Помоги проекту - поделись книгой:
Эта мысль Галена подтверждает значение философских категорий для формирования картины мира врача. В ней в рамках гиппократовско-галеновской традиции существует четкое противопоставление «нормы» и «патологии». Критерий определения патологии — нарушение функции части тела. При этом пациент не оценивается как больной вообще, а его болезнь имеет разные степени проявления. Умозрительно крайними точками являются абсолютное здоровье и состояние, переходящее в агонию и смерть. Незначительное нарушение функции пораженной недугом части тела означает легкую форму заболевания, которую можно излечить и привести организм пациента к полноценному, нормальному функционированию. Сильно выраженное патологическое расстройство может привести к полной утрате функции органа, даже если врач достиг существенного успеха. Так, например, после излечения воспалительного заболевания матки, опасного для жизни женщины, могут оставаться непреодолимые последствия в виде вторичного бесплодия. Вместе с тем любое лечение само по себе представляет попытку возвращения здоровья. Тем врачам, кто использовал аподиктический метод, следует узнавать по опыту, решили ли они проблему на самом деле.
Гален обращается к работам Гиппократа, чтобы показать, насколько в медицинской практике важно уметь различать сходства и различия вещей и к каким ошибкам может привести отсутствие этого навыка. Так, в сочинении «О врачебном кабинете» есть рассуждение о таких состояниях, как вывих плеча и отрыв акромиона. Для правильной постановки диагноза важно, чтобы врач, несмотря на их кажущееся сходство, сумел увидеть различия и поставить правильный диагноз. В сочинении «О суставах» Гиппократ разбирает клиническую картину, наблюдаемую при смещении позвонка и повреждении его остистого отростка. Эти состояния также похожи, но одно из них легко устраняется, а другое имеет серьезные последствия. Из-за неумения их различать многие врачи ошибаются, что ведет к назначению неправильного лечения и может причинить вред пациенту. Гален говорит о том, что «постижение сходств и различий имеет большое значение, и каждый мастер должен понимать, подобны или различны вещи, которыми он занимается» (фрг. 9.4.30). На основе медицинского материала Гален делает обобщение, верное для любой сферы человеческого знания, и как бы переводит обсуждение со «специального» (медицинского) на «общий» (философский) уровень.
Гален вновь говорит о том, что правильному владению научным методом необходимо учиться у Гиппократа и Платона:
9.4.31. Однако, поскольку знание, о котором мы говорим, зависит прежде всего от практики, следует не искать обобщенного знания, но упражняться на многих и разнообразных примерах, и особенно на примерах, переданных нам теми, кто лучше всего овладел этим искусством, — Гиппократом и Платоном.
Он вновь обращается к трудам Платона, на первый взгляд не имеющим непосредственного отношения к медицине: ссылки на фрагменты из диалогов «Государство», «Федр», «Филеб» и «Софист» предваряет повторяющаяся вновь, как и перед разбором текстов Гиппократа, постановка вопроса. Отрывки из работ Платона позволяют Галену проиллюстрировать и необходимость применения научного метода в том числе в медицине. Помимо метода установления сходств и различий предметов, Гален говорит о том, что Платон «тренирует нас в методе разделения», который заключается в умении переходить от общего к частному и наоборот. Гален вслед за Платоном и Аристотелем указывает, что научный метод может быть индуктивным и дедуктивным:
9.5.11. К этому способу рассмотрения близок и так называемый метод разделения, в котором тренирует нас Платон в «Софисте» и «Государстве»…
9.5.12. Итак, в «Софисте» и «Государстве» он учит, как можно вместо произнесения термина разъяснять в ясных и кратких словах его значение…
9.5.13. В «Филебе» и «Федре» он показывает, что для формирования научного мышления необходимо двумя способами тренировать навык разделения и объединения: от первого и наиболее общего переходить к тому, что более не приемлет деления, проводя разделения посередине между этими крайностями, — в «Софисте» и «Государстве» он показал, что именно таким образом составляются определения видов, — и наоборот, от более частных и многочисленных видов подниматься к первому роду посредством объединения. Ведь путь в обоих случаях один, а направления два: от общего к частному и наоборот.
По Галену, знание о природе не может быть достоверным и истинным, если оно, с одной стороны, умозрительно и отвлечено от действительности, с другой — основывается на изменчивом «чувственном» мнении:
9.6.21. Ведь нет ничего удивительного в том, что в философии большинство разногласий не прекращаются: вопросы философии не могут быть окончательно решены с помощью эксперимента, поэтому некоторые считают, что мир не был сотворен, а другие — что был, как некоторые считают, что этот мир снаружи ничто не окружает, а другие говорят, что нечто окружает его, и из последних одни считают, что окружает его некая пустота, не имеющая в себе никакой материи, а другие — что существует бесконечное число иных миров, и множество их простирается в беспредельность.
9.6.22. Ведь разрешить эти разногласия посредством чувственного восприятия невозможно. Но относительно пользы или вреда лекарственных средств для тела все иначе: здесь разногласия врачей можно разрешить, установив на опыте, полезно или вредно то или иное средство.
Отсутствие того или иного начала, по мнению Галена, свидетельствует о невозможности достичь объективной истины. В этом мнение Галена противоречит основной мысли Платона о том, что изучение мира чувственного бытия не только не способствует познанию бытия истинного, незримого, неизменного, вечно пребывающего, но и мешает этому истинному познанию. Согласно Платону, для того чтобы обратиться к познанию истинного бытия, «нужно отвратиться всей душой ото всего становящегося: тогда способность человека к познанию сможет выдержать созерцание бытия»[41].
При внимательном рассмотрении рассуждений Галена, представленных в девятой книге трактата «Об учениях Гиппократа и Платона», выясняется важная особенность его метода: Гален, вслед за Платоном, представляет научную проблему в виде антиномии. Истинно лишь то, что тождественно самому себе, а тождественное себе не может ни изменяться, ни возникать и исчезать, ни двигаться, ни члениться на части, оно может быть только тождественным себе (тезис элеатов). С точки зрения формальной логики этот тезис можно выразить через закон тождества:
Гален вновь переходит к суждениям Гиппократа об общем и различном. Подробный анализ методологии Платона и Гиппократа позволяет ему перейти к ключевой для него проблеме медицинской теории — клинической систематике и самой возможности семиотики болезней:
9.6.1. Таким же образом и Гиппократ прежде него, в книге «О диете при острых болезнях», порицая книдских врачей за то, что они не различают заболеваний по виду и роду, сам показывает способы разделения, благодаря которым то, что кажется единым, оказывается разделенным и многочисленным, и это касается не только болезней, но и всего прочего, и можно заметить, что большинство славнейших врачей ошибается именно в этом, что сказывается и на их методах лечения.
9.6.2. Ведь некоторые ведут обучение без правильного метода, начиная сразу с частных случаев применения лекарств; а некоторые, говоря самые общие вещи, строят свое учение внешне методически безупречно, но весьма далеко от истины.
Гален ссылается на мысль Гиппократа о том, что многие врачи склонны к избыточной детализации в классификации болезней. Они уделяют больше всего внимания назначению лекарств в каждом частном случае и из-за этого теряют общую идею. Другие, наоборот, концентрируясь на общем, игнорируют различия в картине клинических случаев. Существует множество способов лечения одной и той же болезни, бессистемных и зачастую взаимоисключающих, именно поэтому медицина «пользуется у народа такой дурной славой, что кажется, будто нет вовсе никакой медицины» (фрг. 9.6.2–9.6.20).
Для Галена важно утверждение Гиппократа, «что проблема, относительно которой люди, сведущие в медицине, не могут прийти к общему мнению, имеет большое значение не только для возвращения здоровья больным, но и для сохранения его здоровыми, и для тех, кто делает физические упражнения, чтобы приобрести и сохранить крепость тела, и добавляет: “и того, что каждый захочет”, показывая нам, что эта проблема и ее решение касаются не только медицины, но и других наук и искусств» (фрг. 9.6.19). По мнению Галена, необходимо уметь строить правильное доказательство:
9.6.20. Ведь удивительно, почему врачи, занимающиеся наукой, в которой посредством опыта можно показать, приносит то или иное средство пользу или вред, тем не менее делают противоположные утверждения о том, что помогает и что вредит.
Гален возвращается к важнейшему для его теоретико-практической системы тезису о необходимости опытной проверки любого теоретического предположения. Это его главный ориентир в формировании подходов к теории и практике медицины. В первой книге «Об учениях Гиппократа и Платона» Гален для решения, казалось бы, сугубо философского вопроса о локализации управляющей части души использует данные анатомических вскрытий. Умозрительные рассуждения подтверждаются результатами наблюдений, которые выстраиваются в строгую систему доказательств, основанную на законах формальной логики. В девятой книге он говорит о необходимости дифференцированного подхода к диагностике и фармакотерапии, основываясь на философской методологии оценки общего и различного:
9.6.26. Итак, только тот, кто понял природу больного, а также характер болезни и характер действия лекарства, которое он собирается применять, и кроме того, время, в которое следует его применить, может решиться применить выбранное средство, чтобы проверить, правильным ли оказался выбор.
9.6.27. Только такой врач найдет причину разногласия среди врачей и различающие признаки, которые следует учитывать, чтобы определить, что полезно больному. Никто из других не сможет определить этого, ведь те, кто упрямо ограничивает себя познанием посредством опыта[43], используют лишь опробованные средства, а в своих неудачах обвиняют или случай, или еще что-нибудь в этом роде.
Для иллюстрации своих мыслей Гален снова обращается к работам Гиппократа — сочинениям «О переломах» и «О диете при острых болезнях». В первом примере речь идет о врачах, которые неправильно лечат переломы и в результате причиняют своим пациентам больше вреда, чем пользы. Это происходит из-за непонимания, что все переломы нельзя лечить однотипно: нужно учитывать особенности конкретного случая и уметь выбрать из имеющегося набора средств и способов наиболее подходящий. Второй пример касается рассуждений Гиппократа о вине: какой его сорт полезен при той или иной болезни и на какие органы и процессы воздействует. Гален отмечает, что Гиппократ в своих описаниях следует «методу разделения» (фрг. 9.6.28–9.6.51).
Выявление признаков общего и различного важно как для медицины (на что указывает Гиппократ), так и для философии (об этом говорит Платон). Гален отмечает, что в этом обнаруживается сходство во взглядах Гиппократа и Платона:
9.6.52. То же самое Платон говорит об удовольствиях, убеждая, чтобы некоторых из них мы избегали, а к другим стремились, например к удовольствиям от полезного и доброго учения. И вообще ко всем прекрасным вещам следует стремиться, а избегать нужно удовольствий от пьянства, или чревоугодия, или любовных утех, тех же, которые не имеют отличительных признаков ни тех, ни других, не следует избегать, но к ним не следует и стремиться.
9.6.53. Таким образом, согласно методу разделения находятся отличительные признаки видов рода удовольствий, что показывает Платон на протяжении всего диалога «Филеб», рассказывая нам обо всех их отличительных признаках.
Более того, Гален вновь и вновь напоминает о связи любого проявления жизнедеятельности человека с определенной частью души:
9.6.55. Ведь простые удовольствия, помимо их принадлежности к виду удовольствий, по своей простоте принадлежат также к виду простых удовольствий и имеют между собой дополнительное сходство, как и сложные со сложными, материальные с материальными, духовные с духовными, полезные с полезными, вредные с вредными, как и удовольствия от прекрасных и дурных деяний сходны между собой, так же и удовольствия в разумной части души сходны между собой, и то же касается удовольствий яростной и вожделеющей частей души.
Истинным знанием, согласно Платону, является знание не свойств вещи, а знание вещи самой по себе. В ощущении вещь дается не в своей сущности, а в отношении к чему-либо. В чувственном восприятии вещь является нам как объект рождения, становления и возникновения, тогда как для того, чтобы понять данную вещь, мы должны понять ее вечную и неизменную идею. Ощущая что-либо, мы не знаем того, что ощущаем. Душа является тем, что делает наше познание возможным, а также может отличить истинное в вещи от ложного в ней, она же упорядочивает этот мир, открывает законы. Вот что говорится в диалоге Платона «Софист»:
…К становлению мы приобщаемся с помощью ощущения, душою же с помощью размышления приобщаемся к подлинному бытию, о котором вы утверждаете, что оно всегда само себе тождественно, становление же всегда иное[44].
Конечный результат цепочки умозаключений исследователя должен представлять собой результат комбинированного применения двух методов (гипотетического и аподиктического), которые Гален называет «научными», при этом он отмечает, что первыми их использовали Гиппократ и Платон:
9.6.58. Под двумя научными подходами я имею в виду, с одной стороны, разделение родов на виды вплоть до неделимого, и с другой — обратный этому путь сопоставления, то есть восхождение от частного к наиболее общему через лежащие посередине виды.
9.6.59. И оба эти метода прекраснейшим и наилучшим образом прежде всех врачей и философов открыли в своих сочинениях Гиппократ и Платон, показав также, что во многом заблуждаются те, кто не умеет отличить общее от особого.
Гален применяет здесь особый метод: принимает определенное допущение — гипотезу — и прослеживает затем, какие утверждения из нее следуют. По своему обыкновению, он подтверждает свою мысль примерами из медицинской практики. На самом деле этот метод был разработан Платоном и получил впоследствии название гипотетико-дедуктивного, и значение его для развития науки нельзя переоценить. Его дальнейшей логической разработкой мы обязаны Аристотелю. С другой стороны, Галену не был чужд и практически-индуктивный метод, когда благодаря анатомическим исследованиям выстраивалась очень стройная и правильная теория. Кроме того, с помощью аподиктического метода Гален показывает, что условием познания всегда является соотнесенность умозрительного и феноменального.
С помощью этих методов можно понять сущность исследуемого предмета, а умелое их использование позволит врачу верно поставить диагноз и подобрать наиболее подходящие лечебные или профилактические средства:
9.6.63. Ведь тот, кто знает, что наша душа имеет не одну простую форму, как души растений, полностью состоящие из вожделеющей части, или души богов, полностью состоящие из разумной части, но что в человеке есть обе эти части и третья — яростная, зная вместе с этим количество добродетелей, и суть их, и способ их обретения, а также познавший природное устройство нашего тела (которое на уровне гомеомерий состоит в правильном соотношении первоначал, на уровне частей тела — в том, чтобы в каждой части тела живого существа было соответствующее природе количество гомеомерий, чтобы у нее были соответствующие природе размер и положение, то есть чтобы в каждом живом существе сохранялась соответствующая соразмерность упомянутых компонентов), — так вот, тот, кто постиг все это, сумеет подобрать подобающие лечение и профилактику для каждой из болезней.
Гален говорит о том, что необходимо также уметь различать истинные, правдоподобные и ложные высказывания, утверждения или учения (фрг. 9.7.2). В этой связи обратим внимание на суждение Галена, касающееся последователей Платона, или «представителей новой Академии», а также взглядов стоиков:
9.7.3. Суждение о таких вещах сводится к представлению, которое, как говорят представители новой Академии, должно быть не только правдоподобным, но и учитывающим все точки зрения и сформированным в спокойном состоянии, или, как говорят последователи Хрисиппа, каталептическим, а если мы хотим говорить так, чтобы нас понимали все нормальные люди, — ясным для чувств и разума.
9.7.4. Так вот, термины эти, на первый взгляд, различны, но, если кто исследует этот вопрос достаточно прилежно, он поймет, что они имеют одинаковое значение, и то же самое подразумевается, когда кто-либо говорит, что он исходит из общих представлений и считает их главным из всех критериев, критерием, который достоверен сам по себе.
Это напоминание касается принципиальных различий между верным подходом к диагнозу и неправильными, по мнению Галена, представлениями о причинах и методах диагностики заболеваний, составляющих суть учения врачей-эмпириков. Разные заболевания могут иметь сходные симптомы, и лечить их надо по-разному, а для этого — правильно распознавать. В основе ошибочной практики — ошибочная теория:
9.7.5. С тем, что главный критерий должен быть достоверным без доказательств, согласны все, но не все считают, что он должен быть естественным и общим для всех людей; и большинство порой предпочитают тому, что очевидно всем людям, собственное мнение, которого они держатся, и делают вид, что твердо верят тому, что сами же говорят наугад, чтобы обосновать то или иное учение своей школы. Иногда люди делают это, чтобы оспорить мнение того или иного оппонента. Все они пребывают в добровольном заблуждении.
9.7.6. Ведь тем, кто объявил себя последователями той или иной школы, приходится защищать в спорах все учения этой школы, даже если они не имеют никакой принудительной логической связи с основами их учения, как и обстоит дело с учением о руководящем начале души.
9.7.7. Ведь это необходимо знать врачам для того, чтобы лечить тот орган, который заболел, в случае если болен разум, философам же это не нужно ни для определения видов добродетелей, ни для упражнения в них.
Продолжая рассуждение, Гален говорит о том, что существует философия теоретическая, изучающая «вещи, бесполезные и в этических, и в политических вопросах» (возникновение мира и т. д.), и философия, помогающая, например, «хорошо управлять своим домом, или вести надлежащим образом дела государства»:
9.7.12. На самом же деле исследование того, возник мир или не возникал, бесполезно, в отличие от исследования вопросов о провидении и о богах.
9.7.13. Ведь всем нам полезно задаться вопросом, есть ли в мире нечто, превосходящее человека силой и мудростью, но нет необходимости рассматривать, каковы боги по сущности своей: совсем ли они бестелесны, или у них, как и у нас, есть тела.
9.7.14. Ведь и это, и многое другое совершенно бесполезно в так называемых этических и политических проблемах, в достижении нравственных добродетелей и лечении душевных страстей.
Рассуждения об умозрительных вещах в то время, когда есть возможность проверки предмета дискуссии, выглядит так же нелепо, как спор двух философов, когда один на основе теории доказывает, что древесина тяжелее воды, а другой — обратное, как будто бы не существует способа проверить каждое заявление эмпирически. Безусловно, существуют попытки познать такие вопросы, которым нельзя предоставить доказательств и которые нельзя подтвердить эмпирическими испытаниями, например, имеет ли космос начало или является ли целое конечным или бесконечным. Гален считает, что врач должен избегать суждений по поводу таких вопросов. Вопрос о сущности Творца также не имеет ответа: мы знаем о его существовании, но мы не можем познать его сущности.
Далее Гален вновь возвращается к тому, как следует строить научное рассуждение:
9.8.1. То, что доказательство любого учения строится на логических основаниях, было показано нами почти во всех книгах, но и теперь, так как мы заранее поставили своей задачей исследовать возможность отличать вещи друг от друга и ясно видеть сходство и несходство каждой из них с другими, я ради тренировки добавлю пример того, что надо не просто говорить о том, что нам следует совершенствоваться в частных случаях, но и делать это.
9.8.2. Ведь ни сам Платон, ни Гиппократ не ограничиваются тем, что дают общие советы, но тренируют нас посредством многих частных примеров.
В качестве примера доказательства, построенного на логических основаниях, Гален приводит разумное устройство человеческого тела (фрг. 9.8.3–9.8.24), в котором все целесообразно, парные части по форме и местоположению подобны, а анатомическое расположение непарных частей тела идеально соответствует их функциональному предназначению:
9.8.9. Ведь то, что успешно во всем, называют мастерством, а то, что успешно в одной или двух частностях, считают делом случая, а не мастерства.
9.8.10. Итак, имея в виду именно это понимание, те врачи, которые занимаются анатомией, восхищаются мастерством природы. Ведь тело в действительности не таково, каким кажется снаружи, а снаружи оно кажется состоящим из десяти или двенадцати, в лучшем случае двадцати частей.
9.8.11. Ведь тело состоит из костей, которых более двухсот, и мышц, которых значительно больше, чем двести <…> 9.8.12. Удивительно верно сказал Гиппократ: «Люди имеют правильное тело». Ведь величайшее доказательство правильного взаимного устройства частей тела — подобие формы и места, в которое вырастают эти три части тела — я имею в виду вену, артерию и нерв — в каждую из мышц, а обратный порядок их присоединения показывает не только регулярность взаимного расположения и сообразного устройства частей, но и наивысшую силу Создавшего это тело.
9.8.13. Ведь если ты перечислишь цели устройства и окажется, что все они успешно достигнуты, то это с очевидностью будет свидетельствовать для тебя о величии Его, я имею в виду Творца.
Особенностью учения Галена являлась явно выраженная телеологическая позиция, поэтому человеческий организм для него представлял собой законосообразное совершенство. Причиной этой упорядоченности и гармоничности является Бог-творец или главный Демиург (δηµιουργοῦ)[45], как он описан в платоновском «Тимее», который все упорядочивает. Гален доказывает существование Бога (θεὸς)[46], исходя из целесообразности природного устройства в целом и человеческого тела в частности. Он показывает тождественность и гармоничность устроения живых существ и вещей, сделанных рукой и мыслью человека, что, по его мнению, невозможно объяснить только слепым случаем. Согласно Галену, «природа ничего не делает напрасно», здесь, безусловно, он повторяет Аристотеля с его концепцией «природы-устроительницы», но основоположником этой идеи он называет Гиппократа. Гален также указывает на сходство взглядов Гиппократа и Платона по этому вопросу. Гиппократ, говоря о мудрости и справедливости природы, именно ее считает «создавшей нас причиной». Согласно Платону, Демиург повелел своим детям создать род людей, взяв от него бессмертие души и добавив в нее смертное (фрг. 9.8.26– 9.9.1). При этом Гален замечает:
9.9.2. Однако нам следует знать, что различные виды рассуждения и доказательства требуются для утверждения о том, что мы созданы попечением некоего Бога или богов, с одной стороны, и для рассуждений о сущности устроившего нас, а также нашей души, с другой.
Если можно утверждать, что «устройство нашего тела есть дело высшей мудрости», то в чем заключается сущность души и богов, можно лишь предполагать. Такие предположения, как пишет в «Тимее» Платон, могут быть лишь «убедительны и правдоподобны». Он говорит, что мы не можем настаивать на истинности наших заключений о душе, о ее смертной и божественной частях. Гален в этом соглашается с Платоном, но замечает, что у него есть анатомические подтверждения существования разумной, яростной и вожделеющей частей души, которые расположены в головном мозге, сердце и печени соответственно (фрг. 9.9.3–9.9.7).
Итак, согласно Галену, есть три основных принципа исследования: принцип разделения и соединения, принцип выведения следствий и противоречий и принцип изменения вещей друг в друга по признаку большего и меньшего, а также по сходству и пропорционально (к ним же относится знание одинакового и различного). Упражнение в использовании этих принципов требует времени. Пример такого упражнения Платон приводит в четвертой книге «Государства», доказывая, что душа состоит из трех различных частей, каждая из которых, в свою очередь, состоит из отдельного вида и имеет свои функции. Свое рассуждение Платон начинает с аксиомы: «Очевидно, тождественное не стремится одновременно совершать или испытывать то, что противоположно его тождественности и направлено против нее». Однако затем он приводит в качестве примера человека, который, оставаясь на месте, машет руками, а значит, двигается, и волчка, который вертится, но тоже остается на месте. Платон заключает, что вполне возможно, если что-нибудь, оставаясь самим собой, «станет вдруг испытывать или совершать нечто противоположное своей тождественности или направленное против нее» (фрг. 9.9.20–9.9.28). По этому поводу Гален говорит следующее:
9.9.29. В этих словах он различает подобия в упомянутых вещах, показывая, как тот, кто не изучил подробно такие вещи, может думать, что сказанное им общее утверждение не является истинным всегда и для всех случаев, ведь одно и то же в одно и то же время может совершать или претерпевать противоположные действия, если перевести рассуждение на то, что состоит из многих частей: например, у человека одни части могут двигаться, а другие — оставаться в покое.
9.9.30. Ведь очевидно, что в таких объектах тождество себе не соблюдается полностью, но, если бы кто смог показать, что палец остается в покое и одновременно шевелится, он бы опроверг ранее выдвинутую аксиому.
9.9.31. Итак, Платон и здесь, в приведенном рассуждении, показал, что тот, кто пожелал бы его опровергнуть, не заметил несходства различных понятий. Обратившись затем к другому, более правдоподобному возражению, он показывает, что и оно происходит от неспособности отличить сходство от несходства.
Гален обращает внимание на то, что, не умея определить, в чем сходны и чем различаются предметы исследования, трудно избежать ошибок в их определении. Часто это происходит из-за омонимии: например, не было ясно, относится «тождественное» Платона к функции души или к ее виду и части. Гален показывает, что функция может только «делать», но не может «претерпевать». Слово «разделение» тоже может вызывать затруднение, ведь оно может означать и разделение сущности на части, и метафорическое разделение рода на разновидности, и деление общего значения слова на отдельные значения. Некоторые философы, пишет Гален, «говорят, что не сущности делятся на свои функции, но каждая неделимая сущность действует тем или иным образом согласно той или иной функции» (фрг. 9.9.39–9.9.46).
Гален показывает, что не только медики, но часто и философы, не стремящиеся к поиску суждений, заключающих в себе истину, вводятся в заблуждение внешней схожестью формальных доказательств. Он призывает найти в признаках предмета или явления те особенности, которые мыслятся в нем как присутствующие при любых условиях. Гален пытается найти во всем, что подвергается исследованию, непреложную основу, вокруг которой могут располагаться относительные и случайные свойства. Этот галеновский способ достижения истины на современном языке мы можем с уверенностью назвать аподиктическим, и его можно освоить посредством ежедневных упражнений в логике. Гален утверждает, что современные ему медики пренебрегают именно опытным наблюдением за болезнью, не рассматривают ее ход, не следят за состоянием больного и его выздоровлением, превращая процесс лечения в оккультные действия. В этой связи Гален настаивает, что искусство врачевания само по себе является опытным исследованием. В медицине умозрительное суждение подразумевает фактическую необходимость, что свойственно и другим наукам.
Гален пытается примирить разум и чувства и в равной степени использовать их в своей медицинской практике. Важнейшим моментом в естественнонаучных взглядах Галена является телеология: разбирая устройство тела, он находит его предельно совершенным, что, по его мнению, свидетельствует о мудрости и могуществе создавшего природу Божественного Творца[47]. В этой связи Гален указывает, что существуют вопросы, которые нельзя доказать и тем более исследовать, именно поэтому ученый должен обладать способностью постигать с помощью метафизических представлений.
Заключение
При анализе наследия Галена следует помнить о его необычайной творческой продуктивности: он считается автором более чем 500 произведений, из которых сохранилось 111 текстов. Круг рассмотренных в них тем крайне широк: от практически полного набора клинических вопросов, актуальных для времени, когда жил автор, до философских проблем, имеющих важное значение для медицины того периода. Опрометчиво было бы ожидать, что в одном, пусть даже фундаментальном труде, может быть изложена суть взглядов Галена по основополагающим вопросам. Для того чтобы приблизиться к пониманию, каким образом мыслил великий врач, необходимо подробно ознакомиться с несколькими его основными трактатами. В этом состоят интерес и особый вызов для ученого, исследующего творчество Галена. Так, трактат «Об учениях Гиппократа и Платона» не дает нам представления о его клинических взглядах. Однако на русском языке опубликованы такие его сочинения, как «О разновидностях болезней», «О причинах болезней», «О разновидностях симптомов»[48], содержание которых в совокупности с соображениями, высказанными Галеном в трактатах «К Главкону, о методе лечения»[49] и «О вскрытии вен, против последователей Эрасистрата, живущих в Риме»[50], позволяет с определенной долей уверенности рассуждать о том, какие практические выводы делал Гален, опираясь на натурфилософские воззрения своих предшественников, сведения о которых содержатся в тексте «Об учениях Гиппократа и Платона».
Другой пример: одним из основных вопросов, рассматриваемых в трактате «Об учениях Гиппократа и Платона», является значение каждой из частей души для функционирования организма человека. Важнейший тезис Галена заключается в том, что высшее, управляющее начало души находится в головном мозге. Утверждение этой мысли происходит у него в дискуссии со стоиками. Правильно интерпретировать эти рассуждения Галена, на мой взгляд, можно, лишь проанализировав трактаты «О распознавании и лечении заблуждений всякой души» и «Способ распознавания и лечения страстей любой, в том числе и своей собственной, души»[51]. Именно они позволяют получить представление о значении учения о душе в том числе и для истории медицины, понять основные предпосылки возникновения идей гуманной психиатрии.
Гален исходит из того, что материальный мир не вечен, а сотворен высшим существом — Богом (иногда Гален использует это понятие, но чаще, в платоновской традиции, — Демиург). Именно с этих позиций его чрезвычайно интересуют и сравнительная анатомия, и анатомия человека — высшего существа, венца деятельности Демиурга. Картина мира Галена предполагает возможность получения доказательного знания и конечную познаваемость анатомо-физиологических процессов. По его представлениям, материальный мир сотворен по определенным законам, в основе которых лежит принцип телеологии; они, по существу, познаваемы человеком. Отсюда и внимание Галена к некоторым суждениям, высказанным Платоном, в частности к концепции психосоматического единства человека. Выраженные на этот счет в «Тимее» соображения Гален развивает в стройную теорию в трактатах «Способ распознавания и лечения страстей любой, в том числе и своей собственной, души» и «О распознавании и лечении заблуждений всякой души».
Телеологический принцип устройства природы не просто декларируется Галеном в тексте «Об учениях Гиппократа и Платона» — автор показывает его особую значимость в объяснении жизнедеятельности организма человека. Начав в первой книге трактата с обстоятельного анализа значения вскрытий, в девятой книге Гален завершает свои рассуждения подробным описанием целесообразности устройства частей тела, кратко упомянув все важные разделы анатомии. Трактат «Об учениях Гиппократа и Платона» является источником, на основании которого мы можем говорить о телеологическом подходе Галена к трактовке единства духовного и телесного. Он последовательно анализирует значение каждой из трех частей души для нормальной организации всех физиологических процессов: части человеческой души в системе Галена иерархически расположены в конкретных частях тела. Функционально целесообразное устройство как человеческого тела в целом, так и отдельных его частей, по мнению Галена, не может быть случайным:
9.8.4. Ведь некоторые говорят, что оно [
Историческая судьба учения Галена необъяснима без учета в высшей степени позитивного восприятия его взглядов представителями ранней христианской церкви. Тот факт, что система взглядов Галена становится господствующей уже к концу III века и сохраняет это значение более полутора тысяч лет, объясняется не только врачебными моментами, но и (а возможно, и прежде всего) комплиментарностью его воззрений к натурфилософским взглядам Отцов раннехристианской Церкви[52]. Так, например, некоторые аргументы, использованные Галеном в тексте «Об учениях Гиппократа и Платона», обнаруживаются в идеях раннехристианского богословия (например, опровержение тезиса о том, что если никто никогда не видел Бога, то можно считать, что его не существует):
9.8.22. Итак, как мы составляем мнения о том, что создано людьми, таким же образом следует делать выводы и в отношении божественных творений и изумляться Творцу нашего тела, кем бы из богов Он ни был.
9.8.23. Если из-за того, что мы не видим Его, мы скажем, что Его нет, то мы не сохраним аналогии с мнением в отношении искусств: ведь мы составляем мнение о произведении искусства не из-за того, что видели построившего корабль или кровать, не беря в расчет пользу всякой из частей, но именно в таком подходе полагаем основу нашего суждения.
Разумеется, убеждения Галена имеют несколько условный характер по отношению к христианству, так как здесь он следует за Платоном:
9.9.1. Платон же объявляет причиной нашего возникновения сотворившего мир Бога, который повелел детям своим устроить род людей, взяв от него самого сущность бессмертной души и добавив в нее смертное. <…>
9.9.3. То, что устройство нашего тела есть дело высшей мудрости и силы, доказывается посредством того, что я изложил немного раньше; то, что о сущности души и создавших нас богов и еще более — обо всем теле нашем говорит божественный Платон, может быть лишь убедительным и правдоподобным, что и сам он заявляет в «Тимее», в самом начале изложения своего учения о природе, повторив затем это в середине повествования.
Последний тезис крайне важен: доказательство Гален находит именно в функционально целесообразном устройстве человеческого тела. Перед нами — один из основных аргументов, используемых на протяжении почти двух тысячелетий христианскими авторами для доказательства существования Бога, — телеологическое доказательство.
Значительный интерес представляет собой и критика Галеном некоторых взглядов Платона, касающихся устройства человеческого тела, содержащаяся в последних четырех книгах трактата «Об учениях Гиппократа и Платона». В историографии принято относить Галена к числу платоников. Однако известный голландский ученый Т. Тилеман отмечает, что в «Об учениях Гиппократа и Платона» Гален проецирует в прошлое традицию философии, совмещая ее с медициной, и указывает Гиппократа и Платона в качестве их основателей. Иными словами, Гален использует своеобразный экзегетический прием с целью показать, что они были не только правы, но и придерживались одного мнения по наиболее важным вопросам. По мнению Т. Тилемана, «Гален не принадлежал к платонической школе или какой-либо любой другой философской школе, предпочитая занимать независимую позицию, благодаря этому он мог учитывать точки зрения разных направлений философии»[53]. Вместе с тем на примере исследования полного текста трактата «Об учениях Гиппократа и Платона» мы убедились, что Гален — платоник, более того, он активно полемизирует с последователями Академии, жившими в его время, упрекая их в неверном толковании идей ее основателя — Платона. На примере медицины он показывает и доказывает адекватность исследовательской методологии Платона по отношению к задачам медицинской науки, умело применяя ее к анализу анатомо-физиологических фактов. Добавлю к этому, что Гален использует философию только как инструмент: все, что пригодно для развития медицины, принимается, непригодное — отвергается. Невозможно согласиться с мнением М. Фреде, который указывал, что Гален стремился преодолеть разделение между медицинскими школами, в частности между рационалистами и эмпириками[54]. Он всегда в крайне резкой форме отстаивал свои взгляды и, конечно, не стремился найти общий язык с врачами-эмпириками — это было невозможно. Разумеется, такое «стремление» никак не могло «заставить его выработать методологию» научного компромисса. Гален был непримирим в принципиальных вопросах, каковыми и являлись учение о душе, телеологический принцип устройства живого и экспериментальный метод его познания, основанный на знаниях анатомии и физиологии человеческого тела.
Полагаю, публикация на русском языке полного текста трактата «Об учениях Гиппократа и Платона» и его интерпретация, представленная во вступительных статьях к третьему и четвертому томам «Сочинений», позволят лучше понять значение творческого наследия Галена для истории и философии науки, а также скорректировать некоторые представления об истории развития методологии науки в период до XVII в.
Предисловие переводчика
В статье, посвященной работе над трактатом «Об учениях Гиппократа и Платона», последние четыре книги которого представлены в настоящем издании, Ф. де Лейси подчеркивает, что работа над переводом такого автора, как Гален, неизбежно является междисциплинарной. Сколь бы энциклопедическими ни были познания одного исследователя, он не может, имея филологические познания и навыки перевода, при этом разбираться в таких разных областях, как история медицины (и медицина как таковая), история философии, античная теория литературы, а также в вопросах религии и политики. Между тем все эти проблемы в той или иной степени затрагивает в своих сочинениях Гален[55]. По этой причине труд переводчика древнегреческих медицинских текстов становится важной частью междисциплинарных исследований. Для истории медицины часто существенным бывает точное значение того или иного термина, и в этом случае необходимо исходить из текста, а не следовать чужим интерпретациям, что неизбежно делает тот, кто не имеет возможности работать непосредственно с текстом (перевод всегда является интерпретацией). Здесь мы, безусловно, сталкиваемся с частным случаем герменевтического круга: перевод того или иного термина неизбежно зависит от наших представлений о значении отдельных терминов и понятий в истории медицины и в текстах изучаемого автора[56]. В свою очередь, без кропотливой работы переводчика исследователь будет «изучать» уже не мнения древних врачей, а свои представления о них.
Все эти соображения справедливы для перевода и интерпретации рассуждений Галена о методологии науки, прежде всего для отрывков 6.3.1–6.3.6, 7.1.21–7.1.23, 7.2.13–7.2.17 из трактата «Об учениях Гиппократа и Платона». Гален неоднократно касался вопросов методологии и в предыдущих книгах, но в шестой и седьмой он решил вернуться к ним, чтобы еще раз подчеркнуть: заблуждения его оппонентов происходят от недостаточного владения «научным», или «аподиктическим», методом.
О сущности этого метода в понимании Галена в науке ведутся споры. С одной стороны, принято считать, что экспериментальная наука является достоянием Нового Времени, с другой — известно, что Гален не только проводил эксперименты, чтобы подтвердить или опровергнуть ту или иную научную гипотезу, но и публично демонстрировал их. Некоторые историки медицины полагают, что можно с уверенностью говорить о медицинских и естественнонаучных экспериментах не только у Галена, но и у его предшественников — Герофила и Аристотеля[57]. Историки античной науки подчеркивают, что первые физические опыты (эксперименты в современном смысле слова) ставились, по-видимому, ранними пифагорейцами еще задолго до Галена. Так, известно, что пифагорейцы конструировали специальные приборы, с помощью которых «впервые в истории человечества были предприняты систематические опыты, которые имели целью… установление закономерностей и причинных связей в протекании явлений природы, иными словами, эти опыты положили начало научному эксперименту»[58].
Т. Тилеман в своей статье о методологии Галена подчеркивает, что именно отношение Галена к анатомическому эксперименту является основой его полемики, с одной стороны, с врачами-эмпириками, а с другой — с врачами-методистами[59]. Для эмпириков целенаправленный анатомический эксперимент являлся вторжением в область поиска скрытых причин, отвлекающим врача от набора опытного знания[60]. Врачи-методисты, в свою очередь, полагали, что в эксперименте нет необходимости, так как все нужные врачу знания можно вывести из общих теоретических положений и «очевидных» фактов. Гален же настаивал на том, что именно эксперимент является основным источником медицинского знания. Такое открытие Галена, как описание анатомии и физиологии желудочков головного мозга, было сделано благодаря целенаправленному эксперименту[61].
Однако решить, корректно ли применительно к методу Галена говорить об эксперименте в современном (или близком к современному) понимании, можно, только опираясь на текст. В данном случае речь идет об использовании Галеном термина ἀποδεικτικός применительно к научному методу. Обсуждаемый термин происходит от греческого существительного, обозначающего доказательство, и предполагает возможность строгого и однозначного доказательства того или иного положения. Не случайна параллель с геометрией, которую приводит Гален в одном из отрывков. Как мы знаем из сочинения Галена «О моих книгах» (гл. 11), уже в юности будущий великий врач узнал, как глубоки разногласия между представителями разных философских и научных школ, а подчас и внутри одной школы. От того, чтобы стать скептиком пирроновского толка и навсегда разувериться в возможностях познания, его удержали воспоминания об уроках отца, архитектора, заставлявшего мальчика изучать геометрию и арифметику. Эти знания позволили ему сделать следующий вывод: если возможно строгое геометрическое доказательство, значит, возможно и познание[62].
Однако в естественных науках, в отличие от математики, доказательство невозможно без эксперимента, и Гален, как мы видим в его текстах, прекрасно это понимал. Например, как только речь заходит о доказательстве (ἀπόδειξις) местоположения той или иной части души, Гален подробно описывает соответствующий анатомический эксперимент, подчеркивая, что именно он является единственным корректным доказательством данной гипотезы (6.3.2–6.3.4)[63]. В предыдущих частях, где речь шла о «руководящей» (разумной) части души, логика Галена была проста: мы можем доказать логически, что источник нервов является местоположением этой части (большая посылка силлогизма), однако найти сам этот источник (малая посылка силлогизма) и, следовательно, сделать правильный вывод мы можем только посредством эксперимента (см., например, 2.4.19–2.4.24). Так сочетаются у Галена «математическая» логика и знание, получаемое экспериментальным путем. Для понимания методических принципов Галена чрезвычайно важно, что, признавая невозможность провести столь же убедительный эксперимент, как в случае с сердцем и мозгом, для доказательства того, что именно печень является вместилищем «вожделеющей» способности души, он, с одной стороны, приводит объяснение того, почему такой эксперимент невозможен, а с другой — все-таки описывает не столь впечатляющий, но аналогичный и технически возможный эксперимент: «Если перехватить петлей или совсем удалить вену, та часть тела, к которой она ведет, со временем становится более худой и бледной» (6.3.1–6.3.6)[64].
Когда же Гален касается области, в которой невозможно ни доказательство, ни тем более эксперимент, он вынужден признать ограниченность своего метода. Галену свойственно ясное понимание того, что метафизические вопросы научными методами решать невозможно и не нужно. Впрочем, к вопросу о сотворении мира он с этими методами все же приступает.
В конце девятой книги (фрг. 9.8.1–9.9.3) Гален берется доказать существование Творца исходя из анатомических наблюдений. Основным аргументом, подтверждающим его позицию, является для Галена целесообразность устройства человеческого тела и отдельных его органов и систем[65]. Напомним, что позднее (в III веке) подобная аргументация была перенята христианскими апологетами. Так, например, св. Дионисий Великий в своем трактате «О природе», фрагменты которого дошли до нас в составе сочинения Евсевия Кесарийского «Преуготовление к Евангелию»[66], ссылается на целесообразность устройства человеческого тела как на доказательство и существования, и мудрости Творца, причем упомянутые им аналогичные выводы врачей, которые тщательно исследовали органы и расположение внутренних частей человеческого тела (Praeparatio Evangelica, 43.1), могут указывать на знакомство (непосредственное или опосредованное) с сочинениями Галена[67]. Более того, данная традиция восходит к Платону, на которого многократно ссылается в подтверждение подобных рассуждений Гален[68]. «Демиург»[69], он же «Мировой Ум»[70] и «Бог»[71], в диалоге «Тимей» обретает доказательство своего бытия в совершенном и целесообразном устройстве этого мира и нашего тела[72]. В этом и других поздних диалогах Платон, по сути, впервые предложил некое подобие монотеистической религиозно-философской системы. Можно было бы ожидать, что Гален (тем более в сочинении, посвященном учению «божественного» Платона, как он его называет[73]) укажет, что его подход во многом совпадает с философией Платона. Однако этого не происходит (может быть, потому, что Гален не считает уместным детально обсуждать данные проблемы в рамках научного метода).
Подход Галена к пониманию природы Бога сходен с подходом к пониманию природы души[74]: опираясь на явные свидетельства, мы можем не только с уверенностью сказать, но и научно доказать (следовательно, имеем право говорить об этом в научном сочинении), что Бог (как и душа) существует, но ничего не знаем и никогда не сможем точно узнать о Его (Бога) природе или материи (если последний термин вообще применим к Нему)[75]. То же самое верно относительно взглядов Галена на природу души[76]. Более того, исследование вопроса о природе Божества, чем бы Оно ни являлось, Гален считает совершенно бесполезным для медицины и этики — в отличие, например, от представлений о божественном Провидении, которые он считает важными для разрешения этических вопросов (9.7.9–9.7.16). Гален, по-видимому, уверен, что и Платон считал такие теоретические вопросы второстепенными по сравнению с тем, что приносит пользу в решении этических или практических проблем: он аргументирует это тем, что рассуждение из диалога «Тимей» Платон вложил не в уста Сократа, а в уста Тимея[77]. Более того, Гален подчеркивает, что в этой области точное знание для человека недоступно, и самое большее, чего мы можем достигнуть, — предположение, похожее на правду (9.9.3–9.9.6). В подтверждение своего тезиса Гален приводит фрагмент из диалога Платона «Тимей»: «…и я, рассуждающий, и вы, мои судьи, всего лишь люди, а потому нам приходится довольствоваться в таких вопросах правдоподобным мифом, не требуя большего». Впрочем, у Платона эта ремарка предваряет миф, может быть, и правдоподобный, но более длинный и детальный, чем все теологические изыскания, которые позволяет себе Гален[78]. Гален говорит, что философские и теологические споры никогда не будут окончательно решены, так как их предмет относится к области, недоступной непосредственному опыту и, следовательно, научному постижению (9.6.21–9.6.22). В своих сочинениях, по крайней мере в сохранившихся до наших дней, Гален верен такому добровольному самоограничению ученого, и поэтому мы мало что можем сказать о его вере или теологических взглядах: определенно можно лишь утверждать, что он был близок тому монотеистически-креационистскому направлению, связанному с телеологическим взглядом на проблемы естествознания, которое начинается с Платона и заканчивается христианскими апологетами[79].
Телеологический и функциональный подход Галена к устройству человеческого тела лучше всего представлен в его трактовке понятия δύναµις[80]. Здесь уместно напомнить основные положения галеновского учения о δύναµις — термин, который мы, за неимением лучшего слова в русском языке, переводим как «способность», «функция» или «сила». Понятие это в галеновской, если можно так выразиться, онтологии человеческого здоровья восходит к учению Аристотеля, где оно, как и у Галена, тесно связано с термином ἐνέργεια, еще более трудным для перевода (в зависимости от контекста мы переводим его как «действие» или «функция»). Однако у Галена эти термины не являются логическими абстракциями, а обозначают базовые естественные процессы и действия, происходящие в организме живого существа, и именно нарушение в этих процессах определяется Галеном как болезнь[81]. В том же ключе мы и переводили эти термины в настоящем томе[82]. Заметим, что при выборе того или иного варианта перевода мы руководствовались как контекстом, так и смысловыми и стилистическими коннотациями соответствующих слов русского языка. Так, в начале шестой книги, где речь идет о «растительной», или «питающей», силе или функции души (центр и источник которой, по мысли Галена, находится в печени), мы чаще всего выбирали для перевода термина δύναµις слово «сила», традиционно связанное в русском языке с чем-то более материальным; когда же в седьмой книге речь заходит об анатомии и функционировании органов чувств, мы тот же термин переводили как «способность»[83]. Точно так же, когда в начале шестой книги Гален противопоставляет понятия ἐνέργεια и πάθος («пассивное состояние, страдание»), мы переводим первое как «действие», когда же речь идет о функционировании отдельных органов — как «функция».
О противопоставлении ἐνέργεια и πάθος как видов κίνεσις («движения») в начале шестой книге (6.1.5 и далее) остановимся подробнее. Галеновское толкование этих понятий восходит к Аристотелю, у которого «движение» есть переход потенциального в актуальное, иными словами, практически любой процесс. Мы сохранили этот термин, так как он уже стал традиционным в переводах логических и физических сочинений Аристотеля, несмотря на то, что русское слово «движение» имеет более узкое значение. Однако отметим, что понятие ἐνέργεια Гален в этих пассажах интерпретирует иначе, чем Аристотель: если для Аристотеля «действием» (ἐνέργεια) является любой процесс, то с точки зрения Галена так может называться лишь активное действие, но не «претерпевание» (πάθος) объекта действия[84]. Подобным же образом Гален определяет эти понятия и в других трактатах[85]. Однако в рассматриваемом отрывке шестой книги (6.1.8–6.1.13) Гален делает важное замечание о понятии ἐνέργεια: оно может использоваться не только для обозначения действия (или «движения») вообще, но и, более конкретно, для обозначения естественного, здорового действия той или иной части тела или души. Гален подробно говорит о различии этих значений: так, учащенное сердцебиение является ἐνέργεια в первом значении (так как это движение сердечной мышцы) и не является во втором (так как это движение нездоровое). Для обоих значений мы, как и Гален, используем одно и то же слово — «действие».
Как и в предыдущих томах, мы стремились сохранять последовательность при переводе терминологии, но отступали от нее, когда те же слова использовались не в строгом терминологическом, а в повседневном значении. Так, мы переводим δύναµις словом «сила», когда оно употребляется не как термин, а как слово общей лексики, например, когда в конце девятой книги (9.8.12) Гален восхищается великой силой (δύναµις) Творца, столь совершенно устроившего тела живых существ.
То же самое, mutatis mutandis, касается и нашего подхода к другим терминам, которые мы встречали во время работы над переводом заключительной части трактата «Об учениях Гиппократа и Платона». Так, термин οὐσία[86] мы переводили в зависимости от контекста. В своем понимании этого термина, как было указано нами ранее, Гален следует Аристотелю, у которого понятие οὐσία имеет множество значений, а его интерпретация является предметом активного обсуждения в научной литературе[87]. Не вдаваясь в детали, напомним, что для Аристотеля οὐσία — это «сущность», представляющая собой совокупность формального и материального, характерных свойств, в том числе видимых и осязаемых. Точно так же в сочинениях Галена термин οὐσία может означать как «сущность», так и «материя» и даже «плоть» или «ткань». Таким образом, мы переводили этот термин, в зависимости от контекста, как «сущность» (6.2.5–6.2.6, 6.3.7, 6.8.10, 6.8.20–6.8.21, 7.1.7, 7.1.15, 7.1.22–7.1.23, 7.3.5, 7.6.27, 9.2.6, 9.6.62, 9.7.13, 9.8.21, 9.9.44– 9.9.46), «материя» (7.4.1–7.4.3, 7.5.7, 7.5.13–7.5.14, 7.5.21– 7.5.22, 7.5.26, 7.8.6, 9.6.21) или даже «субстанция» в значении «вещество» (7.4.12, 7.4.15, 7.4.23).
Так как Гален обсуждает в заключительных книгах трактата «Об учениях Гиппократа и Платона» устройство и функционирование всех уровней организма, здесь уместно вспомнить, как он себе их представлял и как мы переводим их названия в этом и предыдущих томах. Универсальным строительным материалом органического вещества для Галена являются известные еще со времен Эмпедокла элементы или первоначала — этими словами мы, как и в предыдущих томах, переводим не имеющее точного аналога в русском языке греческое στοιχεῖον (7.6.1, 8.2.2, 9.6.63). Этот термин весьма многозначен: достаточно сказать, что тем же словом обозначались буквы алфавита, что позволяет Галену в начале восьмой книги трактата (8.2.2–8.2.6) провести аналогию между структурой человеческого тела и структурой языка. Соразмерность (συµµετρία) или отсутствие таковой в смешении (κράσις) этих элементов и определяет здоровье или болезнь; это было неоднократно сказано в трактатах Галена, переводившихся нами ранее[88], и повторяется в приведенных в настоящем томе книгах (например, 8.3.4, 8.5.1, 9.6.63). От упомянутого понятия κράσις происходят термины εὐκρασία (8.2.18, 8.3.4) и δυσκρασία (8.3.4, 8.4.7), которые мы переводим как «благое смешение» и «дурное смешение» соответственно. Решив сохранить в данном случае внутреннюю форму греческого слова — все эти термины восходят к корню — κρα-, означающему «смешивать», — мы отдаем себе отчет в том, что таким образом в нашем переводе теряется связь концепции Галена с ее развитием в виде средневекового и новоевропейского учения о темпераментах (латинское temperamentum является механической калькой с галеновского κράσις, поскольку также происходит от глагола, означающего «смешивать»)[89].
Переходя к более сложным структурам живого тела, мы приняли прямо противоположную стратегию: не пытавшись перевести греческий термин ὁµοιοµερῆ (σώµατα), ограничились транслитерацией — «гомеомерии» или «гомеомерные тела» (6.2.3, 6.2.15, 8.4.9–8.4.10, 8.5.1, 9.6.63). Ни один из возможных вариантов перевода этого термина, включая использовавшиеся рядом переводчиков «подобночастные тела», не показался нам достаточно благозвучным или проливающим свет на суть этого понятия. Интерпретация этого галеновского термина сама по себе является давним предметом научной полемики; чтобы не углубляться в нее, напомним кратко, что речь идет о понятии, наиболее близком современному термину «ткани». Гален высказывает предположение о том, что различные ткани человеческого тела имеют гомогенную структуру и качественно отличаются друг от друга, и пытается объяснить этот факт тем, что они состоят из разных мельчайших частиц. Теория гомеомерий позволяет Галену построить классификацию частей тела: он подразделяет их на простые, или гомеомерные (иначе говоря, равночастные), и сложные[90]. Именно как «сложные части тела» мы решили переводить галеновское выражение πρῶτα σώµατα, употребляющееся как синоним к «гомеомерным частям тела» в настоящем томе, как мы делали это и в предыдущих: буквальный перевод «первые тела» показался нам неясным.
Орган или часть тела — следующий по сложности уровень органического единства в учении Галена об организме. Однако у него эти понятия последовательно не разделяются: в обоих случаях могут употребляться слова µέρος или µόριον, которые буквально переводятся как «часть». Для того чтобы, с одной стороны, не приписывать Галену чуждую ему классификацию, а с другой — не затруднять чтение для современного читателя, мы приняли следующую стратегию: если речь идет о части тела в общем смысле или, например, о конечности, оба эти слова мы переводим как «часть» или «часть тела» (6.2.3, 6.3.10, 6.3.25, 6.3.42, 6.8.5, 6.8.50, 7.3.2, 7.3.36, 7.7.17, 9.3.25, 9.8.15, 9.9.29), если же об одном из органов чувств или внутренних органов (например, о глазе или печени) — как «орган» (6.3.24, 6.6.21, 6.8.3, 6.8.19, 6.8.31, 7.2.11, 7.5.28).
Названия отдельных частей тела у Галена также заслуживают специального обсуждения. Так, вызвать затруднение может употребление Галеном термина ἀρτηρία. Возникает искушение перевести его как «артерия», однако это возможно не во всех случаях. Разумеется, Гален хорошо понимал, чем артерия отличается, например, от вены, однако, с нашей точки зрения, в ряде случаев его употребление этого термина не вполне последовательно. Так, неоднократно встречающееся у него словосочетание τραχεῖα ἀρτηρία следует буквально перевести как «жесткая артерия», однако в данном случае речь идет об органе, который мы сейчас называем «трахея». Именно поэтому мы так и переводим это словосочетание, чтобы не нарушить смысла (8.2.18, 8.8.6, 8.8.11, 8.9.5, 8.9.7, 8.9.20, 8.9.23). Однако слово ἀρτηρία применительно к кровеносному сосуду мы чаще всего переводим как «артерия» (например, 6.1.15, 6.3.9, 7.3.13, 8.1.2, 9.8.11).
Сложность для перевода представляли также ситуации, когда для рассуждения Галена важна этимология греческого названия той или иной части тела, отсутствующая у соответствующего русского термина. Так, хрусталик глаза по-гречески называется κρύσταλλος, что буквально переводится как «льдинка», и Гален использует эту этимологию, объясняя свойства данной части глаза (7.5.25–7.5.26). В данном случае нам пришлось отказаться от буквального перевода и пояснить мысль Галена в примечании.
В ряде пассажей мысль Галена оставалась бы непонятной для русского читателя, если бы мы не привели греческое слово, употребляемое автором и не имеющее в силу своей многозначности или этимологии, важной для Галена, адекватного перевода на русский язык. Так, во 8.2.1–8.2.3 Гален снова говорит об элементах (στοιχεῖον), но на этот раз, объясняя значение этого понятия, проводит аналогию с буквами как элементами языка. Здесь важно, что слово στοιχεῖον по-гречески означает также «буква», и это значение является первичным по отношению к значению «элемент». Для того чтобы мысль Галена была ясна, мы в соответствующих местах приводим это слово по-гречески в скобках. То же относится и к 8.6.7–8.6.8, где нам пришлось привести греческое слово «флегма» и несколько однокоренных слов, так как для понимания мысли Галена важно, что этимологически это существительное родственно словам, обозначающим горение и пламя.
В заключительных книгах «Об учениях Гиппократа и Платона» Гален продолжает полемику с учением стоиков, поэтому и в этом томе читатель встретит многие термины, введенные в оборот философами этой школы. Основные термины стоической антропологии и этики, релевантные для полемики Галена с Хрисиппом, разобраны нами в предисловии к предыдущему тому[91]. Здесь коснемся лишь одного, не встречавшегося нам ранее — термина ἀδιάφορα (7.2.6), который мы, следуя уже сложившейся традиции, переводим как «безразличное».
Данный термин, по всей видимости, был введен в оборот Хрисиппом, главным оппонентом Галена. Сущность этого понятия лучше всего можно уяснить из краткого изложения этического учения Хрисиппа, дошедшего до нас благодаря Стобею: «Из существующего одно является благом, другое — злом, третье же — безразличным (ἀδιάφορα). Благом является следующее: разумность, здравомыслие, справедливость, мужество и все, что является добродетелью или причастно ей. Злом же является следующее: неразумие, распущенность, несправедливость, трусость и все, что есть порок или причастно ему. К безразличному относится следующее: жизнь и смерть, слава и безвестность, страдание и наслаждение, богатство и бедность и все тому подобное»[92]. Это учение столь же ясно, сколь и неприменимо на практике: подлинным благом является лишь добродетель, подлинным злом — лишь порок, а все то, чему мы привыкли радоваться или печалиться, не является ни хорошим, ни дурным. Следовательно, истинный мудрец не должен испытывать по всем этим поводам никаких эмоций: ему дозволено лишь радоваться собственной добродетельности и печалиться по поводу своих пороков, если таковые еще остались.
Гален приводит этот термин в контексте полемики Хрисиппа с Аристоном Хиоссим, которую он считает пустым спором о терминах, полагая, что оба философа по существу пишут об одном и том же (7.2.1–7.2.17). Учение Аристона, также относившегося к стоической школе, было не менее рационалистично, чем учение Хрисиппа: он полагал, что существует единственная добродетель — знание добра и зла. В данном отрывке Гален не полемизирует ни с одним, ни с другим мыслителем, а лишь указывает на то, что их учения в принципе не противоречат одно другому. Однако тон его выдает легкую иронию по отношению к столь сурово-рациональной этике: «Итак, если кто станет бояться смерти, или нужды, или болезни, считая их злом, хотя надлежит мужественно верить, что все это — вещи безразличные, то он считает так из-за нехватки знания, так как не ведает истины, то есть, как сказали бы Аристон и Хрисипп, у него есть некий порок души, именуемый малодушием» (7.2.6). Полемика Галена с Хрисиппом направлена против излишнего рационализма его этики: Хрисипп полагал, что душа человека состоит лишь из одной, рациональной части, а Галену доступно большее разнообразие психологических проявлений.
Наше издание содержит не только перевод текста Галена, но и греческий текст, поэтому несколько слов скажем об его оформлении. С любезного разрешения Akademie Verlag Berlin мы взяли за основу нашего греческого текста издание Ф. де Лейси. Соответственно, была воспроизведена и нумерация глав этого издания, а также деление текста Галена на секции внутри них. Деление на главы было впервые введено в латинских переводах текста Галена, опубликованных в эпоху Возрождения. Затем оно же было воспроизведено в издании К.Г. Кюна и повторено в издании Ф. де Лейси (в отличие от издания А. Мюллера, предлагавшего свое деление на главы)[93]. Деление глав на смысловые секции впервые введено Ф. де Лейси в его издании[94]. Пагинацию других изданий, воспроизведенную на полях в издании Ф. де Лейси, мы не воспроизводим, чтобы не перегружать и без того непростой для восприятия греческий текст.
В заключение напомним ряд условных обозначений, принятых нами в греческом тексте. Квадратные скобки — [] — выделяют фрагмент текста, имеющийся в рукописях, но исключенный издателем как позднее добавление, а угловые — < > — выделяют фрагмент текста, отсутствующий в рукописях, но включенный в текст издателем. Звездочки — *** — обозначают лакуну в греческом тексте[95].
ΓΑΛΗΝΟΥ. ΠΕΡΙ ΤΩΝ ΙΠΠΟΚΡΑΤΟΥΣ ΚΑΙ ΠΛΑΤΩΝΟΣ ΔΟΓΜΑΤΩΝ
Γален. Об учениях Гиппократа и Платона
Древнегреческий текст трактата Галена «Об учениях Гиппократа и Платона» приводится по изданию «On the doctrines of Hippocrates and Plato = De Placitis Hippocratis et Platonis / Galen; edition, translation and commentary by Phillip de Lacy. — Berlin: Akademie Verlag, cop. 2005. — 3 vol. (836 p.) — (Corpus medicorum graecorum, ISSN 0070–0347; V / 4,1,2)» с письменного разрешения Департамента прав и лицензий издательства De Gruyter от 26.08.2016.
ΒΙΒΛΙΟΝ ΕΚΤΟΝ[96]
6.1.1. Προὔκειτο µὲν ἐξ ἀρχῆς ἐπισκέψασθαι περὶ τῶν διοικουσῶν ἡµᾶς δυνάµεων, εἴτ’ ἐκ τῆς καρδίας µόνης ὁρµῶνται σύµπασαι, καθάπερ ᾿Αριστοτέλης τε καὶ Θεόφραστος ὑπελάµβανον, εἴτε τρεῖς ἀρχὰς αὐτῶν τίθεσθαι βέλτιον, ὡς ῾Ιπποκράτης τε καὶ Πλάτων ἐδόξαζον.
6.1.2. ἐπεὶ δὲ Χρύσιππος οὐ περὶ τῶν ἀρχῶν µόνον ἠµφισβήτησε πρὸς τοὺς παλαιούς, ἀλλὰ καὶ περὶ τῶν δυνάµεων αὐτῶν οὔτε τὴν θυµοειδῆ συγχωρήσας ὑπάρχειν οὔτε τὴν ἐπιθυµητικήν, ἔδοξε χρῆναι τὴν τούτου πρότερον δόξαν ἐπισκεψαµένους οὕτως ἐπανέρχεσθαι πάλιν ἐπὶ τὸ προκείµενον ἐξ ἀρχῆς, ὡς ἐγκέφαλός τε καὶ καρδία καὶ ἧπαρ ἀρχαὶ τῶν διοικουσῶν ἡµᾶς δυνάµεών εἰσιν.
6.1.3. ἀφῖκται οὖν ὁ λόγος ἤδη πρὸς τοῦτο καὶ ἀρχὴν ἕξει γε τὴν τῶν ὀνοµάτων ἐξήγησιν οἷς ἔµπροσθέν τε ἤδη κεχρήµεθα κἀν τῷ µεταξὺ τούτῳ λόγῳ πολλάκις χρησόµεθα. πρὸς γὰρ τὸ µηδενὸς τῶν εἰρηµένων παρακούειν, ἀλλ’ ἐν ἅπασι τὸ διωρισµένον τε ἅµα καὶ σαφὲς ἕτοιµον ὑπάρχειν ἀναγκαιότατόν ἐστιν ἕκαστον τῶν ὀνοµάτων ἐφ’ ὅτου λέγεται πράγµατος ἀκριβῶς ἀφωρίσθαι.
6.1.4. καὶ γάρ τοι καὶ λύεσθαί τινα τῶν ἔµπροσθεν ἀναβληθέντων ζητηµάτων ἐκ τούτου τοῦ τρόπου συµβέβηκεν, ὥσπερ, οἶµαι, καὶ τόδε, πότερον ἐνεργείας ἢ πάθη προσαγορευτέον ἐστὶ τὴν ἐπιθυµίαν καὶ τὸν θυµὸν ὅσα τ’ ἄλλα τοιαῦτα.
6.1.5. ῾H µὲν οὖν ἐνέργεια κίνησίς ἐστι δραστική, δραστικὴν δ’ ὀνοµάζω τὴν ἐξ ἑαυτοῦ, τὸ δὲ πάθος ἐν ἑτέρῳ κίνησίς ἐστιν ἐξ ἑτέρου. ὥστε ἀναγκαῖον µὲν πολλάκις εἰς ἓν ὑποκείµενον τῷ πάθει τὴν ἐνέργειαν συνέρχεσθαι καὶ κατὰ τοῦτο διαφέρειν µηδέν, τῷ λόγῳ µέντοι διαφέρειν.
6.1.6. ἡ γὰρ ὑπὸ τοῦ τέµνοντος ἐν τῷ τεµνοµένῳ διαίρεσις, ἓν καὶ ταὐτὸν ὑπάρχουσα πρᾶγµα, τοῦ µὲν τέµνοντος ἐνέργεια, τοῦ δὲ τεµνοµένου πάθος ἐστίν.
6.1.7. οὕτως οὖν καὶ ὁ θυµὸς ἐνέργεια µέν ἐστι τοῦ θυµοειδοῦς, πάθηµα δὲ τῶν λοιπῶν τῆς ψυχῆς δύο µερῶν καὶ προσέτι τοῦ σώµατος ἡµῶν παντός, ὅταν ὑπὸ τοῦ θυµοῦ βιαίως ἄγηται πρὸς τὰς πράξεις.
6.1.8. ῾`Eν µὲν δὴ τοῦτο σηµαινόµενον ἑκατέρου τῶν ὀνοµάτων, ἕτερον δὲ τὴν µὲν ἐνέργειαν κατὰ φύσιν τινὰ κίνησιν ἡµῶν νοούντων, τὸ δὲ πάθος παρὰ φύσιν. πολλαχῶς δὲ τοῦ κατὰ φύσιν λεγοµένου, τοῦτ’ ἀκούειν χρὴ νῦν ὃ κατὰ πρῶτον λόγον ὑπὸ τῆς φύσεως γίγνεται.
6.1.9. κατὰ πρῶτον δὲ λόγον ἐκεῖνα γίγνεσθαί φαµεν ὑπὸ τῆς φύσεως, ὧν ὥσπερ σκοπῶν ἀντιποιεῖται καὶ µὴ δι’ ἀκολουθίαν τινὰ ἑτέροις ἐξ ἀνάγκης ἕπεται. ἡ τοιαύτη κίνησις κατὰ φύσιν, εἴτ’ ἐξ αὑτοῦ κινοῖτο τὸ κινούµενον εἴθ’ ὑφ’ ἑτέρου.
6.1.10. ῎Hδη µὲν οὖν οἶµαι σαφὲς εἶναι τὸ λεγόµενον, ἀλλ’ οὐδὲν χεῖρον ἐπὶ παραδειγµάτων αὐτὸ σαφέστερον ἀπεργάσασθαι. ἡ τῆς καρδίας κίνησις ἡ µὲν κατὰ τοὺς σφυγµοὺς ἐνέργειά ἐστιν, ἡ δὲ κατὰ τοὺς παλµοὺς πάθος.
6.1.11. ἐξ ἑαυτῆς µὲν γάρ ἐστι καὶ ἡ κατὰ τοὺς παλµούς, ἀλλ’ οὐ κατὰ φύσιν, ἐξ ἑαυτῆς δὲ καὶ ἡ τῶν σφυγµῶν, ἀλλὰ κατὰ φύσιν. —δεῖ δὲ τοῦ σφυγµὸς ὀνόµατος ἀκούειν οὕτως νῦν ὡς Πραξαγόρας καὶ ῾Ηρόφιλος ἅπαντές τε σχεδὸν οἱ µετ’ αὐτοὺς ἐχρήσαντο µέχρι καὶ ἡµῶν, ὡς ἥ γε παλαιοτέρα χρῆσις, ἣ κἀν τοῖς ᾿Ερασιστράτου τε καὶ ῾Ιπποκράτους εὑρίσκεται γράµµασιν, ἑτέρα τίς ἐστι καὶ λεχθήσεται περὶ αὐτῆς ἐν τοῖς µετὰ ταῦτα.
Поделиться книгой: