

Она дошла до гостиной и села на подлокотник дивана, невидящими глазами глядя на ночной город. Новая информация никак не укладывалась в голове.

Поверить на слово? В это?

На неё только что повесили ответственность за всё человечество. Буквально. И она должна просто это принять, как факт?

Деми твердила себе: «Это неправда, это неправда, это неправда». В такт этим словам она раскачивалась на месте, вцепившись пальцами в обивку дивана.

Она закрыла глаза, стараясь сосредоточиться на реальности, чтобы отогнать от себя эти безумные мысли, как вдруг ей отчётливо вспомнился разговор с отцом в Ватикане, много лет назад.

Деми смотрела на пьету в базилике Святого Петра, которая изображала умирающего Христа на руках своей матери. Не самая приятная картина для любого возраста, что уж говорить о ребёнке.

— Папа, а Иисус правда был сыном бога? — спросила девочка, подняв взгляд на отца, который весело ей улыбнулся.

— Мы все его сыны и дочери, милая, — отозвался он, погладив дочь по голове. — Но Иисус был особенный, — добавил Майкл. — Он был посланником, который спас всех людей тем, что никогда не творил зла и всегда помогал людям. Всем людям, — уточнил мужчина и присел на корточки, чтобы оказаться лицом к лицу с Деми. — И ты должна поступать так же, хорошо? Это очень важно.

— Почему? — удивилась девочка.

— Я объясню тебе, когда ты подрастёшь, — пообещал Майкл. — В конце концов, у Иисуса было детство. Ты этого тоже заслуживаешь, — он улыбнулся ей, но не так, как улыбался обычно.

Тогда она не поняла, что не так с отцовской улыбкой. Теперь, вспомнив её, Деми узнала это чувство… это — боль.

Он знал, что его дочь не сможет жить простой размеренной жизнью. Знал, что она постоянно будет кем-то преследуема. Знал, но не подготовил её. Отец оставил её совершенно беззащитной в мире, где кишат демоны.

Деми никогда раньше не злилась на Майкла. Она не могла припомнить ни одного случая, когда испытывала бы это жгучее, раскалённое чувство хоть к кому-нибудь. Но сейчас — в ужасе от всего произошедшего за последний месяц, в панике от своих воспоминаний и от рассказа Генри — она злилась на родителей так сильно!.. И единственное, почему она хотела бы, чтобы они сейчас были рядом, — это желание высказать им всё, что она думает об их безответственности и моральной слабости.

Уайт закрыла лицо руками и прорычала себе в ладони:

— Как же вы меня подставили!

И в эту же секунду раздался звон и треск. Деми вскочила на ноги: стаканы виски Бернарда и Генри разлетелись, а цветок, стоящий у дивана, повалился, потому что разбился керамический горшок.

Мортемы выбежали из кабинета почти сразу. Но Уайт немедленно отвлеклась от них, потому что услышала неприятный хруст. Обернувшись, она увидела, как быстро огромное панорамное окно покрывается трещинами.

— Нет! — послышалось где-то рядом. Через мгновение девушку за руку отволокли от окна, закрыли собой, и она услышала шепот: Мортем произнёс что-то ей неизвестное. Наверное, до этого заклинания в книгах она ещё не доходила…

Деметрия почувствовала жар. А распахнув глаза, она увидела, что осколки окна пролетают мимо, будто огибая её и Бернарда, и падают на пол.

Глава XI. За что вы благодарны?

Изольда получила сообщение от Бернарда около четырёх часов утра. В сообщении он писал, что они, наконец, поняли, почему Деметрия неприкасаема, и про то, как она на это отреагировала. В конце он добавил, что пришлось варить успокаивающее зелье, чтобы Деми смогла заснуть, так как она очень испугалась того, как всплеск эмоции отразился на её силе. Тут Иза подумала, что сам Бернард испугался ничуть не меньше.

Следующее сообщение он прислал около семи, где просил свою подругу найти индейку, чтобы всё-таки приготовить праздничный ужин.

Празднование Дня Благодарения не входило в планы женщины. И было странно, что Бернард просит именно её заняться покупками, потому что это была его идея — отправить Изу узнать, насколько близок Кандеон к тому, чтобы выйти на Деми.

Лейденшафт приехала на Парк-авеню к обеду. На кухне пахло тыквой и клюквой. Отдав индейку домоправительнице Мортема, она отправилась к нему в кабинет. Где же ему ещё быть?..

А вот о том, что Генри и Эгиль прилетели в Нью-Йорк, Бернард в сообщениях даже не упомянул… Мистер Мортем крепко обнял Изольду и расцеловал её в обе щёки. Эгиль ограничился кивком. Женщина знала, что она ему не нравится, и знала, почему, но этот парень всё же мог быть немного дружелюбнее.

Иза передала то, что успела узнать за эти дни. Наёмники сумели схватить Митчелла, когда тот выехал за границы Салема. Было понятно, почему они сосредоточились на нём: этот старик был самым опытным ведьмаком в городе, и Кандеон прекрасно осознаёт, что он знал Уайтов, соответственно, должен был приложить руку к побегу Деметрии. Сейчас Митчелл молчит, но, когда Кандеон лично начнёт «задавать вопросы», старик, скорее всего, расколется.

Пока мужчины рассуждали о том, есть ли смысл перевозить девушку в другое место, а если и есть, то в какое, — Иза думала только о том, что эти товарищи вряд ли беспокоятся о чувствах Деми.

— С ней кто-нибудь сегодня говорил? — перебила она их.

— Она ещё спит, — отозвался Генри и вернулся к разговору с Бернардом.

Лейденшафт вздохнула. Время к часу, так что зелье уже прекратило своё действие. Эмоционального отклика от этих людей ждать не приходилось, поэтому она сама пошла наверх.

Деми сидела в кресле. Казалось, что она дремала, но как только Иза перешагнула порог, девушка распахнула глаза. Увидев гостью, она неуверенно улыбнулась.

— С Днём Благодарения, — кивнула Изольда.

— И тебя с Днём Благодарения, — с какой-то еле различимой нежностью в голосе произнесла девушка.

Иза подошла к ней со спины и, запустив пальцы в волосы девушки, начала аккуратно их перебирать.

— Всё будет в порядке, — убедительно сказала женщина. — Не переживай ни о чём. В обиду тебя никто не даст.

Деми знала, что Изольда просто пытается её успокоить, но почему-то от самого её присутствия становилось немного легче. Казалось, что эта женщина — единственный человек в доме, кто не избегает её. Это было приятно, если учесть, что остальные только пугали её или просто игнорировали вопросы, которые Деметрия задавала.

— Почему именно я? — дрожащим голосом спросила Уайт. Она отчаянно сдерживала слёзы, но они душили её, как и всю эту ночь.

— Я не знаю, как мыслят Боги, — отозвалась Лейденшафт и тут же почувствовала, что девушка судорожно вздохнула. — Деми, — строго произнесла женщина, присев на корточки возле девушки и взяв её за руку. — Не впадай в истерику. Как звучит первое правило, которому я тебя научила?

— «Сохранять ясность ума, чтобы контролировать себя и свою судьбу», — выговорила Уайт.

— Почему? — Иза заставляла её вспомнить это правило, потому что Деми сейчас нужно было взять себя в руки. Уайт, может, и не понимала, зато понимала Изольда: Деметрия — не просто ведьма, она Absoluta — источник невероятной мощи, которую нужно уметь сдерживать. А любая сила зависит от эмоций.

— Потому что человек наиболее уязвим, когда полагается на свои чувства, а не на разум, — ответила девушка и глубоко вдохнула. Так она, по крайней мере, смогла преодолеть желание заплакать.

Пока Изу и Деми не позвали к ужину, они так и сидели в комнате девушки. Хотя, разумеется, Лейденшафт пришлось пару раз спуститься вниз, чтобы налить им кофе и взять что-нибудь перекусить, потому что Деметрия ничего не ела со вчерашнего дня. Было бы лучше, если на кухне готовили несколько быстрее, но что есть — то есть: приходилось перебиваться печеньем.

Когда Деми спустилась вниз на ужин, ей показалось, что громкий хоровой возглас: «С Днём Благодарения!» был отрепетирован и переигран. Но всё же она знала, что праздник отмечается только потому, что этого хотела она.

Когда все расселись, экономка разлила вино. Но прежде чем наполнить бокал Уайт, её остановил Генри. Так как девушка ещё не достигла совершеннолетия, он решил, что красное вино для неё — напиток не по возрасту, поэтому налил ей сидра.

Все положили себе то, что хотели, и вот тут-то и началась та часть, которую Деметрия хотела бы пропустить.

Генри поднял бокал и торжественным тоном произнес:

— В этот день принято благодарить за еду, хлеб насущный и хороший урожай. Но я не имею ни к чему этому никакого отношения, — улыбнулся мужчина, глядя на убранство стола. — Поэтому я благодарю за своего сына, своего племянника и за то, что даже несмотря на мой пожилой возраст, эти молодые люди не пренебрегают моим мнением и опытом.

Он жестом предложил продолжить Изольде, сидящей справа от него. Деми заметила, что женщина немного замешкалась. Наверное, она не ожидала, что Генри придаст такое значение тостам и благодарностям вслух. Американцы уже давно отказались от этой традиции. Но обижать человека «пожилого возраста» Иза явно не хотела.

— Что ж, — она подняла свой бокал. — Я благодарна за то, что меня окружают хорошие люди… А ещё за то, что новые хорошие люди появляются в моей жизни, — Иза подмигнула Деметрии, глотнула вина и улыбкой предложила Бернарду продолжить.

Мортем, казалось, с трудом сдерживает смех. На самом деле, эти тосты его смешили, потому что он считал, что это глупая традиция. Здесь много-то не скажешь…

— Я благодарен за верных друзей. — лаконично ответил Бернард и отсалютировал своим бокалом.

Честно говоря, ему действительно нечего было больше добавить. Поэтому он со спокойной душой передал эстафету по часовой стрелке — Эгилю. «У него ещё меньше поводов благодарить, чем у меня…» — пронеслось в голове Мортема.

Эгиль откашлялся.

— Ну… — начал он, явно пытаясь быстро придумать, что же сказать. — Ну, я благодарен за отца, который всегда меня поддерживает. И также я благодарен за его понимание и безоговорочную любовь.

Деметрия смотрела себе в тарелку, чтобы не пересечься взгляд с кем-нибудь. Но после слов Эгиля повисла такая напряжённая пауза, что она прямо кожей чувствовала, что все смотрят на неё.

За что ты можешь поблагодарить мир, когда твои родили умерли три недели назад, ты находишься в чужом городе, а на тебя сваливают нереальную информацию, с которой ты просто должен жить, не имея возможности выбирать?

Молчание слишком затянулось, поэтому Иза тихо позвала девушку по имени.

— О, оставьте девочку в покое, — быстро проговорил Генри.

Деми заставляла себя дышать, но по телу волнами проходился жар злости и негодования. «Я премного благодарна, чёрт возьми! За этот праздник, который устроили для меня ради одной цели — притупить моё желание задавать якобы лишние вопросы. И безмерно благодарна моим родителям за то, что они не любили меня достаточно, чтобы говорить мне правду, когда у них была эта возможность!» — Деми не замечала, что с каждой новой мыслью в её голове посуда на столе начинает звенеть всё увереннее, как при землетрясении.

— Уайт, — тихо позвал её Бернард.

Девушка как будто очнулась. Стоило ей посмотреть на него, как всё в ту же секунду прекратилось. Деми выдохнула и почувствовала, как по щекам текут горячие слёзы. Сердце колотилось, как безумное, но злость отступила. Или притупилась — точно девушка не знала. Но знала, что дышать стало легче. Видимо, она ни разу не вдохнула, пока прокручивала в голове мысли, о которых не говорила вслух.

Смахнув слёзы, она опустила голову и сказала:

— Простите, — выскочив из-за стола, Уайт убежала в то место, где чувствовала себя сильной в этом доме. В зал, где её тренировала Изольда.

— Да что б… — выругался Бернард, кинув салфетку с колен на стол. — Всегда знал, что это идиотская традиция, — зло проговорил молодой человек, покидая застолье.

У Деми не было никаких видимых причин, чтобы она вышла из себя. Но это случилось.

Она лежала на мате, глядя в потолок. Тяжёлое дыхание девушки можно было услышать ещё в дверях. Правую руку она запустила себе в волосы, заставляя себя расслабиться. Левая рука лежала у неё на груди, как будто старалась унять разбушевавшееся сердце.

Ей было так обидно, что все нашли слова благодарности. Она была так зла, что ей не за что благодарить… Деми почувствовала себя такой одинокой и уязвимой за столом, что единственной защитной реакцией была злость. Злость на всех вокруг, что её жизнь складывается так, и никак иначе. Было проще найти выход своему гневу, чем признаться себе в бессилии.

Уайт знала, что Мортем зашёл в зал и сел у стены, но не обращала на него внимания. Также она знала, что он пытается отыскать слова утешения для неё, но не находит. Бернард был очень скуп на эмоции; Деми иногда даже думала, что он вообще не умеет чувствовать. Но сейчас он старался что-то сказать, отыскать в себе какие-то чувства, чтобы помочь девушке. Только Деметрии это было не нужно. Сам факт того, что он пришёл, уже значил многое, и говорить ему ничего не пришлось.

Сколько времени прошло с тех пор, как Уайт покинула столовую и убежала в тренажёрный зал? Сколько секунд пролетело с того момента, как Мортем пришёл к ней?

Они оба не смогли бы ответить. В полной тишине они думали о своём.

Бернард видел перед собой прекрасную девушку. Её тёмные волосы были забраны в тугой пучок на затылке; бархатное синее платье облегало её талию так изящно… Она вся была такая лёгкая, такая элегантная и тонкая, что можно было подумать, что это богиня сошла с небес. И только тяжёлая сапфировая брошь на поясе, казалось, удерживала её на земле.

Мортем впервые в жизни не находил слов, чтобы описать красоту. И это при том, что он слыл ценителем искусства долгие годы.

Она держала в своих тонких белых пальцах бокал шампанского и улыбалась своему собеседнику. Она молчала. Вокруг неё, будто сама по себе, царила гармония тишины и спокойствия.

Когда потом, несколькими часами позже, Бернарду удалось сорвать с губ этой женщины короткий поцелуй, — он почувствовал себя живым. Впервые в жизни он ощутил, что в груди действительно что-то существует. Там, внутри, действительно что-то бьётся…

И он был благодарен судьбе за то, что она подарила ему краткий миг полного, человеческого и такого простого счастья. С ней. С той, кого он никогда не забудет.

Что значили теперь эти два года с ней, спустя полвека? Другой сказал бы, что ничего… Но Бернард до сих пор видел её своим внутренним взором так же чётко, как при первой встрече. Он до сих пор чувствовал сладкий привкус игристого вина на губах, когда облизывал их. Он всё ещё просыпался с чувством абсолютного, всепоглощающего счастья, когда ему снилась Элеонор.

Он распахнул глаза. На долю секунды Мортем решил, что они слезятся, но, сморгнув, убедился, что слёз нет. Он давно не плакал из-за неё. И было бы странно, если бы слёзы появились сейчас.

Бернард поднялся с пола и шагнул к мату, на котором с закрытыми глазами лежала Деми.

За что она была благодарна сегодня? Она сейчас очень старалась ответить себе честно, без злости, без обиды на близких. Память подбрасывала ей картинки, как бы спрашивая: «Ты благодарна за это? А за это? Или, может, за это?»

Вот они с отцом учат грамматику перед контрольной, которую девочка боялась не сдать. И папа уверят её, что она куда умнее, чем ей кажется. Якобы есть в ней что-то особенное, чего не увидишь невооружённым взглядом. Он говорит, что верит в неё. И клятвенно обещает, что, даже если она провалит эту контрольную по английскому, он не станет любить её меньше.

Вот мама обнимает её так сильно после победы в соревнованиях между командами чирлидинга. Она так гордится своей девочкой, что почти не находит слов. Только гладит её по волосам и целует, тихонько приговаривая, какая талантливая у неё дочь.

На день рождения родители подготовили большой праздник, пригласили всех друзей Деми домой, украсили всё шарами, устроили конкурсы, оплатили выездной контактный зоопарк. Сделали всё, чтобы в свои шестнадцать их ребёнок помнил, что для них — она всегда будет маленькой девочкой. И Деметрия помнила, как приятно ей было это чувствовать. Чувствовать защиту и любовь.

Она вспомнила, как писала реферат по социологии буквально пару месяцев назад на тему «Влияние истории и национального менталитета на личность человека». Тогда она несколько дней не столько изучала учебники, сколько говорила об этом с родителями, которые настаивали на том, что это влияние отрицать нельзя, но ответственность за любой поступок несёт отдельный человек, а не общество, его воспитавшее. Они с отцом много говорили о цикличности истории. С мамой много говорили о важности самовоспитания. И они оба были бесконечно рады, что воспитали человека, который понимает и остаётся солидарным с их мнением.

Деми вспомнила, как часто родители повторяли ей, что любят её, что гордятся ей, что верят в неё, что доверяют. Почти восемнадцать лет она была окружена заботой и искренней любовью. Все эти годы она была в абсолютной безопасности.

Но благодарна ли она им за это сейчас?

Сейчас, когда их нет, а она оказалась непосвящённой ни во что действительно важное. Оказалась неподготовленной к реалиям, которые обрушились на неё.

Благодарна?