Помоги проекту - поделись книгой:
Сын крупного тамбовского помещика, Б. Н. Чичерин получил блестящее домашнее образование. К поступлению в Московский университет его подготовил профессор университета Т. Н. Грановский. Известно, что Т. Н. Грановский был другом А. И. Герцена и разделял вместе с ним, Н. П. Огаревым и В. Г. Белинским в 30 - 40-е годы взгляды западников, идеологом которых в 50-е годы стал Б. Н. Чичерин. В 30 - 40-е годы между демократизмом и либеральной идеологией западничества, лозунгом которой были ликвидация крепостного права и развитие России по западноевропейскому пути, еще не возникли острые противоречия. А в 50-е годы революционные демократы во главе с Герценом отмежевались от западников. К этому времени окончательно сложились и взгляды Б. Н. Чичерина, выступавшего за реформу «сверху», «либеральные меры и сильную власть», за конституционную монархию. И когда Б. Н. Чичерин в 1857 году приехал в Лондон к Герцену, сразу же, с первых слов выявилась противоположность их мировоззрений. «Мы его ждали с нетерпением, - вспоминал А. Й. Герцен в «Былом и думах», - некогда один из любимых учеников Грановского, друг Корша и Кетчера, он для нас представлял близкого человека… но с первых слов я почуял, что это не противник, а враг… С первых дней начался спор, по которому было ясно, что мы расходимся во всем…»
Он резко отрицательно относился к деятельности революционных демократов, поддерживал позже (в 60-е гг.) реакционную политику правительства в отношении Польши, выступал против студенческого движения 1861 года. Герцен писал, что у Чичерина уже тогда, в 1857 году, «были камни за пазухой». Выслушав точку зрения Б. Н. Чичерина на развитие России, А. И. Герцен, зная, что Борис Николаевич после окончания юридического факультета (в 1849 г.) оставлен при Московском университете, спросил: «Зачем вы хотите быть профессором и ищете кафедру? Вы должны быть министром и искать портфель».
Но тем не менее Б. Н. Чичерин с 1861 года приступил к обязанностям экстраординарного (сверхштатный) профессора Московского университета.
6 декабря 1861 года Чичерин пишет Л. Н. Толстому: «…Скажу тебе, что я своим положением очень доволен. Есть деятельность, есть живой интерес, есть привязанность к университету… я наконец нашел себе твердую точку опоры в жизни. А именно это и нужно. У тебя твоя Яснополянская школа, у меня университет». Знакомство Чичерина с Толстым началось в 50-е годы и длилось почти 40 лет.
В 1868 году Б. Н. Чичерин, доктор и ординарный профессор, вместе с другими либерально настроенными профессорами Московского университета демонстративно вышел в отставку из-за грубого нарушения консервативной частью совета университетского устава. Больше в университет он не вернулся.
В 1871 году он женится на А. А. Капнист - внучке известного поэта В. В. Капниста.
Начиная с 1877 года Чичерины переезжают из родового тамбовского имения Караул на зимние месяцы в Москву. Квартиры, которые им удавалось снимать, их мало удовлетворяют, и Борис Николаевич, как он сам пишет в письмах к жене, «рыскает» по городу в поисках удобной квартиры. Наконец 5 сентября 1881 года он находит то, что нужно, и пишет жене: «Милый друг мой, бывает на свете много глупых происшествий, но одно из самых глупых то, когда по милости перевравшего дворника три дня рыскаешь по пустому, как угорелый… дворник дома Голицыных… заверял меня… что в доме никаких квартир не сдается. Сегодня я уж совсем решился взять дом гр. Келлер, тоже удобный, но за 1200 р. с 1-го мая. К счастью она вчера уехала на день… Я тотчас отправился в дом Голицына, нашел квартиру как нельзя более подходящую и нанял ее с 1-го мая за 800 рублей, разумеется без мебели… Очень рад, что дело уладилось…» 23 июня 1882 года Борис Николаевич сообщает жене в Караул, что он «перебрался, наконец, на свою квартиру».
Восемь комнат, из которых состояла квартира, да еще за столь умеренную плату - счастливая находка. «Мне удалось найти весьма удобную и недорогую квартиру на Волхонке, в нижнем этаже старинного барского дома князя Сергея Михайловича Голицына, где наверху был великолепный музей и домашняя церковь. На свои небольшие средства я купил кой-какую мебель и к приезду жены отделал кумачом и ситцами. Здесь мы прожили пять зим, о которых я вспоминаю с удовольствием», - писал он впоследствии в своих «Воспоминаниях…».
За годы обитания в этой квартире Б. Н. Чичерин избирался московским городским головой (в 1881 - 1883 гг.), но в 1883 году за смелую речь, которую он произнес 16 мая на обеде Московской городской думы по случаю коронационных торжеств, был по распоряжению Александра III, усмотревшего в его речи намек па необходимость конституции, отстранен от должности. Никакого намека в данном случае не было, но Чичерин все равно оставался непримиримым противником всей политики Александра III.
В доме Голицына он продолжал работать над пятитомным обстоятельным сочинением «Истории политических учений», представлявшим в то время, по выражению советского историка С. В. Бахрушина, явление совершенно исключительное в русской научной литературе.
Здесь же написана и еще одна его фундаментальная работа - «Собственность и государство».
Б. Н. Чичерин был энциклопедически образованным человеком. В. С. Соловьев назвал его однажды «самым многосторонне образованным и систематичным умом между современными русскими, а может быть и европейскими учеными». И действительно, не только история, философия и право составляли предмет его знаний. Он серьезно увлекался, например, химией и математикой. Его изысканиями в области химии заинтересовался Д. И. Менделеев, который и посетил
Б. Н. Чичерина в его квартире. Вот как описывает этот эпизод сам Борис Николаевич:
«…Несколько дней спустя, я пошел к обедне в домовую церковь князя Голицына, где мы квартировали. При выходе смотрю: стоит Менделеев. «Я к вам приехал прямо с железной дороги, - сказал он. - Я получил ваше письмо перед самым отъездом из Петербурга на юг и в тот же вечер сделал о нем сообщение в заседании Русского физико-химического общества… Возьмите карандаш и покажите мне все, что вы вывели».
Я объяснил ему весь ход своей мысли».
Увлекался Чичерин и акварелью. Богатейшую же свою коллекцию живописи и книжное собрание держал в родовом имении Караул. Это имение должно было по наследству перейти его племяннику Г. В. Чичерину, будущему наркому, так как все трое детей Бориса Николаевича умерли в детстве (последняя дочь, Ульяна, умерла в семилетнем возрасте в 1884 г.). Борис Николаевич каждый раз очень тяжело переживал потерю ребенка, и эти раны не зажили до конца его жизни. Еще в 1877 году, 7 декабря, после смерти сына и дочери, он писал Л. Н. Толстому: «…Скажу тебе, что можно жить без детей, но остаться без детей - это ужасно…»
Его племянник Георгий Васильевич Чичерин имел с дядей много общего в отношении к научным проблемам, во влечении к поэзии, музыке и искусству, но их политические идеалы и способ служения обществу были совершенно различны. Георгий Васильевич посвятил себя революционной борьбе, отказался от наследства, Б. И. Чичерин до конца жизни оставался незыблемо на позициях буржуазного либерализма.
В 1886 году летом в «Московских ведомостях» появилось объявление: «Передается квартира, с мебелью или без оной, о восьми жилых комнатах, с кухней, сараем и конюшней, против Храма Христа Спасителя, дом князя Голицына, квартира Чичерина…» В этом году Б. Н. Чичерин покинул Волхонку, 14, и переехал па другую квартиру.
Идейным противником западника Б. Н. Чичерина был четвертый обитатель этого дома - славянофил Иван Сергеевич Аксаков, сын известного писателя Сергея Тимофеевича Аксакова.
Казалось, ирония судьбы соединила в одном доме этих ярких представителей двух очень сложных течений общественной и философской мысли России середины Х1Х-века.
Славянофильство, как и западничество, появилось в 30-е годы и определилось во время разложения и кризиса крепостнической системы. Именно ненависть к крепостнической действительности, искренняя любовь к России и глубокая озабоченность ее судьбами собирали в известных московских литературных салонах Елагиных и Свербеевых в начале 40-х годов представителей и западников и славянофилов. В их жарких спорах наметился тогда резкий разрыв между обоими течениями, которые потом, в предреформенный период, снова сблизились. «Да, мы были противниками их (славянофилов. - Е. М.), - писал А. И. Герцен в 1861 году в статье на смерть К. С. Аксакова - одного из ранних идеологов славянофильства, брата Ивана Сергеевича, - но очень странными. У нас была одна любовь, но не одинокая - и мы, как Янус или как двуглавый орел, смотрели в разные стороны в то время, как сердце билось одно». В «Былом и думах» Герцен вспоминал: «Борьба между нами давно кончилась, и мы протянули друг другу руки; но в начале сороковых годов мы должны были встретиться враждебно - этого требовала последовательность нашим началам». Не вдаваясь в анализ неоднородного, сложного и противоречивого в идеологическом отношении явления общественной жизни России 40 - 50-х годов прошлого века - славянофильства, напомним очень упрощенно лишь его «начала». В отличие от западников славянофилы выступали за самобытное развитие России; они не хотели отказываться от того положительного, что было в допетровскую эпоху, не допускали мысли о том, чтобы дальнейшие пути отечества шли исключительно по западноевропейскому образцу, без учета своеобразия страны.
Они критиковали самодержавие и административно-бюрократическую систему царизма, активно боролись за свободу слова. Здесь в первых рядах был И. С. Аксаков. Славянофилы в 50 - 60-е годы не нашли, как и западники, общего языка с революционными демократами, но их резкие антикрепостнические выступления поддерживали революционно настроенные круги, и в частности Герцен. Кстати, отмену крепостного права славянофилы, подобно западникам, тоже полагали необходимой только «сверху».
Этот беглый экскурс в историю славянофильства и его отношений к западничеству позволит подойти к незаурядной фигуре Ивана Сергеевича Аксакова. Вся жизнь его начиная с 1851 года связана с издательской и публицистической деятельностью.
В издаваемых им газетах И. С. Аксаков с присущей ему резкостью обрушивался на внутреннюю и внешнюю политику царизма, на произвол московских полицейских властей, выступал против онемечивания прибалтийских народов. Но вообще везде и в последнем случае в частности он проводил идею славянофильства - каждый народ имеет право на самостоятельное развитие. Объективно эта позиция была прогрессивной, так как содействовала борьбе прибалтийских народов за национальное самосознание и развитие. Хотя критические высказывания Аксакова не выходили за пределы либеральной оппозиционности, но резкость выражений делала их необычными. И поэтому недолго жили его газеты: «Парус» был запрещен цензурой с третьего номера, газета «День» неоднократно приостанавливалась и наконец была закрыта, как и последовавшие за нею «Москва» и «Москвич». Цензура наполовину вымарывала передовые статьи Аксакова. Один из исследователей этого периода деятельности И. С. Аксакова, В. А. Китаев, писал о нем: «Сдержанности и скепсису не было места, когда речь заходила о свободе печатного слова. Аксаков последовательно и страстно выступал за освобождение литературы от цензурных стеснений, ибо свободное слово являлось для него единственно приемлемым орудием общественной деятельности».
Вершиной же его публицистической деятельности было выступление 22 июня 1878 года на собрании Московского славянского благотворительного общества (так с осени 1876 года стали называться славянские комитеты; в организации, в частности, Московского славянского комитета и его широкой помощи народам Сербии и Черногории в их национально-освободительной борьбе с османской Турцией огромную роль сыграл И. С. Аксаков). Здесь Иван Сергеевич выступил с резкой критикой решений Берлинского конгресса и позиции, занятой на нем русской делегацией. Эта речь получила неожиданный резонанс - она принесла Аксакову международную известность и признание всех славянских народов, страдавших от турецкого и австрийского гнета, и объективно тоже была прогрессивной. Но царское правительство не могло допустить, чтобы произнесенное Аксаковым в общественном месте слово мир принял за официальную линию русской внешней политики. Аксакова выслали из Москвы, а заодно закрыли Московское славянское благотворительное общество, председателем которого он был.
После возвращения в Москву с 1880 года и до конца жизни он издает газету «Русь». К этому времени взгляды его и, следовательно, газета приняли отчетливо консервативный характер. Напомним, что Аксаков никогда и не был революционером; он лишь яркий представитель оппозиционного правительству течения славянофильства, которое вовсе не было по своей сути революционным.
Не менее интересна и достойна специального внимания личность жены И. С. Аксакова - А. Ф. Тютчевой, дочери известного поэта Ф. И. Тютчева. Иван Сергеевич женился на А. Ф. Тютчевой в 1866 году. Анна Федоровна оставила дневники, воспоминания, изобилующие самыми разнообразными сведениями и убийственной характеристикой царского двора. «Из каждой строчки, написанной А. Ф. Тютчевой, выглядывает лицо этой крохотной женщины, с умными, прищуренными глазами и насмешливой складкой у кончиков губ, на язык и на перо которой было страшно попасть», - отмечал С. В. Бахрушин в предисловии к воспоминаниям А. Ф. Тютчевой. Будучи еще невестой, она писала И. С. Аксакову в 1865 году: «…Вот 12 лет, как я при дворе, и в течение этих 12 лет я всегда испытываю с одинаковой силой ужас социального положения чего-то среднего между домашним животным и мебелью, т. е. несколько ниже любимой собаки и несколько выше кресла…»
Выйдя замуж, Анна Федоровна включилась в круг славянофильских интересов Ивана Сергеевича, не всегда разделяла его взгляды, но делила с ним все превратности судьбы, а после смерти И. С. Аксакова за два года обработала и издала в девяти томах его сочинения. Она пережила мужа на неполных четыре года и похоронена рядом с ним в Троице-Сергиевой лавре, куда еще успела после смерти И. С. Аксакова передать его библиотеку, находившуюся в доме С. М. Голицына. (После Великой Октябрьской социалистической революции эта библиотека поступила в Государственную библиотеку имени В. И. Ленина.)
А поселились Аксаковы в доме Голицына, где Иван Сергеевич прожил всего лишь полгода, в сентябре 1885 года. Он продолжал в это время издавать газету «Русь», продолжал принимать у себя на квартире по пятницам друзей. «Сразу, еще в передней, увидев фигуру И. С. - вспоминал А. Н. Молчанов, работавший пекоторое время вместе с Аксаковым в банке Московского общества взаимного кредита, - начинаешь, бывало, чувствовать себя тепло, свободно и приятно. Так же светло, тепло и свободно чувствовалось в самой гостиной, где собиралось много хороших и интересных гостей…»
Активный деятель славянофильства, поэт, публицист, редактор, одно время председатель московского Общества любителей российской словесности, неутомимый труженик - таким был И. С. Аксаков. Он скончался в своем кабинете, за рабочим столом, редактируя очередной номер газеты «Русь», 27 января 1886 года. С. Ф. Шарапов, редактор-издатель «Русского дела», где сотрудничал И. С. Аксаков, узнав о смерти его, бросился к жившему рядом А. Н. Островскому, уже назначенному начальником репертуара московских императорских театров, с просьбой отменить по этому поводу начавшиеся спектакли. «Покойный драматург был страшно поражен вестью о неожиданной кончине Аксакова, но прекращать представлений не решился. «Страшно хотел бы это сделать, как друг и почитатель Аксакова, но, как чиновник, не могу, - отвечал Александр Николаевич. - Царство небесное Аксакову. Редко мы с ним видались, а ведь не только были друзья, но нас что-то особенное связывало. Теперь за мною очередь. Скоро и я за ним отправлюсь…» Эти слова оказались пророческими», - вспоминал С. Ф. Шарапов.
В 1886 году дом С. М. Голицына опустел: был продан и вывезен Голицынский музей, навсегда из дома и из жизни ушли его обитатели - А. Н. Островский, И.С.Аксаков, С. А. Усов, выехал Б. Н. Чичерин.
После вывоза коллекций музея и библиотеки С. М. Голицын начал сдавать не только первый этаж и флигель, но и весь дом различным учреждениям.
МОСКОВСКАЯ КОНСЕРВАТОРИЯ И РУССКОЕ ХОРОВОЕ ОБЩЕСТВО В ДОМЕ НА ВОЛХОНКЕ
Открытие в Москве в 1866 году консерватории было событием огромного культурного значения для истории города. Специального, приспособленного для музыкальных занятий помещения она не имела и сначала арендовала дом Черкасовой на Воздвиженке (просп. Калинина), затем дом князя Воронцова (бывш. княгини Е. Р. Дашковой) на Большой Никитской (ул. Герцена) - там, где находится Московская консерватория сейчас. В 1877 году этот дом, наконец, был приобретен Московским отделением императорского Русского музыкального общества, но только в ноябре 1893 года окончательно решили вопрос о его перестройке под консерваторию. А пока дом перестраивался, с 1894 года Московская консерватория на четыре года переехала на Волхонку, 14.
Еще в 1874 году, 7 ноября, здесь состоялось первое публичное выступление питомца консерватории 18-летнего С. Танеева - на музыкальном вечере в доме князя С. М. Голицына - именно там, куда через 20 лет пришел преподавателем по классу контрапункта профессор Сергей Иванович Танеев. А на этом знаменательном вечере он исполнил Двенадцатую венгерскую рапсодию Листа и ноктюрн фа-диез мажор Шопена. «Танеев выступал в блестящем окружении лучших московских артистов, среди которых были Н. Г. Рубинштейн, А. Д. Бродский, В. Ф. Фитценгаген», - как отмечалось в юбилейном издании «Московская консерватория в 1866 - 1966».
Будучи преподавателем Московской консерватории, С. И. Танеев подготовил замечательную плеяду музыкантов, среди которых А. Н. Скрябин, Р. М. Глизр, Л. В. Николаев, Н. К. Метнер и другие.
Р. М. Глиэр вспоминал о своем первом приезде в Москву в 1894 году и поступлении в Московскую консерваторию:
«…Консерватория тогда временно находилась в здании против храма Спасителя, и мои первые воспоминания связаны с этим живош1Сным местом, откуда виден был и Кремль, и Москва-река. Много маленьких переулочков было расположено вокруг тогдашней консерватории, и ученики ее селились поближе, чтобы не терять времени на ходьбу.
Здесь, на Волхонке, я держал вступительный экзамен».
Класс С. И. Танеева занимался на первом этаже голицынского дома раз в неделю; уроки начинались в 9 часов утра.
В эти годы преподавал в Московской консерватории и М. М. Ипполитов-Иванов (1859 - 1935) вместе с женой, ведущей класс сольного пения. Композитор, педагог, дирижер, он был сначала профессором, а потом с 1905 года директором Московской консерватории, с 1919-го по 1922-й - ее ректором.
Одновременно с консерваторией в дом № 14 переехало и Русское хоровое общество - первое в России объединение любителей хорового пения, провозгласившее в своем уставе и проводившее в жизнь помимо чисто художественных задачи просветительские. Оно было организовано в Москве в 1878 году по инициативе К. К. Альбрехта и И. П. Попова и просуществовало до 1915 года. Общество сыграло огромную роль в развитии отечественного хорового искусства и явилось как бы предтечей Всероссийского хорового общества, 25-летие со дня основания которого широко отмечалось в нашей стране в 1984 году.
Русское хоровое общество было тесно связано с Московской консерваторией, и не только общим помещением (в то время на Волхонке, 14). Большое внимание с момента основания общества ему уделяли первый директор Московской консерватории Н. Г. Рубинштейн, ее профессора, или, как их тогда называли, «свободные художники», П. И. Чайковский, А. С. Аренский, И. В. Гржимали, С. И. Танеев, М. М. Ипполитов-Иванов, В. И. Сафонов, Н. М. Ладухин и многие другие. В первое десятилетие работы Русского хорового общества бессменным его дирижером был К. К. Альбрехт; затем его сменил на этом посту А. С. Аренский, а когда Антона (Антония) Степановича назначили в 1895 году управляющим Придворной певческой капеллой в Петербурге, за дирижерский пульт общества встал М. М. Ипполитов-Иванов, отдавший многие годы жизни и труда развитию хорового искусства. А. С. Аренского же избрали в почетные члены общества, как и некоторых других профессоров Московской консерватории, работавших для него.
Поделиться книгой: