Новая весна

К обеду солнце стало припекать сильнее. Обильная капель пела звонкую песню, радуя все живое, пробуждая природу от долгой зимней спячки. Почерневшие, осевшие сугробы грустно поглядывали на царящую вокруг весеннюю суету. Все вокруг двигалось, жило, радовалось и переживало.

Дядя Коля, гордо выпятив вперед загипсованную руку, привычно брел по поселковой дороге и заглядывал во все дворы. Смешно сворачивая губы в куриную попку, он выражал свое неудовольствие тем, что никто не копошился возле домов, некому было рассказать свою страшную историю о том, как он сломал руку. Глядишь, да кто-нибудь пожалеет, да самогона немного отцедит или денег на бутылку подкинет.

Вера с улыбкой наблюдала за ним, и теплое невесомое полотно нежности постепенно обволакивала ее грудь. Ей отчаянно захотелось обнять этого никчемного, пропитого, но безумно доброго старика. Может быть, так на нее действовала весна?

— Верушка, девочка моя! — наконец, заметил ее дядя Коля и со всех ног бросился к своей любимице. — Я ж прямо исстрадался по тебе. Каждый день зайти порываюсь. Да неудобно. Говорят, у вас с этим… как его там — все серьезно. Как же так, Веруш? Он ведь собаку твою пристрелил? Да и ты из-за него помереть хотела?

— Не померла ведь, — улыбнулась Вера и уткнулась лбом в его покатое плечо. Запах навоза и перегара, знакомый с самого детства, ударил ей в нос, и она привычно чихнула.

— И, слава Богу, — коряво потрепал ее по голове дедок. — Чей-то с тобой седня? Че жмесси ко мне? Случилось че? Дык говори, девка, честно говори. Если тебя этот ирод обижает, то я его собственными руками придушу. Ты ж знаешь, Верк. Я твоему отцу обещал, и слово свое сдержу.

— Знаю, дядь Коль, знаю, — подняла Вера просветленное лицо. — А еще знаю, что очень тебя люблю. И деревню нашу люблю, и всех, кто здесь живет.

— Так, это ж хорошо, что любишь, — смутился он. — Любовь — она силы дает. Без нее и жить неинтересно. Только зачем ты про это говоришь? И смотришь как-то странно? Неужто уезжать собралась? Бросить нас решила?

— Я никогда вас не брошу, — нежно смотрела на него Вера. — Просто у меня появились дела в городе. Мы со Славой дело одно задумали. Очень прибыльное. Вот, хожу деньги по людям собираю на его реализацию, так сказать. Хотим мясо в селе закупать, а в городе продавать. Говорят, это очень выгодно.

— Это тебя мужик твой надоумил? — сухо поинтересовался старик.

— Да я и сама понимаю, что это хороший способ заработать, — покраснела Вера. — Хватит уже с копейки на копейку перебиваться.

— Чеши, чеши, — часто закивал дядя Коля. — Все равно не верю. Не твои это мысли. Его. Одного не пойму. Если он у тебя такой умный и деловой — чего ты деньги то собираешь?

— Где ж он их возьмет? В деревне его никто не знает.

— Опомнись, Веруш, — взмолился дедок и умоляюще приложил здоровую руку к сердцу. — Погубит он тебя, девочка моя. Сердцем чую, что погубит.

— Не погубит, — как от прокаженного, отшатнулась он него девушка. — Он любит меня. А вы знаете, что такое любовь, дядь Коль? Вы даже представить себе не можете, насколько это прекрасное чувство. Он быстрее пулю себе в голову всадит, чем меня предаст.

— Пули-то всаживать у него хорошо получается, — крякнул дядя Коля. — Это мы уже заметили. Только вот все не в себя, да не в себя метит. Мажет, наверное.

— Да ну вас, — отмахнулась от него Вера. — Понимаю, вы хотите, чтобы я всю жизнь в деревенском навозе провозилась. Чтобы жизни нормальной не узнала. Конечно, кто вам, кроме меня, полтинничек на опохмел подкинет. Никто! Вот вы меня и отговариваете. Нехорошо, дядь Коль, так делать. Если вы свой мозг давно пропили, то мой пока нормально работает. И вам меня не переубедить.

— Правду говоришь, девка, — обиженно закивал дедок. — Кто я такой, чтобы тебя жизни учить? Никто. Как был никем, так никем и остался. А вот деньгами тебе немного подмогну. Сегодня дрова бабке Зойке колол. Одной рукой, между прочим. И воду ей почти каждый день таскаю. И так, попить, и на готовку. И для полива. Вот она и расщедрилась. Цельных сто рублей дала. Бери, коли не брезгуешь.

И старик достал из-за пазухи скомканную купюру. Сделав над собой неимоверное усилие, зычным глотком затолкнув вглубь колючий ком стыда и боли, она взяла замызганную бумажку. Дядя Коля втянул голову в плечи, прижал к груди гипс, словно стесняясь его, и побрел в обратную сторону.

— Простите меня, — прошептала вслед ему Вера. — Простите за все.

Глава 9

Слава ждал Веру во дворе. Вытянувшись в струнку, он сидел на низкой лавочке, хмурил лоб и не отводил глаз с улицы. Когда девушка появилась в поле видимости, он сорвался с насиженного места и суетливо засеменил ей навстречу. Вера хмуро наблюдала за его действиями и удивлялась тому, как легко у этого мужчины получается ею управлять. Она словно послушная кукла делает все, что заблагорассудится ее хозяину. Неужели здравый смысл совсем оставил ее?

— Любимая, я тебя заждался, — обожгло ее ухо его горячее дыхание. И ее губы тут же растянулись в счастливой улыбке, а колени задрожали. Все тревожные мысли улетучились и тут же растворились в дремучих лесах. Она покорно позволила себя тискать, целовать, тянуть за волосы — каждое его прикосновение было желанным и долгожданным. Мыслей в голове не осталось. Совсем.

— Я сделала то, о чем ты просил, — выдохнула она. — Я принесла деньги.

— Сколько? — его колючий взгляд царапнул ее сердце. Не такие глаза должны быть у него сейчас. Не сухой расчет должен так явно в них читаться, а дикая страсть. Такая же, как та, что раздирала Верины душу и тело.

— Шестьдесят тысяч, — сухо ответила она и выбралась из его объятий. — Двадцать из них я заняла под проценты. Вернуть нужно будет тридцать. Думаю, нам это не составит труда. Ведь мы получим большую выгоду. А Машке нужно помочь. Ты не против?

— Чего так мало? — проигнорировав ее вопрос, возмутился он.

— Думаю, пятьдесят процентов — это хорошее вознаграждение. Куда больше? Машка и так будет безумно счастлива.

— Да я не про проценты, — раздраженно процедил он. — Денег почему так мало принесла? Даже ста тысяч не насобирала. Ты по всем деревенским прошла?

— Только по тем, у кого могут быть сбережения, — громко сглотнула Вера. Горькая обида, секунду назад обжегшая ее грудь, теперь поднялась к горлу и расперла его своими острыми когтями.

— Надо пройтись по всем, — строго заявил мужчина и больно сжал Верин локоть.

— Остальные пьют безбожно, — всхлипнула девушка. — Они вообще не понять на что живут. Ни огорода, ни работы нет.

— На алкоголь-то где-то берут, — продолжал настаивать он. — Значит, есть деньги. Сходи — поспрашивай. Проценты, как этой… твоей, пообещай. Шестьдесят тысяч — это ничто, мусор.

— Мы их прокрутим и сто восемьдесят получим, — открыла родную калитку Вера и привычно поискала взглядом Дружка, удивляясь тому, что он не встречает ее радостным повизгиванием. И не нашла. А когда вспомнила, с силой впилась ногтями себе в ладонь. Она так всегда делала, когда было больно.

— Как прокрутим? — удивился Слава, который плелся следом за Верой.

— Мясо продадим, — охотно пояснила она. — Ты что, забыл, на что мы деньги собираем?

— Все я помню, — мужчина обогнал Веру и раскрыл перед ней входную дверь.

Дома пахло вареной картошкой. Как в детстве, когда она возвращалась из школы. Отец не любил готовить, поэтому на обед ее всегда ждали три отварных картофелины, обильно смазанных домашним сливочным маслом. А ужин она готовила сама. Сколько себя помнила, столько и готовила. И отцу очень нравилась ее кухня. Он всегда хвалил Верины супы и оладьи. И она чувствовала себя хозяйкой, взрослой, умелой, самостоятельной. Настоящей помощницей.

— Вер, я тебе еду приготовил, — гордо сообщил Слава и широко улыбнулся. — Кулинар из меня конечно, никакой. Только картошку варить умею да яйца жарить. Так что не суди строго, как говорится.

— Обожаю вареную картошку и мужчин, которые не умеют готовить, — Вера шумно сглотнула обильно наполнившую рот слюну.

Она даже не стала мыть руки. Чего никогда себе не позволяла. Она вообще в последнее время себя не узнавала. Как будто ее подменили.

— Любимая, походи еще по соседям, — умоляюще посмотрел на нее Слава, когда она, сытая и счастливая, безмятежно откинулась на облупившуюся спинку стула. — Ради меня, ради нас с тобой. Пойми, сейчас нам дорога каждая копейка. Чем больше мы соберем, тем больше получим. Неизвестно сколько времени придется провести в бегах. Не твою же картошку с собой тащить.

— А почему бы нет? — весело улыбнулась Вера. — Самая вкусная еда, между прочим.

— Конечно, ничего не может быть вкуснее того, что ты вырастила своими очаровательными ручками. Но я мечтаю совсем о другом. Я хочу, чтобы ты кушала омары и черную икру. Такая женщина, как ты, заслуживает большего. Знаешь, какая у меня мечта?

— Какая? — потянулась к нему девушка.

— Поехать с тобой в Париж. Говорят, это самый романтичный город в мире. И мы просто обязаны там побывать.

— В Париж! — засмеялась Вера. — Да я даже на море не была. Чего уж там на море! Я ни одного большого города не видела. Только по телевизору и в журнале. В «Космополитене» десятилетней давности, который мне Костя из Новосибирска привез.

— Кто такой Костя? — нахмурился Слава.

— Ты ревнуешь? — еще больше развеселилась Вера. Как же это замечательно! Как необычно! Совсем недавно она и подумать не могла, что кто-то будет ее ревновать. И что ревность будет отравлять ее душу. Ведь Слава женат. Хотя… женат был Саша. И у Саши был маленький сын. А Слава — только ее. И она никогда никому его не отдаст. Она займет все его сердце, высосет всю душу и подчинит его тело. Навсегда!

— Ты мне не ответила, — желваки активно заработали на его смуглых скулах.

— Костя — это сын дяди Коли, — подавила безудержное веселье Вера. — Я его с детства знаю. Кажется, он даже был в меня влюблен.

— И где же он?

— Он давно живет в Новосибирске. Даже отца не проведывает. Хотя письма ему пишет. Дядя Коля говорит, что у него все хорошо. Работа, карьера — что там у вас еще, у городских, бывает?

— Деньги, — подсказал Слава. — У кого есть деньги, тот и живет. Остальные ползают по этим самым городам, словно мухи по вашему навозу. Вдыхают вонючий выхлопной газ, жуют самую дешевую жратву, напичканную консервантами, раз в пятилетку покупают себе дерматиновые галоши, и делают вид, что безмерно от этого счастливы. Хотя на самом деле чувствуют себя ничтожеством, никчемным и неприспособленным к жизни, к нормальной человеческой жизни.

И мы с тобой обязаны вырваться из этого дерьма. А для этого нужны деньги. Так что собирайся, любимая моя девочка, и пробегись по остальным соседям. Вдруг еще чего насобираешь.

— Хорошо, — вмиг посерьезнела Вера и нехотя поднялась со стула. — Хоть и без толку все это.

Девушка оказалась права. Остальные жители деревеньки наоборот пытались у Веры «перехватить деньжат на пару деньков». Опухшие и блеклые, с трясущимися руками, они заискивающе улыбались и лезли одутловатыми физиономиями ей в лицо. Девушка отстранялась от них и думала о том, что Слава прав в своих рассуждениях. В наше время деньги решают все. Без них ты — никто. Почему она не задумывалась об этом раньше? Неужели ей было достаточно только чистого воздуха и бескрайних сибирских просторов? Отчего с самого детства была уверена в том, что все это и есть ее участь, и почему ни на что другое не претендовала? Ведь есть другая жизнь: красивая, яркая, насыщенная. Она видела ее по телевизору. Знала, что она есть. Но все таки никогда к ней не стремилась?! И если бы не Слава, она сгнила бы заживо в этом убогом болоте. Господи, какое счастье, что она его встретила! Такой шанс бывает только однажды, и она не имеет права им не воспользоваться.

Чем дольше она рассуждала, тем меньше чувствовала волнующий запах весны. Звонкая капель уже не напевала ей веселую песню, а раздражала своей навязчивостью. Да и сугробы перестали оседать с тихими прощальными вздохами. Теперь она хотела совсем другой весны: с вонючими выхлопными газами, воем машин и самое главное — с омарами и черной икрой. Она достойна большего, чем серое прозябание в этой всеми забытой деревеньке!

Слава вновь встретил ее горячими поцелуями, и на этот раз Вера отдала ему не только свое тело, но и сердце — все, без остатка. Она полностью растворилась в нем, горячим потоком влившись в его душу, легко пробираясь сквозь его кожу, проникая в его легкие, почки, сердце… Она кусалась, стонала и извивалась. Она выкрикивала его имя и раздирала его плечи в кровь.

— Какую тигрицу я в тебе пробудил! — восхитился Слава, когда все закончилось, и он вновь обрел способность дышать. — Сколько же сексуальной энергии скопилось в тебе за эти годы! И я просто счастлив, что все это чудо досталось именно мне.

— И я счастлива, — Вера нежно поцеловала его в синюю венку, бившуюся на родном виске. — Я люблю тебя, Слав. Ты даже не представляешь, как сильно я тебя люблю. Если ты скажешь мне прыгнуть с обрыва, то я прыгну. Скажешь, сжечь себя заживо — сожгу. Но, если ты меня бросишь, то я найду тебя и убью. Обещаю! Так что бойся меня, Слава. Бойся моего гнева и не вздумай оставлять меня. И тогда я подарю тебе весь мир, весь — весь, без остатка.

— Весь мир — это круто, — усмехнулся он и, намотав на кулак прядь густых Вериных волос, потянул их к себе. — Только ты куда лучше и аппетитнее. Может, ты мне подаришь себя? Как ты там сказала? Всю — всю, без остатка.

— Глупый, неужели ты не видишь, что я и так вся твоя, — прошептала она. — Мне даже страшно порой становится. От того, что мое тело, моя душа больше мне не принадлежат и что теперь другой человек владеет всем этим полностью и безраздельно.

Молниеносным движением Слава уложил Веру на спину и заглянул ей в глаза.

— Тогда докажи! — хищно оскалился он.

И она доказала. Так, что у него не осталось никаких сомнений в правдивости ее слов.

Глава 10

На следующий день к ним пришли покупатели. Семейная пара средних лет степенно прохаживалась по дому. С брезгливым выражением на лице глава семейства с видимым удовольствием делал колючие комментарии по поводу скудного домашнего убранства.

— Очень эксклюзивная вешалка, — в очередной раз усмехнулся он, указав взглядом на криво вбитый в стену гвоздь, на котором висела Верина телогрейка. — И одежонка на нем висит очень экстравагантная.

Вера молча ходила за ним. Опустив глаза вниз, она старалась не вслушиваться в его реплики, но иногда его высказывания вызывали у нее нервную дрожь. Тогда Слава до боли сжимал ее правое запястье и строил угрожающие мордочки. Только молчи — четко читалось в его глазах. И она молчала.

— Двести тысяч — это слишком много для такой развалюхи, — вынес последний вердикт неприятный покупатель. — Да и вообще, хотелось бы что-нибудь поприличней. Все таки здесь будет жить моя любимая теща.

От этих слов его и без того потерянная, приплюснутая грузом тяжелой жизни супруга самым невероятным образом стала еще меньше. Она сжалась в упругий комок, напряглась, словно пружинка, а ее непонятного цвета глаза забегали по сторонам.

— Я очень уважаю мать моей дорогой супруги, — не замечая реакции супруги, продолжил мужчина. — И стараюсь создать все условия для ее комфортного проживания. Она всегда мечтала о собственном доме. Теперь мы можем себе позволить осуществить ее мечту. Она вырастила трох наших детей. И сейчас ей нужен только покой.

— Тогда это как раз то, что вам нужно! — обрадовался Слава. — Вы чувствуете, какой здесь чистый воздух?! Видите, какая великолепная природа?! Да ваша бабуля придет в полный восторг!

— А сколько вашей теще лет? — не сдержалась Вера.

— Семьдесят пять, — гордо сообщил мужчина. — Но она очень хорошо сохранилась. В любящей семье, в окружении детей и внуков она была счастлива.

— Мама никогда не жила для себя, — впервые подала голос покупательница. — Все время, все силы она отдавала своей семье. И теперь…

— Теперь мы не нуждаемся в ее помощи, — перебил ее супруг. — И она может спокойно пожить для себя.

Вера внимательно наблюдала за маленькой женщиной с несчастными глазами. Она вела себя очень скованно. Ей явно было неприятно и некомфортно в этом доме, в этих обстоятельствах. Она не хотела всего этого, но все же принимала. Принимала, как данность, безропотно и покорно. Даже куры, которых несли на бойню, до последнего боролись за свою жизнь. Били крыльями, кричали диким голосом. А она не могла, или не хотела?

— Очень мудрое решение! — чересчур наигранно восхитился Слава. — Кстати, у нас еще банька имеется. Пройдемте, я вам ее покажу. Еще небольшой сарайчик. И коровка. Кстати, вам коровка не нужна? Парное молочко очень полезно пожилым людям.

— Сколько вы хотите за нее? — деловито поинтересовался мужчина.

— Коровка молочная, дородная… десять тысяч, — немного засомневавшись, выпалил Слава.

— Дорого, — покачал головой покупатель. — Да и ни к чему она нам. Говорят, парное молоко очень жирное, да и микроорганизмы в нем вредные содержатся. Лучше пить пастеризованное. Магазин здесь есть?

— Конечно, — Слава услужливо открыл перед мужчиной дверь сарая. — Пять минут ходьбы, вдоль березовой рощи. Воздух, птички — все как надо.

— Вот и отлично, — заходить внутрь мужчина не стал. Демонстративно зажав рукой нос, он развернулся в обратную сторону.

— Баня, надо полагать, там? — гнусаво поинтересовался он и указал рукой в направлении полуразвалившейся конструкции.

— Отличная банька, — довольно потер руки Славы. — Тепло почти шесть часов держит. Представляете такое? Один раз затопил — и полдня сиди грейся. Все дело в специальной пропитке, которой обшиты стены. Хотите посмотреть?

— Нет, я вам верю, — даже немного испугался мужчина. — Ветхое у вас все. Сколько ж лет вашему домику?

— Да он еще сто лет простоит и ничего с ним не случится, — сделал обиженный вид Слава. — Все дело в специальной технологии.

— Избавьте меня от подробностей, — досадливо взмахнул рукой покупатель. — Согласен на сто пятьдесят тысяч. Больше не дам.

— Сто восемьдесят плюс корова и куры, — вступил в торг Слава.

— Сто семьдесят за все, — тоном, не терпящим возращений, отрезал мужчина и, схватив жену под локоток, поволок ее к выходу.

— Согласен, — разочарованно протянул ему вслед молодой человек.

Вера не стала провожать неприятную супружескую пару до автомобиля, как это сделал Слава. Она захлопнула за ними калитку и тут же вернулась в дом. Запах дерева, парного молока и чего-то сладкого, до боли знакомого и родного засвербел в носу, прокатился по горлу и легко проник в легкие. Девушка остро прочувствовала весь его путь. Очередной вдох застрял в горле и вызвал непроизвольный спазм. Глаза вмиг наполнились влагой, но она запретила себе плакать.

Теперь в ее жизни будут совсем другие запахи. Почему-то она была уверена, что городская жизнь пахнет глянцем, совсем свеженьким, только что выпущенным в тираж. Как когда-то пах ее «Космополитен». Потом его странички затерлись, посерели, пропитались домашними ароматами. Хотя Вера еще долго утыкалась носом в красочные фотографии и нюхала, нюхала, отыскивая в устоявшемся букете знакомые горьковатые нотки.

Интересно, как пахнут омары? Какой вкус у черной икры? И настолько ли прекрасен Париж, насколько его описывают? Совсем скоро она это узнает. Она почти почувствовала запах другой жизни, вдохнула его полной грудью и задержала дыхание, боясь выпускать его из себя. Но безжалостные легкие потребовали новой партии кислорода, и ей пришлось подчиниться примитивной физиологии.

Громко хлопнула входная дверь, и через секунду сильные руки обняли ее за талию и прижали к груди самого родного человека на свете. Горячие губы впились в ее шею. Она закинула голову назад и без сожаления выпустила из легких последние крохи аромата новой жизни. Выпустила для того, чтобы напитать себя всю, без остатка, ЕГО запахом.

Буренка сегодня вела себя беспокойно. Мычала жалобно и протяжно, словно призывая хозяйку срочно подоить ее. Но до вечера было еще далеко. Или уже шесть часов? Сделав над собой усилие, Вера открыла глаза и посмотрела на часы. Короткая стрелка замерла на цифре семь, длинная подходила к тройке. Девушка удивленно охнула и села на край кровати. Славы рядом не было. Наверное, после бурных ласк он решил ополоснуться в баньке.

Вера сладко потянулась и подошла к большому зеркалу. В последнее время она стала себе нравиться. Похудевшая после болезни, с горящими страстью глазами, припухшими от поцелуев губами — она казалась себе прекрасной и порочной. Даже шрам на правом предплечье стал менее заметным и не таким уродливым, как раньше. Небольшая пикантность, как говорил Слава, изюминка, свойственная только ей.

Она долго крутилась перед зеркалом. То заплетала длинные густые волосы в косу, то распускала их и делала высокий начес. В итоге девушка остановилась на высоком конском хвосте. Когда она была маленькой, отец часто говорил, что ей очень идет эта прическа.