Щедрая милостыня

— Каком?

— Что ты не будешь воровать. Даёшь мне слово? — острые глаза сестры вцепились в лицо Ваньки, под этим взглядом невозможно было соврать.

— Даю, отвяжись только, — неохотно выдавил он. — А сейчас идём на рынок, покажу тебе место, где нам предстоит сегодня ночевать. Там и встретимся под вечер, до закрытия рынка.

Место для ночлега действительно было удобным. В дальнем углу рынка стояло деревянное здание с просторным высоким крыльцом. В нём располагался приёмный пункт конторы «Заготскот». Сюда со всей округи частники после забоя скота привозили шкуры. Под крыльцом по всему периметру была сложена поленница колотых дров, внутри этой буквы «П» оставалось невидимое пространство. Там-то и планировал устроить ночлежку Ванька.

Однажды по нужде он протиснулся в щель между стеной и поленницей и обнаружил порезанную в нескольких местах коровью шкуру, скрученную в рулон. Как она очутилась здесь, можно было только догадываться, но то, что она была бросовой и никому не нужной, сомневаться не приходилось. Шкура настолько усохла и загрубела за несколько лет, что Ванька с трудом её раскатал. Выпрямив, он придавил шкуру по краям несколькими поленьями и покинул убежище.

— Вот здесь, под крыльцом, за поленницей, — показал пальцем Ванька на сложенные дрова, когда они с Варей добрались до здания заготовительной конторы.

— Пункт приёмки заканчивает работу раньше, чем сам рынок, — пояснил он. — Нас никто не увидит, когда мы полезем под крыльцо. Главное, надо попасть сюда до закрытия ворот. Понятно?

— Ага, — почему-то шёпотом произнесла Варя и оглянулась по сторонам, будто их мог кто-то подслушать.

— Встречаемся здесь, если что, — по-деловому распорядился Ванька. — А сейчас идём отсюда.

— Куда?

— Обойдём завод, за ним есть посёлок. Будем ходить по домам. Ты — по одной улице, я — по другой, потом встретимся.

Они пересекли рынок, вышли к заводу с противоположной стороны и двинулись по тротуару вдоль забора.

— Когда ты всё успел? — спросила Варя. — Мы, вроде бы, всегда были вместе.

— Всегда, да не всегда, — усмехнулся Ванька. — Помнишь, у меня живот болел, когда я наелся овса из телеги?

— Помню.

— Вот тогда я и изучил все укромные местечки.

— А про посёлок как узнал?

— Сорока на хвосте принесла! Подслушал разговор двух мужиков, они картошкой торговали. И вообще, опять ты прилипаешь ко мне со своими расспросами! Не вонючка, так репей! Какая тебе разница, откуда я узнаю? — начал сердиться Ванька. — И тебе не мешало бы держать ухо востро, вдруг, что дельное услышишь?

Варвара промолчала и больше ничего не спрашивала до самого посёлка.

Скопление приземистых изб начиналось в сотне метров от железнодорожного переезда. В этом месте сходились несколько улиц, берущих начало на берегу реки. Здесь Ваня и Варя расстались, каждый из них двинулся по улице самостоятельно.

Варвара шла по улице очень медленно, вглядываясь в пустые глазницы окон. Посёлок словно вымер, не проявляя никаких признаков жизни. Собираясь с духом, она, наконец, остановилась у одного добротного дома с железной крышей. За конёк крыши была зацеплена навесная стремянка, состоящая из одной широкой доски с набитыми на ней брусками. Мужчина с ведёрком краски на шее осторожно передвигался по стремянке и красил крышу в красный цвет.

«Он не голодает, это точно, — подумала Варя, подходя к массивным деревянным воротам. — У него можно смело попросить кусок хлеба».

Она остановилась на мостике, проброшенном через канаву, так, чтобы её было видно с крыши, и стала наблюдать за мужчиной. Он продолжал красить, не заглядывая вниз, и не видел Варю у ворот.

Наконец, мужчина закрасил полосу до конца, ему потребовалось перебросить стремянку. Он перебрался на верх крыши и тут обратил внимание на девчонку у ворот с вещевым мешком за плечами.

— Чего надо? — крикнул мужчина недружелюбно.

— Дяденька, подайте хлеба, Христа ради, — жалостливо протянула Варвара, с трудом узнавая свой голос. Он у неё дрожал и был хриплым от волнения. Варвара волновалась от того, что ей предстояло говорить неправду. Ванька насоветовал ей не просто просить милостыню, как это она делала прежде, а пытаться разжалобить человека, стоять перед ним, не сходя с места, и умолять, скулить, говорить всё, что взбредёт в голову.

— Мы с братом три дня не ели, сил больше нет передвигаться. Мама с папой уже умерли с голоду, теперь голодная смерть идёт следом за нами. Дяденька, дайте что-нибудь поесть, пожалуйста. Мы с братом не хотим умирать.

— Иди своей дорогой, сучка немытая! Иди, пока бока не наломал! Нет ничего у меня для бездомных! Если я буду подкармливать каждую попрошайку — сам протяну ноги завтра! Уходи отсюда, не задерживайся, пока я окончательно не разозлился!

Мужчина передвинул стремянку на новое место и принялся красить дальше. Больше он не глядел в сторону Варвары. Ему не было дела до попрошайки.

Варя вернулась на дорогу и поплелась по улице к следующему дому. Сердце её колотилось от унижения, руки дрожали. Она останавливалась ещё у нескольких домов, но везде получала отказ. И только в конце улицы ей повезло. На стук в ворота к ней вышла сгорбившаяся старушка. Не спрашивая ни о чём, она протянула Варе несколько картофелин, и молча захлопнула перед носом калитку.

— Спасибо, — запоздало прошептала Варя и направилась в обратную сторону для встречи с братом. У неё больше не оставалось сил стучаться в двери негостеприимных хозяев.

Она прождала брата в месте расставания более двух часов. Наконец, Ваня появился в конце улицы. Заметив сестру, направился к ней.

— Как успехи? — спросил Ванька издалека. Лицо его сияло от счастья. Увидев слёзы на глазах сестры, встревожился:

— Что случилось? Тебя кто-то обидел?

— Не-ет, — давая волю слезам, разревелась Варя. — Ничего не случилось…

— Тогда чего воешь?

— Никто не даёт подаяний… Меня везде гонят со двора, замахиваются палкой или лопатой, будто я заразная, какая-нибудь… Одна бабушка только и пожалела, дала три картошки. — Варвара размазывала по лицу слёзы, вздрагивая всем телом.

Ванька привлёк к себе сестру, принялся неумело успокаивать, поглаживая ладошками по спине.

— Ну, не реви, чего выть по пустякам? Никто не обязан отрывать от себя последний кусок. Не подали — значит, нет у них лишних харчей, только и всего. Стоит ли расстраиваться? Три картошки — это тоже кое-что!

— С чего ненависть такая, а? Почему парень замахнулся на меня палкой, прогоняя со двора, как бездомную собаку? Я ведь ничего плохого ему не сделала, попросила немного хлеба, только и всего…

— За воровку тебя принял, не иначе. Тут цыгане недавно прошлись по посёлку, наверно, обворовали его, вот он и озлобился.

Варвара понемногу успокоилась, отстранилась от брата, спросила:

— А у тебя как?

— Лучше не придумаешь! — радостно сообщил Ванька и снял с плеч пошитую матерью торбу. — Смотри чего мне удалось раздобыть!

Брат развязал пузатый мешок, показал содержимое. Там, кроме половины буханки хлеба, стояла двухлитровая стеклянная банка, заполненная доверху куриными яйцами, в белой тряпице был завёрнут большой шматок сала, на дне разбросано около десятка крупных картофелин.

— Видала, каков улов? — сиял от радости Ванька. — А ты — реветь! Да с такими харчами неделю можно жить!

Варвара совсем перестала всхлипывать и даже заулыбалась. Удача брата воодушевила её. Широко открытыми глазами она смотрела на Ваньку, и он казался ей героем. Казалось, перед ней стоял не восьмилетний худющий мальчишка с бледным от недоедания лицом, за которым мать приказала постоянно приглядывать, а умный, смелый и удачливый рыцарь, способный всегда защищать её от любых невзгод.

Варя приняла для себя решение слушаться брата во всём беспрекословно.

Ванька каким-то непостижимым образом умудрился набраться жизненного опыта гораздо быстрее, чем она, и очень быстро повзрослел лет на пять, как минимум.

— Вань, а как тебе удалось собрать… такое богатство? — спросила Варя, не в силах оторвать взгляд от обилия продуктов.

— Мужик один расщедрился, — с гордостью сообщил Ванька. Увидев недоверие в глазах сестры, спешно добавил:

— Да не крал я, честное слово, не крал. Мужик этот оказался не простым работягой, а директором завода. Но добрым.

— Расскажи, Вань, как всё было, — попросила Варвара, заглядывая в глаза брату.

И он рассказал ей всё без утайки.

…Когда они расстались на развилке улиц, Ванька не пошёл стучаться в каждые ворота подряд. Он шагал, не спеша, по середине улицы и высматривал дом побогаче, как вор предстоящую добычу. Его внимание привлёк мужчина, орудующий лопатой на огороде. Он был одет не так, как одеваются обычно простые люди, выходя трудиться на земле. Вместо старого поношенного тряпья на мужчине был одет добротный военный френч без погон и брюки-галифе, на ногах красовались начищенные до блеска хромовые сапоги. Ванька остановился в нерешительности, разглядывая необычного огородника.

«Военный, — пронеслось у него в голове. — Лучше не связываться с ним. Схватит за руку и уведёт ещё в участок, как бродяжку, долго потом придётся выпутываться. Варька потеряет меня и начнёт искать, по-девчоночьи наделает каких-нибудь глупостей. Нет, надо уходить».

Подумав так, Ванька, сам не зная почему, продолжал стоять на одном месте, уставившись на мужчину через изгородь. Его ноги будто приросли к земле, не давая возможности двинуться дальше.

Мужчина заметил маленького бродягу, воткнул лопату в землю, опёрся на неё всем телом.

— Эй, паренёк! — весело крикнул он. — Чего стоишь? Заходи, поможешь. А то мне одному несподручно как-то.

— Можно и помочь, — солидно отозвался Ванька. — Только я дорого беру за свою работу.

— Заходи, сговоримся, — рассмеялся мужчина. — Калитка открыта.

У Ваньки учащённо забилось сердце, не то от радости, не то от страха, а может, от того и другого одновременно. Он без колебания шагнул в сторону ворот. Дядька сразу понравился ему своей доброжелательностью.

— Давай знакомиться, — протянул руку мужчина, когда Ванька стоял уже рядом с ним. — Меня зовут Иван Максимович. А тебя?

— Иван Маркович, — опять солидно ответил Ванька.

— Хо, тёзка, значит? Даже отчество у нас чуть не наполовину одинаковое. А фамилия твоя какая?

— Ярошенко.

— А моя — Сидорин. Близкое окружение зовёт меня просто Сим, или дядя Сим.

— Это почему так? — удивился Ванька.

— По начальным буквам фамилии, имени и отчества.

— А-а, — понятливо протянул Ванька.

— Ну, что, Иван Маркович, согласен мне помочь?

— Что нужно делать?

— Да, вот, понимаешь ли, с посадкой картошки запоздал. Одному приходится и лунки копать, и за корзинкой бегать. А тут ты подвернулся, вдвоём-то мы живо управимся, верно?

Ванька взял корзинку с картошкой, принялся осторожно укладывать картофелины в лунку, стараясь не поломать длинных уже ростков.

— А почему вы один, дядя Сим? — поинтересовался Ванька. — У вас что, нет родственников?

— Жена у меня неожиданно в больницу угодила, а сына в этом году в армию призвали. Так вот и получилось, что я нынче один остался, — горестно усмехнулся Иван Максимович.

— Поздно вы посадкой занялись, — заметил Ванька со знанием дела.

— Да, запоздал, — согласился Сидорин. — Сначала было всё некогда, а потом в командировку отправили, на неделю. Но ничего, успеет вырасти наша кормилица. Для созревания ей отводится семьдесят пять дней, от силы три месяца.

— Дядь Сим, а вы военный, да?

— Сейчас уже нет, — с сожалением в голосе ответил Иван Максимович. — Теперь я другими бойцами командую.

— Какими? — удивился Ванька. В его представлении существовали только одни бойцы — бойцы Красной Армии.

— Бойцами на поле брани за качественный чугун и сталь. Металл сейчас — ох, как нужен для индустриализации страны! Боец — это ведь участник боя, а бой теперь идёт по всем направлениям. Так что работники металлургического завода с некоторых пор превратились в настоящих бойцов.

— Значит, вы большой начальник на заводе?

— Не большой, а главный начальник, — рассмеялся Иван Максимович. — Директором я тружусь на металлургическом заводе. Партия направила меня на эту должность.

Ванька замолчал, поражённый известием. Он не мог понять, почему Сидорин, находясь на такой высокой должности, трудится на огороде в одиночку. Неужели на заводе не нашлось людей, которые могли бы оказать ему помощь? Ведь дядя Сим непростой человек, а директор. У него в подчинении тысячи людей, которые исполняют любые его приказы. Ванька не удержался и спросил напрямую:

— Дядь Сим, почему вы не заставили кого-нибудь помочь вам?

— Заставить? — опять рассмеялся Иван Максимович. — Заставить работать на моём огороде я, Иван Маркович, не могу. Партия большевиков отменила подневольный труд человека. Сейчас каждый гражданин нашей страны трудится на добровольной основе, батраков не существует.

— А друзья у вас есть?

— А как же? Без друзей жить невозможно.

— Ну вот, могли бы зазвать к себе кого-нибудь из них. Отчего не попросили о помощи? — допытывался Ванька.

— У моих друзей и своих дел по горло накопилось. Все они работали долгое время без выходных. Пусть с семьями побудут хотя бы денёк. Да и, честно говоря, слукавил я, сказав им, что не собираюсь нынче сажать картошку. Вот и ковыряюсь один, впрочем, уже вдвоём.

— Разве можно врать друзьям?

Иван Максимович отрыл очередную лунку, остановился. Уперевшись на черенок лопаты, стал пристально разглядывать Ваньку. Тот положил клубень в ямку, выпрямился в ожидании ответа.

— Вообще-то, я не говорил, что соврал своим друзьям. Врать — это говорить неправду, а я слукавил, то есть схитрил без корысти.

— Не всё ли равно, врать или лукавить, друзей-то вы обманули, — не согласился Ванька с Сидориным.

— В жизни, брат, иногда бывает предпочтительнее слукавить, чем сказать правду. В интересах дела, так сказать. Порой это единственный выход для достижения поставленной цели. Только цель эта должна быть благородной, без корыстных интересов. Тогда тот, кого ты ввёл в заблуждение, в конечном итоге поймёт тебя обязательно.

Ванька во все глаза смотрел на Сидорина, переваривая в голове смысл сказанного, и вдруг радостно заулыбался:

— Значит, обманывать иногда можно? Если с благородной целью?

Иван Максимович сразу догадался, о чём думал в этот момент нежданно объявившийся помощник.

— Вообще-то, обманывать в любом случае нехорошо. Но жизнь — сложная штука, в ней существуют и правила, которых в обязательном порядке должны придерживаться люди, и исключения из них. И эти исключения должны быть в пределах разумного, чтобы не нанести вреда другим людям.