Фарит Маратович Ахмеджанов
Сумасшедший профессор
Глава 1. Начало
Профессор Грубов отнюдь не все время проводит в своей лаборатории. Дважды я видел его в метро, один раз встретил в булочной, мы пересекались в очереди в авиакассу — словом, увидев, как он роется в мусорном ящике во дворе моего дома, я не очень удивился.
Добычей моего друга и товарища была засохшая булка со следами укропа и странная железная загогулина с обмоткой. Профессор аккуратно поддернул разорванные по шву брюки, плюхнулся на асфальт и принялся размышлять, изредка отвлекаясь на уничтожение булки. Выдержав паузу, я поздоровался:
— Здравствуйте!
— Привет! — рассеяно поприветствовал меня он и любезно принял мое приглашение зайти в гости.
Я налил ему большую кружку коньяку с кофе и дал свой халат с синими пушистыми помпонами. Уютно завернувшись в него и прихлебывая ароматный напиток, профессор начал свою историю.
— Моя история, — начал он. — Печальна. И знаете почему?
Я не знал.
— Не знаете, — печально констатировал профессор. — Никто не знает, пока ему об этом не рассказать. Почему так?
Я не знал.
— Я, как вы знаете, в последнее время в основном занимался генетикой. В частности, клонированием в его, так сказать, практической части.
Клон — это копия человека. Ну, или кого-то другого, неважно. И с одной стороны все просто — вот человек, вот его ДНК, которая содержит полную генетическую информацию, то есть все — о том, как устроено его тело и так далее. Только и дела, что скопировать эту ДНК и построить на ее основе новый организм, который должен оказаться точной копией исходного.
Да вот только не получается. Тут возникает проблема, так сказать, философского плана. Вот мы создаем копию, скажем, 40-летнего слесаря. Берем его ДНК, помещаем в зародыш, зародыш развивается, рождается и мы имеем что — копию? Нет, мы имеем младенца, который станет — в наилучшем варианте — копией только через сорок лет. Но будет ли он копией? У него будут другие привычки, склонности и все такое, через эти сорок лет он вполне может оказаться, например, скрипачом. И для чего было городить огород?
Профессор прихлебнул кофе и откинулся на спинку кресла.
— Человек — это не только генетическая информация. Человек — это то, что он собою представляет. Профессия, привычки, склонности, знания, жена… вот что делает нас такими, кто мы есть!
Он посмотрел на себя и рассеяно поиграл помпончиками.
— Да… вот так! На чем я остановился?
— Кто мы есть.
— Вот именно! Кто мы есть? В нас можно выделить нечто общее для всех, некую базу, матрицу, и нечто, отличающее нас от всех прочих. Привычки, профессия, знания, склонности…
— Жена, — подсказал я.
— Да, — без особого энтузиазма откликнулся профессор. — Конечно. Куда без жены. Так вот, что есть матрица?
Вопрос был обращен прямо ко мне. Я изо всех сил наморщил лоб.
— Матрица — это то, что у нас общее. Что объединяет людей и делает их похожими.
— Верно! Ноги, руки, желудок, печень, кровь, диапазон частоты сердечных сокращений, липидный обмен и все такое прочее. Клетки, в конце концов. У всех есть клетки!
Если рассуждать поэтически, то общее — это как глыба мрамора. Матрица! А мы отсекаем лишнее, вот так. — Профессор попытался показать, как надо отсекать лишнее и немного пролил кофе. — Как Микеланджело. И… из матрицы получается человек. Клон. Тот самый сорокалетний слесарь. Со всем, что его характеризует. Привычки, склонности, профессия, знания…
— Жена, — снова подсказал я.
— А вот мы уперлись во вторую проблему! — радостно вскричал профессор и поставил опустевшую чашку на журнальный столик. — Где взять жену! Это же копия, жена есть у оригинала!
Я снова наморщил лоб. Профессор смотрел на меня строго, как на экзамене.
— Тоже скопировать? — робко предположил я.
— Вариант! Но где остановиться? Скопировать жену, детей, родителей, дядь, теть, квартиру, соседей, подъезд… где?
— Скопировать весь мир! — выпалил я.
От возникающих перспектив у меня кружилась голова. Перед внутренним взором мелькали размножающиеся квартиры, города и материки.
— Ну, это у нас не получится, — вернул меня на грешную землю твердый голос профессора. — Одно дело скопировать человека, и совсем другое — его квартиру. А знаете почему?
Я изо всех сил напряг свой мозг.
— Потому, что у квартиры нет клеток!
— Отлично! А что есть у квартиры?
— Кирпичи. Надо заставить их делиться!
— Увы, мой дорогой друг, — охладил мой пыл твердый голос профессора. — Это невозможно с научной точки зрения. Кирпичи не делятся.
— Делятся, — заспорил я. — Мы в стройотряде пробовали.
— Как это? — заинтересовался профессор.
— Ну, так. Берешь кирпич и делишь. Получается два полкирпича. Их тоже можно поделить.
Профессор начал размышлять.
— То есть в принципе из одной квартиры можно получить две. Но в два раза меньшего размера.
— Да! Или четыре в четыре раза меньшего.
Профессор благосклонно кивнул.
— Вы затронули очень интересную проблему. Надо будет ее хорошенько обдумать. Но на самом деле я о другом.
Он поднял вверх указательный палец на правой руке.
— Внимательно следите за моей мыслью. Готовы?
Я кивнул.
— Вот смотрите. Мы берем клетку, клонируем нашего слесаря и получаем младенца, так? Будет ли младенец клоном?
Я кивнул.
— Да, с некоторой узко научной точки зрения, несомненно будет. Но если нам расширить наш взгляд?
Профессор развел ладони в стороны.
— Что вы видите теперь?
Я изо всех сил пытался последовать его совету.
— Не такой уж он и клон, — рискнул, наконец, сказать я.
— Ага… а почему?
— Ну, клон — это копия. А тут — слесарь и младенец какой-то.
— О! А теперь еще немного расширим и представим… другого слесаря! Ну как?
Я напрягся изо всех сил. Младенец орал, видимо хотел кушать. Слесарь смотрел в сторону и жевал бычок, его карманы оттопыривались, а ботинки были измазаны чем-то коричневым. Рядом с ним начал проявляться второй — голубоглазый, в кирзовых сапогах и клетчатой рубашке.
— Замечательно. Вижу! Два слесаря и младенец!
— Вы делаете успехи. Итак, что будет в большей степени копией нашего исходного слесаря — только что родившийся орущий карапуз, или другой слесарь — с теми же навыками, с теми же словечками, и даже рост у них почти одинаковый.
— А клетки?
— Клетки — разные. Но мы же смотрим широко, не забыли?
Я покраснел.
— Значит этот второй слесарь будет большей копией, чем младенец.
— Верно! То есть он будет клоном!
Я всматривался в открывшуюся передо мной картину. Младенец перестал плакать и с интересом смотрел за метаморфозами слесарей. Между ними постепенно стирались различия: сначала стал клетчатым комбинезон первого, потом сапоги второго испачкались чем-то коричневым.
— Действительно, профессор, вы правы. Они очень похожи!
Оба слесаря синхронно кивнули.
— Итак, мы получили клона безо всякого лабораторного оборудования! Не правда ли, замечательно?
Я кивнул.
— А жена?
Профессор помрачнел.
— В ней-то вся и закавыка. Я, как водится, поставил эксперимент на себе. Ну, то есть пригласил в гости профессора Левандовского. Он был, в каком-то смысле, в курсе моих изысканий.
— И как прошел эксперимент?
Профессор вздохнул.
— Блестяще. Клон, видимо, получился идеальным. Жена осталась с ним, а меня они выгнали.
Я посочувствовал профессору. Тот благосклонно кивнул и поинтересовался, где он будет спать. Так я стал соседом и сподвижником этого великого человека.
Глава 2. Антигравитация и проблема мусора
Антигравитация профессору — по его же словам — нафиг не была нужна. И я ему верю, так как все происходило на моих глазах. Профессор сконструировал робота-уборщика по имени Вениамин, и его страшно раздражало, что тот не может оттереть с пола остатки соуса и яичницы (эти пятна были результатом работы робота-повара, сконструированного им ранее). Он испробовал буквально все, но был, так сказать, либо недолет, либо перелет — то пятна оставались на месте, лишь слегка посвежевшие, то снимался весь пол с потрохами. Вконец осатанев, профессор заперся на ночь и к утру собрал простенький антиграв, который просто не давал отбросам шлепаться на землю. Еще неделю потребовала его настройка, так как, во-первых, антигравить надо было далеко не все (стулья, столы и прочий кухонный инструмент не должен был подпадать под действие устройства), во-вторых его действие должно было быть мягким, так как соевый соус, пролившийся на потолок лишь немногим хуже соевого соуса, пролившегося на пол.
После окончательной настройки робота мы целую неделю прожили в чистоте — падающие пищевые отходы подлетали и замирали на уровне приемного совка Вениамина и отправлялись прямиком в центр конверсии (ЦК), где прессовались в брикеты. Правда, их было невозможно выкинуть — брикеты вылетали из помойного ведра и замирали, подрагивая, на высоте примерно метра от пола. Профессор, недолго думая, перевернул ведро вверх дном — назавтра скопившиеся брикеты подняли его на уровень Вениаминовой талии. Мы утяжелили ведро свинцовыми вставками, но было очевидно, что это временная мера и долго оно не простоит. Пора было его выкидывать.
По нашей давней договоренности выкидывал мусор я. Надев кепку, осторожно взявшись за ведро, я потащил его к выходу. Тащить было легко — ведро практически ничего не весило. Я, весело насвистывая, пошел во двор — мусоропровод в нашем доме был заварен давно и прочно — во избежание лишнего мусора в подъезде.
Как назло во дворе было много народу, делать им всем было нечего, а расстояние от моего подъезда до мусорных контейнеров немаленьким. На полпути я понял, что человек, несущий перевернутое ведро выглядит довольно подозрительно — все встреченные мною соседи внимательно меня разглядывали, явно силясь понять, чего же я собираюсь делать.
С независимым видом я подошел к вонючим железным ящикам и попытался вытрясти в них брикеты. Почему-то я воображал, что они спокойно вывалятся. Увы, я ошибался. Они сидели в ведре плотно и стремились ввысь, а не вниз.
Я тряхнул ведро сильнее. Зрители собрались вокруг меня, гадая, чего же я хочу. Немного растерянный, я тряхнул еще сильнее и чугунные вставки, которые мы приспособили для утяжеления ведра с грохотом отвалились и рухнули на дно контейнера. Облегчившееся ведро бодро взмыло вверх, увлекая меня за собой, так как я впопыхах схватился за его дужку. Кепка свалилась на землю.
Брикеты привычно зависли на высоте метра от пола, но так как пол находился на пятом этаже, то вознесло меня довольно высоко. Зрители в обалдении следили за мной снизу, кто-то даже неловко зааплодировал.
Из окна на свинцовый грохот выглянул профессор. Увидев меня он поправил очки.
— Что, утяжелители выпали? — проницательно заметил он.
Я кивнул. Руки мои слабели, я постоянно перехватывал ладони и раскачивался. Аплодисменты внизу стали громче.
— Я бы вас подтянул к окну, но не знаю как. Вы, пожалуй, попробуйте по одному вынимать брикеты, — сказал профессор. — Рано или поздно ваш вес уравновесит подъемную силу.
Я последовал его совету. Брикеты, покачиваясь, повисали рядом со мной. Наконец их давление на дно ведра ослабло настолько, что я медленно поплыл вниз, навстречу своим зрителям. Аплодисменты усилились, достигнув апогея когда я коснулся земли. В лежащую на земле кепку щедро сыпалась мелочь.
Отдуваясь и благодаря, я начал было затягивать непослушное ведро в подъезд, но тут меня остановил наш дворник дядя Мумтаз.
— А мусор кто убирать будет? — строго спросил меня он.
Действительно, выброшенные мной из ведра брикеты продолжали висеть в воздухе. Слава богу, ветра нет, подумалось мне.
Уверив дядю Мумтаза, что все непременно уберу, я скрылся в подъезде. Профессор встретил меня на пороге квартиры.
— Что делать профессор?
Тот пожал плечами.
— Если есть проблема — будем ее решать!