Стрелки захохотали, засвистели.
Покачиваясь и расплескивая лужи, бричка скрылась за поворотом.
По команде Вайняна полк снова двинулся на Венден. Шли без остановок и к утру добрались до города. В 10 часов утра, под звуки «Интернационала», полк вступил на площадь у лютеранской церкви.
Древний уездный город преобразился: над пожарной каланчой, училищем и водокачкой весело заколыхались красные флаги. И все жители вышли на улицу — встречать своих. Устьдвинцы заняли станцию и телеграф. В полдень в город вступил 3-й Курземский полк. И стал Венден первым городом Латвии, в котором восторжествовала Советская власть. Фабрициус верил, что отсюда начнется победоносное шествие революции по всем городам и хуторам Латгалии (восточная часть Латвии, не захваченная германскими войсками). И придет она, непременно придет и в его родные места — в Вентспилсский уезд…
Вечером Лейманиса и Фабрициуса вызвали на расширенное совещание Исколастрела (Исполком объединенного Совета латышских стрелковых полков). Председательствующий — комиссар латышских стрелков, председатель Военно-революционного комитета 12-й армии большевик Семен Михайлович Нахимсон сообщил о том, что штаб 12-й армии в Валке собирается отправить в поход на красный Петроград три кавалерийские дивизии, дивизион бронемашин и отборные ударные батальоны. Подготовкой руководит командир 12-й армии генерал Юзефович — верный союзник Керенского. Необходимо как можно скорее ликвидировать контрреволюционный центр в Валке, спасти красный Петроград.
— У кого будут конкретные предложения по этому вопросу? — спросил Нахимсон.
Представитель 3-го Курземского полка Карл Поэма предложил:
— Пошлите в Валк[1] наш полк. Мы там сразу наведем порядок.
Нахимсон покачал головой:
— Первый и третий полки нужны здесь. Седьмой полк мы направляем в Вольмар.
Член ревкома большевик Александр Васильев посоветовал двинуть в Валк 436-й Новоладожский полк.
— На ваш полк вполне можно положиться, — поддержал его Нахимсон. — Однако в случае столкновения с контрреволюционными частями силы окажутся неравными. Нужен хотя бы еще один боеспособный полк.
Наступила пауза, затяжная и томительная.
— Есть такой полк! — вдруг радостно воскликнул Ян Фабрициус. — Это шестой Тукумский. Он стоит в резерве.
— Не подойдет! Там офицеры ненадежные, — возразил председатель ревкома Юрий Чаринь.
— Но решающее слово принадлежит стрелкам. Они арестуют офицеров, которые не подчинятся приказу ревкома. Кто не с нами — тот против нас!
Нахимсон посмотрел на часы, подытожил:
— Медлить нельзя. Надо согласиться с мнением товарища Фабрициуса. У нас нет выбора. Мы не можем снять ни одного солдата с боевых позиций. Полагаю, что переход тукумцев из Лимбажи в Валк благотворно скажется на состоянии полка, поможет очистить его от затаившихся враждебных элементов.
— Ну что ж, пошлем шестой Тукумский, — согласился Чаринь.
События развивались именно так, как предполагал Ян Фабрициус. Стрелки 6-го Тукумского латышского полка арестовали офицеров, отказавшихся выполнить приказ ревкома. Той же ночью тукумцы и новоладожцы отправились в поход и на рассвете с трех сторон вступили в Валк. Без потерь удалось арестовать штаб 12-й армии и обезоружить воинские части, подготовленные для переброски на красный Петроград.
Узнав об этом, Лейманис сказал Фабрициусу:
— А ты не ошибся в тукумцах, Ян. Большое дело сделали: контрреволюционеров арестовали! Да и вся дорога от Вендена до Валка теперь в наших руках.
Фабрициус озабоченно произнес:
— Надо, чтобы вся Двенадцатая армия была в наших руках. До единого солдата предана Советской власти. Эта задачка, сам понимаешь, куда сложнее. И решать ее нам, большевикам.
Зазвонил телефон. Лейманис, поговорив с кем-то, повернулся к Фабрициусу:
— Тебя просят выступить на митинге в третьем Курземском. Сегодня в шесть часов.
— Передай — приду.
Готовясь к выступлению, Фабрициус внимательно прочитал сообщения, напечатанные в «Правде» и «Известиях». Солдаты все хотят знать и вопросы задают такие трудные, что не знаешь, как и ответить. Сейчас все говорят о демобилизации армии. Многие считают так: раз принят Декрет о мире, значит, можно разъезжаться по домам. И очень трудно убедить измученных, истосковавшихся по семьям фронтовиков, что, пока мир с Германией не заключен, надо здесь, на рижских позициях, защищать красный Петроград. Власть взяли быстро и легко, куда труднее будет ее отстоять…
6 января 1918 года Яна Фабрициуса вызвали в исполнительный комитет Совета солдатских депутатов 12-й армии.
Новый председатель Искосола Семен Нахимсон радостно приветствовал его:
— Поздравляю! Латышские стрелки выбрали вас делегатом на Третий Всероссийский съезд Советов. Вот документы, а сухой паек на неделю получите в полку. Постарайтесь запомнить самое главное. Вернетесь— расскажете товарищам о съезде.
— А куда я должен явиться? Впервые еду в Петроград.
— В Смольный. Там зарегистрируетесь. А потом зайдите к землякам в сводную латышскую роту, охраняющую Смольный. В Питере передайте привет нашим товарищам — членам ВЦИКа Петру Стучке и Карлу Петерсону…
Шагая по хмурым, малолюдным улицам столицы, Ян Фабрициус своими глазами увидел, как тяжело живется петроградцам. У булочных стояли закутанные в платки дети, побелевшие от инея старики, угрюмые, словно окаменевшие женщины. Ждали хлеба. Трамваи не ходили — не хватало электрического тока. У рекламных щитов и заборов нанесло целые сугробы снега, — видно, убирать некому. И все-таки город был прекрасен…
У Смольного остановил патруль. Ладно пригнанная форма, высокие хромовые сапоги. Патрульные перекинулись между собой несколькими фразами. Да ведь это же латышские стрелки! Старший патрульный прочел предъявленный документ, улыбнулся:
— Свой… Где остановились, товарищ Фабрициус?
— Только что с поезда.
— Как встанете на учет, приходите к нам в сводную смольнинскую роту погреться. Да и койка найдется…
В комнате, где помещалась Мандатная комиссия, делегат латышских стрелков получил анкету. На первые вопросы ответил быстро: «Родился 26 июня 1877 года. Латвия — Курляндия, имение Злекас, хутор Вангстребеи».
В графе, где надо было указать партийную принадлежность и время вступления в партию, написал: «С апреля 1903 года в РСДРП(б)».
Поморщился, вписав в анкету слово «холост». Вот ведь как сложилась жизнь: сорок первый год идет, а все еще не нашел невесты. Давным-давно была на примете в Виндаве миловидная, рослая, веселая девушка. Нравились друг другу. Встречались. И в праздничный, хмельной день Лиго она надела на голову жениха дубовый венок и поцеловала при всех. А вот свадьба не состоялась. Жениха арестовали. Сослали. Два года ждала… и вышла замуж за другого…
Следующий вопрос: «Служба в армии» — заставил задуматься, вспомнить прошлое. Да, проходил действительную службу. Когда? День призыва запамятовал. Пожалуй, в середине августа 1898 года это было. Запомнился пожилой, сутулый, худенький врач. Проверив сердце и легкие, хлопнул ладонью по широкой груди новобранца и восхищенно воскликнул: «Какой богатырь! В гвардию его. Непременно в гвардию!» И направили в Варшаву — в лейб-гвардии Литовский полк 3-й гвардейской дивизии. Служил усердно. Особенно преуспел в огневой подготовке. На полковом празднике занял первое место в стрельбе из винтовки. Перед строем всех шестнадцати рот победителю вручили подарок. После этого был произведен в старшие унтер-офицеры…
Фабрициус заполнил анкету, отдал дежурному, а тот выдал ему два талона: на обед и ужин.
В комнату вошел невысокий, худощавый человек в кожаной куртке. Бледное узкое лицо, пенсне на шнурке, курчавые волосы — облик этого человека показался Фабрициусу очень знакомым. Конечно же он встречался с ним в ссылке! Это товарищ Андрей, он же Яков Михайлович Свердлов. К нему довелось однажды ездить на лыжах в Максимкин Яр, чтобы передать партийную почту и сообщить о том, что политические ссыльные требуют освобождения Свердлова из студеного, гиблого Максимкина Яра. Фабрициус не осмелился напомнить Якову Михайловичу о той давней встрече, но тот подошел, пожал руку:
— Здравствуйте! Вспомнил, да-да, вспомнил, где мы встречались с вами и о чем говорили, а вот фамилию позабыл.
— Медвежатник. Вечный ссыльный. Фабрициус.
— Фа-бри-ци-ус, — улыбаясь повторил Яков Михайлович. — Ус, ус. Усы у вас выдающиеся, великолепные. Вот по ним и запомнил вас. Скажите, откуда прибыли и чем занимаетесь?
— Из двенадцатой армии. Помощник командира взвода. Немного работаю в полковом комитете.
— Весьма рад, что встретил вас. А где остановились?
— У товарищей из смольнинской роты.
— Вот и хорошо. А питаться будете в нашей столовой. Однако должен предупредить: харчи у нас скудноватые, в чем вы сейчас и убедитесь… Пойдемте…
…III съезд Советов открыл председатель ВЦИК Я. М. Свердлов. Сводный оркестр моряков-балтийцев заиграл «Интернационал». Все встали. С трудом сдерживая волнение, Ян Фабрициус пел вместе со всеми, и знакомые слова звучали как клятва:
Вот они здесь, вокруг, — те, «кто был ничем». И собрались в том самом зале, в котором заседали некогда члены царской Государственной думы — помещики, капиталисты. А сейчас рядом с народными комиссарами сидят рабочие и крестьяне, солдаты и матросы. Народ и власть едины. Отсюда и слово великое — народовластие.
Фабрициус внимательно слушал выступления, и они показались ему празднично-торжественными. Запомнился заокеанский журналист Джон Рид. Он заявил с трибуны съезда о том, что, возвращаясь в страну закоренелой реакции и господства капитализма — Америку, черпает глубокое удовлетворение в сознании, что победа пролетариата в одной из могущественных стран не сон, а действительность. Отныне буржуазия увидела всю мощь, силу и непобедимость революционного движения, которое никакими репрессиями не может быть сломлено. Джон Рид обещал, что расскажет американским рабочим обо всем, что делается в революционной России, и это, несомненно, вызовет у них живейший отклик.
И еще один оратор взбудоражил всех сидящих в зале — матрос Анатолий Железняков. Широкоплечий, обветренный, охрипший от стужи и митингов балтиец произнес горячо и взволнованно:
— У революционной армии и флота, у всех «чернорабочих революции» еще не заржавели винтовки и хватит силы для того, чтобы довести революцию до конца и одержать победу над капиталом!
Фабрициус давно уже обратил внимание на группу делегатов в серых шинелях, сидевших впереди него Оттуда донеслось:
— Да здравствует революционный флот!
Анатолий Железняков улыбнулся и громко провозгласил:
— Да здравствует непобедимая революционная армия рабочих и крестьян!
В ответ раздались аплодисменты.
Сидевший рядом с Фабрициусом старый большевик, латышский стрелок, член ВЦИК второго созыва Карл Петерсон тихо сказал:
— Знаешь, это тот самый Железняков, который «распустил» учредилку…
На следующий день Ян Фабрициус впервые увидел и услышал Ленина. Владимир Ильич появился в зале, когда Я. М. Свердлов зачитывал «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа». По рядам волной прокатилось: «Ленин! Ленин!» — и все сразу же встали и дружно, громко зааплодировали. Смущенный Владимир Ильич недоуменно пожал плечами, махнул рукой Свердлову и сел в первом ряду.
Свердлов закончил чтение декларации и делегаты одобрили каждый ее пункт. А затем слово для доклада о деятельности Совета Народных Комиссаров было предоставлено В. И. Ленину. И снова делегаты тепло приветствовали его. Долго не смолкали аплодисменты, и он долго не мог начать речь, улыбался, озабоченно потирал высокий лоб, всматривался в радостные лица. Наконец укоризненно покачал головой, вытащил из жилета часы и показал делегатам. И они успокоились.
Ян Фабрициус подался вперед, стремясь лучше рассмотреть вождя и услышать каждое его слово. Владимир Ильич говорил просто, словно беседовал с друзьями. Он напомнил о том, что Советская власть живет уже 2 месяца и 15 дней — на 5 дней больше Парижской коммуны, и находится в гораздо более благоприятном положении.
Парижские пролетарии «не имели аппарата, их не поняла страна, — мы сразу же опирались на Советскую власть и поэтому для нас никогда не было сомнения в том, что Советская власть пользуется сочувствием и самой горячей, самой беззаветной поддержкой гигантского большинства масс, и что поэтому Советская власть непобедима».
Фабрициус заметил, как наполнился вдохновенной силой голос Ленина, когда он заговорил о первых победах в гражданской войне, которые достигнуты Советской властью потому, «что с самого начала она стала осуществлять исконные заветы социализма, последовательно и решительно опираясь на массы, считая своей задачей самые угнетенные, забитые слои общества пробудить к живой жизни, поднять к социалистическому творчеству. Вот почему старая армия, армия казарменной муштровки, пытки над солдатами, отошла в прошлое. Она отдана на слом, и от нее не осталось камня на камне».
А затем Ленин рассказал случай, который пробудил у Фабрициуса воспоминания детства. Владимир Ильич вспомнил знаменательный разговор пассажиров в вагоне поезда Финляндской железной дороги, свидетелем которого он был. Старушка-финка сказала: «Теперь не надо бояться человека с ружьем. Когда я была в лесу, мне встретился человек с ружьем, и вместо того, чтобы отнять от меня мой хворост, он еще прибавил мне». И эта старая женщина показалась Фабрициусу очень похожей на его мать, Грету Фабрициус, которая боялась ходить в соседний лес барона Бера и даже за лекарственными травами бегала тайком.
На серьезные размышления натолкнул Фабрициуса вывод Ленина, сделанный в связи с рассказанным случаем. Народные массы «говорят себе: теперь не надо бояться человека с ружьем, потому что он защищает трудящихся и будет беспощаден в подавлении господства эксплуататоров», — подчеркнул Владимир Ильич.
Ведь это о нем, Яне Фабрициусе, о его товарищах по полку говорит Ленин. Это они теперь защищают трудящихся, их революционные завоевания. Кто, как не они, должны влиться в новую, революционную армию, Красную Армию, которая начинает формироваться!..
В ночь на 19 января состоялось заключительное заседание съезда. На нем был оглашен проект «Основного закона о социализации земли». Фабрициус уже был знаком с ним, так как присутствовал на его обсуждении большевистской фракцией съезда. Бывший батрак Ян Фабрициус без всяких колебаний поддержал этот закон. Отныне право пользоваться землей принадлежит лишь тем, кто обрабатывает ее собственным трудом. Справедливость торжествует! Отец, мать и его братья получат пашню и луга в вотчине барона Бера. И не только в Курляндии, а всюду крестьяне обрадуются этому закону и скажут спасибо Советской власти, безвозмездно передавшей в их пользование самое дорогое — землю-кормилицу.
Председательствующий Я. М. Свердлов внес предложение принять проект без прений. Против выступили правые социалисты-революционеры, но они оказались в ничтожном меньшинстве…
В зале наступила особенная тишина, когда Я. М. Свердлов стал называть фамилии тех, кто вошел в новый состав Центрального Исполнительного Комитета. Первым был назван Ленин, затем его верные ученики и соратники: Свердлов, Дзержинский, Луначарский, Петровский, Фрунзе…
Делегат от латышских стрелков невольно вздрогнул, когда с трибуны назвали: «Фабрициус». И не поверил: неужели его выбрали в члены правительства? Ведь никаких особых заслуг у него нет…
Раздумья прервали аплодисменты. Фабрициус поднял голову и увидел на трибуне Ленина. Он произнес надолго запомнившиеся слова:
— Товарищи, перед закрытием Третьего съезда Советов следует с полным беспристрастием установить ту историческую роль, которую сыграл этот съезд в истории международной революции, в истории человечества. Можно сказать с неоспоримым основанием, что Третий съезд Советов открыл новую эпоху всемирной истории, и ныне, в условиях мировой революции, все значение этого съезда начинает сознаваться все более и более. Этот съезд, закрепивший организацию новой государственной власти, созданной Октябрьской революцией, наметил вехи грядущего социалистического строительства для всего мира, для трудящихся всех стран.
Ян Фабрициус слушал и думал о том, что ему, сыну батрака, посчастливилось участвовать в утверждении важнейших политических документов: «Декларации прав трудящегося и эксплуатируемого народа», «Основного закона о социализации земли», постановления об основных положениях Конституции РСФСР и резолюции, одобряющей деятельность Центрального Исполнительного Комитета и Совета Народных Комиссаров. И вместе с чувством гордости появилось чувство повышенной ответственности за претворение в жизнь всех принятых решении. Именно к этому призывает делегатов Ленин:
— Вы разойдетесь по местам и приложите все силы к организации, закреплению нашей величайшей победы.
Делегаты встали и овацией подтвердили готовность отдать все силы во имя победы.
Свердлов объявил III съезд Советов закрытым…
Из Таврического дворца Ян Фабрициус вышел вместе с земляками — членами ВЦИК — Петром Стучкой, Карлом Петерсоном и Робертом Эйдеманом. Под сапогами звонко хрустел свежий снег. Женщина, закутанная вязаным платком, расклеивала какие-то небольшие объявления. Подошли вплотную, прочли:
«Извещение от Совета Народных Комиссаров.
По техническим условиям хлебный паек может быть увеличен до 1/2 фунта только с 21 января. 19 и 20 будет выдано по-старому, т. е. 1/4 фунта.
Председатель Совета Народных Комиссаров В. Ульянов (Ленин)…»
Фабрициус надвинул на лоб папаху, угрюмо сказал:
— Тяжело, очень тяжело Владимиру Ильичу подписывать такой документ, а надо…
— Да, необходимо. Мир и хлеб — это вопросы жизни и смерти, — тихо произнес Стучка.
Где-то близко, должно быть на Шпалерной улице, грохнул выстрел. И еще один. Земляки переглянулись. Бывший прапорщик Роберт Эйдеман определил:
— Револьверные. Странно. В центре города.
— Бандиты развелись повсеместно, — сказал Карл Петерсон, поправляя теплый шарф на больном горле. — Так что учтите — нужно всегда иметь при себе оружие… Всегда!
…Днем 19 января Ян Фабрициус собрал мешок, почистил винтовку и простился с приютившими его товарищами из сводной смольнинской роты. Только собрался уходить, как зазвонил телефон. Командир роты Ян Петерсон, переговорив с кем-то, повернулся к Фабрициусу:
— Ян, тебя вызывают к товарищу Свердлову. Фабрициус поспешил к Председателю ВЦИК. Яков Михайлович поздоровался, спросил: