Известно, что выбор имени собственного при общении — это проявление установленных в данном лингвокультурном узусе норм речевого этикета [Стернин 1996: 51–52]. В сегодняшних СМИ особенности употребления имен собственных при обозначении представителей власти определены новыми социально-политическими обстоятельствами периода постперестройки (это: плюрализм, демократизация и право оценивать власть и критиковать ее). В первую очередь именно в использовании имен собственных произошли изменения прежних норм речевого этикета, принятых в текстах массовой информации и бывших непреложными в советские годы.
Парадигма представленных собственных имен при наименовании тех, кто у власти, сейчас стала намного шире: она включает в себя большую часть тех вариантов, которые употребимы при обозначении лица (за исключением уменьшительных форм):
— Имя/Фамилия;
— Имя-Отчество/Фамилия;
— Инициалы(ИО)/Фамилия;
— Имя/Отчество
— Фамилия;
– 'госёподин'('г-н')/ Фамилия
— Фамилия в сочетании со служебно-идентифицирующим обозначением в препозиции, обычно сокращенным: президент Путин, премьер Медведев; —
— Имя-Отчество/Фамилия в сочетании со служебно-идентифицирующим обозначением в препозиции.
Главенствующим в настоящее время при первом упоминании является обозначение по имени (без отчества) и фамилии с предшествующим служебно-идентифицирующим компонентом или без него: президент России Владимир Путин, Владимир Путин; премьер-министр Дмитрий Медведев, Дмитрий Медведев; вице-премьер Дмитрий Рогозин, Дмитрий Рогозин; Председатель Государственной думы Сергей Нарышкин, Сергей Нарышкин и т. д. По мнению Н.И. Формановской, такое обозначение наиболее стилистически и оценочно нейтрально и является «несколько отчужденным упоминанием», не выражающим отношения говорящего к названному лицу [Формановская 2004: 48]. Заметим: в СМИП советского периода обязательным было называние руководителя по имени-отчеству/фамилии.
Некоторые абсолютно новые явления.
1. Указание одной только фамилии при наименовании лиц, занимающих главные посты в государстве при первом упоминании (чаще всего — в заголовке или подзаголовке): «Путин потребовал обилетить граждан: Власти намерены жестко следить за олимпийским ценообразованием» (загол. и подзагол., Незав. газ., 30.11.13); «Медведев верит в светлое будущее угля» (загол., Незав. газ., 05.04.16); «Вслед за Путиным с крупными иностранными бизнесменами поговорил Фрадков» (подзагол., Нов. Изв., 29.06.05).
В принципе, вне СМИ употребление одной только фамилии — это отступление от предусмотренной речевым этикетом нормы вежливости. Оно возможно: а) при командном стиле общения (социальные роли: начальник/подчиненный); б) как проявление пренебрежительного недружелюбия (взгляд «свысока»); в) в условиях дружеского общения, как шутка, имитирующая некоторую наигранную строгость (например, в общении между супругами, между коллегами, приятелями и др.). В отечественных СМИ такая номинация появилась и стала нормой, по-видимому, под влиянием западных массмедиа, для которых она типична. Вместе с тем интересно, что в российских средствах массовой информации одной только фамилией прежде всего обозначаются те нынешние лидеры, которые наиболее известны, популярны. «Известное имя, — пишет Н.И. Формановская, — само по себе оказывается достоянием культуры и, вбирая национально-культурный компонент в комплекс элементов значения, превращается в так называемую лингвокультурему» [Формановская 2004: 48]. Одной только фамилией в современных СМИ называют тех государственных и политических деятелей, о которых не нужно сообщать, какие посты они занимают. Это те фигуры, которые, благодаря своей деятельности или каким-то индивидуальным чертам, стали знаковыми, прежде всего В.В. Путин, С.К. Шойгу, Д.А. Медведев, Д.О. Рогозин и нек. др. Это те имена собственные, которые в своем функционировании в российском политическом и культурном пространстве (частотность в текстах СМИ, «легенды», породившие круг устойчивых положительных или отрицательных ассоциаций) идут в сторону прецедентности.
Конструирование образа может осуществляться и в сторону создания позитива, и в сторону создания негатива. Это зависит от контекста.
а) Позитивная интерпретация. Четкость, немногословность обозначения рисует образ такого же четкого, деловитого руководителя. См., например, публикацию «Независимой газеты» за 20 ноября 2013 г. (приложение «НГ Религии») о визите В.В. Путина в Ватикан: «Путину Святого Престола» (загол.) и далее: «встреча президента и Понтифика может состояться в рамках официального визита Путина в Италию», «не будет разговоров… о непременной теме всех встреч Путина с европейскими лидерами — теме энергоносителей и энергетической безопасности», «Путин окажется с глазу на глаз с Папой Берголъо» и т. п. (Незав. газ., 20.11.13).
б) Негативная интерпретация. Неназывание имени, имени-отчества может быть способом проявления холодности, крайнего недружелюбия к тому, кто назван. Так, в оппозиционной прессе очень распространено называние первых лиц государства по одной только фамилии. Например, в материале Ю. Латыниной «Зачем Путин дал 15 млрд долларов Януковичу?» (Нов. Газ., 20.12.13) из 11 случаев употребления номинаций-антропонимов 10 представлены только фамилией. Негативное восприятие, заданное смыслом заголовка, закрепляется подчеркнутой отчужденностью номинации.
2. Эпизодически на страницах печатных СМИ в течение первых 16 лет XXI в. появлялись, кроме того, обозначения главы государства только по имени. Впервые в публичной речи такое неофициальное обращение прозвучало в начале перестройки, в 1988 году, на XIX Всесоюзной партийной конференции, которую транслировали все СМИП. Тогда председательствующим, Е.К. Лигачевым, была произнесена ставшая впоследствии крылатой и включенная в «Словарь современных цитат» К.В. Душенко фраза: «Борис, ты не прав!» [Душенко 2003: 244]. Борис — Б.Н. Ельцин — спонтанное проявление неофициальности и форма, абсолютно недопустимая в средствах массовой информации в те годы. К.В. Душенко в справке к этой фразе отмечает, что «в стенограмме этих слов нет» [Душенко: 244]. В первое десятилетие XXI в. обозначение лидера только по имени стало появляться в тех контекстах, где содержалась информация о встречах президента России В.В. Путина и президента США Джорджа Буша-младшего. Обращение по имени создавало иллюзию приятельских, неофициальных отношений между главами двух держав. В материале «Новой газеты» о саммите Большой Восьмерки читаем: «В России существует демократия в российском стиле, — сказал Буш. — …Владимир внимательно слушал меня, но он не хочет, чтобы кто-то управлял его правительством». Эту мысль тут же развил и сам Владимир: «Мы исходим из того, что никто не знает лучше нас, как укреплять наше государство…» [Нов. Газ., 20.07–23.07.06]. Обозначение по имени, введенное с помощью прямой речи и несобственно авторской речи передает характер общения глав двух держав. Одновременно достигается включенность читателя в это общение («эффект распахнутого окна»), благодаря чему и сам читатель становится свободнее в мысленном диалоге с лидером, в оценке его действий.
3. Обыгрывание имен собственных. Оно стало привычным, хотя было совершенно невозможно в СМИП советского периода, поскольку вольное обращение с именем, как было отмечено в 1 главе, — это способ проникновения в чужое эмоциональное пространство, иногда — грубое вторжение. Это несоблюдение необходимой дистанции, часто не соответствующее коммуникативной ситуации и распределению социальных ролей. Оно допустимо только при неофициальных или полуофициальных [Стернин: 9] отношениях между автором речи и его собеседником или же с тем лицом, о котором идет речь. В советские годы шутливые модификации имен и фамилий тогдашних руководителей встречались только в городском фольклоре, в основном в анекдотах о «вождях». См., например, анекдот о Брежневе, который великодушно предлагает своим помощникам называть его не по имени-отчеству (Леонид Ильич): «Зачем так официально? Зовите меня просто:
«Ильич!», с отсылкой к принятой тогда любовно-дружеской номинации В.И Ленина «наш Ильич» (сохранилась в топонимике, напр.: «Заветы Ильича» — поселок в Подмосковье, «Площадь Ильича» — станция московского метро).
В постперестроечных СМИ чрезвычайно распространилась языковая игра с именами и фамилиями руководителей. Имя собственное становится деривативом — основой для образования различных шутливых наименований, прозвищ (В.М. Зарипова, проанализировав «Большой словарь русских прозвищ» X. Вальтер, В.М. Мокиенко [2007], отметила в нем 442 случая оценочных наименований известных общественно-политических деятелей с помощью прозвищ, в том числе и произведенных от имен собственных [Зарипова 2012: 14]). В одних случаях — это проявление симпатии, дружеского доверия (сигнал «свой»), в других — фамильярность — один из способов принижения названного. Во второй половине 90-х гг. и в первые 16 лет XXI века наиболее распространенными формами языковой игры были:
а) аббревиатуры: ЧВС, ВВП, ДАМ, Б.Н. и нек. др.:
— ЧВС (вариант: Ч.В.С.) — Черномырдин Виктор Степанович, в 1992–1998 гг. — Председатель правительства Российской Федерации. Это первый крупный государственный деятель — второе лицо в государстве после президента, — по отношению к которому в печатных СМИ стали употреблять номинацию-аббревиатуру. См., например: «Именуемый московской элитой ЧВС, Черномырдин стал постоянным фактором нашей политики. За пять лет его премьерства менялись фавориты, теряли посты министры, отправлялись в отставку всемогущие чиновники. Постоянными оставались только президент и премьер» (АиФ, 1997); «Опять трудные времена для Ч.В.С: Очередная поездка Виктора Степановича в США не решила основных проблем в отношениях наших стран» (АиФ, 1997); «ЧВС» — название документального ТВ-фильма Сергея Брилева (ТВ Россия-1, 8 апреля 2013 г.);
— ВВП — Владимир Владимирович Путин. Аббревиатура появилась после Послания президента Федеральному собранию весной 2003 года, в котором была сформулирована важнейшая на тот момент экономическая задача — удвоить валовой внутренний продукт (сокращенно ВВП);
— ДАМ — Дмитрий Анатольевич Медведев. Аббревиатура стала употребляться почти сразу после избрания на пост президента России в 2008 году; образована, по-видимому, по аналогии с шутливым обозначением его предшественника;
Обе аббревиатуры регулярно употребляются в печатных СМИ, особенно часто — в МК, например:
— «Встаешь — темно, ложишься — темно», жаловался на нововведение тогдашнего президента в декабре прошлого года Владимир Путин. Да и народ, как выяснилось, недоволен, сказал ВВП. После чего многие уверились, что зимнее время, от которого Россия отказалась по инициативе Дмитрия Медведева, будет возвращено. Однако ДАМ отстоял свой титул «повелитель времени " — на заседании правительства он объявил о решении правительства: возврат к зимнему времени нецелесообразен в любом виде» (МК, 8-14.02.13);
— ««Вопрос носит принципиальный характер: наличие собственных передовых технологий — это ключевой фактор суверенитета и безопасности государства… " — подчеркнул ВВП» (МК, 22.01.16);
— «Дмитрий Медведев вновь замахнулся на бонусы топ-менеджеров госкомпаний… «Считаю, что размер их премий и бонусов должен зависеть от прибыли!» — заявил ДАМ на партийном форуме в Санкт-Петербурге» (МК, 26.03.16).
Эмоциональная нагруженность аббревиатуры-имени зависит прежде всего от смысловых и эмоциональных ассоциаций, которые она вызывает: ЧВС — созвучно МЧС — названию уважаемого всеми Министерства по чрезвычайным ситуациям — дружелюбие; ВВП — комическая омонимия;
аббревиатура — сокращение экономического термина — стала основанием для выражения разнообразных эмоций: шутливости, ироничности, насмешливости; ДАМ — смешное созвучие с «дама» — шутливость, дружелюбие; наоборот, БАБ — о Б.А. Березовском, занимавшем одно время видное место на политическом небосводе России, созвучное грубому обозначению женщины — «баба», выражало насмешливую неуважительность;
б) паронимические и омонимичные образования: «Ехал Греф на трамвае» (загол., Вр. нов., 10.04.06), где фамилия лидера созвучна слову в детской считалке: «Ехал грека через реку…»; «Больше лужков; парков и скверов!» — рекламный плакат, связанный с проводимыми Ю.М. Лужковым мероприятиями по благоустройству Москвы — комическая омонимия;
в) усеченные призводные от фамилий, стилизующие иностранную речь, например о Лужкове и Зюганове: «Папаша Лу и дедушка Зю» (загол., МК, 1997);
г) трансформированные устойчивые выражения: «Страсти по Горбачеву» (загол., Комс, пр., 1998); «Путин и волк» (Вр. Нов., 12.05.06) — паронимия, обыгрывается название известной симфонической сказки для детей Сергея Прокофьева «Петя и волк»;
д) расширился круг денотатов, для обозначения которых иногда используются имена собственные. Например, на выставке, организованной по случаю XXVI проведения съезда ЛДПР (она размещалась в фойе) на витринах можно было увидеть все, что связано с лидером партии — В.В. Жириновским, в том числе квас «Жириновский», одеколон «Жириновский», водка «Жириновский» и т. д. (репортаж с выставки — на ТВ-канале Вести-24, 25.03.13).
Фамилия В.В. Путина дала простор для словообразовательных фантазий самых разных авторов в самых разных областях, с эмоциональной амплитудой от шутливо-иронического до резко неодобрительного. См.: путиномания, путинография, путиниана, путиноман, Путинбург, путинг, а также:
— «Путинка» — марка водки, видимо, в память о появившейся ненадолго в 1983 году «Андроповке», тоже водке, названной по фамилии тогдашнего руководителя СССР Ю.В. Андропова;
— «Тосты от Путинки» — рубрика газеты «Аргументы и факты», в которой печатались кроссворды и ответы на них;
— «Все Путем» — плакат на митинге в поддержку монетизации льгот (ТВ,1 канал «Время», 12.02.05) — обыгрывается разговорный фразеологизм «все путем», т. е. 'все нормально', 'все хорошо';
— «Антипутин» — заголовок материала о бывшем премьере Михаиле Касьянове (ТВЦ, «Постскриптум» с Алексеем Пушковым, 26.02.05);
— «Идущие без Путина» — движение в Санкт-Петербурге (январь-февраль 2005 года), выступающее против правительственных реформ, — альтернативно названию молодежного движения начала первого десятилетия XXI века «Идущие вместе» (Эхо Москвы, 06.02.05) и т. д.;
е) нередко в имени собственном, если оно представлено несколькими компонентами, содержится отсылка к какому-либо другому известному лицу — политику, литературному персонажу — имя которого является прецедентным. Оценочные и сущностные характеристики прототипического носителя прецедентного имени переносятся на современного политического лидера. Например, использование прецедентных имен при назывании В.В. Путина в заголовках:
— «Уинстон Владимирович: Будет ли меняться президент?» (АиФ, 2014, № 5) — сопоставление с знаменитым английским политическим и государственным деятелем;
— «Владимир Хоттабыч: Премьер-министр провел восьмой сеанс обратной связи со страной» (Вр. нов., 04.12.09). Имя сказочного персонажа, способного выполнить любое желание, — из приведенной ниже, в материале, речи самого Путина: ««Как старик Хоттабыч, обеспечу компьютерами каждого учащегося в вашей школе», — обещал непохожий внешне на сказочного героя премьер» — подчеркивается нацеленность главы правительства на конкретные нужды россиян;
— «Путин-Таврический!» — восторженное, произнесено А. Прохановым по поводу возвращения Крыма в состав России (ТВ, Россия 1. Воскресный вечер с Владимиром Соловьевым. Экстренный выпуск. 14.03.14) — аналогия с выдающимся российским государственным деятелем Г.А. Потемкиным (Потемкиным-Таврическим), руководившим в 1783 году присоединением к России Крыма (Таврии) и получившим от Екатерины Второй после ее поездки в Крым в 1787 году почетное прозвище Потемкин-Таврический.
ж) эпизодические обозначения по отчеству. Употребление их в СМИ — одна из вербальных форм бесцеремонного «вторжения» в эмоциональное приватное пространство другого лица, то есть грубое нарушение норм речевого этикета. См., например: «Правительство Вольфовича: За кем из соколов Жириновского полетит страна» (загол. и подзагол., Нов. газ., 17.06–20.06.03). Так говорят только о тех, с кем объединяют давние и очень близкие отношения. В этом случае шутливость и напускная развязность номинации может оказаться формой прикрытия дружеской симпатии. Эпизодические факты называния по отчеству в авторском повествовании в СМИ связаны в основном с использованием несобственно авторской речи — включением в авторский текст слов и словосочетаний, принадлежащих какому-либо лицу и отражающих его оценочную и эмоциональную точку зрения [Успенский 1995: 15; 27]. Именно так употребляется отчество Степаныч (о Викторе Степановиче Черномырдине) в телевизионном документальном фильме «Удар властью.
Герои дефолта» (ТВЦ, 2015 г.). Текст за кадром: «В марте 1998 года президент отправил в отставку Виктора Черномырдина. Для Степаныча это невероятный удар. Он честно и много работал, никогда не претендовал на трон…Ельцин назначает и.о. премьера Сергея Кириенко. И все вздыхают: «Ну, это не Степаныч, не тот коленкор». И далее: «К концу августа каждый житель России окончательно теряет доверие к власти….Чтобы удержаться в президентском кресле, Ельцин обвиняет во всем правительство и отправляет кабинет министров в отставку. Оставшись без опоры, зовет назад Черномырдина. Степаныч забывает обиду и снова подставляет крепкое плечо». Употребленное в качестве номинации отчество, с разговорной эллиптизацией предпоследнего слога, отражает, по-видимому, особенности словоупотребления Б.Н. Ельцина и стиль его речи в целом, а также стиль его общения с B.C. Черномырдиным (установка на непринужденную разговорность, видимость дружелюбия, отсутствия дистанции).
з) в политическом дискурсе продолжен ряд политических обозначений-характеристик, произведенных от имен собственных по уже существующим моделям с обыгрыванием оценочности или тех ассоциативных связей, которые присуши словам этой модели: путинизм — о проводимой В.В. Путиным политике — насмешливо-неодобрительное (в философских и политических текстах суффиксальные дериваты от имен собственных: марксизм, ленинизм, троцкизм и т. д. обозначают состоявшееся, описанное в историко-философской науке учение); ассоциируется с до сих пор негативно-оценочным сталинизм; неодобрительность усиливается другими оценочными средствами в контексте, например: «Тот язык, который сложился в эпоху высокого путинизма, устарел…» (радио РСН, 30.06.12 — Кирилл Мартынов, главный редактор общественно-политического проекта «Мнение RU»). См. также: зурабовщина (неодобрительное, презрительное; ср.: сталинщина, аракчеевщина) — о реформах по монетизации льгот, проводимых в 2005 году тогдашним министром здравоохранения и социального развития М.Ю. Зурабовым; чуровщина («вирус чуровщины», неодобрительное) — о деятельности Председателя Центризбиркома В.Е. Чурова: о якобы допущенных правонарушениях при подсчете голосов на выборах 2011–2012 гг. и нек. др.
Воздействующий результат. Отношение массовой аудитории к тому, чье имя стало базой для многочисленных образований и шутливых обыгрываний, может строиться в двух — диаметрально противоположных — направлениях.
Первое: читатель начинает воспринимать известного государственного или политического деятеля как «своего» (право на шутливость — один из сигналов в оппозиции «свой/чужой»). А это способствует формированию позитивного образа власти. Иногда сам политик использует такие креативные возможности имени собственного. Например, на упомянутой выше выставке, организованной во время проведения XXVI съезда ЛДПР, рядом с товарами, называющимися именем лидера партии, в фойе были расставлены картонные, во весь рост, фигуры — изображения В.В. Жириновского, около которых можно было встать и сфотографироваться (сигнал: «такой же, как я»). Однако сразу отметим, что даже дружелюбная шутливость возможна далеко не во всех видах СМИ, а только в печатных (газетах и журналах) и в публикациях Интернета, то есть в тех массмедийных материалах, которые имеют письменную форму. Немыслимо представить, чтобы журналист во время интервью, беседы с представителем власти, обратился к нему с вопросом: «А скажите, ДАМ, что Вы думаете?..». Второе (и такой риск велик): право свободно распоряжаться чужим именем (вспомним: имя — форма обладания), особенно именем того, кто от тебя весьма далек в социальной иерархии, может быть воспринято недовоспитанной и просто невоспитанной частью аудитории как повод для насмешливого отношения к данной личности вообще. За счет этого можно сформировать представление о слабой власти, такой, над которой можно и безнаказанно позубоскалить.
2.2. Деиндивидуализация и деперсонификация в политическом дискурсе
В лингвостилистке и теории литературы хорошо изучены такие явления, как персонификация (или олицетворение), т. е. «приписывание неодушевленным предметам или абстрактным идеям человеческих действий или качеств» [Борев, 2003, с. 282], и индивидуализация — акцентирование индивидуальных, специфических характеристик названного объекта. Можно, однако, говорить о существовании и обратных явлений — деперсонификации и деиндивидуализации. Отдельные замечания о них встречаются в некоторых научных работах, но в целом эти явления не определены и не изучены. Между тем они занимают свое место в наборе лингвостилистических характеристик политического и массмедийного дискурсов и играют важную роль в конструировании образа власти.
Деперсонификацией назовем наделение лиц, людей свойствами неживого. При деперсонификации в лексическое значении слова-наименования актуализируются семы 'не-лицо', 'не-живое:
— аппарат (управленческий аппарат): «1. Прибор, устройство для выполнения какой-либо определенной работы… 4. Совокупность сотрудников учреждения, организации, какой-либо области управления; штат» [Большой толковый словарь русского языка: 44];
— номенклатура: «1….Перечень или совокупность названий, терминов и т. п., употребляемых в какой-либо области науки, производства и т. п… 2. собир. Офиц. Номенклатурные работники или списки номенклатурных должностей. Засилье, власть номенклатуры» [там же: 655 ].
В результате актуализации семы 'не-живое' происходит затушевывание, иногда полное отъятие тех черт, которые присущи персоне, живому существу.
При деиндивидуализации обозначение, сохраняя в качестве основной сему 'человек', не содержит никаких компонентов, указывающих на индивидуальные свойства того, кто назван, и фактически обретает созначение неопределенности ('какой-то человек'). Некоторые из давно принятых в языке безобразных наименований людей фактически приводят к деиндивидуализации. Прежде всего это такие переносные обозначения, как лицо (синекдохическое значение зафиксировано еще в XI в [Словарь русского языка XI–XVII вв., вып.8, 1981: 254]), персона. Оба существительных несут в себе сему неопределенности, т. к. в них отсутствует личностная идентификация: лицо, персона — это некто, чьи индивидуальные черты необязательно знать или указывать. Смысловая структура подобных обозначений предельно проста: они лишь вычленяют названного в данном фрагменте действительности (сема 'человек') и, благодаря атрибутивным компонентам, в общем виде указывают на место в социальной структуре: официальные лица, должностные лица, первые лица государства — 'представители страны', 'те, кто занят на руководящей должности' (аналогично современное: vip-персона — 'тот, кто принадлежит к элите, в том числе правящей'). Этим содержание данных лексических единиц исчерпывается.
Иронически обыгрывает указанное свойство существительного лицо Гоголь (в «Шинели»): высокопоставленный чиновник, к которому обращается за заступничеством отчаявшийся Акакий Акакиевич, называется на протяжении всего этого фрагмента и далее «значительноелицо» (обозначение чина и имени-отчества употребляются эпизодически):
«Нечего делать, Акакий Акакиевич решился идти к значительному лицу [здесь и далее выделено Гоголем — B.C.]. Какая именно и в чем состояла должность значительного лица, это осталось до сих пор неизвестным. Нужно знать, что одно значительное лицо недавно сделался значительным лицом, а до того времени он был незначительным лицом» [Гоголь 1995:141]; «Приемы и обычаи значительного лица были солидны и величественны, но не многосложны. Главным основанием его системы была строгость» [там же: 141–142] и т. п.
Семантическая опустошенность синекдохической номинации в сочетании с атрибутивным компонентом создают модус автора. Гоголь подчеркивает манеру, избранную главой канцелярии в общении с героем повести: желание казаться недосягаемым, чужим, вызвать страх (неизвестного всегда боятся). Все это лишь для того, чтобы утвердить свою значимость, принадлежность к высокой ступени в чиновничьей иерархии. Здесь главное не социальная роль, а соответствие поведенческой и речевой маске социальной роли.
Очевидно, что при назывании людей представление о лице, обозначенном номинацией, может строиться в двух противоположных направлениях: а) в сторону обогащения этого представления—> индивидуализация (таковы многие из приведенных выше номинаций-антропонимов); б) в сторону сужения, обеднения представления о названном —> деиндивидуализация и деперсонификация.
В российских СМИ последнего десятилетия деиндивидуализирующие и деперсонифицирующие обозначения стали весьма широко применяться в текстах, где речь идет о власти, о ее представителях. При этом бывают задействованы следующие языковые средства.
І. ДЕПЕРСОНИФИКАЦИЮ создают:
1) Метафорические переносы наименований из мира техники в мир людей: машина, аппарат, (в современных масс-медиа весьма употребимы) рычаги, эшелоны и нек. др. В.П. Москвин называет их «машинными метафорами» [Москвин, 2007: 380] и относит их возникновение к XVI веку, когда они стали служить «моделью объяснения и функционирования физического мира», затем распространились на сферу биологии, общества и «мир человека» [там же: 380].
В современных СМИ:
МАШИНА. Согласно словарю, это: «3. Публиц. О какой-либо организации, ведомстве и т. п., действующих, подобно механизму, бесперебойно, точно, ритмично» [Большой толковый словарь русского языка: 526]; «4. Разг. О человеке, лишенном каких-либо эмоций, действующем машинально, автоматически» [там же: 526–527]. Лексико-семантические варианты слова (3,4) связаны ассоциативно, и их семантические и оценочные качества переносятся на словосочетание «государственная машина», которое объединяет в себе понятия: 'органы государственного управления', люди, входящие в эти органы', 'система законов и способы управления': «Между странами идет мощнейшая глобальная конкуренция, страны бьются за человеческий капитал, а российская государственная машина тем временем генерит все больше документов, «пытаясь угадать волю принципала»» (Ведомости, 27.05.15); «Но, какие бы сокращения ни декларировались, желание бюрократичекой машины увеличиваться в размерах вечно» (АиФ, 2012 № 45);
АППАРАТ — государственный аппарат, управленческий аппарат, бюрократический аппарат, аппарат (без атрибутивного компонента). Словарь дает опять-таки два значения, имеющие отношение к власти. Аппарат — «3. Совокупность учреждений, обслуживающих какую-либо область управления или хозяйства… 4. Совокупность сотрудников учреждения, организации, какой-либо области управления; штат» [Большой толковый словарь русского языка: 44]. Например: ««Ведь все предыдущие сокращения аппарата приводили к его росту. Неужели нам для успеха модернизации нужно, чтобы Бенедикт XVI и в самом деле прислал нам инквизицию?» (АиФ, 2010, № 28, с. 6); «И не нужно питать иллюзий, что с сокращением числа министерств будто бы гармонизированы их интересы, уменьшился бюрократический аппарат, сократился объем его полномочий» (Незав. газ., 11.03, 2008).
В метафоры этой семантической группы входит и известная, ставшая со времен Сталина прецедентным феноменом метафора винтики (о советских людях). Сталин употребил ее на приеме в Кремле 25 июня 1945 года:
«Я поднимаю тост за людей простых, обычных, скромных, за «винтики», которые держат в состоянии активности наш великий государственный механизм» [Душенко 2003: 394].
Метафоры винтики — механизм, машина противопоставлены по семе «значимость». Мелкость, ничтожность, разъединенность в первом члене оппозиции и мощь, монолитность во втором. Это идет в параллель с главенствующей для массмедийного и политического дискурсов оппозицией «народ/власть» (при этом не следует забывать, что зачастую потеря одного винтика приводит к неисправности всего механизма в целом). Наполняемость дискурса подобными метафорами создает образ государства и тех, кто им руководит, — отлаженной, но при этом бездушной, безжалостной, методично подавляющей всех машины, чуждой идеям милосердия и гуманизма, — эффект деперсонификации.
Близко к «машинным» метафорам стоит и метафора тандем, которая с 2008 года стала обозначать деловое и политическое партнерство двух первых лиц страны: президента (в 2008–2012 гг.) Д.А. Медведева и премьер-министра в те же годы В.В. Путина. В прямом значении тандем, согласно словарю, — «Спец. Машина, механизм, в котором однородные устройства расположены последовательно на одной оси» [Большой толковый словарь русского языка: 1305] (в политический дискурс метафора перешла, скорее всего, из спортивной терминологии). Есть случаи употребления этой метафоры без отрицательных коннотаций, когда тандемность, тандем трактуются как позитивные явления, обеспечивающие слаженность действий (см., например, статью Михаила Винокурова «Тандем власти лучше двоевластия» — Арг. нед., 31.03.11). Однако чаще метафора насмешливо подчеркивает управляемость, слепое подчинение одного из участников тандема другому: «Вне зависимости от того, планировался ли весь сценарий с рокировками с самого начала, как жизнерадостно дал понять тандем на съезде [Единой России, в сентябре 2011 года — B.C.], или все-таки решение приняли на более позднем этапе, нежелание президента [Медведева — B.C.] хотя бы попытаться выйти за предначертанные рамки поразительно» (Огонек,17.10.2011, № 41).
См. также случаи иронического обыгрывания «машинных» метафор в заголовках печатных СМИ: «Аппаратная контрреволюция: Дмитрий Козак приступает к зачистке Белого дома» (загол. и подзагол., Вр. нов., 12.07.07); «В Госдуме назревает аппаратная революция» (Stringer, 23.02.07); саркастическое: «Кассовый аппарат: Администрация президента России контролирует десятки миллионов долларов (загол. и подзагол., Нов. газ., 2005. № 8).
2) К деперсонификации приводят и очень распространившиеся в массмедиа первых пятнадцати лет XXI столетия метафорические переносы терминов точных и естественных наук, использованные для обозначения организаций и людей, работающих в них: вертикаль, горизонталь, структуры, система и нек. др.: «Но вертикаль давит, и три месяца ему [Герману Грефу — B.C.] приходилось имитировать переговоры с Союзом театральных деятелей России» (Нов. Изв., 16.02.05); ««Наши» — капкан для ретивых, страховка системы от самых амбициозных и прытких» (Огонек, 2005, № 22) и т. п.;
3) Деперсонифицирующими являются и метонимические переносы, которые в прямом значении указывают на местонахождение руководства страны: Москва, Кремль, Белый дом (они, по-видимому, распространились под влиянием западных СМИ): «В поисках неопасной оппозиции: Кремль занялся созданием сильной либеральной партии, поскольку сами правые сплотиться не смогли» (загол. и подзагол., Моск. нов., 01–07.12.2006, № 46); «Но также очевидно, что Москве оказалось нечего предложить, кроме братства и очень небогатой жизни с неясными перспективами» (МК, 06.01.05).
4) Деперсонификацию создают и переносные обозначения человека через предмет, вещь («опредмечивание» личности). Гротескно это представлено у М. Булгакова в «Мастере и Маргарите», в эпизоде в Комиссии увеселений и зрелищ, где после визита Бегемота за столом председателя остался сидеть пустой костюм:
«За огромным письменным столом с массивной чернильницей сидел пустой костюм и не обмакнутым в чернила сухим пером водил по бумаге. Костюм был при галстуке, из кармашка костюма торчало самопишущее перо, но над воротничком не было ни шеи, ни головы, равно как из манжет не выглядывали кисти рук… Услыхав, что кто-то вошел, костюм откинулся в кресле, и над воротничком прозвучал хорошо знакомый бухгалтеру голос Прохора Прохоровича…» [Булгаков 1988: 556].
Вещь подменила человека, человек оказался ненужным и неважным — важны те функции, которые он выполняет.
В XIX веке — «опредмечивающее» «мундиры голубые» (Лермонтов); в текстах нынешних СМИ — «белые воротнички» (примеры на употребление этого словосочетания в текстах о власти см. выше, с. 79). См. также новейшее: ««Портфели» нового созыва» — загол., о распределении комитетов между фракциями во вновь избранной Государственной думе и о руководителях этих комитетов (Рос. газ., 26.09.2016).
II. ДЕИНДИВИДУАЛИЗАЦИЯ. Ее создают:
1) Слова с семантикой собирательности.
Сама по себе семантика собирательности (множество предметов, лиц обозначены как некое совокупное целое, обладающее общими для всех входящих в него свойствами) содержит представление о невыраженности индивидуальных, личностных черт. Собирательность при назывании людей подчеркивает, что названные образуют замкнутую социальную, возрастную и др. группу. А в любой замкнутой группе личность «обезличивается»: неизбежно подчиняется общим для всех групповым интересам и продиктованным ими законам поведения. Т. е. индивидуальность в значительной степени подавляется: теряет право на собственные оценки, представления. См. в исследованиях по социальной психологии: «…Психологический механизм воздействия группового мнения может проявляться… и в отрицательном влиянии на личность» [Крысько, 2003: 53], а именно: некоторые групповые суждения способны «превращаться в оценочные стандарты и воздействовать не только на сознание, но и на подсознательную сферу человека» [там же: 53]. Таким образом, принадлежность к группе обусловливает стереотипизированные и одинаковые для всех членов группы ментальные, эмоциональные, поведенческие реакции и отказ от собственных реакций.
Комически и даже гротескно представлена эта «одинаковость» всех в «Мертвых душах» Гоголя. Чиновники города N, собравшиеся у полицеймейстера обсудить слухи о Чичикове (гл. X), не имеют своего личного мнения, у них мнение и реакции коллективные:
а) общая ментальность:
«Конечно, поверить этому чиновники не поверили, а, впрочем, призадумались и, рассматривая это дело каждый про себя, нашли, что лицо Чичикова, если он поворотится и станет боком, очень сдает на портрет Наполеона» [Гоголь 1954: 217]; «Итак, ничего нет удивительного, что чиновники невольно задумались на этом пункте, скоро, однако же, спохватились, заметив, что воображение их чересчур рысисто и что все это не то» [там же: 218] — ряды однородных сказуемых — выделенные ментальные глаголы — подчеркивают отсутствие собственных суждений, оценок;
б) Здесь же (в X главе) — общая для всех чиновников физическая реакция:
«Всё подалось: и председатель похудел, и инспектор врачебной управы похудел, и прокурор похудел, и какой-то Семен Иванович, никогда не называвшийся по фамилии, носивший на указательном пальце перстень, который давал рассматривать дамам, даже и тот похудел» [там же: 207] — одно и то же для всех глагольное слово «похудел» и местоимение собирательной семантики «всё», которое нормативно употребляется по отношению к неодушевленным существительным, гротескно акцентируют одинаковость чиновников.
Семантика собирательной совокупности может быть выражена разными средствами. В текстах СМИ о власти это прежде всего:
а) Собственно собирательные существительные: чиновничество, бюрократия, номенклатура, правящая элита, власть (в значении: 'люди, стоящие у власти'): «Неумолкаемый стон стоит над Россией. Стон от засилья бюрократии» (АиФ, 2010, № 28); «Когда власть окопалась в своих башнях на недосягаемой для народа вертикали, а иные вожди непонятны и печальны — карнавал выходит на улицы» (Нов. газ., 04.06.2010, № 59);
б) Форма единственного числа конкретных существительных в собирательном значении (чаще всего — чиновник): «Хуже всего то, что, когда чиновнику нечем заняться, он начинает изобретать. Уже озвучена идея массовой заготовки, сушки и последующей продажи в Арабские Эмираты астраханской саранчи. На днях родилась идея массовой пересадки москвичей и жителей Подмосковья на вертолеты для преодоления транспортного коллапса» (АиФ, 2010, № 28);
в) Форма множественного числа агентивных существительных в контекстах, где предикативная часть указывает на общие для всех действия, реакции, свойства (см. приведенные выше примеры из Гоголя с существительными чиновники).
Еще интенсивнее выступает значение обезличености, переходящее в деперсонификацию, в контекстах, где присутствуют сравнения, метафоры, и другие языковые средства, относящие к понятию 'неживое': «По мере того как в обществе стало нарастать мнение о предвзятости судебного процесса, власть стала (медленно и неохотно) сдавать свои, казалось бы, железобетонные позиции» (АиФ, 2010, № 26). См. также «опредмечивание» власти в заголовке «Власть в хорошем состоянии: Кризис сделал президента и премьер-министра России беднее» (Вр. нов., 13.04.10) — как в объявлениях о продаже бывших в употреблении предметов быта, одежды, например: «Продается кухонная плита. В хорошем состоянии».
2) К деиндивидуализации приводит и употребление о ценочных слов, семантика которых и их связи в вербально-ассоциативной сети создают представление об обезличенности, слепом следовании приказам сверху и букве закона, несовместимых с личностным началом: чиновник (в негативных контекстах), бюрократ. См. весьма частотные в СМИ начала 2000-х гг.: «Чиновники хотят взять под контроль Интернет, но не знают как» (Нов. Изв., 21.12.07); «У чиновников — без перемен» (загол., АиФ, 2005, № 7); «Чиновники с человеческим лицом» (загол., АиФ, 2005, № 6) и т. п. [подробно см.: Суздальцева, 2008].
Близко к этому стоят слова аппаратчик, номенклатурщик, функционер, назначенец. За счет их внутренней формы, семантики производящей основы и узуально неодобрительных коннотаций (словарь Г.Н. Скляревской дает их в отрицательных контекстах либо с пометой неодобр. [Толковый словарь русского языка конца XX в. Языковые изменения 1998]) они представляют названных лишенными каких-либо индивидуальных черт.
3) Нулевая номинация, т. е. отсутствие номинации субъекта действия в неопределенно-личных конструкциях — это также один из приемов, обеспечивающих эффект деиндивидуализации: «Нас призывают заменить старые «лампочки Ильича» на новые, экологичные. Но когда приходишь в магазин, обнаруживаешь, что все инновационные лампы китайского производства» (АиФ, 2009, № 46); «Из сугробов выкачивают миллионы долларов. Поэтому чистые улицы в столице никому не выгодны» (Нов. Изв., 04.02–10.02, 2005). Семантика слов в контекстах такого рода показывает, о ком идет речь (о представителях власти), но неназывание подлежащего-субъекта подчеркивает, что для автора материала, как и для его массовой аудитории, неинтересно и неважно, кто именно производит обозначенные сказуемым действия.
Воздействующий результат подобных обозначений таков. С одной стороны, они концентрируют внимание читателя не на личных свойствах представителей власти, а на функциональной стороне их деятельности, предписанной им их должностным положением. Это нормально и соответствует принятому в настоящее время деловому стилю руководства. С другой стороны, чрезмерная насыщенность смыслового континуума «власть» деперсонифицирующими и деиндивидуализирующими единицами может придать образу власти отрицательные черты. В российской системе оценок отутствие собственного «я», «безликость» всегда вызывала осуждение. Поэтому при определенных условиях оба эти приема становятся способами вербальной агрессии. Это агрессия имплицитная, исподволь направленная на объект называния; она постепенно проникает в сознание массового реципиента и создает в нем устойчивое «недобро». Деперсонифицирующие и деиндивидуализирующие номинации относятся к тем элементам, которые в современной лингвистике определяются как «маркеры чуждости» [Шейгал 2004: 131] в оппозиции «свой — чужой. Обезличивающие и «опредмечивающие» наименования — один из способов отъединения в типичной для политического дискурса дихотомии «власть — народ». Признак «личность / неличность» здесь является дифференцирующим. Народ и власть в этом случае вводятся в отношения антагонистические. Народ — это люди, личности, у которых всегда есть конкретные проблемы, горести, переживания, т. е. «свои». А власть — это нечто обезличенное, черствое, неживое, механизированное и, следовательно, бесчеловечное — то, что противопоставлено народу, является для него чужим. Таким образом, и деперсонифицирующие, и деиндивидуализирующие обозначения могут способствовать понижению авторитета представителей власти в глазах массовой аудитории.
2.3. Действие / бездействие как составляющие образа
Главенствующий критерий социальной ценности личности — ее деятельность. Не случайно одним из слоганов перестройки, подчеркивавших принципиальность изменений, происходивших в России, стало словосочетание «Время реальных дел». Реальные дела — то есть те, которые существуют не на словах: на бумаге, в речах, в планах или отчетах, а происходят на самом деле. Именно поэтому информация о деятельности, действиях, равно как информация об отсутствии действия, являются способом представления любого руководителя. А вербальные единицы, с помощью которых такая информация передается, входят в число средств, конструирующих образ власти.
2.4. Действие. лексика «деятельностного поля»
К лексике этого типа вполне применимо высказывание исследователя PR-технологий: «Только изображение или «называние» определенных имиджевых характеристик было бы неполным без конструирования действительности [выделено нами — B.C.], в которой лидер способен доказать, подтвердить обладание необходимыми, по мнению аудитории, качествами» [Гринберг 2005:180].
Такой действительностью становится в СМИ прежде всего круг действий власти, о которых журналисты сообщают массовому адресату. Например:
