Светом двух миров

— Я не смогу закончить работу над заказом, — тут же проговорил Семён.

Витя на минуту застыл. Потом расплылся в ещё большей улыбке:

— Сёма, без ножа режешь.

— Вить, я не смогу закончить работу над заказом, — твёрдо повторил Семён.

Лицо Вити посерело. Он судорожно затеребил свою одежду.

— Ну, как же? Может нужно что-то? Может помощь всё-таки найти? Слушай, я сверхурочные тебе начислю. Только не бросай меня сейчас.

Семёну вдруг стало тяжело стоять под палящим солнцем и слушать Витькины причитания. Напарник же, наоборот, заметался из стороны в сторону, судорожно соображая, потом снова принялся жалобно уговаривать.

— Витя, я… — начал было Семён, потом осёкся, отведя глаза: — Ты не поймёшь.

— Я пойму, Сёма, пойму. Скажи, что не так! — возбуждался Витька.

И с такой тягостной внимательностью посмотрел в глаза Семёна, что того аж затрясло изнутри.

А Витька вновь заметался от волнения и стал бессвязно приводить всё новые и новые доводы того, что работа может и должна быть закончена. От потребностей его новой семьи, до обязательств, которые должен исполнить каждый честный человек.

Это было уже невыносимо.

Семён не мог уже сдержать внутренний порыв. Крылья за спиной распирали натянутый плащ так, что тот трещал по швам.

Он запрокинул голову лицом в яркие небеса. И отбросил все сомнения.

Пора!

Вцепился сжатыми кулаками в лацканы на своей груди и рванул изо всех своих нечеловеческих сил руки в стороны. Плащ разлетелся в клочки, закружившиеся на ветру.

Два огромных белоснежных паруса раскрылись за его плечами.

Семён торжествующе улыбнулся. А взгляд его стал таким пронзительным и нездешним, что Витьку отбросило к раскалившейся от солнца стене, где он вжался в ребристость кирпичной кладки.

Ангел перед ним, с того же места, где стоял, рванул, рассекая воздух, вверх. Свободный, наконец. Счастливый и неудержимый. С крыльями Света! С крыльями Радости!

Новый ангел у стоп Всевышнего.

И — Бог в Его Сердце.

Небесная грань.

Каждый сердцу Всевышнего — Бог. И он обречён на любовь Его. Потому что в ней рождён, хоть и забыл о том. Но ему вдруг неожиданно это напомнят. Да так, что другого выбора уже не будет. Потому что такие правила игры, где в один момент ты — Игрок, в другой — просто игрушка. И так было задумано.

Люди мало что могут знать о Всевышнем, но вот любовь способны пережить вселенскую. Поэтому мы не ведаем замысла творца, если он вообще есть? И не всегда прозреваем в глубь путей, которыми этот замысел играет с нами? Зато мы можем стать частью этой игры, если настроены любовью сердца.

В самом слабом из нас вдруг прорвётся сила встать над обстоятельствами, ломающими сильнейших. Слепой, оказывается, видит дальше и глубже. Тихий и невзрачный — расправляет нежданно свои крылья.

Кто самонадеянно решает отказать в праве быть значимым одному, а другому — пророчить величие? Только глупец и невежда. У которого внешности затуманивают взгляд во внутрь.

Небеса творят свои пути. Небеса прорываются в земном, разрывая жёсткую корку асфальта в мелкие трещины одной лишь травинкой. Другие пройдут, растопчут. А она смиренно отдаст свой тонкий аромат в прощении как в ответ на их несправедливость и вновь потянется к солнцу. Небеса зовут её. Ей не нужно сравнивать себя с кем-то, доказывать что-то, беспокоиться о своих слабостях. Ублажать глупцов и невежд ярким разноцветьем. В ней трепещет зов, что вытягивает её жилы ввысь, к небесам. И небеса отвечают ей.

Так и человек. Как часто он сам не знает, в чём свят. Проживает свою маленькую жизнь. Но приходит час, и небеса прорываются во всей своей власти, и ты уже не можешь жить собой прежним. Приходится учиться новому. Новому себе. У нового себя. Новым собой.

Как хорошо, что небеса, врезаясь в маленькие жизни ломающими их мир опытами, несут в себе и благоухание открытий, что и примирят, и научат, и возвысят. Прислушайся в час сотрясающей мир грозы, в воздухе — очищение и лёгкость. Аромат небес.

Гроза — благо. Пусть молния лизнёт мир! Вспышка боли быстро лечится. И всё разрешится улыбкой радуги и восторгом новой жизни.

Так вот, человек — родом с небес и в какой-то момент открывает в себе свои небеса. Всё остальное — преходяще, уходяще и ненастояще. Корка асфальта, что нужно вскрыть, чтобы добраться до сути.

А суть эта проста: уметь летать. Может даже и живя среди асфальта.

Потому что, говорят, Небеса внутри. Но не уточняют, что они только внутри.

Душа

В разгар весны, когда взбудораженные внезапным теплом птицы смелее залетали всё выше в прозрачное небо, ещё выше их, прямо под облаками, скользило лёгкой струйкой прохладное дуновение. Невидимый в солнечной синеве ангел медленно ловил крыльями восходящие от земли тёплые потоки.

Над ним белела пена невесомых туманов, сглаженных ветрами. И особая весенняя прозрачность воздуха, что струилась вплоть до бесцветья космоса. На земле же, в тенистых низинах, — белёсые островки оплавленных солнцем влажных снегов. Их оставалось совсем немного. В основном земля уже оголилась, готовясь в скором времени прикрыться новым зеленым убранством. Всё готовилось воспрянуть и бурно выплеснуть свой восторг в мир, что в который раз уже обновлялся.

Мир дышал мечтами обновления. Дни прирастали светом щедрого светила, стремясь воплотить все его надежды. Ангел дышал этими радостными мечтами.

И даже в ночи, когда на земле всё затихало, мечты снились, мечты баюкали. Сны светились тонкими огоньками и радовали взор ангела.

В ночи время переставало существовать даже для земных обитателей. Тишина небес мягко проникала в сердца людей. И ангелу легко было видеть незамутненные мельтешением убегающих мгновений их души. В каждой — бесконечность.

Души светились, складывались в созвездия, покрывали землю ковром ярче ожерелий городских уличных фонарей, пели тонкими лучиками, трепетали. Так же, как высоко в матово-чёрном небе прорезали пространства светом далёкие звёзды, рождающие иные миры и иные мечты-сны.

Уже почти три года прошло с тех пор, как ангел впервые взлетел.

Он напитался светом, научился по-новому видеть мир, по-новому жить в нём. Ах, эти радостные уроки! Когда следуешь внутренней потребности и никому ничего не должен.

Полёт становился всё более искусным и чем-то напоминал тонкое общение гибкого тела с плотным воздухом и прозрачным светом. Ловя их каждым перышком ангел танцевал с облаками, всё выше забираясь в разряженное пространство поверх них. Туда, где воздух уже не держал. И нужно было ловить струи света, которые звенели как хрустальные струны эоловыми своими переливами. Музыка тонкой радости.

Она открывала новые гармонии, по которым настраивался мир. Утончая внутренние вибрации, манила и очаровывала. И космос, проступающий за тонкой пеленой дымчатой голубизны, уже не казался чёрной пустотой. То, что люди называли тёмной материей, наполняющей вселенную там, в бескрайних просторах, радужно гудело миллиардами цветов за пределами спектра восприятия человека.

И всё же, земля была родной колыбелью, дышала теплотой и мягкой материнской песней. И надолго покидать её совсем не хотелось. Столько новых встреч и открытий! Только лети и …

В одну из ночей что-то толкнулось в сердце ангела. Неясный зов, забытое прошлое, неисполненный долг. Зов настолько слабый, что трудно понять, откуда он. Ангел спустился ближе к земле, прислушался к своим чувствам. Скользя над городами, искал место, над которым что-то должно было откликнуться внутри. Летел ночь, день, и снова ночь. И вот, наконец, ранним утром он услышал толчок этой бессловесной мольбы чуть ярче. Он увидел внизу стремительно летящую по улице маленького города фигуру человека, чья душа страдала.

Спустился ниже, завис над крышами. И вспомнил родной свой город, который всплывал теперь из прошлого.

Внизу — гном, городской сумасшедший, давний его знакомый. Поседевший ещё больше, согнувшийся ещё ниже. Как и прежде, гном стремительно шёл, подавшись всем телом вперёд, и не падал только лишь потому, что его короткие ножки нервно семенили, ловя частыми судорожными движениями грузное округлое тело.

Он снова спешил. Прохожие перед ним расступались. Он, не замечая их, стремился в никуда, жаждал итога, к которому никак не мог придти. Теперь ангел это видел. Видел жгучую потребность спешить и отсутствие цели, которая бы разрешала эти каждодневные усилия. Только страдающей душе могла быть уготована эта участь. Но что было тому причиной? — ангел ещё не видел.

Он мягко опустился ниже. Невидимый, невесомый. Поравнялся со спешащим по проспекту гномом, и тут заметил светло серый лоскуток, торчащий из нагрудного кармана чёрной кожаной его куртки. Он узнал хлястик старого плаща, на котором на слабой истончившейся нитяной ножке болталась большая коричневая пуговица из дешёвого пластика. Тот самый плащ, которого теперь уже не существовало. Когда в последнюю встречу с гномом Семён сбросил с себя этот плащ, гном почтительно отнёсся к нему. И вот теперь, он все три года носил этот жалкий кусочек с собой.

С каждым нервным шагом пуговица вздрагивала и билась в чёрную кожу гномьей куртки. Прямо в грудь, из внутренней пустоты и плача которой взывала теперь к небесам слабая душа.

Ангел приблизился, стремясь заглянуть в лицо. И в этот момент гном будто почувствовал что-то. Шаги его замедлились, он посмотрел невидящими глазами в пространство перед собой. Остановился.

Ангел стоял прямо перед ним, сокрытый от поверхностных взоров. Но гном его не видел.

Со стороны, для идущих мимо людей, неопрятный, седой человек в рваной поношенной куртке, просто внезапно впал в ступор прямо посреди тротуара. Он вызывал и брезгливость, и недоумение, выбиваясь из общего потока идущих по своим делам прохожих. Никто не хотел прикасаться к этому.

Ангел заглянул в глаза. В их глубине пеленой насторожилась чёрная бездна. Угрожающая, слепая, безумная. Хаос, расширяющийся плотными волнами в пустоте.

Там — в этой бездне — душа слабым огоньком мерцала в её объятиях. Окутанная видениями и голосами из прошлого.

Ангел прислушался к ним. Позвал их.

Голоса зазвучали явственнее.

— Безумец! Ты сделал из жизни врага. Ты никогда не получишь от неё подарка.

— Я всё возьму сам.

— Смирись и преклонись. У тебя нет сил.

— Ложь! Вся сила в этом кулаке.

Удар! Первая кровь.

— И в этой стали!

Другой — пронзительный, поющий металлом, звенящий удар.

Брызги красного на пальцах. Горячие, жгучие.

И снова темнота.

В ней — новые голоса и видения.

— Покайся.

— Мне не в чем каяться.

— Прости.

— Меня не прощали.

— Тебя ждёт ад!

— Страх — удёл слабых. Я уже в аду, и вот — я живу в нём и смеюсь! И вы рядом со мной — так почему же боитесь и плачете?

Жгучий смех!

Снова темнота.

В ней — плачь.

— Почему? — женский стон прорезал мрак.

— Я беру то, что хочу!

— Не надо!!!

Волны мрака.

Сомнения.

Безжалостные слова.