Светом двух миров

— Что-то не верится, — Витька усмехнулся. — А покажись с крыльями.

Семён медленно улыбнулся в ответ. Глаза его сверкнули. Он вдруг вдохнул всей грудью, и пространство вокруг его колыхнулось светлой искрящейся волной. Перед Витькой стоял Ангел, а за тонкими плечами его — два белоснежных крыла во всю комнату, сдерживаемые лишь теснотой стен, — не развернуться.

— Уоу! Верю, верю, — засмеялся Витя от неожиданности, вжавшись в шкаф позади.

— И всё-таки, как странно всё это… — проговорил он чуть тише, разглядывая крылья.

— Что?

— Мой друг — ангел.

Так прошёл их вечер, после чего с какой-то лёгкой душой Витька пошёл спать и проспал до самого утра в благостной улыбке. С утра у него была дневная смена.

Ангел же поднялся над городом и его, до самого рассвета, в прохладной тёмной ночи стали посещать какие-то неясные чувства. И приходить слова. Он думал вот о чём:

«С чего рождается безумие? С того, что ты позволяешь себе подумать, что всё в твоей власти, всё под контролем, а значит, можно пробовать жизнь на прочность, заходить за черту. Ты хочешь одолеть мир, сделать его своим владением. И для этого ты должен сражаться, а значит — ты уже заражен безумием. Как собака, кусающая руку жизни, прежде её кормящую. И всё, что теперь делаешь в жизни, становится ядовитой пеной на зубах, которые ты оскаливаешь навстречу миру. Таких безумных, так или иначе, много. Многие из них выглядят обычными людьми, и лишь изредка безумие прорывается. Кто-то пытается бороться с этим безумием внутри. Только не знает как. А кто-то уже побеждён окончательно.

Но, у каждого есть выбор. Безумия можно избежать. Оно невозможно вплоть до последней черты, когда ты всё ещё будешь готов хоть чему-то улыбаться сердцем.

Безумие не сдержать простыми правилами и самозапретами. Никакой контроль, внешний или даже внутренний, не в силах… Безумие и страсть можно усмирить только чем-то большим, чем-то более глубоким и всеобъемлющим. А чем? Для нас это то, что потребует нашей заботы, то, что останется беззащитно без нашей любви, то, с чем мы можем разделить нашу любовь. В чём душа поёт для мира».

А утром ангел увидел, как Витька легко шагает по улице. Светлым дуновением ветерка бессловесно он прошептал ему:

«Не предавай свою душу».

Витька шёл по утренним улицам на свою дневную смену.

Солнечные стены домов грели с одного бока, молодое солнце, пробивающееся в проёмы между тенями противоположных строений — с другого. Кажется, где-то начала зацветать черёмуха. Тонкий её аромат уже заслонял собой запах жарко нагретой на солнце штукатурки. Скоро эта пьянящая сладость станет оглушительной. А потом зацветёт сирень, а потом и липы. И от этих мыслей становилось на душе ещё теплее.

Вечерний разговор остался в сознании сном наяву. О таком, конечно, никому не расскажешь. Да Витька и сам ещё не определился окончательно: верить ему или нет в произошедшее. Но внутри определенно было нечеловечески светло и ясно. Может, и правда, друг-ангел помогает.

В конце концов, сколько в жизни неожиданных поворотов, которым легко подошло бы определение «чудо»! Почему бы и не ангел? Может и правда, может — поможет.

Думая так, Витька подошёл к светофору, дождался зелёного и стал переходить дорогу. Вдруг из стоящей на перекрёстке чёрной БМВ его окликнули:

— Эй! Чё такой довольный?

В боковом окне автомобиля над опущенным вниз стеклом торчала голова младшего из двух вышибал, что вчера встретили Витьку в подъезде. Только сейчас он выглядел ещё более самоуверенно, — теперь он был главным. Витька отвернулся и пошёл по зебре на другую сторону дороги.

— Эй! Куда заспешил! — машина парня прямо на красный свет, взревев мотором, вырулила на пустой перекрёсток и резко развернулась, догоняя Витьку. У бордюра она с визгом тормознула, и оттуда выскочило сразу три человека. Они настигли Витьку и взяли его в кольцо. Двое сзади, ехидно улыбающийся долговязый пацан прямо перед ним.

— Торопишься что ли? Поговорить не хочешь?

— О чём?

— Ну как, нам не дали договорить вчера, а мне о-о-очень хочется.

Пацан не мог стоять на месте спокойно. В подъезде Витька не разглядел его, а теперь заметил, что он через каждые десять секунд нервно поводил ногой и поправлял свои тренировочные штаны в районе паха — что-то типа нервного тика, навязчивого движения. Сам он, этого будто не замечая, довольно лыбился.

— Ну что? Нашёл уже деньги?

— Нет.

— Помнишь, неделя есть у тебя, — пацан сделал паузу, словно ждал реакции Витьки. — Знаешь, что тебе будет, если не отдашь?

Долговязый улыбнулся и весело подмигнул, надвинувшись на Витьку. Витька отступил, чтобы быть подальше от этого противного довольного лица, но спиной упёрся в тех, кто стоял позади.

— Я отдам.

— Так вот, я расскажу, — пацану так хотелось это сказать, что слова Витьки ему были уже не интересны. — Сначала к тебе придут. Может с битами, может с костетом. Сделают больно. Потом тебя попросят добровольно отдать твой гараж, твою квартиру. Заартачишься — снова сделают больно, только теперь уже о-очень больно. Так что лечиться до-олго надо будет.

Пацан тянул слова, словно ему хотелось дольше насладиться их смыслом.

Витя стоял молча, опустив взгляд в асфальт. Не реагировал. Не хотел потакать пацану и поддаваться на его провокации.

Тому же очень хотелось зацепить. Он смаковал каждое слово о боли, которую причинят Витьке. А потом улыбнулся и медленно протянул:

— А после этого мы придём к тебе домой. Я приду к тебе домой, слышишь? А там — твоя сладенькая жёнушка.

Витька вдруг весь загорелся внутри, он резко вскинул голову и взгляд его обжигающе, как из пушки огненный заряд, метнулся в глаза парня. От неожиданности ресницы того вздрогнули и глаза округлились в страхе перед мгновенным выплеском Витькиной смелости. Но потом он быстро вспомнил нынешний расклад и снова размазал самодовольную ухмылку по лицу. Кажется, у него получилось вызвать нужные чувства. Он жадно облизнулся.

— Что? Представил? — пацан готовился к десерту. — Ты ещё не знаешь, что я умею. Хочешь, расскажу?

Витька горел изнутри, но ни слов, ни сил ответить не было. Противное чувство беспомощности. До дрожи пальцев рук и тягучей судороги в рёбрах. Будто физически дали под дых.

— Ну, хочешь? — дожимал долговязый и снова лягнул воздух ногой, одёрнув штанину, как будто она колола и давила его. Он едва сдерживал своё порочное воображение.

В таких моментах обычное дело — кулаком в зубы. В нос, в глаз, да куда попало! Только вот до сих пор в своей жизни Витька не знал, как это — ударить в лицо. Не мог причинить боль, мучился сомнением в себе или же просто, боялся. Но пылающие эмоции уже едва сдерживались страхом и сомнениями.

— Хочешь? — оттягивая удовольствие, гнусавил долговязый.

— Нет! — Витька вдруг рванулся вперёд, задев плечом пацана, и едва сдерживаясь, быстро зашагал прочь. Его трясло.

Сзади никто не преследовал, — отпустили до времени, добившись своего.

— До новых встреч! — радостно махнул вслед рукой довольный пацан.

Витька только ускорил шаг. О, чтобы он сейчас сделал с этим долговязым сучком! Чтобы сделал! Но — только был обуреваем жгучим маревом страсти, которая не давала облегчения, не обещала справедливости возмездия и благополучного исхода, но только плескалась, клокотала и душила. Унял этот ураган только быстрый шаг Витькиных ног. И то, не сразу. Они несли его вперед, без цели, в никуда, гонимые его внутренним безумием. Вместо любви к Аньке он чувствовал сейчас свой страх потерять эту любовь, вместо смелой решимости — жажду унизить обидчика, вместо ясности в мыслях — жгучую злобу в груди. Всё это поднималось, выплёскивалось, требовало мести, потому что смеялись, потому что унижали и втаптывали в грязь мир, который он посчитал только своим. Ещё чуть-чуть и ради близких тебе людей, которым грозит из-за тебя боль, можно стать безумным. Всего лишь переступить грань.

Но уже скоро первые эмоции были расплесканы и обессилели. На смену им пришли решительные мысли:

— Я должен что-то сделать! Я сделаю! Сегодня же! Сейчас же! Всё, что надо! Всё, что попросят! Но долг верну!

И тут неожиданно на голову прилетело что-то холодное и мокрое. Витька поднял глаза — из потемневших рваных туч на город повалил снег. Так бывает на Урале даже жаркой весной, а иногда и летом. Сквозь просветы в небе прямыми лучами прорезало позднеапрельский воздух солнце, расцвечивая золотистым светом быстро падающие хлопья. Асфальт намок и потемнел. Витька стоял посреди изменившейся реальности с открытым ртом.

Вдруг в спину прилетело что-то тяжёлое. Витька резко развернулся — никого. Под ногами лежал комок тяжелого намокшего снега.

«Дети балуются, что ли? — подумал Витька. — Но снега ещё не нападало столько, чтобы собрать даже маленький шарик!»

Витя повернулся и медленно пошёл сквозь белые вихри прямо к пешеходному переходу.

Подходя ближе, посмотрел под ноги — на бордюре перед ним вальяжно развалилась блестящая шкуркой чёрная кошка и надменно глядела на глупого человека. Пришлось остановиться на несколько секунд. И тут со стороны дороги завизжали тормоза и шины. И прямо перед Витькой пролетел, крутясь, белый седан, в конце своего крутого виража глухо уткнувшись в троллейбусную опору. Не сильно. Но страстно и завораживающе. Витька смотрел не моргая. Даже испугаться не успел.

Дверь машины открылась и показалась изящная ножка в красной туфле, затем другая и наконец, девушка-водитель, хватаясь с досады за крашеные локоны, встала в полный рост. Первым делом, она оглядела место удара. Так и застыла, не зная как теперь быть.

Витька засмотрелся, хотел было шагнуть к ней, но вдруг поскользнулся сам. Видимо, действительно стало мокро от снега. От его неожиданного падения чёрная кошка подскочила, ощерилась и рванула в сторону.

Лёжа в мокрой жиже, Витька увидел проезжающий мимо нужный ему троллейбус. Стой! — про себя подумал Витька — Стой! Он резко подскочил и побежал к остановке за своим транспортом. Вот троллейбус остановился возле металлического навеса, вот открыл с шумом двери, тихо постоял, впуская людей внутрь. Витька почти подбежал, когда перед его носом они захлопнулись. Витька только возмутился и развел руки в стороны. Но троллейбус не послушался его. Что за невезуха! — пронеслось в голове. Он обиженно отвернулся в сторону, направившись под крышу, которая могла защитить от мокрых плевков с неба. И тут троллейбус, что уже отходил, вдруг вновь остановился и с выдохом распахнул двери. Оттуда вышел дед с тросточкой, будто опоздавший на выход на своей остановке. Витька заметил это, вновь рванул к дверям, но перед самым его носом они опять проворно закрылись. Витька с досады аж хлопнул по ним ладонью. И неожиданно это дало свой эффект: они распахнулись перед ним. Но в этот раз изнутри вперёд выдвинулась самоуверенная фигура кондукторши:

— Не надо стучать тут, — пригрозила она. — У себя дома будете стучать.

— У себя дома двери открываю я, — не сдавался Витька.

Кондукторша подозрительно посторонилась, заманивая его вовнутрь, но снова угрожающе надвинулась, когда заметила одежду:

— У нас в грязном нельзя!

Но было уже поздно. Троллейбусные двери заперли пассажиров и грязного Витьку с кондукторшей в опасной близости друг от друга. Машина дрогнула, отчего Витька прижался теснее к мягким округлостям ответственного за проездную плату лица. Лицо поморщилось и отстранилось. Снаружи большие шины запели на слякотной улице.

— Платить будем? — приступила к делу кондукторша.

— Да, обязательно, — Витька полез по карманам.

Но денег в карманах не оказалось. Пустота в каждом из них. Кажется, те двое стояли сзади не просто так — пронеслось в мыслях у Витьки. Хоть в старом кошельке его и валялись сущие копейки. Но теперь и их не было.

Он виновато посмотрел на кондукторшу и только руками развёл — что за неудачный день!

А как всё хорошо начиналось. Не предвещая!

Довольная женщина скомандовала:

— Выходите на следующей!

Витька ничего не сказал, молча, зло сощурившись, отвернулся от неё к выходу. И тут в его плечо постучали чем-то жёстким. Он повернулся, встретившись глазами со старичком, что элегантно махал перед собой тросточкой.

«Он же уже вышел!» — недоуменно подумал Витька.

Но, приглядевшись, успокоился — другой.

«Сколько же их тут?!» — мелькнуло у Витьки в голове.

Старичок тем временем молча протягивал ему монетку. Витька стал отнекиваться, нелепо улыбаясь. Начал что-то бормотать, убеждая, что не может взять. Тогда старичок, не вступая в полемику и уговоры, повернулся прямо к кондукторше и протянул деньги ей. Та, скептически посмотрев на его благородный жест, снисходительно приняла их и вернула обратно оторванный билетик, который тут же оказался в руках у растерянного Витька. Он как школьник, стесняясь нелепости своего положения, начал неуклюже благодарить старичка. Тот только рукой махнул.

Вдруг, в разгар слов признательности, троллейбус неожиданно содрогнулся и остановился. Его электрическое гудение, спикировав с высоких тонов вниз, вдруг затихло. Все пассажиры повернулись к запотевшим окнам, чтобы понять что произошло. Там с проводов слетели троллейбусные рога, питание прервалось и худенькая водительша торопливо пробежала вдоль борта, потянув на себя толстые веревочные канаты. Она старалась быстро восстановить контакт. Уверенными движениями заставляла массивные канаты извиваться, подчиняя их её неожиданной силе воли.

Витька посмотрел тем временем чуть дальше вдоль дороги. Знакомый уже перекрёсток. Впереди — белый седан, грустно уткнувшийся в столб. А вокруг него, как на панихиде по покойнику, печально и молчаливо стояли зеваки, все одетые в чёрное. Белый снег вокруг них делал мир черно-белым. Траурную церемонию игнорировала только сама дамочка, владелица белой машинки. Она отвернулась и с упоением гладила чёрного кота, который не мог решить, которым боком к ней лучше повернуться и подставлял ей то один, то другой. Эти двое были рады встречи.

Витька, глядя как привороженный на место ДТП за стеклом, прошёл по салону к задней площадке. Забился у последнего ряда сидений в самый угол, пытаясь придти в себя. Таких поворотов событий в короткий срок он давно не встречал. А теперь как-то всё навалилось в сумбурном миксте.

«Что происходит? — внутренне спросил Витька. — Семён!»

— Перезагрузка реальности. Так бывает, когда человек принимает важное решение, — раздалось за спиной.

— Какое решение?

— Твоё решение, — сказали сзади.

Витька резко повернулся. Там — никого. Да и не могло быть. Позади грязное стекло обрывало холодный мирок троллейбуса, за которым стояла твёрдая плоскость асфальта.

— А как же это всё… — начал было Витька в попытке подобрать слова к своим мыслям.

— Обычно никто этого не замечает, просто считают неудачным стечением обстоятельств. И не всегда успевают принять изменившуюся жизнь, как новую возможность. Для них это чёрная полоса, которую просто надо поскорее пройти и забыть — продолжал голос. — И только поэтому жизнь их безвыходна. А зло — реально.

— Да уж, — прошептал Витька. Но не так тихо как хотел, и сосед, стоящий рядом, оглянулся на него.

Они встретились взглядами. В глазах соседа промелькнул интерес, но неожиданно он вдруг громко икнул, а от того засмущался, залившись краской, и тут же отвернулся в сторону.

— Точно, — уже тише закончил Витька.

— Оптиус экзитус эст. Твой выбор и есть выход. Ты сделал выбор — реальность подстраивается.

— Ну не один же я тут? — уже мысленно спросил Витька. — Я перезагрузил, а людей вон сколько вокруг во всём этом участвует. И не всегда безобидно.

Он посмотрел в сторону ДТП, сказочно укрываемое белыми хлопьями.

— У каждого свой смысл происходящего в жизни, — голос всё так же звучал из-за спины, но слышен был только Витьке, никто на звук не оборачивался. — Это и есть фактор сознания. Кто-то вообще ничего не увидит. Кто-то выдернет лишь часть. А если кто и окажется чуть более внимателен и заметит изменение, то будет искать своё, удобное, объяснение. И находить. Тут в ход пойдёт всё, что угодно: религия, набор суеверий, рационализация. Люди слишком сильно верят в свой мир и берегут привычный для себя порядок мыслей, даже когда рушится самое последнее его основание. Им важно сохранить своё уникальное Я.

Тут снова со стороны впереди стоящего пассажира прорвался визгливый чаячий звук подавляемой всеми силами икоты. Витька даже пожалел его.

— А разве это не так? В смысле, мы не уникальны?

— Наверное, лишь в вашем воображении. Пока человек ищет себя, он утверждает своё Я, как единственную истину. Она — его уникальность! Когда же находит, его Я ему становится слишком малым смыслом для той жизни, что он видит, и поэтому оно теряет статус истины для принятия решений.

— Что же больше этого? Больше моего Я? — мысленно спрашивал Витька.

— Переживание единства. То, что вы называете словом «любовь», но видите слишком узко, чтобы это действительно стало настоящим откровением в жизни, открывающим глаза на реальность. Смысл вашей человеческой «любви» прост, и он в том, чтобы любить то, что нравится, и чему человек сам хочет понравиться.