Они выехали перед рассветом, ведя запасных лошадей в поводу. Грач хотел ехать рысью и запасных лошадей не брать — мол, так они все равно успеют в Уорик засветло — но Джон настоял. Неизвестно, что ждет их в Уорике. Неизвестно, какова будет дорога. Если Грача посетило такое страшное видение, ожидать можно всякого. Пусть с запасными лошадьми ехать они будут чуть медленнее, зато так надежнее. В самом крайнем случае их всегда можно бросить — Грач не обеднеет.
— Бросить лошадей?! — возмутился на это Фаско. — Как ты выживал там в своих походах! Да я скорее тебя брошу, чем Быстрого или Ласточку!
Риз пожал плечами. Когда-то он тоже привязывался к лошадям. И Уголек, которого он выбрал для себя в конюшне Грача, ему нравился — мятежная душа. Но вот к запасной кобыле, Эрин, он никаких теплых чувств не испытывал. Да и не рассказывать же Фаско, как они сидели, прижатые сарацинами, между песками и водой, и жрали лошадей, потому что больше нечего было. Потом уже начали жрать и друг друга, но Джон на это дальше не стал смотреть: выбрался ночью через сарацинский лагерь. Точнее, попытался, но его схватили, продали в рабство, оттуда он тоже сбежал, угодил к Франко… история вышла длинная. И по большей части невеселая.
В общем, запасных лошадей они все-таки взяли и, миновав на рассвете Бишопгейт, отправились на полночь.
За минувшую ночь Риз посетил нескольких сборщиков информации, которым Грач приплачивал в Лондоне. Круг знакомых Гарольда охватывал самых разных людей — от папертных нищих до богатых купцов вроде Меллована, от портовых трактирщиков до знатных дворян, чьи дома стояли от Лондона особняком, у стен Тауэра.
Так Риз выяснил, что Уильям, эрл Уорикский (вроде бы приятель принца Ричарда) в самом деле проводит турнир втайне от короля, и туда собирается народ не только из Уорикшира, но и из половины центральных графств. Турнир должен был начаться в эту пятницу и закончиться в воскресенье торжественным молебном; Грач мрачно сказал, что, если все пойдет так, как он видел, месса эта выйдет кровавой.
— Уорик — плодородная страна в самом сердце Англии, — размеренным тоном оксфордского книжника вещал Грач, пока они ехали с Ризом бок о бок (лошади шли шагом).
Риз не прерывал его, хотя многое из сказанного Гарольдом он знал и так: доводилось бывать в тех краях. Но всегда интересно послушать, как умный человек излагает мысли, а умнее Гарольда Риз еще никого не встречал. Даже маэстро Франко близко не подходил: тот был вроде самого Риза, только постарше лет на тридцать.
— Половину этой земли покрывает знаменитый Арденнский лес, самый большой в стране, — продолжал Грач, знать не зная о том, какие лестные для него мысли крутятся в голове Риза. — Другая половина, Фелден, когда-то была занята завоевателями-саксами… Лесные кельтские поселения они не трогали. Потом, конечно, норманны завоевали и тех, и других. Но можете не сомневаться, сэр Джон: старые трения не умерли до конца.
Риз хмыкнул.
— Мне мать рассказывала о вражде поля и леса.
— О да, — кивнул Грач. — Но дрязги Уорикшира на этом не кончаются. Вы, должно быть, знаете, что в этой земле целых два мощных замка?
— Думаю, что знаю все крупные замки Англии. Уорик, старейший, построили еще английские короли. По приказу Вильгельма Завоевателя его перестроили, где-то во времена наших прадедов. Слышал, недавно его опять обновили?
— Точно так.
— Еще там стоит замок Жоффрея де Клинтона, Кенилуэрт, который построили при первом короле Генрихе. Совсем новый, но, говорят, устрашающие укрепления. Сам я еще не видел.
— Все верно. Бомоны, владельцы замка Уорик, были не в чести у короны, и поэтому Кенилуэрт был построен, чтобы противодействовать их влиянию. Отец нынешнего владельца замка, тоже Жоффрей, даже был шерифом Уорикшира. Он тогда управлялся из Кенилуэрта, а не из Уорика. Сейчас все наоборот: Бомоны поддерживают короля, а Клинтоны в опале.
— Обстановка как в крысиной ловушке, похоже, — подвел итог Риз. — И кто именно устраивает турнир?
— Уильям де Бомон. Но Жоффрей де Клинтон, как вы понимаете, тоже приглашен. Также приедут отряды из Ковентри, Хэмптона-в-Арденне, Регби и многих других уголков. Видение показало мне кровавую волну, которая начнется оттуда и захлестнет всю Англию.
— Вы говорили, что уже видели такое, — пристально посмотрел на него Риз. — Когда же?
— Два года назад, — мрачно ответил Грач.
Дальше можно было не объяснять: два года назад убили Томаса Бекета, архиепископа Кентерберийского.
Риз был тогда вдали от Англии, но и до него донеслись слухи — о том, что в убийстве был повинен король, об отлучении от церкви, о мятежах и бунтах в стране… Грач же, надо думать, пережил все это, видел своими глазами.
Внезапная догадка толкнула Риза спросить:
— Вы были знакомы с Бекетом?
— Я — очень мимолетно, — пробормотал Грач.
Риз не стал спрашивать, кто из знакомых Грача был с Бекетом накоротке — и, очевидно, погиб, когда люди короля убивали сторонников епископа. За месяцы своей новой службы он начал чувствовать, в каких случаях Грача не следует расспрашивать дальше. У него также сложилось впечатление, что Гарольд Руквуд не так давно потерял кого-то близкого — но подтвердить или опровергнуть Риз это никак не мог.
Остаток пути говорили о пустяках или молчали. Лошадей они не всегда пускали тельтом (лошадка Фаско бежала рысью, потому что тельта не знала), иногда шли шагом, но все-таки успели доехать к вечеру.
Интерлюдия 6. О природе видений
Видения с факелами и окровавленным снегом продолжались около года, иногда также представляя внутреннему взору череду окровавленных тел и голов, выставленных на пиках. Гарольд гнал их от себя, как мог, отворачивался, чтобы не смотреть в лица, и видения в самом деле сошли на нет, как и раньше. Можно было постараться забыть.
Генуэзцы — главные в Европе выжиги и скряги, но Гарольду всегда нравился их город: шумный, оборотистый, запасливый. Здесь легко было укрыться, здесь никто не задавал лишних вопросов. Здесь деньги, собранные на тучных пастбищах морской торговли и пиратства, привлекали менестрелей, трубадуров, жонглеров, студентов, книжников, мэтров божественного и земного права — в общем, всех людей, ценящих знания и живое слово.
У Гарольда к тому времени уже водились немалые деньги и неплохие знакомства. Он был вхож в лучшие библиотеки, знал, в каких домах и где можно рассчитывать на удачных гостей и вежливый разговор. И если он при этом поглядывал на красивых молодых дам, то кто мог его в том винить? Возраст уже близился к сорока: давно пора обзаводиться семьей.
Леди Грация была умна, образована, добра и богата (хотя последнее для Гарольда не играло особой роли). Одна беда: овдовев после неудачного замужества, она не слишком-то стремилась замуж вновь.
Гарольд рассчитывал со временем убедить ее нежной внимательностью, а пока делал ей необременительные подарки, обменивался письмами и наслаждался каждым мигом беседы с нею.
Сон, в котором она приснилась ему среди окровавленных покрывал, с распахнутыми остекленевшими глазами, поразил его в самое сердце. После того он не спал три дня.
Глава 6. Арденн и Фелден
На подступах к городу решено было переодеться: Риз надел сюрко без рукавов, чтобы были видны рукава кольчуги, и яркий, хоть и поношенный берет, собираясь изображать странствующего рыцаря; Фаско нацепил одежонку поплоше, собираясь выдавать себя за его слугу. Риз мысленно поскрипел зубами: хорош рыцарь, с оруженосцем-перестарком! Правда, нечего было выступать тому, у кого вовсе никакого оруженосца не было.
Тосканец, в отличие от Риза, побурчал по поводу своей незавидной роли, но Грач довольно мягко спросил, не собирается ли Фаско представиться бродячим менестрелем — или, может быть, сам намерен выдавать себя за рыцаря?
— Да не так уж плохо я и пою, — проворчал Фаско, — просто ваша английская деревенщина ничего не понимает в италийском сладкозвучии!
После этого он покорился. Риз, однако, понимал, что с Фаско надо будет разобраться. Не то чтобы тосканец не уважал Риза; просто, если превосходство Грача над собой признавали оба, их отношение друг к другу оставалось напряженным.
По рождению Фаско и Риз были примерно ровня, но, как всякий уроженец Италии, Фаско считал себя заведомо выше любого выходца из «варварских» стран. При том Риз был произведен в рыцари, что делало его выше Фаско, обыкновенного горожанина. Но некому было подтвердить это производство, и грамоты никакой не осталось. Риз понятия не имел, откуда и Грач-то о нем узнал, разве что увидел божественным способом.
Для Риза главным было то, что Фаско в подметки не годился ему как воин. К тому же, Грач называл Риза сэром Джоном — нужно было соответствовать. А Фаско, между тем, не очень-то горел оказывать Ризу подобающее уважение. В общем, решил Риз, нужно будет с этим разобраться при случае. Возможно, в ближайшие день-два, раз уж тосканцу выпало играть роль его слуги.
Грач переоделся тоже: в рясе, при четках и кресте он вполне сходил за монаха.
Риза это богохульство не беспокоило, но, поймав третий любопытный взгляд в свою сторону, Грач сухо произнес:
— Я не брею тонзуру, потому что устав францисканцев позволяет этого не делать, если у брата и так немного волос на голове.[20] Вам все ясно?
— Предельно, — ответил Риз, веселясь.
Но дальше ему стало не до смеха: Грач во что бы то ни стало решил остановиться в монастыре в окрестностях города, отправив Риза и Фаско на постоялый двор.
— Ничего со мной не случится в этой тихой обители, — ответил он на все протесты. — А если и случится, я сумею за себя постоять.
— У нас в горах был случай, — недовольно произнес Фаско, — настоятель одного бенедиктинского монастыря подвинулся крышей и перебил пять не то шесть своих монахов.
Риз поглядел на Фаско с некоторым удивлением: очевидно, тосканец был более предан Грачу и лучше понимал в вопросах охраны, чем Риз до того думал.
— В Англии нравы несколько иные, чем на вашем полуострове, — сдержано ответил Грач, — да и монастырь, куда я держу путь, францисканский. Не спорьте со мной по пустякам, Лайонел.
— Ваша безопасность — не пустяк, — набычился тосканец.
— Мне бывают видения. Неужели вы не думаете, что они не предупредили бы меня об опасности?
— А кто их знает, как они там работают, — ответил Фаско, и мнение Риза о нем выросло еще немного. — Вдруг вы всенощную неправильно прочтете, или еще что? Вдруг они вас заподозрят?
Грач чуть улыбнулся.
— Лайонел, я знаю устав не хуже любого другого монаха, — сказал он. — Я сам готовился принять постриг. С этой стороны беды не бойтесь.
Тут уже Риз чуть ли не восхитился навыками своего мнимого оруженосца: впервые на его памяти Грач рассказал что-то о себе!
Он ничуть не удивился монастырскому прошлому Гарольда: среди мирян редко встречается подобная начитанность и любовь к книгам. Одно только и было странно: как прежний послушник поднялся до высот богатства и власти? Риз слышал уже, что состояние эрла Руквуда сколочено было купеческими операциями и торговлей с восходными землями, а не трудом крестьян. Монах (пусть даже не принявший еще обетов) и торговец одновременно! Это было странно.
Итак, уже в новых обличьях они продолжили путь в город.
Уорик больше походил на обычную деревню с земляным валом, но нависавший над ним замок угрожающе смотрелся на фоне малинового закатного неба, словно бы олицетворяя собой все дрязги этой земли.
Грач, как и было сказано, направился на своем смирном муле в монастырь, тогда как Фаско и Риз спешились у входа на постоялый двор. Риз тут же ему позавидовал: что бы там ни говорил Фаско о сумасшедших настоятелях, даже с необходимостью стоять всенощную у Грача было куда больше шансов выспаться, чем у них с тосканцем.
Постоялый двор уже облепили наемники и прочие участники турнира, из тех, что побогаче. Верхние комнаты хозяин, разумеется, уже сдал, всем прочим оставалось довольствоваться ночевкой на полу в большом зале, куда щедро навалили трухлявого сена. Человек двадцать или пятнадцать собирались пристроиться на этом импровизированном ложе, и большинство их них, решил Риз, нуждались в доброй бане. Как пить дать, после ночевки здесь опять придется выводить вшей. Сам Риз по южной привычке стригся коротко, чуть ли не налысо брился, но почти ни о ком из присутствующих здесь сказать этого было нельзя.
— Та еще выгребная яма, — Фаско, похоже, разделял его чувства. — Ей-богу, лучше бы мы с тобой разбили палатку в чистом поле… сэр Джон.
— Ты же хочешь совершать подвиги, Лайонел, так и не ропщи, — бросил ему Риз с сардонической ухмылкой. — Мы выполняем волю Божию.
Лайонел усмехнулся тоже, закатил глаза… а потом неожиданно врезался в толпу, громогласно выкрикивая со своим устрашающим акцентом:
— Хозяина! Хозяина этой чумной параши, черти меня побери! Моему господину срочно нужны два места в конюшне, одеяла и ужин!
К ужину они, как выяснилось, опоздали — об этом можно было догадаться по тому, что столы в таверне уже успели сдвинуть в сторону, чтобы освободить место для сна. Но хозяин нашел для них свежего эля, хлеба, лука и сыра, а у запасливого Фаско в сумке еще оставалось вяленое мясо. Одеяла им тоже были без надобности: оба могли без труда завернуться в дорожные плащи. Главное, нашлось место для лошадей: стоило Джону посмотреть на уже порядком запуганного Фаско хозяина помрачнее, как тот тут же вытурил из конюшни собственную понурую лошадку и толстобрюхого ослика, чтобы на их место встали Уголек, Эрин и Ласточка (Фаско запасную лошадь не брал — это было бы подозрительно).
— А у тебя неплохо получается, Лайонел, — заметил Риз, когда они остановились на ночлег.
— Ну так, — фыркнул Фаско. — Десять лет на службе у трех папских нунциев, понимать надо!
Риз поглядел на него недоверчиво. Не то чтобы он решил, что Фаско врет, просто в слуги высших чинов римской церкви никогда не брали случайных людей. Он затруднялся представить обстоятельства, из-за которых тосканец оказался бы на службе у Грача, а не доживающим свои дни донатом[21] при каком-нибудь богатом монастыре. Узнал что-нибудь не то? Оступился? Но после такого обычно заканчивают в канаве или в застенках Ватикана.
Кажется, Фаско догадался о мыслях Риза, потому что он сказал:
— Да, ты верно понял. Милорд меня спас, и поэтому я его до гробовой доски. Скажет изображать твоего слугу — буду изображать. Скажет в женщину переодеться — переоденусь. Но если ты хоть словом, хоть делом его предашь, не смотри, что я с мечом тебе в подметки не гожусь. Уж я найду способ — этому тоже на папской службе учишься.
— Посмотрел бы я на тебя в женском платье, — хмыкнул Риз. — Не бойся, Лайонел. Пока Грач со мной будет честен — я буду честен с ним.
Фаско поглядел в его лицо, уж насколько мог разобрать при тусклом свете лучины, потом кивнул, успокоенный.
Вряд ли он разглядел острый укол ревности и сожаления: Фаско все-таки был вассалом Грача. Грач пообещал ему свою защиту в обмен на верность — до конца их дней.
Еще недавно Риз не думал, что когда-либо захочет вновь заключить эту сделку. Теперь же от мысли, что Грач не принял его клятвы, что-то сжималось внутри.
На следующий день Риз и Фаско поднялись еще до рассвета, чтобы вместе с толпой зевающих наемников, рыцарей разного достатка и их слуг отправиться на турнирное поле.
Для турнира выбрали большой луг в виду замка — но не настолько близко, чтобы зрителей беспокоила мошкара, живущая в замковом рву. Еще вчера здесь поставили навес для более благородных зрителей: сейчас из-под него, сворачивая одеяла, выбиралась публика поплоше, которая провела тут ночь.
Уильям де Бомон, видно, серьезно отнесся к организации турнира: слуги появились на лугу с первыми лучами солнца. Они разравнивали кочки, засыпали норы и ставили шатры для амуниции. Один шатер, к удивлению Риза, даже пометили большим госпитальерским крестом[22].
— Неужели братья-госпитальеры будут перевязывать больных на увеселении? — спросил Риз.
Он проникся к госпитальерам большим уважением в восходных землях и не думал, что хоть один из братьев отказался бы помочь страждущему где бы то ни было; просто в Европе они редко занимались своим богоудным служением — в основном вербовали новых братьев, которые отправлялись потом в Святую Землю. Но, может быть, если какой-нибудь госпитальерский монастырь находился поблизости…
— Да уж, — хохотнул собеседник Джона, — братья-госпитальеры как подлатают!.. После того, как сестры-госпитальеры почикают.
— А не наоборот? — приподнял Риз брови.
— А ты на них посмотри, — собеседник кивнул в сторону палаток, где за возведением той, что с крестом, наблюдали две фигуры в кольчугах с накинутыми поверх орденскими сюрко[23].
Издалека было не разобрать, мужчины это или женщины, но Риз поверил на слово, тем более, что одна из них отличалась темным, сарацинским цветом кожи. Должно быть, из христианских королевств Святой Земли: там под натиском сарацинов воюют все, мужчины ли, женщины ли. Там даже на количество рук и ног иной раз не смотрят — только на то, умеешь ли ты драться.
Риз знал, что у госпитальеров в ордене состояли женщины — да они были даже у тамплиеров, которые провозглашали женщин источником дьявольского соблазна и уставом запрещали своим аколитам целовать мать в щеку! — но считал, что занимались сестры-госпитальеры хозяйствованием и врачеванием, как то надлежит женскому полу. В Святой Земле Риз встречал немало женщин-рыцарей, но по большей части то были одиночки — жены, сестры или дочери воинов-мужчин. Еще он слышал об Ордене Топора[24], но не думал, что эти новомодные веяния добрались уже и до Англии.
Из самого Риза все предрассудки о женщинах на поле боя выбили как-то хорошим ударом моргенштерна; более того, он знал, что женщины, особенно закаленные в боях, часто бывают безрассуднее и яростнее мужчин. Если эти две госпитальерки действительно станут драться, забава обещала быть интереснее, чем он было начал думать.
Он медленно улыбнулся, обозревая прочую публику.
Уильяма де Бомона Риз нашел сразу, узнав его по богатым одеждам и испещренному оспой лицу: эту примету описал ему накануне Грач. Его окружала небольшая свита, в которой больше всего выделялся некий златокудрый красавец. Из-за молодости красота его казалась чуть женственной, но сразу становилось ясно, что противник он опасный.
Бомон шел с ним чуть ли не под руку и разговаривал, как с равным, смеялся даже. Однако одет этот неизвестный был чрезвычайно просто, чуть ли не как безземельный рыцарь. Под ложечкой заныло нехорошее предчувствие. То ли выскочка, примазавшийся к богатству, то ли какой-нибудь еще эрл инкогнито. В любом случае, от такого на турнире жди неприятностей. Не о нем ли предупреждало видение Гарольда?
Между тем, солнце карабкалось выше; на турнире становилось жарко. В двух концах поля поставили два шеста, один украсили красной тряпкой, другой белой. Вокруг каждого почти сразу собралась толпа наемников, оруженосцев и бедных рыцарей, которые громко орали, перекрикивались ругательством с противоположной группой, напоказ начищали оружие и сгибали мышцы. Мелкая шушера, шантрапа. Мало у кого, насколько видел Джон, имелся боевой опыт, да и с оружием не повезло: у большей части не нашлось даже кольчуг, только плотные кожаные дуплеты, а то даже и не дуплеты — просто нагрудники. Впрочем, в жару нагрудник мог оказаться даже удобнее.
То начиналась первая часть бугурта: собственно командная стычка, в которой мог принять участие кто угодно. Риз заметил в обеих командах плечистых ребят с вилами и цепами — ну точно, крестьяне.
Ребята вокруг красного флага показались ему вооруженными получше, да и было их чуть побольше. Их главарь, богатырь с окладистой бородой, громко орал «За Фелден!» — и размахивал здоровенной дубиной.
Лидером второго отряда, что интересно, оказалась женщина: тоже очень крупная, объемистая и плечистая, к тому же немолодая. Орала она еще погромче того мужика, почем зря понося «проклятых саксов» с полей и призывая «лесных братьев» сплотиться вокруг нее.
Зрители, которые не собирались воевать, распределились между командами примерно поровну… хотя нет, пожалуй, на стороне Фелдена их все-таки оказалось побольше. Ничего нет удивительного, решил Джон: равнина всегда была населена гуще, чем лес. Зато в лесу народ крепче.
Кивнув своим мыслям, он направился к белому флагу.
— Сэр Джон! — услышал Риз напряженный шепот у себя за спиной.
Обернувшись, он увидел Грача: в рясе, с четками и неодобрительным выражением лица он и в самом деле выглядел самым настоящим монахом, хоть в капитул его избирай.
— Да… святой брат? — осведомился Риз.
— Брат Пассер, к вашим услугам, рыцарь, — проговорил Грач недовольно. — Вы, кажется, задумали участвовать на стороне Арденна? Могу ли я обратить ваше внимание на то, что их сторона более малочисленна и хуже вооружена? У вас будет больше шансов получить ранение или попасть в плен.