Сны

— Да живем мы в одном доме! — заорала она и отвернулась: слезы потекли ручьями по лицу.

— Боже, как так получилось? — он в свою очередь тоже метнулся в сторону.

— Как-как… Я купила такую же квартиру в таком же доме! — цедила она, еле сдерживаясь, чтобы не разрыдаться. — Мечтала о такой же.

Профессор закрыл лицо руками.

— Идите к Майе Матвеевне. Нужно провести исследование. Заодно отдохнете под наблюдением.

Она еще стояла к нему спиной, комок в горле стал потихоньку спускаться вниз, дышать стало легче. Он быстро подошел к ней, придерживая за плечи, вытолкал из кабинета и, закрыв дверь на ключ, повел в лабораторию.

От долгого сна так не хотелось шевелиться. Ничего конкретного, никаких деталей не осталось в памяти, только какие-то обрывки, размытые мимолетные образы, и это приносило неимоверное облегчение. Раздалось шарканье Майи Матвеевны, и она постаралась открыть глаза. Вдруг она вспомнила тепло его ладоней, и ей захотелось прикоснуться к тому самому месту на плечах. Майя Матвеевна наклонилась, чтобы снять датчики, и всмотрелась в ее лицо:

— Надо же, почти сутки спала, Танюш, и смотри — совсем другое дело! Вот уже лучше! Эта странная землистая серость сошла и глазки заблестели. Профессор, гляди-ка, дежурил почти всю ночь, меня отпустил спать. Запала ты ему, наверно, Таня, как пить дать! Правда, говорят, у него есть женщина. Не все ж за компьютером и бумажками сидеть, хоть какая-то личная жизнь у молодого симпатичного ученого должна быть! Ведь пришел к нам, когда кандидатскую защитил, а теперь, смотри-ка, профессор! Что-нибудь снилось?

— Можно сказать, Майя Матвеевна, в этот раз я действительно отдыхала, — она встала с кровати. Настроение стало портиться.

— Танюш, тебе профессор записку оставил, сказал, что рекомендации и распоряжения. Вот, возьми.

Подмигнув, Майя Матвеевна вручила ей свернутый и склеенный лист бумаги и вышла в коридор. Она дождалась, когда дверь закроется, и раскрыла письмо: «Татьяна, завтра институт собирает своих сотрудников в поход, идем в горы. Вам надо обязательно быть, это часть терапии. Прилагаю список вещей, которые нужно взять с собой. Остальное я беру на себя. Идем с ночевкой». Она опустила письмо. «Как будто мы идем вдвоем. Действительно, палатки и спального мешка у меня нет. Мы будем спать вдвоем в одной палатке? Или он возьмет две… И мог бы написать сообщение на телефон или позвонить… А вдруг Майя Матвеевна бы его прочитала?»

Она нашла в сумке свой телефон: девять пропущенных от бывшего, рекламные сообщения — всякий мусор. Она написала профессору, что получила записку, поблагодарила за возможность выспаться и… Утро набирало силу, выглянуло солнце. Это добрый знак. Вспомнив о бывшем, она глянула на часы и вздохнула с облегчением: караулить у дома он ее не будет, он на работе. Вернувшись домой и приняв душ, она стала собираться в поход: завтра утром автобус повезет их в горы. Они доедут до базы, а потом, нагрузившись рюкзаками, пойдут пешком покорять вершину.

Она легла в постель, но глаза не закрывались и мысли уводили за пределы спальни: огоньки за окном манили и дразнили, обрывки сизых облаков плыли по прояснившемуся небу, подсвечиваемые почти полной луной, звезды мерцали как отражение на глади космоса земных огней. Медитация на прекрасный и, казалось бы, вечный мир за окном успокаивала ее, но в то же время ее сердце охватывало волнение и предчувствие чего-то поворотного, решающего в ее жизни. Она чувствовала особую связь с профессором, этого нельзя было отрицать. Но что-то стояло между ними. Может быть, та самая подруга. Прошло столько времени, и чувства могут пройти определенную трансформацию, да и обстоятельства меняются… Жаль, что нет ничего вечного на Земле, все проходит свой путь.

Будильник зазвенел, и она проснулась, с радостью сознавая, что незаметно уснула и снов не помнит, и так легко! Еще вчера решила, что готова услышать от профессора что угодно: что-то будет и что будет, тому и быть. Если в ее силах изменить ситуацию, она это сделает. Она скорее умылась, выпила кофе и вызвала такси до института.

Народ уже гудел возле автобуса и на местах: многие давно не виделись и наслаждались возможностью пообщаться. Ей помогли загрузить вещи в багажное отделение, и она заняла место у окна. И увидела профессора. Его уже окружили коллеги, все улыбались ему. Разглядывая его с высоты своего кресла, она с удивлением обнаружила, что до сих пор у нее не было возможности рассмотреть и запомнить его лицо, ей ведь до сих пор приходилось только защищаться. Она помнила только его глаза вблизи. Он и вправду был хорош собой, на него было приятно смотреть: мужественная красота и прекрасный вкус — одет он был так, как будто сейчас будет сниматься для модного журнала. Сердце неимоверно заволновалось: он отвечал кому-то и улыбался. О, какая у него улыбка! Он точно профессор онейрологии или топ-модель?

Она отвернулась от окна: «Нельзя, нельзя, Таня, остановись! Дашь себе волю, если окажется, что есть перспективы. Почему я раньше его не видела? Столько людей приходит, а его не было… не помню!» Она закрыла глаза и постаралась вспомнить, но кто-то уселся рядом. Она, как отвернулась в сторону прохода, так и осталась сидеть с закрытыми глазами. Открыв глаза, она увидела модную мужскую толстовку.

— Простите, я вас разбудил. Опять плохо спали? Хотя выглядите намного лучше… Вы не против? Рядом с вами не занято?

«Рядом со мной не занято! — Посмеялась он про себя. — Рядом со мной абсолютно свободно!»

— Вроде нет, — сказала она вслух. — Спасибо за приглашение, хорошая терапия.

Она кивнула в подтверждение своих слов. Не в силах больше смотреть на профессора, она отвернулась к окну. И вдруг повернулась к нему снова:

— Автобус всех вместить не может. Наверно, желающих было полно, институт все оплачивает.

— Возможно, — ответил он. — Но гору покорить могут не все. Только самые сильные и смелые.

Она молча закивала, поджав губы: «А я в качестве кого еду? Подопытной?»

Автобус тронулся. Народ продолжал гудеть, вниманием профессора завладели соседи, то и дело поглядывая на нее. «Зачем сел рядом? В одной палатке, надеюсь, спать не будем. «Остальное беру на себя»… А я ведь не догадалась уточнить этот нюанс, дурочка!»

На базе вещи перегрузили в «уральскую» вахтовку, к ним присоединились желающие протрястить, остальные отправились пешком: дальше не то, что автобусу — не всем внедорожникам была под силу дорога. Впереди их ждали десять километров подъема, путь через истоки рек по щиколотку в воде, выше по курумнику — вверх по кварцевым глыбам как по крутой гигантской лестнице. Сначала она злилась, когда профессор предлагал помощь, но скоро уже сама протягивала ему руку. Они набирали воду в чистых горных ручьях и не могли надышаться воздухом, пропитанным сочной зеленью, влагой и запахом преющих в ней веток и прошлогодних листьев. От яркого солнца, проливающегося сквозь легкую листву высоких берез — не таких, как в городе, а диковинных, с пятнами вместо полосок, или полосочки на стволах были тонкими, частыми и четкими, будто кто-то грифельным карандашом выводил на бересте — становилось весело и легко на душе. Поднимаясь все выше, они, оглядываясь, любовались с высоты захватывающими пейзажами, смеялись, делая фото на память. Они остались в конце институтской процессии, и их уже подгоняли по рации.

Когда они, наконец, одолели гору и поднялись на плато на вершине, народ уже ставил палатки, разжигал костры, кто-то сушил обувь.

— Профессор, я ведь без палатки, нужно с кем-то договориться о ночевке…

— Об этом не нужно беспокоиться, я взял с собой две. У вас будет свое убежище.

— О, здорово, — ей трудно было скрыть разочарование, тон голоса предательски понизился, — спасибо большое. А я-то уже подумала…

— Что подумали? — Вместо улыбки его лицо помрачнело. — Пойдемте, нам уже заняли место.

Кто-то из пофессуры махал им рукой. Она не стала вглядываться, просто пошла следом. Напряжение неопределенности снова повисло между ними. Обед плавно перетек в ужин с шашлыками, коньяком, анекдотами, играми, песнями-плясками, и кто-то даже организовал представление. Она отвлеклась от своих тяжелых размышлений, смеялась и играла с остальными, но время от времени ловила на себе взгляд профессора, который держался поодаль. К полуночи веселье поутихло, у костра остались только самые стойкие, но и они старались вести себя тише. Она уже забралась в палатку и свернулась калачиком в спальном мешке, который ей одолжил профессор, как вдруг услышала приближающиеся шаги и совсем рядом его голос:

— Татьяна, не спите еще? Прошу вас, выйдете, мне нужно поговорить с вами, и этот разговор откладывать больше нельзя. Оденьтесь теплее.

Она выбралась наружу, и он повел ее на другой край плато, спрятанный от чужих газ молодым сосняком. Они устроились на краю отвесной скалы — со стороны казалось, будто они плывут на носу гигантского корабля. Не глядя на нее, профессор спросил прямо:

— Татьяна, я вам нравлюсь? — он повернулся к ней. — Вы смотрели на меня хоть мгновение как на мужчину?

Она повернулась навстречу. Его лица не было видно, вокруг темно, лишь линии, силуэт, отсветы и огни вдали за его спиной.

— Почему вы спрашиваете? Это важно? Насколько я понимаю, у вас кто-то есть.

Он немного помолчал.

— И правда, люди, способные видеть такие сны, очень чувствительны и обладают очень хорошей интуицией. И умеют ускользнуть от ответа, даже когда их припирают к стенке.

Она хотела выпалить «Что вы хотите сказать, профессор?!» или «Что вам от меня нужно?», но сдержалась. Он глубоко вздохнул.

— Простите… Это важно, потому и спрашиваю. Потому что вы мне нравитесь. Очень нравитесь. Если говорить начистоту, то я люблю вас с тех пор, как увидел вас первый раз в секретариате. Вас тогда как раз поздравляли с замужеством. Тогда вы только вышли замуж и были счастливы. Такой прекрасной улыбки, наполняющей все вокруг ярким светом, я в жизни больше ни у кого не видел. Но ваша улыбка быстро погасла, и я понял, что вам несладко замужем, но вмешиваться не мог. Я старался держаться подальше, уехал и не возвращался как можно дольше. Мне было больно видеть вас, я ничем не мог помочь. Теперь все изменилось. Теперь моя миссия — вывести вас из кромешного ада, в котором вы живете, наверно, даже не осознавая, насколько вам тяжело. Теперь я могу вам помочь, но…

Он замолчал. Глаза давно привыкли к темноте, и мир вокруг становился завораживающе таинственным и прекрасным. Небо, как сокровищница, сверкающее звездами, манило ввысь, и все внутри сжималось от тоски по идеалу, по невозможному, неосуществленному, несбыточному.

Она осторожно заговорила:

— Если я скажу вам, что вы мне нравитесь, что вы очень нужны мне и не только как… профессор, это что-то изменит? Хотя вы значите для меня гораздо больше… вы моя путеводная звезда! Это так. Вы — белые снежинки во мгле, которая сковала меня и не дает свободно дышать!..

— Татьяна, подождите! — он стремительно приблизился к ней, сел напротив и взял ее за руки, — Моя миссия вовсе не заключается в том, чтобы… Точнее, я помогу вам выбраться из тьмы, но вовсе не так, что буду светочем, за которым вы пойдете к исцелению. На самом деле вам ничего такого не нужно, никакой внешний источник света, потому что маяк, путеводная звезда, снежинки, пробивающиеся сквозь тьму — это все вы сами, все это внутри вас, ваша суть. В вас столько света! Я видел это, я видел, как вы сияете! Поверьте, это так, я могу лишь напомнить вам об этом. Есть люди, которые заставляют других отвернуться от своего внутреннего света, потому что хотят использовать их свет только для себя, или потому, что сами, не обладая светлой внутренней сутью, чувствую себя с такими, как вы, слабыми, бесполезными, бесцветными.

Она разволновалась и от его слов, и от прикосновений его рук. Она видела его глаза, как он смотрел на нее, как звезды отражались в его зрачках. Она задрожала и попыталась освободить руки, но он сжал их крепче. Она постаралась справиться с волнением и заговорила:

— Профессор, вы ведь также обладаете внутренним светом. И силой. Но… вы поведете за собой кого-то другого…

Он разжал ладони, резко поднялся и отошел в сторону. Она снова почувствовала сдавливающий горло комок и жжение в груди. И тоже встала. Ее знобило. Она повернулась и сделала шаг, чтобы уйти, но его слова заставили ее остановиться.

— Вы правы… У меня есть девушка, и мы собираемся пожениться. Она беременна… Татьяна, она чем-то похожа на вас, она замечательный человек… Боже, я не могу поступить иначе! Я люблю ее по-своему и буду стараться сделать ее счастливой…

Мгновение она постояла, молча кивнула ему в знак понимания и побежала вглубь сосняка, растворившись во тьме ночного леса, исчезла, как призрак. Позже она удивлялась, как добежала до палатки в кромешной темноте, не покалечившись. Добежала и спряталась внутри. Он же, вернувшись, постоял и, не желая беспокоить ее больше, удалился. Утром она собрала вещи одна из первых и по дороге обратно старалась держаться ближе к знакомым коллегам. В автобусе они ехали молча, не глядя друг на друга.

Остаток дня она провела в постели, свернувшись под одеялом — то плакала, то смотрела в окно. Прошлую ночь она так не смогла заснуть — иногда она прислушивалась к тишине и выходила из палатки отвлечься от навязчивых мыслей: столько звезд она еще не видела и долго стояла и смотрела на небо, и, когда тоска снова с неимоверной силой сжимала сердце, она возвращалась, прячась в спальный мешок. Теперь же, дома, в своей постели, она немного успокоилась: все же он ничего ей не обещал, и она подозревала, что он несвободен — все лишь ее ожидания и фантазии.

На улице стемнело, в ее квартире тоже — она не включала свет. Наконец, она встала и вышла из дома. Она снова увидела яркие цветы на своей юбке и туфельки в пыли, как будто забыла их почистить с прошлого раза. Она уже знала, что ее ждет за дверью подъезда. Ей стало даже любопытно, что там в этот раз еще кроме пыли? Может быть, конечно, только пыль. Снова пыль… Одна только пыль. Разочарование перешло в тревогу. Она была так самоуверенна, что требовала чуда, но ее окружала только пыль, и теперь она была еще плотнее, чем обычно. Фонарь не освещал крыльцо, и она чувствовала эту давящую плотность, которая начала надвигаться на нее. Ее охватила паника, и она бросилась обратно к двери в надежде укрыться внутри. Но дверь не открывалась. Она в исступлении дергала за ручку и, осознав, наконец, что ей некуда бежать, она упала на колени и сжалась комок как можно сильнее. Еще немного, и тьма поглотила бы ее, но вдруг она подняла голову и заорала что есть мочи: «Я звезда! Я — свет! Я звезда, я свет! Я звезда-а-а-а-а!» И в это мгновение плотный ком в ее груди разорвался на куски, и изнутри вырвался ослепительный белый свет, который своими мощными игольчатыми лучами разорвал тьму в клочья.

Она проснулась. Сердце бешено и гулко колотилось, дышала она так, будто пробежала марафон с тяжелым рюкзаком на спине и еще одним на груди. Но дыхание было свободным — она дышала полной грудью. Первая мысль была радостью. Вторая — тревогой, но убедившись, что это действительно ее дом, она успокоилась. Радость! Она старалась сохранить это прекрасное ощущение внутри как можно дольше. Она выпила воды и, сходив в душ, снова улеглась в постель. «Если снова приснится, я с ней справлюсь! Теперь я знаю, что побеждает мглу».

До конца отпуска осталось уже немного. Не то чтобы пыль совсем исчезла из ее снов — она висела где-то поодаль, в стороне, ожидая удобного случая, и, когда в душу Татьяны закрадывался страх, пыльная завеса начинала приближаться, в груди снова сдавливало, но усилием воли Таня делала призыв, и тьму яркими световыми лучами расщепляло на мелкие ошметки, которые, словно пепел костра, поднимались в воздух и исчезали в вышине.

Она хотела поблагодарить профессора, но его телефон не отвечал, он не перезванивал, и даже автоответчик не срабатывал. Тогда она встала у окна и произнесла в пространство: «Профессор, пусть мои слова достигнут вас, услышьте меня. Благодарю вас! Вы так помогли мне: вы верили в меня и этим спасли мне жизнь! Благодаря вашей поддержке я справилась. Я справилась! Я дышу! Спасибо… Будьте счастливы, будьте очень счастливы!»

Ей вдруг вспомнились его слова о толковании снов — даже Фрейд подходил к этому серьезно. Откуда взялась эта пыль? И почему пыль? «Пыль во сне: вам придется столкнуться с беспринципными людьми… Пыль — тщетные надежды, неприятность, досада, раздражение… Для девушки — знак того, что любимый оставит ее, увлекшись другой… Испытать обиду, обман… Пыль на чем-то — что-то мешает радоваться жизни… А, вот: пыль поднимается в воздух — что-то в твоей жизни сдвинется с места, придет в движение, но не пройдет гладко (неясное, неопределенное дело, выход которого неизвестен). Это уже теплее! И вот: видеть во сне пыль, стоящую непроглядной завесой, — не тратьте силы, чтобы заглянуть в будущее, придет время, и все откроется, сейчас нужно сделать упор на настоящее, дождитесь прояснения деталей… Хм!»

Зазвонил телефон, она бросилась отвечать, но это была Майя Матвеевна.

— Танюша, профессор велел провести сеанс, ему нужны данные…

— А где он сам, Майя Матвеевна? С ним можно встретиться?

— Боюсь, что нет, детка. Он женился на днях, я слышала, они уехали в Европу и там, судя по всему, и останутся. Его приглашали в Берлинский институт, он все отказывался, а тут вдруг решил ехать. Наверно, жена повлияла… Отчеты я теперь буду отправлять ему по электронной почте.

— Майя Матвеевна, я тут подумала… У вас есть немного времени? Какие у нас есть выражения про пыль? Приходит вам в голову что-нибудь?

— Дай-ка подумать… Ну вот, например, «пускать пыль в глаза».

— Это ведь значит — хвастать, создавать о себе лучшее впечатление, чем есть на самом деле?

— Я бы сказала, как молодежь выражается, «запудривать мозги».

— О, точно! Спасибо, хорошее уточнение.

— Хорошее упражнение тебе профессор дал. А вот еще вспомнила: «глотать пыль»! Это когда ты позади кого-то бежишь или едешь, приходится пыль глотать.

— …быть позади, отставать… Записала.

— Танюш, вот еще: «смешать с пылью или грязью», я так и так слышала.

— Супер, Майя Матвеевна! Это же испачкать, очернить, оклеветать, унизить, да?

— Таня, вообще весь мир, его обитатели, — тон Майи Матвеевны стал серьезным, — люди в том числе, созданы из пыли, «ибо прах ты и в прах возвратишься». Это из Библии. Отец мой любил повторять, Царствие ему Небесное. Любил босиком ходить по земле… у нас во дворе у дома земля была словно мельчайший песок! Вот он ступнями своими зароется в эту пылищу, еще сверху сыпет и приговаривает: «Вот оно время, вот она — вечность!»

Майя Матвеевна на том конце всхлипнула, и они попрощались. Она отложила телефон в сторону и задумалась: «А что если эта пыль, эта завеса — всего лишь фикция? Ведь это не более чем образ в моих снах? Действительно ли она представляет угрозу для меня? Почему я боюсь ее? Все время я теперь сражаюсь с ней. Но ведь я шла сквозь нее, это была пыль, но я дышала свободно. Я боялась задохнуться? Нет… Я даже не думала об этом. Тогда что? Почему я продолжаю бояться ее? Да, я все еще боюсь. Она накрывала меня, но я не задохнулась бы! Тогда от чего я могла умереть? Боже!» Ее дыхание участилось, сердце заколотилось, и она прижала ладонь к груди, чтобы помочь ему выдержать. «Это был страх! Это был страх исчезнуть! Меня будто выбросило на обочину жизни. Господи, я умерла бы от страха!»

Ее так поразило собственное открытие, что она, не находя себе места, металась по квартире, открывала и закрывала окна, в конце концов, вызвала такси и приехала в городской парк. Выходя из машины, она вдохнула свежий, чистый, влажный воздух. С утра прошел дождь, и ярко-желтые, оранжевые, бордовые листья разных форм и размеров налипли, словно на жидкий клей, на темно-серый асфальт, застилая его мягким преющим ковром. Она шла по дорожке и почти не слышала своих шагов, только легкое шуршание под ногами.

Стемнело, и зажглись огни. Фонари словно в гигантских абажурах, накрытые шапками оголенных темных от дождя ветвей с дрожащими на них последними желтыми, зелеными еще, красными листьями, завораживали и манили идти все дальше, вглубь парка. А в глубине было темно. Она решила идти: ее тянуло туда, возможно, там что-то важное для нее. И вдруг засомневалась: может, просто любопытство и не стоит лезть на рожон? Посомневалась и пошла: не попытаешься — не узнаешь.

Осторожно шагая по тропинке между деревьями, перешагивая вздыбившиеся из земли корни, она вышла к саду камней. Сад не был освящен, его озаряли лишь осенние листья, и это было потрясающее зрелище. Она чувствовала себя ребенком, случайно в огромном доме наткнувшимся на тайную комнату. Ее высокий сводчатый потолок был усыпан звездами. «Как я рада вас видеть!» — поприветствовала она их про себя, не сводя глаз с неба. На следующем шаге она споткнулась.

— Аккуратнее, смотрите под ноги. Опять мы с вами встречаемся под звездами.

Она оцепенела от неожиданности и взглядывалась в темноту, пытаясь обнаружить того, кто раньше нее нашел тайную комнату.

— Профессор, это вы?

В ответ чуть поодаль от огромного камня отсоединилась знакомая фигура и двинулась к ней.

— Как же угораздило?.. Как вы здесь оказались? Мало кто знает об этом укромном уголке.

— Ну, вы сами говорили: свет внутри и все такое. — Парировала она, стараясь его разглядеть. — Поздравляю с женитьбой.

— Да… Спасибо. Я очень люблю это место: столько замечательных мыслей и идей посетили меня здесь… И теперь я пришел попрощаться. Завтра мы улетаем в Берлин. Моя жена немка. И вообще… работа.

— Будьте счастливы, профессор…

— Меня зовут Михаил.

— Михаил, — повторила она, — будьте по-настоящему счастливы и… Я звонила вам, чтобы поблагодарить. Ваши слова на горе… Я поверила, и это спасло мне жизнь.

— Правда? — он подошел к ней очень близко, так, что она могла чувствовать тепло его дыхания. Она хотела было сделать шаг назад, но он схватил ее за руку. — Тогда почему ты убежала? Почему унеслась словно ветер и исчезла в темноте так стремительно, что я даже пошевелиться не успел?

— Отпустите.

— Почему ты не осталась там со мной? Если бы ты осталась, я не женился бы.

— Вот как? Теперь слушайте меня внимательно, — она продолжала четко и медленно, — Я. Больше. Никому! Не позволю пускать мне пыль в глаза. Не позволю ни себе, ни вам! Кому вы рассказываете эти сказки? Не женился бы! Конечно, женились! Вы поступили правильно, и все будет у вас хорошо.

Он отпустил ее руку.

— Вы знаете, я уверен в этом. В том, что не женился бы. Я думал об этом. Я хотел обсудить это с вами. Но не успел. Я хотел быть честным с ней, с вами, с самим собой. Женившись, я обманул ее, себя… своего будущего ребенка.

— Но…

Его лица не было видно, ее же освещал слабый отсвет звезд и городских огней вдалеке. Но она чувствовала в темноте, что он смотрит ей прямо в глаза.

— Таня, вы знаете, что такое — жениться на одной женщине, а любить другую? Я сказал, что люблю вас. Но мои слова для вас ничего не значат. Вам трудно поверить, что вас любит, любит по-настоящему мужчина. Но я не осуждаю вас: после всего, что вы пережили, это действительно кажется нереальной фантазией. Но… Боже! Почему вы не остались и не выслушали меня до конца?

По ее щекам потекли слезы. Наверно, они заблестели в полумраке, и он протянул руки и вытер ладонями ее лицо.

— Теперь ведь это уже не имеет значения. Теперь уже все решено. — проговорила она.

Он мягко взял ее за плечи.

— Либо все, либо ничего? — он засмеялся. — Таня, конечно, это важно — для меня, потому что вы дороги мне, для вас, потому что, когда эта дурь выветрится из вашей головы, когда вы перестанете бояться любить и принимать любовь, когда примете жизнь, которая не только черное и белое, мгла или ясность, пыль или чистота, вы освободитесь для счастья. Я сам понял это, когда вернулся в Россию и встретил вас снова. В жизни все перемешано, переплетено, многогранно. — Он легонько потряс ее за плечи и заглянул в глаза. — Я хочу, чтобы вы были счастливы, слышите? Пожалуйста, прошу вас, будьте счастливы.

И он исчез. В темноте между деревьями. Теперь она осталась стоять одна, окруженная темными стенами парка. Ей стало страшно, но страх быстро уступил место тоске, до боли сжимающей сердце, и чувству потери чего-то важного, значимого и упущенного, безвозвратно утерянного. Она опустилась на камень рядом с тем, на котором сидел профессор, и зарыдала.

На следующее утро после почти бессонной ночи она отправилась к Майе Матвеевне.

— Что, опять тот же кошмар? — забеспокоилась Майя Матвеевна. — Снова задыхаешься? Смотри-ка, вся бледно-серая, а круги-то под глазами! Профессор сказал что-нибудь? Можно с этим что-нибудь сделать?

— Не беспокойтесь, Майя Матвеевна, — она улеглась под датчики. — До сих пор вся моя жизнь была кошмаром. Спасибо профессору, теперь мне гораздо лучше.