Странные соседи

Мы переживали и болели за Любу. Первая попытка оказалось неудачной. Люба рыдала целыми днями. Через три месяца они с Виталиком поехали в Москву снова. Профессор был против, просил повременить, чтобы организм восстановился, но Люба ждать не желала. В квартире была оборудована детская и Люба скупала у спекулянтов за любые деньги дорогущие детские одежки.

Вторая попытка тоже была мимо. Дальше мы уже не считали. Это продолжалось несколько лет. Люба выглядела все хуже с каждой своей неудачей. Однажды она вернулась из Москвы особенно грустной – профессор сказал, что все, следующая попытка будет последней, дальше продолжать нет смысла. Люба, рыдая, ругала его:

– Он сказал, что раз Бог нам не дает детей, значит не надо, Богу виднее. Да кто он такой, чтобы свой непрофессионализм прикрывать Богом?!

Профессор был неплохой специалист, о нем даже по телевиденью была передача. Среди его пациенток были уже те, у кого было по двое или даже трое детей. Да, бывали и неудачи, профессор в интервью этого не скрывал. Наша Люба попала в их число.

Во время последней попытки выяснилось, что у Любы рак и уже неоперабельный. Это был страшный удар. Люба уволилась с работы. Вика пару раз пыталась навестить ее дома, но Виталик не пустил.

– Она не хочет никого видеть, – сказал он, потупив глаза. Откуда-то из глубины квартиры раздавались страшные стоны.

Мы все пришли на похороны Любы. Она лежала в гробу страшная, высохшая, не похожая сама на себя. На родителей ее тяжело было смотреть. Только Виталик вроде бы как-то даже подрос и расправил плечи.

Через год он женился. Вике позвонила Любина мать и рассказала об этом. Жаловалась, что он не отдал им почему-то Любины вещи, и еще много всякого. Вика рассказала нам, и мы еще раз утвердились в нашем мнении, что он гад и сволочь.

Столкнулась я с Виталием лет через десять после Любиной смерти. Я перешла на другую работу и первый же человек, которого я там встретила, был он. Я холодно поздоровалась и постаралась его избегать, насколько это было возможно. В коллективе его все если не любили, то уважали. Мне очень хотелось рассказать им, насколько они не правы. Виталий, вроде как почувствовав это, сам подошел ко мне первым.

– Я знаю, что меня не сильно любили Любины подруги, – начал он.

Я в ответ только пожала плечами. Виталий не смутился:

– Догадываюсь, что для этого у вас были причины.

Мне было неинтересно это слушать, и я попыталась уйти.

– Что вам рассказывала Люба? – неожиданно спросил он.

– А то ты не знаешь! – ответила я грубо.

– Не знаю. Но могу догадываться. Наверное, она говорила вам, что это я хочу детей? И что я заставляю ее делать все эти страшные операции, пить таблетки, от которых ее мутило, а ее родителей пахать как проклятых ради ее мечты?

– Так все-таки ее мечты или твоей? – уточнила я.

– В том то и дело, что ее, – грустно ответил он, – Люба вбила себе в голову, что нам нужен ребенок и только родной. Я предлагал взять сироту из детдома, но Люба была категорически против.

Я ему не поверила.

– А конфликт с ее родителями? – спросила я

– Какой конфликт? А, это ты о том, что ее родители решили, что я больше не могу жениться, потому что раз их дочь умерла, то и мне жить не зачем? Они старые, больные люди, мне их жаль.

– Ты забрал все Любины вещи! – напомнила я.

–Да, тут каюсь, отдал все в церковь, не посоветовавшись с ними. Но они так всегда истово верили, думал, что одобрят такой поступок, а оказалось, что им ее вещи были нужнее.

Я продолжала ему не верить. Тогда он сказал:

– Я специально женился на женщине с детьми. Не хотел второй раз пережить этот ад.

Оля сошла с ума.

Мама позвонила мне в среду вечером. Мы не созванивались с ней часто, да и обычно я ей звонила, а не наоборот, потому я испугалась:

– Алло, алло! Что случилось? – спросила я испуганно.

– Ко мне Оля Ковалева заходила, – ответила мама.

Я не сразу вспомнила, кто такая Оля Ковалева, решила, что мама рассказывает о ком-то из своих знакомых или бывших коллег по работе, но мама, догадавшись как-то, что мне нужны дополнительные данные, добавила:

– Оля Ковалева, которая училась с тобой в институте.

Только тогда я вспомнила. И страшно удивилась. Мы не были особо близкими подругами, да и вообще подругами нас назвать было тяжело. Мы познакомились на вступительных экзаменах, случайно выяснив, что приехали поступать в столицу из одного и того же богом забытого городка. Поступив, вместе поехали домой, порадовать родных. У Оли они были немного странные. Но не подумайте, что это какие-то сплетни, она сама мне так сказала. Дело было в том, что у Олиного отца был официальный диагноз – шизофрения. Он лежал по полгода в психиатрической больнице, попросту «дурдоме», находившемуся на окраине нашего города, окруженный соснами, вроде бы это противотуберкулезный санаторий, а не место, где ловят демонов. Демонов Олиного отца поймать не могли, и потому его выпускали через полгода обратно, в обыкновенную жизнь. Он пил таблетки и сидел безвольным кулем в кресле, но потом то ли организм начинал привыкать к лекарствам, то ли еще что-то, но у отца опять начинались приступы, и история повторялась. Оля рассказывала об этом настолько буднично, что рассказ ее напугал меня оттого еще сильнее. Отец не работал, а потому жили они с матерью с толпой престарелых родственников с обеих сторон, бесчисленными бабушками и тетушками, которые должны были помогать матери и Оле тоже справляться с отцом, когда его демоны начинали особенно буйствовать.

Оля проучилась со мной все пять лет, мы ездили с ней вместе на каникулы домой, но я жила в общежитии, а Олю устроили к какой-то очередной тетушке, которой повезло жить в столице, а потому она вносила свой вклад в усмирение бесов тем, что пустила провинциальную родственницу пожить к себе. Все эти обстоятельства, а особенно то, что Олины рассказы пугали меня похлеще какого-то хоррора, я старалась не общаться с ней лишний раз. Вот так и вышло, что подругами мы так и не стали. Правда Оля побывала у меня когда-то дома. Это было лет семнадцать назад и один раз. Мы приехали вместе и взяли с вокзала такси, но Оля вспомнила, что сунула свою куртку на вокзале в мою сумку, и нам пришлось зайти вместе ко мне домой, чтобы найти ее. Мне даже тогда показалось, что сделала она это нарочно, но да пускай. Куртку мы нашли, а моя хлебосольная мама напоила Олю с дороги чаем. И вот пожалуйста, спустя семнадцать лет, она нашла нашу квартиру.

Рассказывая мне о визите Оли, мама вздыхала особенно тяжело. Она всегда вздыхает, когда разговаривает со мной по телефону:

– Цены выросли, – вздох, – умер Егор Данилыч, сосед из третьего подъезда, – вздох, – рассада помидор плохо взошла, – опять вздох.

Сразу после института я поехала с подругой, другой, не Олей, конечно, на море, и там мы познакомились с двумя итальянцами. У нас были самые настоящие курортные романы, из тех, что всегда заканчиваются никак или плохо, но где-то что-то щелкнуло, колесико провернулось не в ту сторону, и теперь я живу в Италии. Мама была рада и счастлива пока не поняла, что я теперь всегда буду там жить, потому уже семнадцать лет я слышу эти вздохи.

– Оля ужасно выглядит, – сказала мама и вздохнула, – и она просила твой номер телефона.

«Ой, а вот это не надо!», прокричала я про себя на всякий случай и спросила у мамы:

– Надеюсь, ты ей не дала.

– Нет, конечно! – перепугано ответила мама.

Я уже раз сто просила ее не раздавать мой телефон направо и налево, и потому не сильно ей поверила, но мама добавила:

– Если бы ты ее видела, то поняла бы, что ей нельзя давать твой номер.

– Что с ней? – спросила я скорее только для того, чтобы поддержать разговор, и мама, понизив голос, сказала:

– Она сошла с ума.

Я вначале хмыкнула, а потом, вспомнив, что первое, о чем я подула, когда вспомнила кто такая Оля Ковалева, было раздвоение личности ее отца, решила не удивляться.

Мама продолжала со свойственным ей драматизмом:

– Она не в себе. Во-первых, пришла просто так, без предупреждения, а потом еще и начала рассказывать мне как ей тяжело живется. Ее отец наконец-то умер, как и большинство родни, и ее мама сказала ей, что она достаточно устала за свою жизнь, а потому теперь Олина очередь работать, а ей тоже хочется отдохнуть.

– Ну а во-вторых?

– Что «во-вторых»? – не поняла меня мама.

– Ты сказала: «во-первых», значит были и «во-вторых», – подсказала ей я.

– А, ну а во-вторых, она была вся в крови: руки, одежда и немного лицо. Согласись, это не совсем нормально.

Я онемела и еле нашла в себе силы спросить срывающимся голосом:

– А …теперь она где?

– Не знаю, – ответила спокойно мама, – она чаю попила и ушла.

– Как она чай пила? С окровавленными руками?! – в ужасе спросила я единственное, что смогло прийти мне в голову после услышанного.

– Ну почему же окровавленными?! – удивилась мама, – я велела ей помыть руки, она и помыла. А потом уже чай пила.

Клетка

Сварщик Алексей Петюнин уже который месяц сидел без заказов. Как так получилось, он и сам не понял: то был завален работой по самую маковку – не продохнуть, то вдруг раз, и в один день все закончилось. Сдал последний объект, варил ворота в одном не сильно элитном дачном поселке, и все, смолк телефон.

Жена Петюнина, Алина, как раз собралась в отпуск.

– Леша, деньги когда будут? – спросила она, – я уже маме сказала, что мы второго к ней

Жена ездила каждое лето к своей матери, Лешиной теще, в Данию. Да, вы все правильно прочитали. Хоть и был Петюнин теперь простым сварщиком, теща его, Мария Федоровна жила в Дании. Лет двадцать назад, еще до знакомства ее дочери с мужем-неудачником, будущая теща сама была невестой на выданье и познакомилась через брачное агентство с хроменьким и толстеньким Гансом, к имени которого Петюнин любил добавить «Христиан Андерсен». Познакомилась, вышла замуж и укатила, оставив Алину без присмотра, так она и спуталась с Петюниным. Хотя Алина вначале считала, что все отлично, и зря мама так думает про ее любимого, но тещу не проведешь – она сразу рассмотрела во что превратится рано или поздно ее жалкий зять.

Петюнин тогда был не простым сварщиком, да и не сварщиком вовсе, а держал на рынке две палатки с товаром по профилю и постоянную бригаду, ездил на объекты в костюме и при галстуке и сварочный аппарат в руки даже не брал, потому что не за чем было. Алина попыталась убедить маму, что та ошибается, но ошибалась как раз она, а не мама. От былого великолепия Алексея Петюнина не осталось и следа.

Вначале его подкосил кризис две тысячи восьмого. Пришлось быстро распродать весь товар чтобы рассчитаться с банком. Через шесть лет бригада стала меньше в два раза, заказы подешевели, а Леша вынужден был снова, впервые за столько лет, надеть спецовку. Жена, увидав Петюнина в рабочей одежде, рыдала, тогда как за покойником. И в тот же год впервые поехала в Данию без него.

– Так будет проще, Леша, – повторила она на прощание еще раз в аэропорту, – и ты от нас детьми отдохнешь.

С тех пор так и повелось: на лето Алина брала детей и летела к маме, а Леша Петюнин должен был накопить перед отпуском денег, а потом разрешал себе отдохнуть недельку-другую и опять принимался за заказы – готовился к возвращению семьи.

Еще через пару лет Леша уволил последнего из своих работников и стал выполнять заказы сам. Оттого пришлось брать только те, где не нужен был помощник. Заказы мельчали, деньги зарабатывались все сложнее.

Последний крупный заказ был у него еще прошлым летом. Деньги с него уже давно закончились. Петюнин всю осень и зиму перебивался копеечными заработками, так, чтобы раз в «Пятерочку» сходить. Пришлось продать рабочий грузовичок и теперь он ездил на старом, еще отцовском «Москвиче», потому звонок с утра вселил надежду. Звонила женщина:

– Алло, это Алексей? – спросила она хорошо поставленным голосом.

Петюнин рекламу давал везде, где мог. В «дорогих» местах писал ООО «Интеграл» и указывал телефон якобы отдела заказов, в местах по попроще – ИП Петюнин, а в совсем дешевых подписался именем Эльдар. Но нигде имя Алексей у него не фигурировало. Значит тетенька знала его не по рекламе.

– Да, – неуверенно ответил он.

– Мы с мужем заказывали у вас как-то балкон на дачу к родителям.

Понятно, что такая информация ему ни о чем не говорила, но на всякий случай он согласился:

– Да, да, конечно, помню.

Заказчица балкона решила уточнить:

– А вы сейчас свободны?

Петюнин был свободен. Виду он, конечно, не подал, а заговорил голосам деловым и отстраненным, как старался всегда разговаривать с потенциальными заказчиками:

– Не совсем. Заказов много, – сказал и даже сглотнул слюну от этой мысли. Вчера жена вытащила у него последних три тысячи и еще и посмотрела на него при этом вопросительно, показывая всем своим видом, что совершенно не понимает, как он смог докатиться до такой жизни.

Заказчица расстроенно спросила:

– Может найдете врем? Очень срочно надо! – в голосе ее прозвучало кокетство.

Петюнин был слаб на такие проявления и сразу же подумал, что вот уедет жена… Стоп! Тетка, которая звонила, ведь даже не представилась, как же тут фантазировать?!

Хотел было уже спросить ее имя, но вовремя остановился, и задал более правильный как для делового человека, у которого полно работы, вопрос:

– А что у вас за заказ?

– Надо сварить клетку, – ответила дама как ни в чем не бывало.

– Какую клетку? – удивился Леша.

– Обыкновенную. Но очень прочную.

– А размеры у вас есть? – поинтересовался он.

– Ой, размеров нет, – дама даже расстроилась, – но можно все на месте замерить.

– Я вообще-то на объект бесплатно не выезжаю…– начал было Леша, но тут же в телефоне что-то тренькнуло. Он посмотрел на экран: пришло двадцать тысяч. Ого! Вернее, раньше бы он даже глазом не моргнул на такую сумму, но не сейчас.

– Извините, Алексей, вязала на себя смелость и оплатила вам дорогу.

«Так это даже не аванс!», жадно застучало в голове у Петюнина, но он выдохнул и спросил спокойно:

– Где объект?

Дама назвала адрес. Петюнин не помнил такого адреса, точно там не бывал, хотя она вроде бы говорила, что он ее родителям балкон варил, ну да ладно. Сговорились на завтра на десять, и Петюнин повесил трубку. С мыслями, что жизнь налаживается, перебросил Алине «десятку». Вчера он слышал, как жена говорила с тещей по скайпу.

Голос тещи, искаженный тысячами километров из прилизанной до неприличия Дании, вещал, наставляя непутевую дочь:

– Ты что, собираешься с ним до старости мучаться?

– Ну мама, – слабо отбивалась Алина.

– Мы с отцом купили вам билеты, дожили! – она зачем-то назвала Ганса «отцом», вроде бы тот усыновил двадцать лет назад ее великовозрастную дочь.

– Мама, я верну!

– Что ты вернешь? Откуда у тебя с этим сварщиком появятся деньги? – голос тещи дрожал от возмущения, – слушай меня сюда! У нас тут поселился новый сосед, очень приличный мужчина….

– Мама! – взмолилась Алина, но теща, продолжала, так как мнение дочери ее не интересовало:

– Он – вдовец, хороший дом, купил без ипотеки, чтобы ты понимала…