Откровения акушерки. Тайны родильного отделения

– Да, младенец будет нормальным. Он все равно остается вашим ребенком. Малыш был в порядке на всех УЗИ, ведь правда? Он отлично выглядел тогда и будет прекрасен, когда родится. Он все еще будет теплым. В конце концов младенец замерзнет, но вы можете держать его и проводить с ним столько времени, сколько захотите. Все будет в порядке. Единственная разница будет в том, что он не жив.

– О, я не уверена, что смогу взять его на руки, – Джессика казалась встревоженной.

– Ну, сейчас вам не нужно принимать никаких решений, – сказала я. – Посмотрим, что вы почувствуете, когда придет время.

Она боялась увидеть, как будет выглядеть ребенок. В конце концов, это естественно – бояться неизвестного, и я тоже испытывала трепет, но в глубине души знала, что младенец будет нормальным.

В четыре часа утра состояние Джессики изменилось, и она начала ощущать давление. В этот момент в палату вошла Беверли, и я немного отступила назад. Все-таки я в первый раз присутствовала на таких родах, а у Беверли был опыт. Я наблюдала, как она помогала принять мальчика Джессики, потому что никогда раньше не видела ничего подобного, и должна признаться, чувствовала беспокойство. Но ребенок появился довольно быстро, что было настоящим благословением. И он был прекрасен: от крошечных глаз до мягко сморщенного рта он выглядел совершенным, как спящий младенец. Пуповина вышла за ним, и тогда мы увидели узел.

– Это истинный узел, – тихо произнесла Беверли. – Вот что случилось с вашим сыном. Пока он двигался внутри матки, пуповина завязалась узлом и туго натянулась, перекрыв кровоснабжение. Ни вы, ни кто-либо другой не смогли бы ничего сделать. Знаю, сейчас это не утешает, но случившегося было не изменить.

В нашей больнице мать мертворожденного ребенка может находиться с ним столько, сколько ей нужно для принятия судьбы и успокоения.

Беверли передала мальчика мне, и в этот момент все мои страхи растаяли. Я заметила, что он обмяк и казался тяжелее живого младенца. Его руки и ноги были безжизненны, а глаза закрыты. Но в остальном младенец был само совершенство. Еще один прекрасный ребенок. Я немного подержала мальчика, пока Джессика и Адам плакали вместе. Я тоже рыдала – из-за бедного ребенка, которого только что держала на руках, и родителей, которые любили его. Мы горевали вместе. Потом я отдала Джессике сына, и она осторожно, медленно обняла его.

– О, он такой милый! – тихо воскликнула она в изумлении. – Взгляни, Адам. Посмотри, как он прекрасен.

Адам не мог вымолвить ни слова. Я догадалась, что в этот момент в его голове неистово роились мысли. Миллион возможностей для мальчика, в которого их сын вырос бы, для мужчины, которым стал бы, и для счастья, которое он мог принести. И теперь Адама переполняла невыносимая печаль из-за этого прекрасного безжизненного ребенка на руках у жены.

Они назвали его Томасом, и в течение трех дней после родов Джессика оставалась в больнице, проводя с ребенком столько времени, сколько могла. Для нее было очень важно выяснить причину смерти и знать, что это было просто невезение и ничто не могло помешать несчастливой случайности. Возможно, жесткая правда немного облегчила принятие произошедшего. Мы присматривали за парой все это время: вместе купали младенца и одевали, сделали книгу памяти с его крошечными отпечатками рук и ног и поместили в нее прядь волос, а также десятки фотографий. Они также сохранили больничную бирку ребенка, которая была на его лодыжке, таблицу с весом и ростом, свидетельство о рождении, а также копию книги молитв от нашего капеллана. Мы говорили с Джессикой, когда она обращалась к нам, но оставляли ее наедине с Томасом, когда она, казалось, хотела провести время только с ним. И хотя это было ужасно грустно, виделось что-то умиротворяющее в том, чтобы дать скорбящей матери время и место, чтобы оплакать ребенка.

Через три дня ей все еще не хотелось уезжать.

– Знаю, что я должна, но не хочу, – призналась мне Джессика.

Возвращение из роддома без ребенка, наверное, самое мучительное в переживании его потери. В больнице он хотя бы реален – дома остаются лишь воспоминания.

Я могла понять – здесь, в больничной палате, Томас был реальным. Настоящим ребенком, которого она могла бы обнимать и трогать в любое время. Вернуться домой означало оставить его позади, окончательно разорвать ту связь, которую она формировала со своим маленьким мальчиком почти девять месяцев. Ехать домой означало планировать похороны. Вернуться означало войти в свежевыкрашенную детскую и увидеть аккуратно сложенную одежду и кроватку, которая навсегда останется пустой. Возвращение домой было последней каплей.

Через несколько недель я пришла в отделение в начале смены и увидела, что вся стойка регистрации уставлена вином, шоколадом, цветами и сладостями.

– Что все это значит? – рассмеялась я. – Мы открываем сувенирный магазин?

– Это от Адама, – ответила Джен, координатор родильного отделения. – Помнишь семью, в которой был мертворожденный ребенок, ты еще за ними присматривала? Отец принес все это сюда. Смотри, на большинстве подарков есть имена, для тебя тут довольно много всего.

Я не могла поверить в подобную щедрость. Адам купил нам всем подарки, каждый с индивидуальной биркой. Там было несколько бутылок вина, а также огромная коробка конфет и красивые цветы для меня. Сообщение на подарочной открытке было простым, но искренним: «Мы так благодарны за все, что вы для нас сделали. С любовью, Джесс, Адам и Томас».

Трагедии с потерей ребенка переживают не только сами матери и отцы. Акушерки тоже люди и не могут не чувствовать всю их скорбь.

Помимо индивидуальных подарков, пара оставила и общие: множество коробок с печеньем и гигантских банок со сладостями. Это было совершенно излишне, но заставило меня почувствовать себя лучше. Потому что, хотя эти родители и понесли сокрушительную потерю, они были явно довольны заботой, которой мы их окружили. Я спросила администратора, можно ли позвонить им. Обычно это не разрешалось, но тут мы сделали исключение.

– Вы действительно не должны были присылать столько подарков, но спасибо вам за все, особенно за отзыв о нашей работе. Для меня это очень много значит, – поблагодарила я.

* * *

В последующие годы Джессика и Адам поддерживали связь с нашим отделением. Они провели большую работу по сбору средств для улучшения ухода за больными. И я рада, что они вернулись через два года, чтобы снова родить – на этот раз красивого здорового маленького мальчика. Была чужая смена, когда Джессика рожала, но я смогла ухаживать за ней после родов и помогать с грудным вскармливанием. Это было значимо для нас обеих. Я не знала, что у нее был еще один ребенок, пока однажды не встретила ее мужа в магазине Tesco пару лет спустя.

– Вы Адам, не так ли? – воскликнула я, увидев его. Он едва узнал меня, и я объяснила, что помогла принимать роды Томаса. – А это кто? – я указала на крошечного младенца в коляске.

– Это Генри, – сказал он, улыбаясь. – Наш ребенок!

– Еще один мальчик? – рассмеялась я.

– Да, еще один мальчик!

* * *

На третьем году обучения круг нашей ответственности значительно расширился, как в родильном отделении, так и в клинике. Это была большая учебная больница, и утром мы посещали все женские консультации, а после обеда вместе с акушеркой навещали рожениц, чтобы убедиться, что с ними все в порядке. На третьем курсе мы также присутствовали на домашних родах, обычно как вторые акушерки, хотя однажды меня вызвали в качестве главной[14].

Сперва все шло не по плану, начиная с того, что я даже не могла найти нужный адрес. Мне требовалось отыскать недавно построенный дом, а спутниковый навигатор не получил еще новых данных, так что он не видел ни одну из дорог. Это выглядело так, как будто я ехала по огромному пустому пространству. Я бросила машину и пошла пешком, спрашивая по пути всех, не знают ли они, где эта дорога. В конце концов я набрела на нужный тупик, и бородатый здоровяк по имени Грэм пригласил меня в прекрасный новый дом. Он провел меня в гостиную, куда через застекленную створчатую дверь проникал свет из сада; посередине комнаты находился довольно маленький и неглубокий родильный бассейн, в котором сидела его жена Ники.

Даже когда все идет наперекосяк, акушеркам нельзя подавать виду. Ведь паника и стресс роженицы и партнера могут еще сильнее усугубить ситуацию.

– О, вы пришли. Слава богу! – пропыхтела женщина. – Нормально добрались?

– Да, вполне, – солгала я, не желая, чтобы у них сложилось неверное впечатление.

Я быстро проверила состояние Ники и удостоверилась, что роды идут как нужно. Время от времени у нее появлялось желание тужиться. Но женщина казалась достаточно счастливой и хорошо справлялась в бассейне, поэтому мы согласились, что она должна оставаться там столько, сколько захочет. На всякий случай каждые пятнадцать минут я заставляла ее вставать, чтобы с помощью устройства Sonicade можно было послушать сердцебиение ребенка и убедиться, что с ним все в порядке. Попутно я внимательно следила за температурой воды в бассейне и болтала с Грэмом, который, казалось, был очень доволен предстоящим появлением первенца.

– Она знала, что хочет рожать дома, – сказал он, ухмыляясь. – Мы переехали сюда три недели назад, повсюду новенькие ковры, а она хочет родить в чертовом бассейне!

Первый час проблем не было, но чуть позже, когда я балансировала на краю бассейна, засекая время на часах, то, должно быть, немного отвлеклась, потому что секунду спустя Sonicade закачался и упал в воду.

О нет! Он же не водонепроницаемый!

Я быстро выудила его, но, как и боялась, экран был пуст. Я потрясла его пару раз, прежде чем спросить Грэма, не найдется ли у него парочки батареек АА. Он достал несколько штук из задней панели пульта от телевизора, но это было бесполезно: прибору пришел конец.

– Мне бы еще одну такую штуку сюда, – сказала я.

Я порылась в акушерской сумке, но там удалось обнаружить только безнадежно устаревшее устройство Pinard, которое похоже на металлический рожок для прослушивания сердцебиения ребенка. На одном конце есть круг, куда вы кладете ухо, а широкая сторона на другом конце помещается на живот роженицы. Но нужна полная тишина, чтобы услышать сердцебиение плода, и это устройство не приспособлено для использования во время родов в бассейне. Я почти тонула, пытаясь услышать сердцебиение ребенка! Поэтому мне пришлось позвонить дежурной акушерке и попросить ее помочь, а также принести с собой новый Sonicade.

– Думаю, тебе лучше прийти сейчас, Маргарет, – предостерегла я. – У этой дамы уже начались роды.

Конечно, Ники и Грэму я не показывала, что что-то не так. Они, должно быть, думали, что это совершенно нормально для студентки-акушерки постоянно окунать голову в бассейн, наполовину промокнув в процессе, но на самом деле просто не было никакого другого способа услышать сердцебиение с Pinard. Беда была в том, что у Маргарет не было Sonicade и ей пришлось вернуться в больницу, чтобы получить прибор. Потом, как и я, она не могла найти правильную дорогу.

Время шло, и Ники начала тужиться. От того факта, что ребенок, маленькая девочка, вот-вот появится на свет, никуда не деться. Я должна была сделать все возможное без подходящего набора – или второй акушерки, если уж на то пошло! «Не надо паниковать, – твердила я себе. – Все в порядке…»

Я улыбалась и подбадривала Ники и Грэма, создавая впечатление, что все под контролем. Но в голове у меня был полный беспорядок! За последний час я совсем не слушала сердцебиение плода, потому что сломался Sonicade. А ведь это самое напряженное время для ребенка, потому что именно тогда головка сжимается и сдавливается.

Во время родов в бассейне ребенок не может утонуть, оказавшись в воде. Ведь он и так все время находился в жидкости!

С ребенком все будет в порядке? Что же мне делать? Позвонить в «скорую» и отвезти Ники в больницу? А от Маргарет ничего не слышно! Я просто собираюсь сделать это…

– Все отлично, – сказала я, улыбаясь Ники. – У вас просто отлично получается. Я вижу головку. А теперь еще один сильный толчок!

Когда появилась Маргарет, размахивая новым Sonicade, было уже слишком поздно.

– Вот она! – закричала я.

В этот момент малышка выскользнула в бассейн, и я подхватила ее на руки. Она была в прекрасном состоянии, и это стало огромным облегчением, потому что я не понимала, что с ней происходит. Некоторые люди беспокоятся о родах в бассейне, так как думают, что новорожденный может утонуть, но этого не случится, потому что никаких изменений для ребенка не происходит. Ребенок уже находится в жидкости в утробе матери, поэтому, путешествуя из воды в воду, он не делает первого вздоха, пока его не вытащат. Вы просто выуживаете его – маленький носик дергается, рот открывается, и ребенок заходится криком, впервые наполняя крошечные легкие воздухом.

Маленькая девочка издала первый икающий крик. Ники была в восторге. Роды получились именно такими, как она хотела: тихими, домашними и интимными. Она вылезла из бассейна, завернулась в махровый халат и села на новый диван, баюкая новорожденного ребенка и улыбаясь от уха до уха. Потом она кивнула Грэму:

– Хорошо, думаю, пришло время для чая и роллов с беконом. Да?

Грэм приготовил нам всем перекусить, и мы сидели в их уютной гостиной. А лучи послеполуденного солнца струились сквозь большие окна, пока Ники кормила грудью ребенка, роняя крошки на его идеальную маленькую головку. Это было замечательно.

* * *

Конечно, все может пойти не так, как надо. Нужно быть готовым к неожиданностям во время родов. Должна признать, что даже при том, что я могу сохранять спокойствие в чрезвычайных ситуациях, были моменты, когда я чувствовала себя кроликом, застигнутым светом приближающихся фар. В последний год обучения мне поручили присматривать за прекрасной женщиной по имени Тэсс. Это были первые роды с низким риском, и она хорошо справлялась только с энтоноксом в течение нескольких часов. Но затем, в переходной стадии, боль начала овладевать ею. Пациентка умоляла дать ей еще немного обезболивающего и, хотя категорически возражала против эпидуральной анестезии, была счастлива сделать укол диаморфина. После того как Тэсс дали обезболивающее, она расслабилась, и я позволила ей немного вздремнуть, прежде чем придет время переместиться в родильную палату. Тэсс лежала на кровати с закрытыми глазами и спала, как мне показалось, бормоча что-то невнятное. Мы вкатили ее через двойные двери в палату, но теперь ей самой нужно было слезть с каталки и лечь на койку, и я сказала:

– Давайте переместим вас на эту кровать.

Ничего. Я повторила:

– Тэсс? Ну же, просыпайтесь. Просыпайтесь, просыпайтесь! Ну же, Тэсс, давайте! Тэсс? Тэсс?

Ничего. Женщина совершенно не реагировала.

Роженицы никогда не спят крепко – это просто невозможно из-за ярких телесных ощущений.

Теперь партнер попытался разбудить Тэсс – он тряс ее за плечо и почти кричал ей в ухо, но она не отвечала. Я начала паниковать и быстро проверила показатели: артериальное давление, сердце, дыхательные пути – все было в порядке, что странно. Диаморфин угнетает дыхательный центр, поэтому, если бы происходящее было реакцией на препарат, можно было предположить, что он повлиял на дыхание пациентки, но все было в норме. Вот только мы не смогли ее разбудить. Это определенно было ненормально, потому что роженицы не спят глубоко: это просто невозможно, когда тело выталкивает что-то размером с арбуз через чрезвычайно чувствительное отверстие размером с лимон. Обычно подобное будит довольно резко! Тэсс явно не спала, она была без сознания. Я вышла из палаты в оцепенении и объявила людям в коридоре:

– Кажется, наша пациентка без сознания.

О чем я только думала! Я должна была нажать кнопку экстренного вызова. Она существовала как раз для таких случаев. Но я была так занята, стараясь сохранять спокойствие и не слишком остро реагировать, что не смогла сделать единственную вещь, которая бы настроила команду правильным образом. Из-за путаницы с показателями я не была полностью уверена, что это была чрезвычайная ситуация. К счастью, мое маленькое объявление возымело нужный эффект.

– Без сознания? – спросила акушерка за столом.

– Да, – ответила я. – Я… э… думаю, это реакция на диаморфин.

Вся команда бросилась на помощь. Они быстро ввели наркан, препарат, который блокирует диаморфин, и это очень быстро привело пациентку в чувство. Тэсс сразу же проснулась и огляделась вокруг, почти как в фильме «Криминальное чтиво», где Ума Турман получает порцию адреналина и пугается всех людей в комнате. Мы перенесли ее на другую кровать, но теперь, когда эффект диаморфина был отменен нарканом, она не получала никакого облегчения боли, и, поскольку матка все еще сокращалась, женщина попала в сущий ад. Мы пытались объяснить ей, что случилось, но она была вне себя:

– О боже, с ребенком все в порядке? Все нормально? – постоянно спрашивала она.

Ее успокоили. И поскольку диаморфин больше не действовал, Тэсс согласилась на эпидуральную анестезию, как только легла.

Когда принимаешь роды, выходить из палаты за помощью опасно, поэтому там всегда есть кнопка экстренного вызова.

В конце концов у пациентки начались роды через естественные родовые пути, и с этого момента все пошло хорошо, но я была так потрясена случившимся, что часто ходила к ней после родов убедиться, что все в порядке. Я чувствовала вину и ответственность за нее – так или иначе, именно я сделала укол диаморфина, – и на какое-то время это подорвало мою уверенность в себе. Но Бев сказала, что я не должна позволять плохому влиять на меня: «Ты учишься на ошибках, узнаешь что-то новое и двигаешься дальше».

Во время заслушивания отчетов мы говорили о том, что могли бы сделать по-другому, и обсуждая случай Тэсс, коллеги сказали: «В следующий раз просто нажми кнопку экстренного звонка, а не выходи из палаты». Черт!

Как ни странно, вскоре после инцидента я увидела Тэсс в супермаркете. Было приятно снова столкнуться с ней, и женщина казалась здоровой.

– Как вы? Как ребенок? – поинтересовалась я.

Мы немного поболтали, а потом договорились встретиться за чашечкой кофе. Мы отлично поладили и с тех пор встречались по вечерам в пабе, ходили в гости друг к другу. В общем, тогда мы подружились! Когда она снова забеременела, я согласилась лично принять ее второго ребенка. Она позвонила мне однажды в девять утра, когда я укладывала в машину последние вещи для поездки.

– Пиппа, у меня начались схватки! – пропыхтела она.

– Тэсс, я еду в Центральный парк! – ответила я.

Ну что ж. Планы изменились. Мы отложили поездку в Центральный парк на несколько часов, пока я помогала Тэсс во время вторых родов, и это было здорово. Мы придумали специальное кодовое слово, которое означало, что боль была слишком сильной и Тэсс хотела эпидуральную анестезию. Поэтому, когда она сказала «лапша», я поняла, что она говорит серьезно. Подруга родила через пять минут после того, как анестезия подействовала.

– Тебе это было не нужно, – говорю я ей все время.

Тэсс сейчас тридцать пять, и два года назад она начала посещать акушерские курсы.

– Ты вдохновила меня, – призналась она. – Я хочу делать то же, что и ты.

Это самый большой комплимент, который мне когда-либо делали. Тэсс сейчас учится на последнем курсе и в сентябре получит специальность, и, честно говоря, не могу представить лучшего человека для нашей профессии.

* * *

К концу третьего, то есть последнего года обучения наша группа из двадцати человек сократилась до тринадцати. Это показывает, насколько трудным был курс, ведь так много из нас не смогло дойти до конца. Я была самой младшей, и, хотя происходящее часто меня удивляло и даже потрясало, а временами возникали колебания в выборе, я изо всех сил старалась добраться до финиша. В первый же день, когда я натянула ярко-синий костюм, надела пояс и застегнула богато украшенную серебряную пряжку, меня переполнила гордость. Посмотрев на себя в зеркало, я увидела совсем другого человека, не желторотого подростка с широко раскрытыми глазами, только что поступившего на курсы. Я стала уверенной, более твердой, настойчивой и, хотя временами сомневалась в себе, теперь имела достаточно ресурсов и подготовки, чтобы справиться практически с чем угодно. Спасибо блестящей наставнице, которая поддерживала меня, и моей удивительной семье, никогда не позволявшей сдаваться.

Теперь я встала на ноги. Я – акушерка! Но конечно же, нельзя увидеть и узнать все за три года. Есть некоторые ситуации, к которым никакое количество тренировок не может подготовить…

4. Ожидать неожиданного

– У меня есть кое-что для тебя, Пиппа, – сказала Лора во время передачи смены. – Вторые роды с низким риском. Мама прибыла два часа назад, кажется, все идет хорошо.

Шла первая неделя после получения специальности, и я была благодарна Лоре за то, что она дала мне работу с низким риском, вполне заурядную. Шейка матки Аманды уже была расширена на 4 см, когда я взяла на себя заботу о ней в отделении для неосложненных родов. Там у нас имелось минимальное медицинское оборудование, гирлянды, ароматические свечи, множество подушек, диванов и кресел. В общем, приятная атмосфера. Партнер, Кейн, был с Амандой, в то время как мать женщины находилась дома с ее четырехлетней дочерью. Пациентка, судя по всему, хорошо справлялась с болью. В первый раз у нее были самопроизвольные роды через естественные родовые пути, так что мы ожидали того же и сейчас.

– Я слышал, что вторые часто проходят быстрее первых. Надо быть готовым! – пошутил Кейн.

– Такое часто случается, – согласилась я. – У меня было несколько пациенток, которые рожали второго или третьего ребенка в течение нескольких минут.

– И вы ловите младенцев каждый раз?

– Большую часть времени, – ответила я, улыбаясь в ответ.

Схватки – это стресс не только для роженицы, но и для ребенка. Замедленное сердцебиение плода во время них может говорить об опасности.

События развивались довольно быстро, и атмосфера в комнате была веселой и непринужденной. Аманда справлялась только с энтоноксом, и в течение часа шейка матки полностью раскрылась, а женщина почувствовала желание тужиться, что она и сделала. Я не собиралась рисковать: держала поднос и готова была ловить ребенка. Но минуты шли, а ребенка все не было – казалось, как бы Аманда ни старалась, он не появится. Я попыталась наклониться, чтобы посмотреть, и, хотя могла почти видеть головку, она не двигалась. Ребенок оставался на месте. Аманда очень старалась, но ничего не получалось.

– Почему ребенок не выходит? – удивилась я. – Может быть, нужно изменить его положение?

Мы перевели Аманду в палату, где было больше оборудования, и поставили монитор, чтобы получить данные о сердцебиении ребенка. На этом этапе мы обычно ожидаем увидеть хорошую устойчивую линию, но я была совсем не довольна КТГ. Мы обнаружили ускорение ритма, где линия идет вверх, и замедление, где линия опускается ниже базового уровня. Второе показывало, что сердцебиение ребенка замедлялось во время схваток. После этого ритм снова восстанавливался, но замедление меня беспокоило. Оказалось, что ребенок находился в бедственном положении, и нужно было что-то делать.

– Я собираюсь позвать доктора, чтобы он осмотрел вас, – сказала я Аманде.

Я позвонила ординатору. (В любом отделении больницы есть разные врачи, и это может немного сбить с толку, если вы не знаете жаргона, но просто хотите объяснить… В те дни, когда еще не проводилась «модернизация медицинской специальности», названия должностей указывали на различные уровни стажа и опыта. Структура была такова: на первой ступени находился врач-ассистент, который является младшим специалистом; ординатор был выше по старшинству, а над всеми – консультант. Поскольку консультант – самый старший, он делает обход отделения утром, а затем часто находится на консультации или операции во второй половине дня. В ночное время он работает «по требованию», то есть не обязательно находится в больнице, но должен присутствовать в случае серьезной чрезвычайной ситуации. В наши дни все названия изменились, так что вы больше не врач-ассистент, а Ф2. Это серьезно сбивает с толку, поэтому мы все еще думаем в терминах старых классификаций.)

Ординатор, осматривая Аманду, решил использовать вакуум-экстрактор. Его осторожно приложили к голове ребенка, и он попытался вытащить его, но это ему не удалось. Затем он взял щипцы. Они похожи на гигантские щипцы для салата, которыми врач хватает голову ребенка, чтобы вытащить ее. Ординатор взялся за них и хорошенько потянул, потом попробовал еще раз. Правило такое: три рывка – максимум. Поэтому врач попытался в последний раз в надежде, что сейчас получится, но ребенок не сдвинулся с места.

– Ладно, Аманда, сейчас мы отвезем вас в операционную, потому что, возможно, понадобится сделать кесарево сечение, – сказала я ей, пока Кейну выдавали халат и пару перчаток. Важно было продолжать разговор с обоими партнерами, чтобы они знали, что происходит.