Светом двух миров

— Проснулся? Слушай, родители на дачу собрались, в огороде покопаться надо. Нас зовут с Леночкой, — можно мы поедем? С ночёвкой, до завтрашнего вечера.

— Езжайте. А у вас же вещей с собой — никаких!

— Мама уже всё нашла, не беспокойся, — поспешила ответить Аня. — Лю тя!

Ласковым теплом обдало из трубки. Никому бы другому и ни с кем другим Витька так бы не позволил разговаривать. Ни себе, ни с собой. Только Аньке.

— И я — лю, — ответил он в трубку.

Витька встал, подошёл к окну, за которым где-то внизу пенилась зелёная листва деревьев. Постоял. Радостный голос Аньки напомнил ему, что он должен скорее разрешить эту проблему долга, ради Аньки и Ленки.

Витька направился к углу, где стоял старый компьютер. Включил его, стал листать страницы сайтов объявлений. Щурил глаза, вздыхая, тёр лоб жёсткими пальцами. Ничего не находилось подходящего. Потом ещё два часа он загружал фотографии своих станков, заполнял поля с описанием своего предложения о продаже на нескольких сайтах. Не по разу проверял, чтобы телефон был указан верно, — так хотелось, чтобы скорее позвонили потенциальные покупатели. Хоть прямо сейчас! И деньги в кармане!

С рекламного блока где-то сбоку экрана над ним посмеивался какой-то маленький ехидный чёртик. И крупными буквами ему говорил: «Хочешь сыграть со мной? ЖМИ, если устал от рутины».

Компьютерный чёртик смеялся в лицо Витьки. Будто знал, что такие неудачники и лохи, как он, рано или поздно продают душу любому, кто пообещает им лёгкое будущее! А Витька был уже на грани, чтобы начать считать себя и неудачником, и лохом. Последние, кто не давал ему сдаться, были всё те же Анька и Ленка.

Витька устал. Щёлкал пальцами по клавиатуре без особой надежды на результат и всё чаще поглядывал на хитрого чёртика, который так хорошо его знал и, кажется, понимал.

Вдруг, на кухне что-то упало!

Витька встрепенулся, встал и отправился посмотреть, что случилось.

Там лёгкая занавеска трепыхалась напротив открытой форточки, а на полу валялась детская бутылочка, которую Анька оставила на подоконнике сохнуть. Витька подошёл, поднял бутылку, ополоснул под краном и поставил на стол. Вернулся к компьютеру и выключил его.

Ангел тихо колыхал кухонную занавеску. Ронять с подоконника было уже нечего, да и незачем. Были поважнее проблемы.

Как-то надо было всё-таки встретиться с Витькой, поговорить. Ангел чувствовал настоятельную эту необходимость, неразрешенный вопрос, повисший без ответа, который никак не мог проявиться и распутать комок нитей их общей с Витькой судьбы. Только бы найти подходящее время.

Это, очевидно, должно было произойти не днём. Скорее, поздним вечером, когда звук самой жизни становится чуть тише и тоньше. А лучше бы ночью. Ночь — то самое время для встречи с тем, кто погружен в плотный мир телесности… Время снов и мечтаний… И новых надежд…

Ангел ждал.

Поздним вечером, когда в синих сумерках поплыла полная луна за окном, Витька сидел за кухонным столом. Электрический свет лампы он включать не стал. Луны и уличных фонарей было достаточно, чтобы видеть стол перед собой и тарелку уже отчищенных от скорлупы белёсых мячиков вареных яиц. Витька сидел и вяло макал их гладкие бока в тёмно-бардовую жижу густого кетчупа. Отправлял в рот, медленно пережёвывал.

«Сейчас» — почувствовал ангел и вступил в полосу мягкого лунного света. В этом призрачном свете перед Витькой проявилось лицо Семёна. Таким, каким Витька привык видеть его, без крыльев.

Витька вздрогнул и круглыми глазами уставился на него. Набитый едой рот будто сдерживал готовый вырваться наружу возглас.

Семён стоял, ждал, чтобы Витька первый мог сказать. Тот же смотрел в упор и молчал. Минуту, может две. Потом снова начал жевать, не отводя глаз от Семёна. И каждое движение его челюсти становилось всё сильнее и злее.

Ангел то опускал глаза в пол, то вновь как будто даже испугано устремлял их на Витьку.

В конце концов молчание прервалось. Витька спросил:

— Так, кто ты теперь?

Семён пожал плечом:

— Я не знаю. И человек, тоже.

— Человек, — усмехнулся зло Витька. — Так и хочется кинуть в тебя чем-то тяжёлым, человек.

— Ну, кинь, — Семён посмотрел в сторону друга.

Тот сидел несколько секунд, потом вдруг схватил стоящую рядом кружку и с силой бросил в Семёна. Она, тяжёлая, толстостенная, больно врезалась в кость плеча и отлетела в стену, разбившись. Семён сжал место удара ладонью другой руки, повёл плечом и снова тихо посмотрел на Витьку.

— Ты же бросил меня, просто кинул, — не унимался тот.

— Я не мог по-другому.

— Не мог он. Ты знаешь, как я злился? Сначала, конечно, не понимал, что произошло-то. Потом всё посыпалось у меня в жизни. А когда стал думать и причины искать, я понял, что началось всё после того, как ты… — он осёкся, не зная какое слово найти. — Так, кто ты теперь?

— Я человек. И немного больше, чем человек.

Витька опустил глаза в пол, тяжело вдохнул, будто был виноват. Губа его чуть подрагивала. Хотел что-то сказать, но не знал, как лучше.

— Пришёл-то зачем?

— Что-то изменилось. Я почувствовал новое внутри. И, видимо, совсем не случайно встретил тебя. Что-то важное должно произойти.

— Да уж, — только и сказал Витька, горше, но уже спокойнее. — Всё катится под горочку.

В тишине, повисшей в маленькой кухне, часы звонко отщёлкивали секунды. Загудел в углу холодильник. Витька крутил рукой по столу тарелку перед собой. Молчал, глядя на бегающие по ней вареные, уже очищенные от скорлупы, яйца. Потом, не глядя на Семёна, сказал:

— Ну, садись что ли, человек.

Семён присел напротив, шаткая табуретка скрипнула под ним.

— Есть будешь? — спросил Витя.

— Я не голоден, благодарю.

— А я голоден. Не знаю, как у вас, тамошних человеков, заведено, а мы тут едим, когда проголодались, — делано злясь проговорил Витька.

Он взял мягкий белый мячик яйца, макнул его в кетчуп и сунул в рот. Стал усиленно жевать. Семён смотрел, не знал, что говорить, или ждал, когда первым начнёт Витька. Тот же проглотил яйцо, взял второе, макнул в красную вязкую пасту и — в рот. Снова упорно стал пережёвывать. Проглотил. Запил чаем. Помолчал.

— Я первое время очухаться не мог, — вдруг начал он. — Всё пытался уместить это в голове. Пару дней вообще делать ничего не хотел. Ходил как пришибленный. Потом жизнь заставила выкручиваться, — работа же стояла, сроки заказа поджимали. Я убедил себя, что ничего сверхъестественного не было, просто ты исчез, как будто сбежал, что ли. Начал искать нового работника. По знакомым, на сайтах объявлений. Быстро находились только какие-нибудь алкоголики или те, кто ни на какой работе в принципе долго не задерживается. А те, кому можно было довериться, с опытом, все уже при деле. Когда понял, что не найду никого, я впрягся сам, сутками работал, старался. А у меня ни фига не получалось: то порежу что-то на изделии, то сам порежусь. Всё из рук валилось. И так я год промучился. Всех клиентов растерял. Долгов набрал. Короче, не справился я. Не выгорело. И вот теперь уже два года пытаюсь разгрести все долги, а только набираю новые.

— Я видел там, в подъезде, — сказал Семён.

Витька поднял глаза и ехидно улыбнулся:

— А что не вступился? Если всё ещё друг.

— Я не чувствовал, что это было нужно. И, наоборот, оно нужно было тебе. Чтобы разрешить ситуацию правильно.

— Ну, да. Удар под дых освобождает и дарит новые озарения, — зло иронизировал Витька. — А ты бы так же, как тогда меня ошарашил, развернул бы крылышки! Пуганул бандитов.

— Не всегда лёгкие пути — правильные. — Семён снова посмотрел в глаза друга, пытаясь унять его раздражение. — Но я же не просто так здесь. А значит, — помогу.

— Вот уж обрадовал, — уже не зло сказал Витька. — Чем поможешь-то?

— Не знаю пока.

— Вот и я не знаю.

Витька погрустнел. Не смотря на Семёна, спросил тихо и даже как-то смиренно:

— И что мне делать?

Семён почувствовал, что теперь может сказать.

— А ты попробуй поверить — у тебя есть ради чего это делать. Увидь результат как свершившийся факт, почувствуй всё то хорошее, что он родит в тебе, что он принесёт твоей жизни. Просто, — Семён вздохнул, — Ты видишь сейчас всё, как проблему, она для тебя негативна, поэтому ты боишься. Страх мешает проявиться душе, чтобы она меняла жизнь к лучшему.

Витька молчал, уставившись в стол. Пытался понять, это про него или Семён какую-то отвлечённую проповедь читает.

Семён же, будто вспомнив давно забытое, добавил:

— Помнишь, как ты горел, как тебя вдохновляли твои мечты и желания достичь успеха, — ты столько мог сделать! Ты ещё ничего не сделал, а уже радовался своей победе! Тебя не беспокоили сложные обстоятельства перед тобой, ты сразу искал, как эти препятствия обойти, потому что видел цель.

— Это всё было. Было так, будто перед тобой сами собой все двери открывались, — задумчиво говорил Витька. — Пока ты не кинул меня тогда, не бросил всё.

— Я же сказал, не мог я по-другому: сам не звал это новое, а оно пришло, — будто даже чуть грустно сказал Семён. — Всё изменилось и для меня тоже. Получается, как и для тебя. Ведь, как не крути, мы связаны друг с другом.

— Ладно, проехали уже, — криво улыбнулся Витька. — Я уже понял, что ничего назад не вернёшь.

Семён грустно посмотрел на Витьку. Потом заговорил снова, читая в его душе:

— Все эти три года ты всё делал, потому что боялся потерять, а не стремился создать что-то радостное для сердца. Ты латал дыры в клетке твоего счастья, которая рушилась под напором жизни, потому что подумал, что уже поймал это счастье за хвост, и его надо удержать. И вот — счастье утекло. И всё из-за одного: что-то пошло не так, как ты хотел. А в новое, что пришло, ты уже не захотел верить с такой же силой.

— Я не могу верить. У меня слишком много проблем. Может, ты просто поможешь?

— Ты всё можешь сделать сам.

— А как же все эти молитвы к небу, зов о помощи, божья милость и защита?

Семён качнул головой, будто понимал и давно знал всё это:

— Люди молятся, думая, что высшие силы сделают что-то для них, исполнят их, человеческий то есть, мир. А всё, что по-настоящему важно — для всей вселенной важно, — уже сделано! Молитва может и нужна только для того, чтобы человек поверил в это. Если он верит, он всё видит.

— А зачем же тогда все эти службы, молебны, крестные ходы, иконы там, священнические ризы?

— Для кого-то всё так. Только это, опять же, о способе видеть: стараться связывать духовность с внешними событиями, канонами и символами и окружать себя ими или, наоборот, преходящие события собственной жизни стараться увидеть духовно, глазами души. Постараться возвысить их до духовного звучания. Душа ведь уже дышит в человеке, а не летает в неведомых высотах, а человек несет её во всё. Как умеет.

Витька усмехнулся:

— Как ты интересно заговорил. Точно — уже не человек.

Посидели тихо. Витька сказал:

— Я и не помню, когда мы вот так с тобой разговаривали, как уже взрослыми стали. Детская дружба — оно понятно. А вот когда взрослеешь… Всё работа, новые цели, гонка в будущее. Жизнь, которая казалась такой важной. А оно всё — раз! — и разрушилось. Почти в один момент.

— Помни о том, что у тебя есть, а не о том, чего нет.

— А что есть?

— Сегодня я увидел их в твоём доме. Тебе есть для кого идти дальше.

Витька усмехнулся и не спорил с этим. Семён продолжал:

— Если что-то рушится, — это не потому что тебя наказывают. Просто расчищают место для нового опыта.

— И кто это такой заботливый? — не зло сыронизировал Витя.

— Твоя душа.

Так они говорили часа два. Обо всём. Семён рассказывал о себе. Витька слушал. Потом молчали и снова говорили.

В конце концов, Витя, на время будто примирившийся этим разговором со своей жизнью, дружески сказал:

— Слушай, а всё-таки спрошу: как это возможно? То, что с тобой произошло? Почему ты?

— Я не знаю, — просто пожал плечами Семён.

— И что? Что после этого изменилось?

— Всё.

Витька усмехнулся. Семён продолжал, вспоминая:

— Будто был до этого бледной личинкой, зажатой в кокон, а потом вдруг кто-то разрезал его, выдавил на ветер, на солнце, в мир. Раскрасил цветами. Подарил полёт. И новую жизнь.

— А сейчас ты, вроде, как обычный человек, без крыльев? — спросил Витя.

— Это для маскировки, — улыбнулся Семён. — Так-то, они и сейчас есть.