Звезда негодяя

Звезда негодяя

Лариса Петровичева

Глава 1

Свадебное платье было… Эмма замялась, пытаясь подобрать слова. Как можно описать облако? Или цветущую яблоню? Любые фразы здесь будут бессмысленными и пошлыми – можно лишь замереть в восхищении и молчать.

Да и надо ли описывать? Нужно просто восторгаться чудом, которое вдруг возникло перед тобой, раскрываясь во всем своем невесомом очаровании.

– Идеальное, – выдохнула Эмма. – Просто идеальное, Тавиэль.

– Как и все платья в моем магазине, – улыбка Тавиэля стала просто обворожительной. Эльф задержал руку на талии Эммы на несколько мгновений дольше, чем в прошлый раз и почти на грани того, что позволял этикет, а затем скользнул среди манекенов, и Эмма услышала: – Взгляни-ка вот на это!

Эмма не знала, почему вообще позволяет ему прикасаться к себе. Возможно, потому, что покупательницы свадебных платьев хорошо платили за ее букеты, даже на рекламу не приходилось тратиться, а Тавиэль мог в любой момент отказаться от ее услуг, и это было бы как минимум печально.

Пришлось бы ехать в другой городок с магазином свадебных платьев или платить за рекламу в газетах – и то, и другое Эмме не нравилось. Когда пытаешься заработать на жизнь и устроиться в ней как можно удобней и достойней, то невольно будешь хвататься за любую возможность. И экономить тоже будешь – потому что еще не факт, отобьется ли реклама.

Поэтому приходилось терпеть. Эмма понимала, что легкие, на грани приличий знаки внимания Тавиэля – не самое плохое, что может случиться с девушкой в ее ситуации.

Свет сделался ярче, заиграл на позолоте высоких зеркал под потолок, и на мраморный подиум выплыло еще одно платье. Не чисто белое – в нем был едва уловимый розовый оттенок, похожий на стыдливый румянец. Отделка невесомым кружевом по вырезу, тонкий поясок под грудью, усеянный мелкими севрскими жемчужинами, и волны шелка, легко спадавшие к ногам.

Эмма вдруг обнаружила, что стоит с приоткрытым от удивления ртом. Платье ее заворожило. В нем было что-то по-настоящему сказочное.

– Как тебе? – вкрадчиво поинтересовался Тавиэль. Эмма лишь вздохнула и развела руками. Очарование момента растаяло – Эмма прекрасно знала, что никогда ей не придется надеть такого платья.

– Такие носят фейери, – зачарованно сказала она, и Тавиэль усмехнулся.

– Их служанки? Возможно. Его заказала Амели Готье, твои орхидеи прекрасно к нему подойдут.

Орхидеи… Только сейчас Эмма вспомнила, зачем вообще сюда пришла. Она обернулась на прозрачную коробку с букетом, которая стояла на стойке продавца, и сейчас цветы, которые она сделала из дорогого шелка, показались ей какими-то простецкими и чуть ли не грязными. Неудивительно: рядом с эльфийскими творениями все дела людских рук выглядят детскими поделками.

Тавиэль негромко засмеялся и, встав сзади вплотную, негромко шепнул на ухо:

– Все это могло бы однажды стать твоим. Но ты слишком капризна и переборчива.

Эмма почувствовала, как к лицу приливает кровь. Казалось бы, что может быть проще? Стать любовницей этого эльфа, жить припеваючи, позволить себе то, в чем Эмма так долго отказывала, экономя на каждой мелочи – модные платья, красивые туфельки, шляпки… Она сама не знала, что ей так мешает. То ли сказки и мечты о большой любви, то ли разбитое сердце, которое она едва смогла склеить и не хотела разбивать снова.

Все это было слишком больно, а Эмма не хотела боли.

– Что именно ты мне предлагаешь? – Эмма нашла в себе силы улыбнуться. – Платье служанки?

Она прекрасно знала, что ни один обитатель страны под холмами никогда не возьмет в жены человеческую женщину. Эльф рассмеялся. Скользнул острым кончиком языка по левому уху Эммы, очертил каждый завиток, и Эмма почувствовала, как немеют ноги. Платья, зеркала, коробка с букетом – все скользнуло куда-то в сторону, растеклось акварелью по палитре.

– Для начала простую прогулку, – в голосе Тавиэля мягко зашелестели бархатные нотки. Эмма знала, что все девушки, с которыми он так говорил, сразу же соглашались на все его предложения. Устоять было почти невозможно.

Эмма отказывалась, и это его раззадоривало. Она прекрасно понимала: стоит согласиться – и Тавиэль забудет о ней на следующий день. Поставит очередной крестик в записной книжке, на этом дело и кончится. И их сотрудничество в свадебной флористике – тоже.

Все мужчины таковы, хоть человеческие, хоть эльфийские. Эмма успела убедиться в этом на собственном опыте. Хорошо хоть Тавиэль не пробовал взять ее силой: пока он был вкрадчивым и мягким, и это вполне устраивало Эмму.

– Да хоть и на Йолле, – продолжал Тавиэль. – Люблю смотреть, как мои родственники выезжают из холмов во всем великолепии…

– Они ведь тебя изгнали, не так ли? – Эмма не удержалась от маленькой шпильки, и Тавиэль вздохнул.

– Да, я изгнанник, – ответил он и мягко опустил руки на талию Эммы. – Фейери решили, что я не подхожу для общества великих владык мира, и закрыли за мной двери холмов. Так и ты, честно говоря, не королевских кровей. Просто приживалка, которая обретается в Дартмуне, пока не приехал хозяин поместья…

Эмма отшатнулась, чужие руки соскользнули с ее тела. Да, она приживалка. Она никто. Ее мать была подругой сестры старого хозяина Дартмуна, так они и жили там, в тоскливом одиночестве серых северных краев, пока бедные старушки не умерли, и старик хозяин тоже. Его сын служил в столице, и поместье было для него просто источником дохода с хорошим управляющим; Эмме позволили остаться, и она тихонько жила в Дартмуне, надеясь, что молодому владельцу поместья хорошо в столице, и он не приедет. Что ему делать в этих тоскливых краях морошки, озер и скал?

Но она использовала каждую возможность заработать денег и отложить их на покупку собственного жилья. Цветы из шелка, которые делала Эмма, выглядели, словно живые – невесты обожали их, с удовольствием покупали букеты и заколки, и за несколько лет Эмма смогла создать себе репутацию замечательной флористки. Она стала модной, и денег на счете в банке было уже достаточно.

Еще немного – и она наконец-то приобретет свой уголок.

– Ты наглец, – со спокойной усталостью сказала Эмма. Тавиэль одарил ее очередной сладкой улыбкой и заявил:

– Когда там возвращается хозяин? Что говорят о Конноре Осборне?

Эмма и без того знала, что говорят о молодом владельце Дартмуна: пресыщенный сластолюбец, негодяй и циник. Дрянь, которая не пропустила ни одной юбки. Подлец самой высшей пробы, который не стесняется брать то, что хочет.

Теперь, к тому же, и убийца, если верить сплетням горожанок.

При мысли о том, что Коннор Осборн возвращается домой, ей становилось дурно. Конечно, Эмма не собиралась жить с ним под одной крышей, но до великого и страшного дня Йолле оставалось совсем немного, и она не успевала купить крошечную квартирку, чтобы найти приют. Новость о возвращении Осборна пришла слишком поздно.

И это было страшно. Невыносимо.

Конечно, она может упросить его: пусть позволит задержаться на несколько дней, после Йолле Эмма сразу съедет. Но она прекрасно понимала, чем Коннор Осборн потребует расплатиться за свою доброту. Деньги его не интересуют, а вот очередной экземпляр в коллекцию – да, это как раз то, что ему нужно.

– Я гораздо лучше, – совершенно серьезно произнес Тавиэль. – Я дам тебе кров, и великие владыки земли не убьют бесприютную деву во время Дикой Охоты. Мы посмотрим их праздничный выезд, а там…

Старая госпожа Осборн обязательно сказала бы: «Что ты ломаешься? Это же не руку или ногу отдать». Эмма попробовала посмотреть на эльфа другим взглядом. Стройный, гибкий, похожий на танцора или фехтовальщика, Тавиэль не мог не нравиться. Не гора мышц, а изящное, но в то же время проработанное тело: эльф не только возился со свадебными платьями и драгоценностями, но и махал мечом, и стрелял из лука, и не чурался езды на лошади. Пусть на тренировках, но все же.

Он был красив, этого нельзя отрицать. Но Эмма напомнила себе, что однажды уже купилась на красоту и сладкие речи, и очарование померкло.

Между двумя хищниками, вот как она попала. А тут еще и фейери со своим великим праздником и серебряными косами, которыми они сносят головы тем, кто окажется в йолльскую ночь без дома.

– Этот букет стоит тридцать золотых крон, – холодным тоном сказала Эмма. –Мне кажется, ты забыл расплатиться. Сладкие речи, к сожалению, не принимают в банке, а то ты давно бы сделал меня миллиардершей.

Тавиэль рассмеялся. В огромном неповоротливом ящике кассы в такт его смеху зазвенело золото.

– Разумеется, я заплачу за него, корыстная женщина! Так когда там приезжает Коннор Осборн?

***

Лицо мертвой девушки всплывало в памяти в самые неожиданные моменты. Вот и сейчас взяло и появилось.

Собственно, Коннор знал, что не сделал ничего плохого. Он следственный маг, высший советник, который вел допрос преступницы-ведьмы. Эта красавица с огненно-рыжими волосами и дикими зелеными глазами выпила жизнь у трех девушек – работая над делом с самого начала, Коннор сам, своими руками убирал с улиц то, что осталось от тел, он видел их родителей, он знал, как эти девушки хотели жить, ну и не сдержался. В голове что-то вспыхнуло, и мир вдруг сузился до крошечного кольца, вокруг которого клубилась тьма, а в середине дрожало испуганное зеленоглазое лицо.

Да, он переусердствовал на допросе. У обвиняемой просто остановилось сердце после того, как Коннор вынул распялку и осторожно приголубил ее по ребрам. Не сильно, просто рассек кожу – но зеленые глаза, неотрывно смотревшие на него, померкли.

Свеча горела – и огонь задули.

Начальник следственного департамента потом собственноручно наливал Коннору манжуйскую водку и говорил, что с этой тварью надо бы еще и не так. Некого там было жалеть – за то, что она сделала, ведьма заслужила не только распялку по ребрам. Но мы живем в правовом государстве, дьявол его побери. У нас тут даже преступники под защитой закона, дьявол его побери совсем. Так что, прости, дружище, но единственное, чем я могу помочь – это почетная отставка с полным содержанием. И чем быстрее ты уедешь из столицы, тем лучше.

У рыжей твари, оказывается, был высокий покровитель из королевской родни. Жизнь из девушек она высасывала не для себя, а для него. Коннор все правильно понял, собрал вещи и уехал из столицы.

Плетью обуха не перешибешь. Возитесь во всем этом сами, дьявол вас побери. И незачем говорить глупости о каких-то правах и законах. Кто сильнее, у того и права.

Гостиница, в которой он остановился, была маленькой и уютной – этакое приятное гнездышко для семейных путешественников. Что еще лучше, в погребах был знатный запас манжуйской водки, и не самой плохой. А еще лучше – дочка хозяина гостиницы, которая подавала выпивку, смотрела на Коннора с искренним интересом и выглядела полностью готовой ко всем услугам.

Когда Коннор заказал еще выпивки, к нему вдруг подсел румяный здоровяк с видом местного балагура и завидного жениха. Коннор ничего не стал спрашивать, просто едва заметно поднял бровь.

– Милорд, – чуть ли не смущенно произнес здоровяк. – А вот я осмелюсь спросить, вы смелый человек?

Коннор отпил из стакана. Усмехнулся. Кажется, взгляды хозяйской дочки заставили парня ревновать. Сейчас должна была начаться беседа на тему «Кто ты такой и чего глаза вылупил на чужих девушек».

Коннору сделалось скучно. Все было, как обычно.

– Был бы на твоем месте кто поумнее, – сказал он, – унес бы ответ у себя на голове. И на боках.

Здоровяк рассмеялся и махнул рукой.

– Нет, милорд, я не о том! Вы не так меня поняли. Я и так вижу, что у вас та удаль, которая никому не в диковинку. Я о том, боитесь ли вы всяких ведьм и прочую темную силу?

Коннор сделал еще один глоток. Была бы здесь Берта Валентайн, она могла бы подробно ответить на этот вопрос.

– Я советник следственной магии, – снисходительно сообщил Коннор. Звякнул жетоном по столу, и здоровяк уважительно качнул головой. Жетон был аннулирован, Коннор просто забрал его на память о славных днях, но деревенщина, разумеется, не разбиралась в этом. – Вот и думай, насколько сильно я боюсь ведьм. И насколько сильно они боятся меня.

– Ну, милорд! – ахнул парень и от избытка чувств так хлопнул по столу, что вся посуда подпрыгнула и обиженно зазвенела. – Вас-то мне и надо!

– Зачем? – осведомился Коннор. Отправляясь из столицы, он дал себе слово, что больше не свяжется ни с магией, ни с ведьмами. Но когда-то он клялся защищать людей от порождений мрака, и сейчас эта клятва встала перед ним в полный рост.

– Тут это… – здоровяк замялся и словно бы стал ниже ростом. – Дело есть как раз по вашей части. Помогите, а? А то смелых ни одного во всем поселке. Трусло отменное, в кого ни ткни. На словах-то каждый лев могучий, а на деле – шмыг за печку, и его палкой оттуда не выковырнуть.

Коннор хотел было спросить, чем именно здоровяк собрался тыкать в соседей. Но не стал. Осушил стакан и поднялся из-за стола. Здоровяк довольно заулыбался и с важным видом окинул взглядом общество таверны: мол, видали, дурни? Нашел я смелого человека!

Они вышли на улицу, утонувшую в бархатных сумерках, и пошли в сторону кладбища, которое тихо лежало в низине чуть в стороне от поселка. Предсказуемо – где бы еще гнездиться нечистой силе? Коннор вспомнил, как однажды охотился на ведьму, которая собирала дань именно с кладбищ, упиваясь горем тех, кто хоронил любимых.

Сильная ведьма была, жирная, ну так и он никогда не был слабаком. Она разлетелась на горелые клочья только после десятого удара. Шрам на боку, который она оставила, не в счет. Шрамы делают нас теми, кто мы есть?

– Вот тут, милорд, – здоровяк остановился возле старого склепа, заросшего диким плющом. – Я отсюда все увидел.

– А что именно увидел? – уточнил Коннор. В сумерках плющ казался двигающимся, но он знал, что это обман зрения.

– Там словно бы картинка появилась. Я Клеву увидел, нашу мельничиху, как она упала и сломала руку. Ну она и правда на следующий день упала. Так все и вышло. Я рассказал в поселке, а народ перетрусил, больше никто не осмелился смотреть. Мельник-то хотел мне промеж ушей прописать, дескать, я его жену сглазил, ну да староста сказал, что у таких дураков, как я, магия не водится.

– Посмертный всплеск, – ответил Коннор. Ему понравилась самокритичность молодого человека. – Иногда энергия мертвецов собирается в одну точку и открывает некую лазейку в будущее. Впрочем, это…

Он не договорил. Сумерки вдруг наполнились огнем и дымом, и прямо перед собой Коннор увидел улочку провинциального городка, разбегающихся людей, которые орали от страха, и струю огня, что рухнула на мостовую с неба. Проступила оскаленная морда дракона, перед которой застыла девушка – молоденькая, светловолосая, забывшая себя от ужаса.

Коннор машинально дернул рукой, пытаясь бросить защитное заклинание, и только тогда вспомнил, что это видение. Он тряхнул головой, стараясь оценить его: да, посмертный всплеск, который уже теряет силу. Через несколько дней растает.

– Видите? – дрожащим голосом проговорил парень, нервно комкая рукав Коннора. – Видите?

– Вижу, – кивнул Коннор. – Бояться тут нечего, скоро оно растает. А мне… мне надо ехать.

«Я должен успеть ее спасти», – подумал он.

***

– Дракон! Драко-о-он!

Эмма услышала этот тоскливый полукрик-полустон и застыла на мостовой. Пустая коробка от букета вдруг стала немыслимо тяжелой, тянущей руки к земле.

Кто-то бежал мимо Эммы, кто-то кричал, хлопали двери магазинов и кафе, люди прятались, пытаясь спастись, и чья-то рука схватила было ее за рукав, потянула в сторону и выпустила – надо было позаботиться о собственной жизни, а не о незнакомке. А впереди ревел и грохотал огонь и дымилось черно-зеленое и бесформенное.

«Дракон, – прозвучал в ушах голос дяди Бенжамина, брата ее матери. – Эмми, беги. Это дикий дракон прилетел с гор, и он очень голоден».

Дядя Бенжамин знал толк в таких драконах, как и ее отец. Они оба проводили время, забираясь в таинственные складки гор, заросшие лесом, чтобы взглянуть на драконьи кладки. Энтузиасты, искренне влюбленные в драконов – вот кто они были. Отец и дядя Бенжамин даже уверяли, что драконы отвечают им взаимностью, позволяют прикасаться к себе и детенышам.

Все это кончилось тем, что однажды в город спустилась целая дюжина драконов. Отец пытался усмирить их, успокоить – он вышел к ним, и драконы даже слушали его тихий умиротворяющий голос какое-то время.

А потом выпустили огонь, и отец превратился в пылающий факел.

– Бегите! – прокричал толстяк из пекарни, такой же белый, как его фартук, и замахал Эмме рукой. Его трясущийся помощник приоткрыл дверь, но Эмма словно приросла к земле. – Бегите, миледи! Спасайтесь!

Эмму парализовало. Она сейчас не понимала, как вообще можно двигаться. Она вдруг снова стала той девочкой, которая замерла на улице, видя, как горящий человек падает на мостовую и замирает, а дракон тянет к нему оскаленную морду.

Слава смельчакам. Слава безумцам. Ее отец как раз и был таким – смельчаком и безумцем.

Дым и огонь развеялись: перед Эммой воздвиглось огромное, черно-зеленое, со сверкающей лоснящейся шкурой. Сверкнули золотистые глаза, умные и злые, дрогнули ноздри. Дракониха приблизила морду к Эмме и втянула воздух, и в наплывающих волнах ужаса ей показалось, что это та самая самка, которая когда-то поджарила и сожрала ее отца.

Сейчас зверь пришел за ней.

«Ты смелая или глупая?» – почти услышала Эмма мысль драконихи. В золотистых глазах поплыли алые искры.

– Миледи! – услышала Эмма отчаянный вопль, и дверь пекарни захлопнулась.

Дрогнули крылья, складываясь по бокам. Дракониха фыркнула. Эмма услышала странный звук и поняла, что это клацают ее зубы. Платье сделалось насквозь мокрым от пота. Она хотела закрыть глаза и не могла. На квадратной морде драконихи были видны темные пятна: она где-то успела закусить. Возможно, пролетела через какую-нибудь деревушку, что прилепилась к склону горы.

Уже неважно.

«Господи, – только и смогла подумать Эмма, понимая, насколько бессмысленна ее молитва. – Пусть не будет больно. Пожа…»

Она не успела ничего додумать. Эмма сама не поняла, откуда перед ней вдруг возник мужчина в модном темно-сером сюртуке, с идеально уложенной прической. Взметнулась рука, сверкнули драгоценные камни в кольцах.

Маг. Судя по кольцам, следователь: только им позволены сапфиры такой глубокой, обжигающей синевы.

Дракониха недовольно заворчала. Дядя Бенжамин когда-то говорил, что не стоит становиться между зверем и его добычей – и дракониха искренне удивилась, что нашелся такой смельчак или глупец.

– Прочь, – голос прозвучал спокойно, почти лениво, но Эмма почувствовала, какая огромная сила дымится за этим спокойствием. – Прочь, тварь.

Дракониха вскинула голову к небу и издала такой рык, что в витринах магазинов зазвенели стекла. Паралич отпустил Эмму: она упала на мостовую, почти теряя сознание, скорчилась, зажимая ладонями уши. Рык нарастал, гремел, как тысяча колоколов, и Эмма, трясясь от ужаса, увидела, как вокруг ладони мага задымился белый свет.