НАС СМЕНЯТ НА ПЕРЕПРАВЕ

Сергей СОЛОВЬЁВ

НАС СМЕНЯТ НА ПЕРЕПРАВЕ

1

– Цто? Цто це впе’еди? – сидя на жердочке, Макс наклонил голову, посмотрел на меня круглым глазом. Дверца клетки была открыта, когда хотел, он покидал свой дом и свободно летал по комнате. Белый какаду был первым из моих комитов – спутников, членов комитета, графов, переводи это слово, как хочешь.

Второй комит, кот Василиса, породы сибирская голубая, лёжа на полу, лениво приоткрыл один глаз, сузил и расширил узкий зрачок, закрыл снова. Третий комит, пёс Черныш, был на балконе, наблюдая за миром внешним, и не отреагировал. В Черныше чувствовалась меланхолия и любовь к церемониям, свойственные чау-чау, хотя чистокровным чау он не был – так, от силы наполовину, даже языком синим генетика его обделила.

– А что впереди, Макс? Тебя это заботит?

Макс только покрутил головой. На груди у него зелёным огоньком светился БКИ. Не дожидаясь продолжения, я вышел на балкон к Чернышу.

2

По небу плыли лёгкие облачка. Полупрозрачная белизна их контрастировала с тёмно-красным Небесным Кремлём и его оборонительными кольцами, которые снизу казались почти чёрными. По традиции они назывались Садовым и Бульварным, хотя служили теперь в основном для размещения противоракет и другого оружия. С тёмно-красной сердцевиной они соединялись радиальными спицами, внутри которых размещались коммуникационные тоннели. Где-то в кольцах и в днище Кремля располагались антигравы.

Нежные облачка контрастировали не только с тяжеловесным на вид Кремлём, к которому в Москве все успели привыкнуть, но и с как-то особенно обострившимся в последнее время предвоенным настроением. Чуть не каждодневно обсуждались планы эвакуации и рационы на случай большой войны, меры по укреплению оборонительных рубежей, грозный асимметричный ответ на непредвиденные угрозы. В прессе и в интернете как всегда крутилось много чуши, но некоторые внешние угрозы выглядели вполне правдоподобно, по крайней мере на фоне тех новейших достижений технологии, о которых мне приходилось слышать. Увы, бояться приходилось непредвиденного первого удара, а не только нашего собственного асимметричного ответа.

Из технологий, о которых я так или иначе слышал по профессиональным каналам, вполне реальной угрозой мне представлялась пакетная доставка заряда. Вместо того чтобы куда-то пускать шумную ракету, которую можно сбить по дороге противоракетой или лазером, боеголовку вполне можно отправить разобранной на части. Каждая часть (по аналогии с интернетом её называют пакетом) плывёт, летит или ползёт к цели самостоятельно, со своим скромным средством доставки. Пакеты можно много раз продублировать. Контролируется каждый из них микропроцессором. И только у цели пакеты собираются вместе.

Или, скажем, боевая пыль из наномашин...

Со своего 22-го этажа я нашёл глазами Дорогомиловский рынок. Именно там я в своё время встретил Макса. БКИ, биокомпьютерные интерфейсы, позволяющие человеку общаться с представителями других видов на понятном ему языке, уже существовали, хотя и не были так широко распространены, как сейчас. Это сейчас без БКИ, заменяющего все основные документы, медицинскую карту и автоматический переводчик, совсем никуда не ткнуться.

Тогда БКИ ещё не были общеобязательными, однако у Макса БКИ был.

Взъерошенный белый какаду сидел внутри доставшейся от умершего хозяина серебряной клетки с колокольчиками. Сбоку была прикреплена картонка с объявлением. Макс продавал себя вместе с клеткой в обмен на проживание в тёплой квартире и гарантированное питание. Рядом с клеткой переминался высокий неловкий подросток, слабая, но всё же защита от опасностей бандитского рынка. Другой, но тоже совсем не абсолютной защитой был БКИ, который мог играть роль тревожной сигнализации.

– Макс хо’гоший, – скартавил Макс и посмотрел на меня круглым глазом.

– Дедушка умер, – смущённо пояснил подросток, – а у мамы на Макса аллергия.

На дисплейчике, которым был снабжён БКИ, горело: «Согласен на продажу».

Ещё одним достоинством БКИ было то, что с его помощью можно было тут же зарегистрировать договор в госреестре.

С тех пор прошло уже девять лет, но я ни разу не пожалел о своём приобретении. Через три года, подружившись с Максом, я вернул ему свободу. Для этого достаточно было при помощи цифрового ключа, полученного при регистрации покупки, поменять в БКИ несколько параметров.

3

На моей памяти все московские рынки по многу раз ликвидировали и создавали снова. Разумеется, каждый раз кто-то терял, а кто-то выигрывал, как при ликвидации, так и при новом строительстве. То запрещали, то разрешали торговлю животными.

После внедрения БКИ законодательство, касающееся животных и обращения с ними, удалось здорово упорядочить, теперь контракты, подкреплённые регистрацией через БКИ, можно стало заключать почти всюду.

Впрочем, в большинстве случаев это всё та же торговля по примеру Древнего Рима, где, говорят, каждый свободный гражданин мог сам продать себя в рабство.

В отличие от Макса, у Василисы вначале БКИ не было, и своего кота я ни у кого не покупал. Однажды я спас ему жизнь, но гордиться тут нечем – такого ловкого и храброго бойца, как Василиса, ещё поискать.

Видели вы кота, умеющего кувыркаться через голову? И при этом отбиваться от бандитов всеми четырьмя лапами, как герой в фильме про бойцов кун-фу?

Бандиты, в нашем случае, тоже были котами.

Дело было у возрождённого Черкизона. Нападающие, видимо, из местного ЧОПа. БКИ у них агрессивно вспыхивали жёлтым. У каждого – повязка на правой передней лапе, холодное оружие – стальные шпоры. У одного, с разорванным в прежних боях ухом, ещё и удлинённые клыки, как у маленького саблезубого тигра.

Но от первой атаки Василиса отбился. Перекувырнулся, зацепил когтем задней ноги здоровое ухо саблезубого. Тот отпрыгнул, взвыл дурным голосом. Тем временем передней лапой Василиса влепил такую оплеуху второму нападающему, что тот тоже перекувырнулся, только не по своей воле, и оказался в полной грязной воды канаве.

К счастью, я только что припарковался. Несмотря на первый успех Василисы, силы явно не были равными. У людей не принято вмешиваться в схватки между животными, но что-то (инстинкт?) заставило меня стать на сторону более слабого и гораздо более изящного бойца. Тогда, в первый момент, я даже подумал, что Василиса – это кошка. Не раздумывая долго, я приоткрыл дверь, и Василиса сразу же прыгнул на сиденье.

Саблезубый бросился к нам – захлопывая дверь, я подумал, что он может прокусить шину. Удивляюсь, что разворачиваясь я не протаранил одну из соседних машин, но мои отчаянные манёвры отпугнули атакующих. Хорошо, что в то время чоповские коты ещё не были поголовно снабжены видеокамерами.

Короче, нам удалось скрыться. Ну и слава Богу.

Постепенно Василиса признал мой дом своим – говорят, это самое большее, на что можно рассчитывать, заполучив кота в сотоварищи. Поскольку коты, в отличие от попугаев, не способны разговаривать, общались мы при помощи БКИ, который я вскоре приобрёл для него. Конечно, для ввода всех необходимых параметров в общегосударственный реестр пришлось кое-кому дать на лапу.

Может быть, самое время добавить несколько слов о том, на каких принципах основана коммуникация при помощи БКИ и какова роль БКИ в современном обществе.

Создатели БКИ исходили из очень простого принципа – даже если животные не способны разговаривать, они могут выбирать. Задача БКИ – предложить, из чего, и оценить реакцию. Можно сказать, животное голосует сердцем. Компьютер, входящий в состав БКИ, оценивает ситуацию, в которой оно находится, определяет с помощью сенсоров его эмоциональное состояние и формулирует альтернативы. Доводит их (не знаю точно, как именно – это задача специалистов) до носителя БКИ и оценивает его предпочтения, а затем направляет ответ вовне. Успехи в области искусственного интеллекта привели к тому, что БКИ стали способны формулировать от имени животного довольно сложные сообщения. Предусматривалась и возможность их корректировки в интерактивном режиме, т. е. с учётом реакции животного на отправленное от его имени послание.

Конечно, появились у БКИ и критики, говорившие о том, что всё это против природы. Появились и сомневающиеся в адекватности БКИ в жизненно важных для его носителя ситуациях. Начнёшь тут сомневаться, видя, как бык (якобы) соглашается пойти на бойню в обмен на заботу фермера о его потомстве.

Но возможность интеграции ряда видов животных в человеческое общество, возможность успокоить совесть множества людей видимостью согласия животных на предлагаемые им альтернативы, вроде работы в цирке, привела к маргинализации критически настроенной части граждан, в рамках как демократических, так и авторитарных режимов. Вроде тех, кто когда-то отказывался от налоговых номеров и штрих-кодов. Слишком всё это было удобно.

4

А Черныш мне достался щенком. Благодаря посредничеству тёти Гали. Ей мне всегда трудно было отказать. Это она заразила меня в детстве любовью к животным. Нет, она вовсе не была сентиментальной почитательницей кошечек или собачек. Её собственную любовь к ним можно назвать скорее суровой. Тётино отношение к животным основывалось на уверенности в том, что все мы – божьи твари, у каждого в жизни своя задача, и у хищников, и у вегетарианцев, и на трезвом понимании последствий. Но право на жизнь имеют все.

Когда-то она преподавала в санитарно-гигиеническом институте, но и сейчас, достигнув восьмидесятилетия, могла вогнать укол коту, промыть и зашить рану псу или сделать лубок на сломанное крыло птице. Однако держать собаку дома ей было трудно, хотя бы из-за необходимости трёхразового гулянья – ходила железная старушка с трудом.

Впоследствии, скооперировавшись с другими, такими же железными стариками, от семидесяти и выше, она сдала свою квартиру (остальные тоже сдали или даже продали свои) и купила на паях дом в деревне за 101-м километром. У некоторых были машины, так что если надо, её могли привезти в райцентр, а то и в Москву, на консультацию к более молодому и менее решительному коллеге.

Я пару раз навещал Галину Семёновну. За городом тётя занималась исключительно птицами, благо птиц не надо было выгуливать. У неё их было с полдюжины – индийский скворец майна, галка, говорящая ворона, пара попугайчиков-неразлучников, сойка...

Черныш был самым младшим из моих спутников. К тому моменту, когда похожий на медвежонка чёрный щенок оказался у меня дома, Василиса жил у меня третий год, Макс – пятый. Крупные попугаи могут прожить лет сто, так что Максу, по теории вероятностей, могло быть лет тридцать, маловероятно, что его привезли в Россию до того, как последний раз открылись границы.

Мать Черныша точно была чау-чау, но уверенность насчёт породы отца уменьшалась по мере того, как Черныш подрастал.

Что касается толстых передних лап, крупной головы, небольших круглых ушей, вообще солидных медвежьих черт, характерных для чёрных чау-чау, если смотреть в фас, то всё было в порядке. Рост и вес тоже были правильными – наподобие утяжелённой лайки. Но задние лапы оказались неприлично тонкими, шерсть там как-то слегка курчавилась, и присутствовал нехарактерный для чау выгиб скакательного сустава.

Похоже, сам Черныш долгое время не замечал этих странностей экстерьера, но месяцев в пять-шесть он научился видеть себя в зеркале. Если бы он только рассматривал свою физиономию, всё бы, может, и обошлось, но он начал поворачиваться и так, и эдак и наконец увидел себя в профиль. Профиль противоречил заложенному в генах представлению о своём облике, и Черныш загрустил.

Вскоре после этого в нём стала замечаться склонность к «китайским церемониям». Например – поскрестись в дверь комнаты, где находилось зеркало, и, вздыхая печально, улечься снаружи, если в ответ дверь не распахнулась гостеприимно и я его не позвал.

Макс и Василиса, похоже, это замечали и по-своему посмеивались. «Сме-хно! Сме-хно!» – восклицал Макс. Может быть, конечно, по другому поводу, но мне кажется, что нет.

А Василису я более чем однажды заставал похлопывающим по плечу Черныша – во всяком случае, так это выглядело. Черныш грустно оглядывался, но не огрызался.

Где-то, видимо в интернете, его БКИ нашёл и теперь часто показывал фразу: «Благородный муж думает о добродетели».

Так мы жили, не особенно беспокоясь о будущем...

5

Итак, я стоял на балконе и глядел на Кремль вместе с Чернышом.

Дверь чуть скрипнула, и на балкон вышел Василиса.

Затем, пока она не закрылась, вылетел Макс и сел на перила.

Это было необычно. Мы были слишком разными, для того чтобы вместе чинно любоваться пейзажем. Другое дело, если что-то привлекало наше внимание: взрыв, пожар, гонки стритрейсеров, но сейчас всё казалось спокойным и обыкновенным. На юго-востоке дымило несколько труб, с противоположной стороны склоняющееся к горизонту солнце отражалось в стеклянных гранях небоскрёбов Москва-Сити. Но в воздухе витало предчувствие, и оно нас не обмануло.

Я заметил, что на других балконах тоже кое-где появились зрители.

Затем... Воздух бесшумно вздрогнул. Из эпицентра города, где-то в районе Красной площади, внезапно появился тёмный хобот, взметнулся вверх и присосался к днищу Кремля в самой его середине. Я невольно задержал дыхание – казалось, это только начало, сейчас случится что-то ещё более ужасное.

Ничего особенного, однако, больше не произошло. Хобот был полупрозрачным, сквозь коричнево-фиолетовую оболочку виднелись какие-то сгущения, с большого расстояния напоминавшие горошины в стручке, неторопливо двигавшиеся снизу вверх и сверху вниз.

– Иг-воль-тация, – хрипло проговорил Макс. От Макса я этого слова раньше не слышал.

6

Я оглянулся на Макса. Все трое комитов смотрели на меня с каким-то странным выражением лиц, иначе не скажешь. Растерянным, озадаченным... На меня и в то же время не совсем на меня, так может смотреть человек, озабоченный чем-то своим, не пытаясь сфокусировать зрение. У Василисы прорезалась во лбу вертикальная складка, Черныш почти совсем закрыл небольшие карие глаза, но выражение лица всё равно было такое, будто он глядит сквозь меня куда-то вдаль и одновременно прислушивается.

Потом он тряхнул тяжёлой головой, и на БКИ загорелась надпись: «Давай в комнату». Он повернулся к Василисе, и тот кивнул. Словно сговорившись, оба ушли с балкона. Макс улетел за ними. Я тоже зашёл – последним.

7