Шиза

— А где живет твоя тётя? — без какого-либо удивления спросил шепот.

— Ярмарочный переулок, дом восемь.

— Как тебя зовут?

— Э… Э… Эрик… Левин. — всё же я струхнул и стал заикаться.

Вот тебе и «гладко и легко для первого раза». Теоретически я пришел с той стороны фронта, где должны были находиться наши военные силы. Но мало ли какие диверсионные группы шастают по городу. Тут я снова услышал щелчок предохранителя.

— О, да ты вообще быстро дошел. Можешь опустить руки. Пошли на опознание. — сказал человек за спиной уже нормальным голосом и выйдя из-за моей спины не оборачиваясь пошел вперед.

Это был невысокий мужчина в городском камуфляже играющего серо-зеленого пикселя и шлеме такой же раскраски. Пиксельный рисунок периодическим смещался по ткани, «играл» при изменении падающего света или окружающего фона, на котором находился боец, так что фигура казалась постоянно размытой. Серый броник, серая разгрузка стабильной расцветки. Свой автомат он закинул на плечо. Я даже не успел удивиться его беспечности, с какой он открыл мне свою спину, как сзади сказал уже второй голос:

— Только не дури. — и снова раздался знакомый щелчок. Да что у них за привычка такая, баловаться предохранителями? А когда я инстинктивно попытался повернуться, что бы посмотреть на говорившего, тот добавил: — Смотри вперед.

Меня продолжали контролировать. Похоже, это не они беспечные, это я зеленый. И странное ощущение: какая-то часть меня на это обиделась, а какая-то забавлялась ситуацией.

Следуя за первым бойцом, который иногда почти полностью сливался с бетонными стенами, я шел молча, пытаясь услышать шаги за спиной. Но даже сейчас, когда ко мне не надо уже было подкрадываться, второй сопровождающий шел абсолютно бесшумно. Поворачиваться, чтобы проверить его наличие, я не решался. Наша группка забрела в очередные развалины, хотя я ожидал, что мы должны искать уцелевшее здание с командным пунктом внутри. И тут идущий впереди откинул грязный лист фанеры от стены, потыкал пальцем в какой-то бугорок на кирпичах, и к моему удивлению часть стены с шипением отошла в сторону, оказавшись хорошо замаскированной дверью. За ней оказался узкий тоннель с наклонной лестницей, уходящей куда-то вперед и вниз. Голубая приглушенная подсветка ступенек снова напомнила освещение больницы. Не самая моя любимая ассоциация.

Возглавляющий наше шествие боец пошел вниз по лестнице, я шагнул за ним, а сзади послышалось шипение и щелчки закрывающейся двери. Я не оборачивался, но все же наконец-то ощутил присутствие человека за спиной по вибрации металлических ступеней. Лестница упиралась в еще одну дверь. Первый коснулся двери, прожужжал зуммер, и боец сказал:

— Тётя, встречай племяшика. Апостол тринадцать.

Тяжелая дверь так же с шипением отъехала в сторону. За ней оказалось широкое бункерное помещение с низким потолком. Бетонные стены освещались настенным фонарями всё того же голубого свечения. Напротив входа стояла массивная капсула с горизонтальными прорезями, видимо защитный огневой рубеж. А по бокам от капсулы еще два бойца с оружием на изготовку. Вот эти ребята были экипированы гораздо внушительнее моих конвоиров. На охранниках были композитные латы, делающие их похожими на роботов с картинок из фантастических журналов, которые мне довелось видеть в детдоме. Вытянутые шлемы с прорезями, как на капсуле. Никаких разгрузок, лишь по массивному пулемету в руках, эти бандуры невозможно ни с чем спутать.

Первый мой сопровождающий слегка обернулся и жестом показал следовать за ним. Словно я мог куда-то еще пойти. Он подошел к стене справа от входа, стянул баллистические очки на подбородок и приблизил лицо к небольшой панели. Из панели тут же вырвался красный лучи и заплясал по глазам бойца. Затем раздался приятный женский голос:

— Апостол тринадцать, опознание завершено. Совпадение биометрических параметров сто процентов.

Боец повернулся ко мне и показал пальцем сначала на меня, потом на панель на стене. Разъяснений не требовалось. Я подошел к стене и так же приблизил лицо к панели. В зрачках тут же заплясали красные всполохи, и я инстинктивно зажмурился. Прозвучал неприятный зуммер, а сзади ненавязчиво подсказали:

— Еще раз. Глаза не зарывай.

Я послушно приблизился к панели, красные точки снова заплясали в глазах, и на этот раз я пересилил себя. Тот же женский голос произнес:

— Назовите себя.

— Эрик Левин. — ответил я неуверенно. Не то, что бы я был не уверен в том, что меня сейчас зовут Эрик Левин, а сама ситуация, новизна событий и присутствие вооруженных людей лишали уверенности в себе.

— Эрик Левин, опознание завершено. Совпадение биометрических параметров сто процентов. — ответила мне панель.

— Пошли. — сказал мне Апостол-13.

Я слегка ошарашенный отправился за ним. Когда мы удалялись по коридору, начинающемуся за капсулой, я услышал, что у панели началось опознание второго сопровождающего, и всё же решился обернуться. Но так как коридор делал плавную дугу, из-за которой уже было не полностью видно вход в бункер, то я лишь мельком увидел такого же как Апостол-13 невысокого бойца в аналогичном пиксельном камуфляже с закрытым маской лицом. Единственным отличием было то, что вместо каски на его голове был какой-то прибор. И чего, спрашивается, было скрываться от меня?

Ведущий сделал несколько поворотов в пустых разветвлениях коридора и остановился у одной из дверей. После набора короткого кода на боковой панели дверь, прошипев, отъехала в сторону и боец посторонился, пропуская меня вперед. Я посмотрел на него, ожидая каких-то пояснений, но их не последовало. Оставалось только шагнуть в открытую дверь, что я и сделал. Как только я переступил порог, дверь с непременным шипением вернулась в закрытое положение. Апостол-13 остался снаружи.

А внутри меня ждала та самая «тётка из Сарданска». Я сразу понял, что это она. Высокая, статная, я бы даже сказал «породистая» дама неопределенного возраста. Легкомысленная молодость когда-то сошла с ее лица, а вот годы придали особые черты некой серьезной и уверенной в себе красоты. Почему-то я подумал, что в ней в равной степени сочетаются властность и доброта. Из под белого лабораторного халата проглядывалась штабная форма. Странное сочетание, обычно или одно, или другое. По крайней мере на учебной базе я такого не видел.

Следующая череда мыслей кольнула мое основное сознание: а много ли ты, мальчик, видел в своей жизни женщин, что бы вот так через разглядывание человека несколько секунд уже делать выводы о его моральных качествах и уж тем более оценивать женскую красоту? Почему-то вспотели ладони.

— Здравствуй, племянничек. — сказала она, а потом улыбнувшись добавила: — Здравствуй, Эрик.

— Здравствуйте. Но мы же не родственники? — спросил я. Меня всё еще давила неуверенность, преследовавшая с первого щелчка предохранителя, и я на всё реагировал с сомнением.

— Как знать, как знать. — ответила она улыбаясь. — Но все объяснения чуть позже. А сейчас давай завершим то, ради чего ты здесь оказался. Миссия должна быть завершена. Проходи, ложись на кушетку. Не стоит терять время.

И она прошла вглубь кабинета. Я только после того, как оторвал от нее взгляд, обратил внимание на помещение, в которое попал. Серые бетонные стены сменились белым пластиком, несколько ширм как и на базе, минимум мебели. И стойка с оборудованием как близнец той, что была у старичка в очках с толстыми линзами. Это однозначно была лаборатория, кабинет врача или процедурная. Ну, в общем, помещение с медицинским уклоном. Я поежился. Хоть последнее время военная медицина не сделала мне ничего плохого, а даже наоборот, но все же опыт более раннего времени оставил не самые приятные впечатления от медицины в целом, которые иногда всплывали.

В кабинете больше никого не было, но похоже дополнительный персонал не требовался. «Тётушка» справлялась сама: подсунула мне под шею плотный валик, когда я укладывался на кушетку поверх рыжей клеенки, надела на голову шлем, пощелкала тумблерами на стойке. Я завалился даже не раздеваясь и не снимая ботинок, решив только скинуть рюкзак прямо возле кушетки. В этом видимо был какой-то свой смысл, что меня с порога без лишних приготовлений подключили к аппарату, не дав даже скинуть верхнюю одежду. Но в то же время, спешки в движениях никакой не было.

Вспышка, радуга, темнота. Снова ватка возле носа, едкий запах. Только рука, убирающая ватку, была мужской. Я дернулся, попытался сфокусировать глаза на человеке, приведшем меня в чувство, и с удивлением обнаружил, что вижу двух мужчин в форме. Вот это фокус, вместо одной неизвестной теперь два неизвестных.

— Твою мать! — радостно завопил внутри Мэл.

— Твою же мать! — удивленно повторил я вслух, хотя раньше избегал подобных выражений.

Эта неожиданность — возвращением моего второго альтера — была покруче всех предыдущих. Значит его не стерли, просто он временно уступил свое место в моем бинарном сознании другой личности.

— Весьма эмоционально. — спокойно заметил один из мужчин.

— Весьма. — повторил второй таким же тоном.

Я привстал, свесил ноги с кушетки и потер глаза, потом виски. Отходняк от процедуры был не из приятных. Хотя когда отходняки от чего-либо можно было назвать приятными. Сфокусировавшись на посетителях, я сразу отметил, что они сидят в на своих креслах в абсолютно одинаковых позах: откинувшись на спинки, положив руки на подлокотники так, что кисти расслабленно свисали, правая нога каждого была закинута на колено левой. Потом они как-то синхронно пошевелились. Не похожие друг на друга ничем внешне они, тем не менее, создавали впечатление близнецов.

— Привет, Эрик. — сказал тот, что был слева, который и в первый раз заговорил первым.

— Привет. — снова повторил второй.

— А это еще кто такие? Эр, что происходит? Нам надо поговорить. Только вот без этих вот… — Мэл в моей голове снова напомнил о себе.

Как же я был рад его слышать. Ну что бы мне не говорили, что мол стать моночеловеком и избавиться от ДРИ — это путь в нормальную жизнь, я в тот момент подумал, что у меня своя нормальность, и меня это вполне устраивало раньше. Общество ведь судит не по мыслям и голосам в голове, а лишь по внешним проявлениям любого альтера, хоть основного, хоть дополнительного.

— Привет. — ответил я севшим голосом. — Водички нет? В горле пересохло.

Мужчины переглянулись, потом первый кивнул второму, и тот встал, сходил куда-то за ширму и вернулся со стаканом воды, который и протянул мне. Я жадно пил, параллельно разглядывая их поверх кромки стакана. Еще я тянул время, ожидая, что будет дальше, но как только второй вернулся в кресло и принял прежнюю позу, они снова замерли. Я пил и смотрел на них, они не шевелились и смотрели на меня.

— Вы так и будете в гляделки играть? — проворчал Мэл.

Я поставил пустой стакан на кушетку рядом с собой и снова посмотрел на мужчин.

— Я так понимаю, вы что-то хотите мне сказать? — всё же не выдержав обратился я первый.

И они засмеялись. Абсолютно одинаково.

— Ты нам понравился. — сказал первый.

— Да, понравился. — поддакнул второй.

А я подумал, что такая манера их парного общения скоро может просто взбесить.

— Извините? — я постарался придать лицу угрюмое выражение, нахмурил брови, смотрел изподлобья.

Первый снова посмотрел на второго, но на этот раз второй кивнул первому, и тот заговорил:

— Итак, Эрик, мы тот, кого ты переносил сюда. Как меня зовут не важно, да и по условиям службы есть режимы секретности, которые не предусматривают открытый обмен именами. Понял?

— Нет. — честно признался я.

— Ну что непонятного в словах «режим секретности»? — удивился первый. Второй молчал.

— Я не понял, что значит «тот, кого переносил»? Про имена не надо объяснять, не тупой.

— Ты нес моё… — начал первый.

— Наше. — вставил второй.

— Наше сознание. — поправился первый и продолжил: — Твоя боевая задача заключалась в доставке сознания с базы обучения на линию фронта. Здесь моё… наше сознание клонировали в разные носители. Твоя первая миссия по доставке тоже являются частью обучения. У меня две специализации: взрывное дело и первичное обучение переносчиков. Про саперную работу скажу только то, что теперь, благодаря ментальному клонированию в нашем подразделении есть взвод одинаково хорошо обученных и опытных саперов. Вот для чего ты будешь переносить разные личности на фронт. Обучение переносчиков заканчивается тем, что вас, бинарников, наделяют дополнительным альтером и забрасывают во внешний мир. И вот как раз этот дополнительный альтер и проводит обучение полевой работе в первый раз. Этакая практическая работа плюс экзамен в одном флаконе.

— Вообще, ты очень хорошо сработал, у тебя великолепный уровень восприятия и межличностной эмпатии. — без паузы продолжил второй. — Ты, конечно, удивился своим знаниям населенных пунктов, вторичной памяти, непроизвольным рецидивирующим воспоминаниям. Но войдя в сопряжение с моим… нашим сознанием и не конфронтируя, ты полностью полагался на чужой, на наш опыт. Для первого раза, поверь мне, это очень и очень хороший показатель. Армия не ошиблась рекрутировав тебя.

Я молчал. А что было говорить? Ведь они, или он, рассказывал мне то, о чем я догадывался.

— Представь, что мы были весьма опытным грузом, который в целях обучения сам вел тебя к конечной точке. Это лучшая методика внедрения в службу, самый правильный способ показать новичку процесс. Ну как бы еще юнец вроде тебя, проведший жизнь в детском доме и больничных палатах так спокойно ориентировался в городской среде, разбирался в общественном транспорте, шел по прямой такое расстояние через лес и болото. Улавливаешь? Да, мы читали твое досье, как и любого рекрута, которого брали на первую практику, так что не обижайся. — снова взял слово первый. — И вот еще: капитан просила тебе объяснить, что «Тётушка» это позывной, по которому мы её называем здесь. Это что бы ты не удивлялся, почему флэшбэки были связаны с теткой из Сарданска.

А я подумал: какая прелесть — сидят два тела с одной личностью и что-то рассказывают другому телу с двумя личностями.

3. Опасное задание

С тех пор я стал Шизой-7. Моё имя было забыто, Эрик Левин перестал упоминаться. Мне присвоили позывной «Шиза-7». «Шизой» армейские величают бинарников, а зачем нужен был порядковый номер, мне не объяснили.

Присвоение позывного и отказ от имени являлось некой традицией посвящения в армейскую службу. Или даже традицией принятия в семью, если можно так сравнить. Нет, конечно в моем окружении не было никаких дружеских отношений, всё строго и сугубо по уставу. Та первая «тётушка из Сарданска» само собой оказалась никакой не родней даже подсаженной мне личности. Просто выданный позывной стал признаком того, что теперь я в армии свой. И даже не контракт, даже не бумаги о неразглашении, ни форма. Позывной.

За два года работы я влился в окружающий мир, и за моими плечами было несколько успешных заданий. Кого я только не доставлял на фронт и оттуда. В какие только передряги не встревал. Было страшно, было весело, было интересно. И я бы никогда не вернулся в прежний детдомовский или больничный образ жизни. Романтика книг теперь была не нужна, хватало приключений в реальности, но читать я не перестал, и в свободное время частенько заваливался с книжкой на койку.

При каждой подсадке «груза» — переносимой личности — мой Мэл на время исчезал. И чем дольше длилась миссия, тем больше мне его не хватало. Перерывы между заданиями мы заполняли внутренним общением, во время которого Мэл рассказывал мне о том, что видел во время очередного задания. Это было очень интересно, слушать рассказ про себя от третьего лица, которое постоянно наблюдало за твоими приключениями. Еще Мэл не стеснялся в выражениях и оценках моих действий, поэтому его информация была особо ценной, так как была полной и правдивой. Ну разве второе «я» будет врать?

А еще ко мне «прилипало» кое-что от подсаживаемых личностей. Каждый переносимый альтер оставлял какие-то свои воспоминания, личный опыт, профессиональные знания. Ненавязчиво, не конкретно. Снились чужие сны. Что-то оставалось в памяти, что я мотом мог спустя время вспомнить и даже где-то применить. Прогресс моей службы толкнул меня со ступеньки рядового на ефрейторское звание, да там и оставил. Потому что переносчикам звания вообще были не нужны. Мне не предстояло никем никогда командовать, заниматься какой-то другой службой. Всё, что я мог, это быть переносчиком. Поэтому звание ефрейтора мне дали за быстрое выполнение одного из сложных заданий, а потом просто пожимали руку и хлопали по плечу по завершению миссий.

Я уже не боялся войны. Ко всему привыкаешь и к войне тоже. На гражданке все тоже жили в ощущении войны, насколько я помнил. Она нам передавалась из поколения в поколение, образ постоянно существующего врага въелся в наш быт, стал неотъемлемой частью нашего общества. Но попав на передовую я понял, что эти «заочные» отношения с врагом не сравнятся с прямым контактом. Когда ты сидишь по переносицу в холодной луже с комком земли и травы на голове и смотришь на проходящих в паре метров от тебя людей в чужой форме, обвешанных оружием, когда слышишь их чужой язык, вот тогда ощущение врага перестает быть виртуальным, а начинает жить с тобой в реальности. Запах пороха, дым пожаров, стрельба, взрывы, лужи крови и части тел на земле и кустах — это тоже всё война. И мертвые гражданские тоже война. Вот их всегда было безумно жалко, что наших, что чужих. Одинаково жалко. Оказывается, что даже высокоточные конфликты профессиональных военных идут на территориях, где живут обычные люди. Они почему-то не уходят со своих мест, или их не всегда выпускают. При этом военные с двух сторон встречаются не в чистом поле, как это писалось в детских книжках про войны далеких веков, а входят с двух сторон в населенный пункт, убивают друг друга, заодно сравнивая этот самый пункт с землей. Превращая его в могилу для всех гражданских. Детей, стариков, женщин. Я не знаю, почему не проводили предварительной эвакуации с мест боестолкновений, спрашивать нельзя по уставу. Мэл мне тоже не мог ничего сказать. Но к войне привыкаешь.

В общем, через пару лет из меня получился много знающий и весьма удачливый переносчик, который пролезал «без мыла» там, где обычному вестовому или фельдъегерю путь был заказан. Мое отношение к работе строилось не только на жажде приключений, нет. Периодическая опасность и угроза жизни должна была быстро выбить подобную дурь из моей головы. И выбила. Зато вместо этого я ощутил принадлежность к высокому, к правильному. Я защищал родину. Я с детства знал, что она в опасности, что враг хочет захватить наши земли, поработить население и присвоить ресурсы. Такие банальные истины все впитывают, так сказать, с молоком матери. Все всегда знали, что наша Орматия в опасности. Культура нашего гражданского общества, воспитанного в наследственной войне, с детства пропитывала нас любовью к нашей земле, к нашему государству. Мы считали, что эта война, эта вечная оборона от врага позволила нам вырастить такое сплоченное и крепкое общество истинных патриотов. Ну если быть точным, то считали мы так, потому что это доносилось из динамиков, излагалось в лозунговых надписях на стенах детского дома, печаталось в газетах. И вот у меня появилась возможность защитить то, что остается за моей спиной каждый раз, когда я иду в сторону фронта. Это было сильное чувство, мотивирующее с каждым разом всё сильнее. Из Эрика Левина родился Шиза-7, искренне переживающий за свою страну, за оборону своей родины.

Однажды в казарму прибежал рядовой и передал от подполковника Титова приказ явиться на личную встречу. Хоть я иногда и пресекался с тогдашним майором, а теперь уже подполковником, на базе, но такое персональное приглашение было чем-то новеньким. Я вышел в след за умчавшимся солдатом, закрыл свою комнату и отправился в здание канцелярии. У меня было определенно привилегированное положение относительно рядового состава, в казарме мне была выделена отдельная комната для проживания, в то время как остальные жили в общей коечной на двести человек. Но учитывая специфику моей работы и позывной, претензий не было. Я не сторонился людей, но и не стремился быть к ним ближе. Друзей не завел, врагов не нажил. Для общения на базе мне хватало Мэла. А приключения на заданиях компенсировали остальные ощущения.

Титов сидел в кабинете и задумчиво курил.

— Заходи. — махнул он мне рукой, когда я шагнул через порог его кабинета.

Подполковник встал, подошел к окну и распахнул его. Затушив сигарету в хрустальной пепельнице на подоконнике, он сделал несколько пассов рукой изображая, что выгоняет дым на улицу. В пепельнице торчал ежик окурков.

— Здравия желаю. Вызывали?

— Садись. Надо поговорить. — Титов ткнул пальцем в ряд стульев у стены. — И брось ты эту солдафонщину, «здравжелы» свои. Ты не на службе, а работаешь тут, так что не обязательно косить под солдата. Раздражает, чесслово. Да чего ты у стенки-то сел, тащи суда стул, садись напротив. Вот так, да. Твои успехи по службе дошли до высокого командования. И сам понимаешь, успехи рядового — это победа генерала. Хотя ты не рядовой, а я не генерал, но суть такая: ты молодец, и я молодец. А с молодцам в армии что делают? Правильно: дают важные задания.

Он снова разговаривал со мной тем самым тоном, как тогда в палате, в первую нашу встречу. В нем не было уставного официоза, Титов был этакий старший брат, друг и покровитель.

— Сейчас что-то будет. — поддакнул Мэл моим ощущениям.

— В общем, на этот раз всё серьезно. — Титов посмотрел мне прямо в глаза. — И отказаться от приказа, как ты сам понимаешь, невозможно. Предстоит пересечение линии фронта, проход в тыл врага, контакт с группой сепаратистов, доставка им важного груза. Для начала подпиши вот это.

Титов толкнул мне по столу листок бумаги. Я не дотрагиваясь до листка бегло пробежал по его содержанию. Допуск к секретности по форме ноль. Я даже не знал, что такая есть. Прав был Титов, от приказов не отказываются, их исполняют без обсуждения, не смотря на разницу между службой и работой. А любое слово Титова для меня приказ. Я подписал.

— Звездец. — уныло сказал Мэл.

Подполковник встал, прошел от стола к шкафу, выдвинул один из ящиков, запустил туда руку. Я ожидал, что он что-то достанет, но услышал только щелчок, и комнату наполнил давящий гул. Такой тихий, еле различимый, но хорошо ощущаемый телесно, словно между ушами вибрирует натянутая резинка. Обычно именно там слышится голос Мэла. Затем подполковник прошел к двери и запер её. Таких подводок к заданию у меня еще не было. Пора было согласиться с мнением Мэла о характеристике ситуации.

— Это по инструкции. Слушай внимательно. Моя задача помимо инструктажа объяснить тебе важность нового задания. — сказал Титов, а я подумал, что он и инструктажи-то никогда не вел. Так что скорее всего его основная задача это вбить мне понимание этой самой важности. — Твой очередной груз является командиром высшей степени подготовки. Такого человека мы не можем открыто послать через линию фронта, даже в группе сопровождения. Большая группа привлечет излишнее внимание, любые способы десантирования будут отслежены, а нашей стране очень важна секретность этой миссии. Из всех переносчиков наивысшие показатели успешности операций у тебя, поэтому после тщательного отбора на задание выбрали именно Эрика Левина, позывной «Шиза семь». Если до этого ты гулял по передовой, то нынешняя прогулка будет глубоко в тыл. Ты отправляешься в саму Азарию. В Варгон.

И тут у меня все внутри похолодело. Это не просто за линию фронта. Это девятьсот с лишним километров вглубь вражеской территории. Моя вера в свою удачливость, патриотизм и почитание армейского устава, похоже, готовы были дать сбой. Даже Мэл внутри промолчал, видимо пребывая в таком же шоке, как и я. Титов сделал паузу, оценил мое состояние и продолжил:

— Вижу, ты понимаешь, насколько это глубоко и сложно. Мы не можем никак доставить этого человека туда, кроме как с помощью тебя. Одновременно пойдут еще две группы. Одна будет идти параллельно твоему маршруту и в случае опасности оттягивать внимание на себя насколько хватит состава группы. Вторая группа пойдет с другого направления и понесет часть оборудования для трансплантации сознания.

— Извините, товарищ подполковник, но в точке назначения даже нет оборудования? — нарушил я правила субординации задав вопрос без разрешения.

Подполковник пропустил вольность и ответил:

— Пока нет. У противника нет подобной технологии переноса сознания. И мы сильно рискуем неся технологию внутрь Азарии. Но выбора нет. У нас впервые появился шанс развить наступление изнутри вражеской территории. Сепаратисты состоят из бывших военных и гражданских, но если мы доставим оборудование, то во главе ячеек встанут опытнейшие бойцы, командиры, люди в абсолютной степени лояльности. Они сумеют не только организовать начальную работу в тылу врага, но и самостоятельно расширят контингент привлеченных и заинтересованных. Люди узнают, что мы несем мир, что Орматия это страна-победитель, что мы сильны и всепрощающи. Люди по ту сторону фронта наконец-то узнаю правду, а не ту дикую пропаганду, которой их пичкаю все эти десятилетия. Для нас это шанс открытия второго фронта внутри станы противника, шанс разворошить его логово и оттянуть силы с передовой.

Я молча переваривал услышанное. Подполковник немного побуравил меня взглядом, видимо ожидая какого-то ответа или комментария, и не дождавшись продолжил:

— Итак, сегодня ты отправляешься в Сарданск и поступаешь в распоряжение начальника научной части, позывной «Тётушка». Вы уже встречались. В этот раз до границы буферной зоны тебя довезут. У реки тебя передадут патрулю, который и доставит тебя к капитану. Там ты получишь груз и дальнейшие инструкции. Заданию присвоена повышенная степень секретности. На этом у меня всё. Вопросы есть?

Вообще, я привык, что это выражение в нашей среде являлось риторическим и сопровождается быстрым «Вопросов нет!». Поэтому не дал шанса Титову закончить:

— Есть.

Подполковник даже застыл с открытым ртом, не успев произнести заключительный пассаж.

— Слушаю. — все же выдавил он из себя, как мне показалось, слегка недовольно.

— Товарищ подполковник, я даже не зная деталей операции понимаю, что это возможно билет в один конец. Так глубоко в тыл врага еще никто не ходил, по крайней мере из нашей части. Я прав?

— Допустим.

— И если никто там не был, откуда получена информация о сепаратистах? Откуда у меня будет уверенность, что я выполю задание? — спрашивая это, я, честно говоря, ожидал услышать отговорку о секретности и что-то типа «приказ есть приказ».

Но Титов помолчал, глядя на меня, потом откинулся на спинку кресла и посмотрел в потолок. Я тоже почему-то туда посмотрел, словно там был написан ответ.